Алексей Степанович, в своем парадном пиджаке, густо увешанном боевыми наградами, украдкой вытирал непрошеную слезу, когда произносили очередной тост и славили «молодоженов».
Не отставала в этом деле и Анна Николаевна, тоже надевшая все свои боевые награды, которых было у нее поменее, чем у мужа.
В старости люди становятся сентиментальными и от хороших слов, слеза тут как тут.
За столом собралась вся многочисленная родня: сыны и дочери, которых у виновников торжества было четверо, многочисленные внуки и, бегавшие по комнатам, правнуки.
Разумеется, присутствовали и ближайшие двоюродные и троюродные родственники, соседи по дому, представители ветеранских организаций, просто хорошие знакомые. Народу собралось немало. Стариков знали в округе и почитали. Даже представитель от мэра города был, с подарком.
Как и положено, кричали : «Горько!». Видя, как неловко целуются дед и бабушка, молодежь визжала от восторга и хлопала в ладоши. Они в этом деле толк знали, а старики целовались неуклюже и стыдливо, смущенно пряча глаза.
Праздник шел своим чередом. Вот уже и к заключительной части перешли – пили чай с огромным тортом, на котором кремом было написано: «Шестьдесят лет вместе».
Понемногу гости стали расходиться. Старики благодарили гостей, приглашали заходить снова. Словом, все шло, как обычно в таких случаях.
И наступил такой момент, когда за столом остались совсем близкие, да и то не все. Многие поуходили – дела их ждали.
Вот тут и произошло то, о чем потом долго говорили в этой семье и изумлялись.
Внучка Анюта, названная так в честь бабушки, вдруг спросила: - Дед! Бабуля! А почему вы про войну никогда ничего не рассказываете. Вы же оба воевали, вон наград сколько. Их же просто так не давали? А вы про войну ни-ни! Почему?
Старики переглянулись, помолчали, потом Алексей Степанович сказал как-то устало: - Потому, внучка не рассказываем, что нет в войне ничего хорошего. Рассказывать - своих друзей вспоминать, которые в сырую землю легли. Тяжко это, егоза!
-А ты дед где воевал?
-На Втором Украинском.
-А ты бабуля?
-На Первом Белорусском фронте. Телефонисткой я была, как и дедушка. Только я при штабе дивизии, а он на передовой. Как он уцелел только? Видно Бог берег его. На войне, смерть повсюду, но телефонистом на передовой – в орел и решку играть. Сегодня жив, а завтра, глядишь, и нет!
-Бабуля! А на войне любовь была?
-Как не быть! Война это тоже жизнь. Другая, откровенно страшная, но жизнь. Так что и там влюблялись, многие женились даже. Это мы вот с твоим дедом после войны в институте связи встретились. Когда студентами были. Тогда и поженились.
-А у тебя на войне любовь была, бабуль? Ну, неужто ни в кого не влюблялась?
-Нет, не влюблялась. Я, знаешь, такая комсомолка строгая была, так что этого себе не позволяла. Офицеры некоторые, правда, пытались, ухаживать, но генерал наш Павел Андреевич, быстро это пресекал. Он меня дочкой звал и в обиду не давал. Хороший был человек, земля ему пухом. Уже в Германии погиб.
-Ой, бабуля! Ну, так неинтересно! Неужто так и ни на кого не посмотрела, не влюбилась, хоть чуть-чуть? Не может этого быть!
-Это у тебя, егозы, одна любовь в голове сейчас, а тогда нам не до любви было. Одного хотелось - выспаться вдоволь. Верно, дед?
-Не то слово! Трубка у уха, а сам спишь. Несколько минут поспал – уже счастье.
-Бабуля! Ну, так и не ответила, так таки и ни в кого?
Анна Николаевна засмеялась.
-Ты, знаешь, какой у тебя дед ревнивый? Расскажи тут….Такое начнется!
Алексей Степанович побагровел: - Так что? Было что-то?
-Нет, Алешенька, ничего не было. Только один раз всего…И не влюбленность это была, а что-то другое совсем, не знаю, как и сказать. Я этого паренька, даже и в глаза не видела никогда, только голос слышала. И то недолго. Убили, наверное.
Мы же все голоса телефонистов знали. Могли и без позывных отличить. Только вот на передовой голоса менялись часто. А тут, какое-то затишье было. К наступлению готовились.
И слышу я однажды в трубке голос такой, мальчишеский, как у петушка молодого. Дед! Не ревнуй! Я же только голос слышала.
И голос этот, такой был, аж сердце ворохнулось. Не знаю, как и сказать…Что-то такое тогда со мной произошло, ждала я этот голос в трубке, ой как, ждала. Только говорить редко приходилось.
Бывало ночью затишье, он мне звонит, видно, что-то и у него в сердечке ворохнулось. Стихи он мне читал. Сергея Есенина. Как мы с ним говорили, все на линии затихали и слушали только.
Девчонки мне звонили, завидовали. Вот ни разу не видела, а представлялся он мне, мальчишечкой таким, с тонкой шейкой, в вороте гимнастерки свободной, беленький такой…Он сказал, что Алешей его зовут. Вот как и дедушку твоего. И продолжалось это недолго, суток, может, пять всего! Вот и не знаю, что это было – любовь или другое что!
-Бабуля! Бабуля! А дальше что?
-А и ничего дальше. Началось наступление. Тут только успевай поворачиваться. И вот, вдруг, слышу голос знакомый: - Резеда! Резеда! Я Ромашка! Срочно первого!
Генерал трубку взял, какие-то команды отдал и мне трубку протянул. Я к уху прижала, а там снова его голос: - Резеда! Резеда! Я Ромашка! Идем вперед! Может и не услышимся больше. Прощай, Резеда! Я люблю тебя!
Анна Николаевна замолчала. Молчали и все, кто слушал этот рассказ.
-А когда все закончилось, - продолжила Анна Николаевна, - Ромашка говорила уже другим голосом. Вот и вся моя любовь на фронте. Эх, какой парнишка был…Все стихи читал. Есенина.И других.
-Под насыпью, во рву не скошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на плечи брошенном,
Красивая и молодая, - внезапно произнес Алексей Степанович.
Только тут все заметили, что лицо его мокро от слез. Он прерывисто дышал и держал руку у сердца.
-Резеда! Резеда! Я Ромашка! Это же я был, Анночка! Я! Понимаешь?
Описать, какое оцепенение наступило в комнате невозможно. Анна Николаевна суетливо махала на деда рукой: «Чур меня, чур! Невозможно это!
-Анночка! Я это был, я! Я никогда тебе этого не рассказывал. Я же сразу на фронт попал на Первый Белорусский. И провоевал-то всего неделю, может. Это я с тобой ночами разговаривал. Помнишь, ты мне еще песню пела в трубку : «Виють витры, над Вкраиной, де покинув я дивчину….» А потом после ранения, попал я в маршевую роту и нас всех на Второй Украинский. Резеда! Резеда! Я Ромашка…..
-Ромашка! Ромашка! Я Резеда. – прозвучал тихий ответ.
Не настолько я блестящий литератор, чтобы описывать все, что было дальше. Слова здесь – ничто. Это надо видеть и чувствовать. Чувствовать сердцем. Слышать сердцем эти проникновенные, нежные слова: - Резеда! Резеда! Я Ромашка…..
