Яша жил, в основном, за границей, много гастролировал по миру, но квартиру своей покойной мамы оставил за собой. Иногда он приезжал сюда, "спрятаться" от глаз людских, как он говорил.
Не виделись мы с ним уже года три. Квартира его мамы Сони, в которой жил когда-то Яша, была как раз напротив нашей, на лестничной площадке.
-Серебрушка! - только и смог сказать я Яшкино прозвище. Это имя я сам ему дал, когда-то. Мы крепко обнялись.
-Фима! - повторял он и хлопал меня по спине. Мое имя Ефим, но покойная мама Яши ,звала меня только Фима. Так вот это имя за мной и сохранилось на годы. Даже жена меня так называла.
Мы расположились в квартире Яши, где все сохранилось, как при маме его, Соне. Страшно сказать, сколько лет прошло, а здесь все было как прежде. И едва уловимый запах, каких-то духов, которыми брызгалась покойная тетя Соня. И занавески на окнах и салфеточки…Казалось, что все осталось как тогда, в нашем детстве.
-И занавеси и салфетки другие, - как будто прочитав мои мысли, сказал Яша. - Это Рива все здесь сменила, потому что материя просто выцвела и пожелтела.
Я согласно кивнул головой. Рива была двоюродная сестра Яши и присматривала за квартирой, когда Яши не было.
-Ну, что? Давай на кухню! Разносолов не будет. Будет все, как в наши студенческие годы…
Я засмеялся, потому что вспомнил, что мы тогда вытворяли…
Вообще мы с Яшей дружили с детства, если не считать перерыва вызванного войной. Тогда, в начале июня, тетя Соня отвезла восьмилетнего Яшу в какой-то городишко в Белоруссию, погостить у дедушки Рувима. И прошло всего ничего, как началась война.
И Яша оказался там, где были уже фашисты. Тетя Соня бросилась на вокзал, но куда там….
Все годы войны тетя Соня не знала, жив ли Яша. Она даже совершила кощунственный для еврейки поступок - окрестилась, приняла православную веру и все эти годы, каждый день находила время, чтобы зайти в церковь, которая была от нас недалеко, и помолиться о спасении Яши.
И в конце войны Яша вернулся. Он никогда не рассказывал, где он был, что делал - тема эта была табу.
Кроме табу у Яши была медаль "За боевые заслуги", которую он не носил, но однажды показал мне.
Позже мы опять сдружились с Яшей, потому что вернувшись домой, он почти не выходил из дома и целыми днями мы слышали только звучание скрипки.
Словно и не было этих лет и мы снова были маленькими, когда еще живой папа Яши, гонялся по двору с ремнем за нерадивым сыном, не желавшим осваивать трудную игру на скрипке.
Теперь же никто ни за кем не гонялся, папа его умер во время войны, но Яша играл на скрипке, практически без перерыва. Мы учились в одной школе, окончили ее в один год, а дальше наши пути разошлись. Я пошел в железнодорожники, потому что надо было помогать маме, а Яша в консерваторию. Через год я поступил на заочное отделение в железнодорожный институт, и мы с Яшей как-то снова сблизились.
Вот только тогда я узнал, что Яша, хоть это и не принято в еврейских семьях, водку пьет. Да еще как. Пьет и не пьянеет.
Мы вместе с ним отдали дань студенческим вечеринкам, девушкам и прочим прелестям жизни…
Осторожно, чтоб не расплескать водку, мы выпили и Яша извлек из банки маринованный огурец, сперва мне, потом себе. Мы хрупали огурцом и рассматривали друг друга.
-Толстеешь? - спросил я Яшу ехидно. Действительно, Яша стал как-то шире.
-Сохнешь? - не менее ехидно спросил меня Яша.
-А что с меня взять, я же пенсионер. Это ты у нас звезда! Сверхновая. А сверхновые звезды увеличиваются в размерах, прежде чем лопнуть!
-Ладно. Будет прибедняться - пенсионер. На таких еще пахать можно! - сделал мне комплимент Яша.
Мы замолчали и снова стали рассматривать друг друга. Конечно, время поработало - ничего не скажешь, но сквозь одутловатое Яшино лицо, я все равно видел своего носастого друга, таким, когда нам было по семь-восемь лет. Пробивалось что-то неуловимое.
Яша полез под стол и извлек еще одну поллитровку. Как правило, первую мы пили не чокаясь, мы знали за кого пьем: за моего и Яшиного отца, за тетю Соню, за всех тех, кого уже никогда не будет с нами за одним столом.
-Продолжим? - спросил Яша.
-Хватит! Разошелся! Серебро, тебе лет сколько уже? Сердечко не шалит? - спросил я.
Яша задумался и потрогал место на груди, где находится сердце.
-Бывает, пошаливает. Может, ты, Фима, и прав! Не стОит больше! Тогда марш в комнату, я сейчас чай принесу и будем чаевничать! Фи-им-ка! Ты не представляешь, ка-а-кой я чай привез? Нектар и амброзия! Давай, выметайся! Не занимайся промышленным шпионажем. Ишь, чего удумал? Разузнать мой секрет заварки чая? Выдь отсель!
Я засмеялся и вышел в комнату. Снова сел в привычное старое кресло и стал рассматривать Яшину коллекцию - скрипки. Это не были элитные скрипки Амати и Страдивари. То были обычные ширпотребовские скрипки со скверным звучанием, изготовленные на фабрике "Кое-как скрипка".
Зачем коллекционировал их Яша, я не знал. Только теперь я понял, что нового было в квартире тети Сони - эта коллекция скрипок. Они висели на стене, старые, потертые, с сошедшим кое-где лаком. На одной я даже увидел переводные картинки - забавных зайчишек. Странная это была коллекция.
Ну, вот и чай! - Яша вошел в комнату, неся две чашки от которых шел божественный аромат.
-Знаешь, здесь смешано несколько сортов отличного чая, потому такой запах! Да, не трогай ты, конфеты! Пей маленькими глоточками, просто так, не порти вкус! Оставь конфеты, я сказал, обжора!
Я прихлебнул глоток чая. Сперва мне показалось это омерзительным, но через несколько секунд, я почувствовал удивительный, ни с чем не сравнимый вкус.
-Прочухал? - серьезно спросил меня Яша. - То то же! Это мне в Индии подарили.
-Ладно, ладно, мировая знаменитость! Хватит павлиний хвост распускать! В Индии ему подарили….Купил небось в соседнем гастрономе? - пошутил я и все-таки сгреб конфету.
Яша недоуменно поднял на меня глаза.
-Ты что? Мне не веришь?
-Слушай, Яш! Ты как был дундук, так и остался - шутки так и не научился понимать.
Яша обиженно засопел и прихлебнул чай.
-Слушай, Яша! Зачем ты этот хлам собираешь? Объясни? Здесь не надо быть знатоком, чтобы понять, что скрипочки эти, типа "гей, славяне!"
Яша повернулся и посмотрел на стенку. Когда он повернулся у него было просто незнакомое мне лицо - усталое, на нем была какая-то внутренняя боль.
-Знаешь, Фима, мне иногда хочется тебе по физии съездить. Это не хлам. Это беззащитные существа, которые остались без своих хозяев. Сироты это.
Я хотел засмеяться, но осекся - такое лицо было у Яши. Он встал и подошел к стене.
-Вот когда ты видишь собаку бездомную, без хозяина - тебе ее жалко?
-Конечно. Я же не живодер какой!
-А они, - он указал на скрипки, - тоже бездомные, без хозяев. И были их хозяева простые музыканты…Некоторые, даже нот не знали. А играли. Так, Фимочка, играли, что люди плакали…
-А где же…э-э-э….хозяева?
-В основном, Фима, их уже нет в живых. Если бы можно было, они бы их с собой забрали в царствие небесное.
Яша снял со стены одну скрипку.
-Вот у этой скрипки хозяин цыган был один, венгерский. Мне его семья эту скрипку подарила. Немцы его убили. А они все годы хранили его скрипку. Ты только послушай - она же говорит с тобой!
Яша подошел и прижал скрипку к моему уху. Как я не напрягал слух - услышать ничего не смог. Но Яшу я не хотел обижать.
-Шепчет она что - то! - сказал я Яше.
-Видишь! - неподдельно обрадовался Яша. - А шепчет она потому, что играть ей хочется, петь!
Он извлек смычок, привычным жестом забросил скрипку на плечо и заиграл. Я не большой знаток музыки, кажется это был "Чардаш" Монти. Он ТАК играл, что мне захотелось в пляс. И тут я заметил висящую в центре скрипку. Когда-то ее, вероятно разбили вдребезги. Потом аккуратно склеили, но следы разрушения все же остались.
Я дождался, когда Яша перестанет играть и спросил:
-Серебро! А что за скрипка в центре висит?
Яша аккуратно повесил цыганскую скрипку, подошел к той, что я указал. Плечи у него поникли, сам он как будто съежился.
-Фим! Я тебе никогда не рассказывал, как меня расстреливать вели?
-Что-о-о-о?( Я даже подпрыгнул!) Никогда! Ты же вообще, про свои годы в Белоруссии никогда не рассказывал! Медаль у тебя откуда?
-Медаль - это меня в партизанском отряде наградили…Это не столь важно.
Он повернулся, подошел и сел в кресло.
-Когда пришли немцы, поначалу все было спокойно. Только всем евреям велели нашить на одежду шестиконечные звезды и при встрече с немецким военным снимать головные уборы. Жизнь, как-то налаживаться стала. А в один день…
Яша замолчал и закрыл лицо руками.
-В один день всем евреям велели собраться на стадионе. Якобы, для переписи. Ну, вот, все и пришли. Кроме тех, кто ходить не мог. Их потом, прямо в постелях приканчивали. Одним выстрелом. В голову.
А нас построили в колонну и куда-то повели. Вокруг автоматчики, собаки…Колонна, человек пятьсот. Женщины, дети, старики…Дедушка Рувим, одной рукой скрипку держит, другой меня за руку. И молится все время…Прогнали нас по городу, да все с криками : "Шнель! Шнель!" А отстающих прикладами били…
Нас вели по одной улочке, она узкая такая, да еще грузовик сбоку стоял немецкий. Вдруг дедушка мне шепчет, я мол, тебя толкну сейчас, отползай в сторону, молчи и спрячься…Я и не понял ничего.
А когда мимо грузовика проходили, дедушка вдруг сильно толкнул меня. И влетел я в разрушенное здание. Там дверей не было. Я упал, ударился сильно об кирпичи, но сразу в сторону отполз и под обгорелым листом фанеры спрятался. Никто и не заметил из фрицев. Наши видели, но молчали.
Так вся колонна мимо здания и прошла. Я потом выскочил и побежал окружной дорогой - я знать хотел, куда дедушку и других повели…Помню, где-то по мне стреляли…Через двор какой-то я бежал. Выбежал за город и по овражку побежал к тому месту, куда всех повели. Я знал, куда дорога идет. Добежал. И увидел.
Лучше бы мне этого никогда не видеть. Их всех заставили раздеться догола, а одежду отдельно сложить. Обувь в одну кучку, пальто в другую…Детские вещи отдельно! Я смотрю из-за куста, а там, напротив оврага, два пулемета немецких стоят "МГ", а пулеметчики бутерброды с тушенкой жрут.
Я вижу, что дедушка Рувим скрипку из рук не выпускает. Тут подошел к нему немец-офицер, напялил на него какую-то женскую шляпку и в сторону отводит. Толкает рукой, в перчатке кожаной, иди, мол.
Отвел его в сторону и, видно, приказал играть. Дедушка играть начал, голый весь, худой, играл какие-то наши еврейские мелодии. А первую группу, человек двадцать к оврагу повели, под пулеметы. Видно только тут все поняли, что их ждет. До конца не верили, что возможно такое. Крик, нет, не крик, вой начался - хоть уши зажимай.
А рядом на поле немцы в футбол играют и никакого внимания. Немец пистолет достал и вроде, как дирижерской палочкой, стволом двигает, дедушкиной музыкой дирижирует. Потом приказал остановиться и заревели пулеметы. Знаешь, Фима, я никогда не думал, что голые люди, это так страшно. И когда голых людей расстреливают. Дедушка снова играет, а к оврагу другую группу толкают. Матери детей за спинами прячут…. Господи! Не видеть бы мне этого никогда…….Как я тогда с ума не сошел, не знаю!
-А…. дедушка Рувим?
Яша помолчал, отпил глоток чаю, положил лицо в ладони и замолк. Я молчал тоже. Как живая стояла у меня перед глазами картина: толпа голых людей, фашисты играющие в футбол и пулеметчики, пожирающие бутерброды с тушенкой…..
-Потом, когда расстреляли всех, офицер приказал что-то дедушке Рувиму, - продолжил не отрывая рук Яша. - Я думаю, сыграть что-то. Дедушка только отрицательно покачал головой. Офицер вырвал скрипку из рук и ударил ею по лицу дедушки. Видно было, как цевкой брызнула кровь.
Тогда офицер сорвал с дедушки эту женскую шляпку и со всего маха ударил его скрипкой по голове. Скрипка разлетелась вдребезги и немец отшвырнул ее в кусты. После этого, спокойно, не торопясь, выстрелил дедушке в лицо.
Потом подъехали два танка с прикрепленными бульдозерными ножами и засыпали овраг.
Когда никого не осталось вблизи, я подобрал разбитую скрипку дедушки. Не спрашивай, что было потом. Я просто не помню. Ее кое-как склеили. Это она.
Я не помню совсем как я наткнулся на беженцев, как потом оказался в партизанском отряде. Я не воевал, Фима. И в разведку меня не посылали - очень уж у меня семитская внешность была, ты же помнишь? Я чистил картошку на кухне. Я начистил картошки на всю жизнь вперед! Да и не в ней дело…Просто я сказал себе тогда, если я останусь жив, я буду лучшим скрипачом в мире. Таким, каким мой дедушка Рувим!
Яша посидел немного, отнял руки от лица и сказал устало: - Ты, Фима, иди! Не получится у нас сегодня вечера воспоминаний о юности. Ты же видишь!
Он подошел к стене, снял скрипку дедушки Рувима и заиграл на ней. Он играл незнакомую щемящую мелодию. Что-то свое, тоскливо-печальное,еврейское...
Скрипка дребезжала всеми своими частями, только я не замечал этого, потому что более прекрасной музыки мне слышать не пришлось.
И всю ночь, в которой я так и не смог заснуть, я слышал, как льются из квартиры Яши рыдающие звуки его скрипки …
* Зильберман - серебряный человек.
