трансформаторным будкам, в которые вход – по бензину…
Дожидайся поры, когда сон превращается в храм,
и входи с обнажённой заточкой, заплывшей резиной.
Ты войдёшь террористом, которому страшен террор,
телезрителем, знающим вкус помидорный корриды,
практикантом, который боится попробовать корь,
капитаном-ловцом сомалийских мокричек в корыте.
Ты сыграешь мне марш похоронный на дутой губе –
отрывной, и поэтому в кровь бескулачно-бессмертной.
… содрогаясь, как вор, прикрывавшийся платьем в купе,
пототоча, как в норке подростка – дымок сигаретный,
отбивая коленками пульс воробья в пасти пса,
камикадзя старушкою, что переходит дорогу,
ты достанешь заточку из горла, как шулер – туза,
и закроешь глаза...
но земля запечатает ноги.
Я не вешу нисколько – подуй! Только сильно подуй!
Непослушные пряди мои предвкушают пробелы…
На них много висящих винтовок – какое из дул,
мой безруко-безгубый, возьмёшь, чтоб тобою пропело?
… убивающий истинный – всё разрушающий сель,
обвиняющий истинный – челюсть ветров золотая…
Ты – дешевле чуток.
Приходи посмотреть на расстрел –
так и быть, изловчусь – и сама же себя расстреляю.
