Семнадцать лет спустя.
Восточная Украина. Март 1973г.
Секретная база стройбата СССР
Комсорг батальона сержант Миша Гонденко и новобранец, рядовой Володя Библиков случайно познакомились в пивном баре на окраине города, где они случайно столкнулись, находясь в самоволке.
За пятой кружкой пива с водкой они в ходе душевных разговоров выяснили, что служат не только в одной дивизии, но даже в одном батальоне стройбата и что Гонденко, собственно, является в какой - то мере даже начальником Библикова.
Надравшись жигулёвского пива с водкой, бойцы, поддерживая друг друга, ближе к вечеру в полной темноте полностью потеряв ориентацию, с трудом добрались до территории своей части на окраине города и поняли, что войти через КПП им не удастся.
Блуждая вокруг многокилометрового железобетонного забора, они поняли также, что Гонденко - хрупкий молодой человек - настолько пьян, что не в состоянии перелезть через этот высоченный забор. Здоровяк Библиков нашел единственный выход из положения – поднял друга на вытянутых руках и аккуратно перебросил его через забор, а следом перелез сам.
Немного протрезвев от внезапного падения с трёхметровой высоты, сержант Гонденко сел и с изумлением осмотрелся. Он наконец понял, что сидит под забором на территории родного военгородка, и от пьяной радости заплакал.
Чтобы не попасть в руки патруля гарнизонной комендатуры, Библиков поскорее взвалил своего тщедушного друга на плечи и шатаясь, доставил в казарму его роты, где и сдал на руки товарищей.
С тех пор эти два очень разных человека стали закадычными друзьями. «Номенклатурная единица» -освобождённый комсорг батальона сержант Гонденко, подлиза и хитрец, который для своей выгоды постоянно выслуживался перед командованием – на самом деле в душе был не совсем таким человеком, каким казался на первый взгляд.
Изгнанный год назад из Н-ского университета за «антисоветчину», он моментально лишился студенческой отсрочки от призыва в армию и в ту же весну был призван в военно-строительные войска - отстойник армии и одновременно её становой хребет.
Попав в суровые армейские будни прямо со студенческой скамьи и осознав свою ошибку – Гонденко из кожи вон лез, чтобы вернуться в элиту комсомола, поэтому всячески выслуживался, лебезил перед начальством –втайне его ненавидя посильнее самого оголтелого беспредельщика.
Хулиган, пройдоха и браконьер Библиков никогда не скрывал своего презрительного отношения к официальной идеологии и таким комсомольским функционерам, как Гонденко.
Но для своего друга и собутыльника Миши он делал исключение и великодушно прощал ему его недостатки.
Одной из основных задач Гонденко, как комсорга части, было увеличение «роста рядов» комсомольской организации. Учитывая то, что семьдесят процентов бойцов батальона были призваны в армию непосредственно после освобождения из мест не столь отдалённых, где отбывали сроки за различные преступления – задача его была не из лёгких.
Поэтому, подружившись с Библиковым, он за кружкой пива постоянно приставал к нему, упрашивая его выручить друга – вступить в комсомол и тем самым улучшить статистику роста рядов, по которой судят о результативности работы освобождённого комсорга.
Сначала Библиков от него просто отмахивался и посылал куда подальше, но потом, когда Гонденко объяснил ему, что хорошая характеристика из армии необходима ему для восстановления в университете – Библиков согласился, но выдвинул одно условие – на следующий день после приёма в комсомол Гойденко отдаст ему комсомольский билет, чтобы он мог его уничтожить.
Ударили по рукам, отметили как следует, и через несколько дней на комсомольском собрании первой роты Гонденко торжественно вручил другу комсомольский билет.
На другой день, вечером после работы Бибиков появился
в штабе батальона и зашел в кабинет освобождённого комсорга батальона сержанта Мишки Гонденко.
Кроме хозяина кабинета, там сидели ещё двое - Барбос, который просто зашел поиграть с комсоргом в очко, и рядовой 4-й роты из майского призыва, половец Толя Манул, которого Гонденко специально вызвал к себе в кабинет и сейчас «прессовал», заставляя написать заявление с просьбой принять в комсомол.
Манул по непонятной причине упорствовал, Гонденко - настаивал.
Библиков вошел в кабинет, упёрся кулачищами в стол комсорга, навис над ним и с высоты своего богатырского роста прорычал:
- «Миша, гони мой билет, как обещал!»
Верный слову, данному другу, Гонденко разыскал в каталожном ящике, стоявшем на столе, новенькую красную книжечку его комсомольского билета и протянул Библикову.
Характер рядового Библикова был таков, что он вообще всё делал прочно, обстоятельно, надёжно.
Поэтому Библиков сел за стол, забрал из-под руки сержанта большую пепельницу и поставил ее перед собой. Затем взял свой комсомольский билет, аккуратно расчленил его на отдельные листочки, и из этих листочков и обложки соорудил на стеклянной пепельнице что-то вроде пирамидки для пионерского костра.
Сидя вокруг стола, комсорг Гонденко, Барбос и Манул внимательно наблюдали за его действиями, не совсем понимая, что он затевает.
Между тем Библиков достал зажигалку, разжег из остатков комсомольского билета маленький костерок на пепельнице, и когда тот хорошо разгорелся - встал и принялся плясать вокруг стола народный танец лапландцев, которому он научился, когда был браконьером в Карелии.
При всём присущем ему цинизме у Гонденко, который сам был изгнан за «антисоветчину» с третьего курса Н-ского университета, мороз пошел по коже. Барбос и Манул задумчиво смотрели на прогоравший костерок, философски осмысливая виденное.
Когда костерок прогорел и Библиков закончил танец, Гонденко, оправившись от увиденного, дружески положил Манулу руку на плечо и сказал:
-«Вот видите, рядовой Манул, и ничего страшного! А вы упорствуете непонятно зачем и как! А вот рядовой Библиков позавчера вступил в комсомол и теперь доволен, видите – даже пляшет от радости!
Так что не ломайтесь, пишите, пишите быстрее заявление - ведь мне статистика нужна, чтобы наш батальон был на хорошем счету в дивизии!»
Манул, убеждённый словами комсорга, корявым почерком наискосок листа быстро написал заявление, и Гонденко тут же, достигнув своей цели, пинками вытолкал его
из кабинета.
На следующий день Гонденко собрал комсомольское собрание во второй роте, где служил Манул, и с сияющей физиономией вручил ему новенький, пахнущий краской билет. По лицу манула нельзя было сказать, чтобы он был этому рад.
И совершенно напрасно, потому что буквально через неделю этот комсомольский билет в жесткой картонной обложке спас ему жизнь.
Дело в том, что в одном взводе с Манулом служил один очень своеобразный боец – Антонеску. Он отличался очень вспыльчивым нравом даже среди бойцов стройбата, где всегда немало было забияк, хулиганов и даже откровенных психопатов.
Беспредельщик Антонеску с первых дней своей ещё недолгой службы смог выделиться даже на этом фоне.
Однажды ранним утром, ещё затемно прийдя строем в столовую, бойцы начали поспешно поглошать завтрак, запивая его горячим чаем с чёрным хлебом.
Новоиспечённому комсомольцу – рядовому Манулу – достался лакомый кусочек - хрустящая чёрная горбушка. Но не успел он вонзить в нее зубы – как сидящий напротив Антонеску попытался бесцеремонно вырвать её из рук Манула.
А когда тот не отдал горбушку и спрятал её за спину – Антонеску внезапно вытащил из рукава длинный отточенный нож и молниеносным движением метнувшись через стол – поразил им Манула в самое сердце!
Манул от неожиданности не успел даже среагировать как следует. Нож пробил комсомольский билет, но не до конца и скользнул по груди бойца, оставив длинный, но не очень глубокий разрез на коже, как раз напротив сердца.
Комсорг Мишка Ганденко потом Манулу много раз говорил – «Вот, рядовой Манул, вы не хотели поступать в комсомол – а комсомол вас защитил и от верной смерти спас!»
Хотя Манул в батальоне служил ещё меньше полугода и вовсе не был старослужащим (т.е. по понятиям стройбата он как бы ещё и не был человеком), мудрые старики из четвёртой роты, где он служил, собрались «переговорить».
Понимая, что такой беспредел нельзя оставлять безнаказанным, старики второй роты приказали «молодым» к вечеру собрать из их жалованья три рубля, и с этой суммой отправили гонца в соседний, второй полк с целью нанять там «киллера», который наказал бы молодого беспредельщика, чтоб неповадно было размахивать ножом в святая святых – столовой.
Охотников наказать беспредельщика, да ещё и за хорошие деньги во втором полку нашлось сразу трое.
Поэтому в воскресенье после обеда джигиты, курившие сигареты на плацу сидя на длиннейшей лавочке как воробьи на ветке, могли наблюдать такую картину.
К Антонеску, в одиночестве бродившему у бокового входа в казарму, подошли и дружески заговорили с ним три неприметных на вид джигита. Они дали ему закурить, и разговаривая с ним, постепенно увели за здание казармы. Буквально через две минуты Антонеску, шатаясь, буквально выпал из-за угла здания.
Он был без фуражки, правая рука его висела плетью вдоль тела, левая закрывала окровавленный рот, из которого широкими ручьями текла кровь, обильно залив его мундир уже до самого пояса. Постояв мгновение у входа, он исчез в казарме.
Сидевшие на скамейках джигиты, человек пятьдесят, с любопытством наблюдали эту картину и не сдвинулись с места.
Оказалось, наёмники заманили Антонеску за пятиэтажный корпус казармы первого полка, там двое мгновенно заломили ему обе руки за спину, а третий ударами самодельного свинцового кастета ловко нанёс ему три удара в челюсть, сломав её в трёх местах, а затем ударом кастета мастерски перебил ему кость правой руки повыше запястья.
Никаких следов, исполнителей и свидетелей этого преступления никто потом так и не нашел.
В санчасти всю голову, шею и правую руку Антонеску загипсовали. В госпиталь его не положили, а сделала в роте «вечным дневальным» до выздоровления, так как работать на стройке он не мог.
Поскольку говорить он тоже не мог, а только мычал - так и стоял он по целым дням на часах у тумбочки возле входа в казарму четвёртой роты, вместо приветствия молча отдавая честь левой рукой входящим офицерам.
О дальнейшей судьбе Антонеску Барбос не знал ничего, но считал, что наука, которую ему преподали мудрые старики четвёртой роты, спасла его впоследствии от совершения более серьёзных преступлений.
...