Шел первый месяц моего первого дальнего океанского плавания в составе команды Экспедиционного океанографического судна (сокращенно ЭОС) «Диксон», сравнительно маленького металлического островка суши длиною 121,5 метра и шириной по мидель-шпангоуту* в 16 метров, водоизмещением 6 400 тонн, с народонаселением в двести с небольшим человек (считая почти три десятка разного рода флагманских специалистов и штабных офицеров, прикомандированных к кораблю на время похода). Корабль наш входил в шестую эскадру Краснознамённого Черноморского флота ВМФ СССР. В начале мая 1972 года я прибыл на него после окончания Киевского учебного отряда ВМФ по военно-учетной специальности «радиотелеграфист – пеленгаторщик» в воинском звании «матрос».
Под традиционные звуки марша «Прощание славянки» в исполнении духового оркестра штаба Черноморского флота, мы отдали швартовы утром 26 июня 1972 года от стенки «Угольная», что расположена на южном берегу Северной бухты города – героя Севастополя.
Незадолго до этого с интервалом в один день мы проводили в поход своих собратьев - однотипные с нашим кораблём «Баскунчак», «Апшерон» и «Даурию».
Мы шли флагманом* со штабом эскадры на борту.
Уже позади были Чёрное и Средиземное моря, проливы Босфор и Дарданеллы со знаменитыми портами Стамбул и Танжер, Атлантика с её штормами и экватор с Гвинеей на траверзе с левого борта.
Ещё впереди будут первые заходы в иностранные порты: Порт-Луи на острове Маврикий и Коломбо на острове Цейлон, будут незабываемые яркие впечатления от увиденных нами чудес заграничной жизни развивающихся стран так называемого третьего мира. Впереди будет долгое курсирование вокруг американской военной база Диего-Гарсиа в архипелаге Чагос в Индийском океане. Будет гонка через штормы и океанские просторы за американскими же авианосцами «Китти Хок» и «Арискани», которые в составе армады кораблей сопровождения рейдировали в зону своего постоянного дежурства в Персидский залив. Будут Сомалийские порты Магадишо и Кизимайо, порт Аден в Южном Иемене и порт Фритаун в республике Сьерра-Леоне. Что говорить, только экватор за этот поход мы пересекали более тридцати раз, доходя до самых южных широт, где за бортом стали проплывать глыбы серо-голубого льда – осколки айсбергов ...
А до того мы, многонациональные представители тогдашней сверхдержавы СССР, в большинстве своём только мечтали обо всех этих чудесах и видели их лишь в кино да в навеянных морскими романами снах.
Сейчас, спустя более тридцати лет после описываемых событий, рассказами об экзотических странах и товарно-сувенирном их изобилии уже никого в России, наверное, не удивишь. Но это тема для другого разговора.
А тогда на 16 июля за кормой осталось более 4 800 пройденных миль.
Слева по борту – африканское государство Габон.
«Диксон» не вышел ещё в точку боевого дежурства, которую определил нашему кораблю на этот раз Главный штаб ВМФ и в которой всему составу эскадры предстояло провести боевые учения. Поэтому шли мы пока на расстоянии около 200 миль от береговой линии по направлению к Порт - Луи и жили обычной походной жизнью, расписанной на вахты и корабельные хозяйственные работы, отрабатывали задачи по борьбе за живучесть, по взаимодействию всех кораблей эскадры, по выполнению штатных расписаний радио и визуальной разведки.
Пока было только начало морских приключений, было вдохновение от рассказов старослужащих, уже побывавших в дальних походах, были мечты и ожидание чудес. Ведь места мы проходили пиратские, колониальные, известные всем по романам Жюля Верна и Даниеля Дефо.
А какая морская романтика, да ещё в пиратских широтах, мыслима без бутылки рома или на крайний случай, джина?!
Ром с джином, конечно же, были в личном баре нашего «кэпа» - капитана первого ранга Резцова В.В., да и у многих старших офицеров не переводились, пополняясь периодически в иностранных портах. Ведь наш брат матрос, старшины, а тем более офицеры, получали, по меркам тех лет, достаточное количество иностранной валюты при заходе в порт. Для примера - простая арифметика. Матрос по выходу из территориальных вод СССР, помимо основного содержания, исчисляемого в советских рублях в сумме 3 рубля 80 копеек в месяц и получаемого по возвращению из плавания в Союз, также получал при заходе в иностранный порт еще и «морские» в валюте из расчета 11 инвалютных копеек (золотого содержания) в сутки, за количество суток пройденного пути, плюс количество суток хода до ближайшего советского порта. В нашем случае при заходе в Порт - Луи через 37 суток и расстоянии хода до ближайшего советского порта в 15 суток, это составляло полновесных валютных 5 рублей 72 копейки (для соотношения с обычным, «деревянным», рублём умножай на десять). При тогдашнем курсе американского доллара около 83 копеек выходило почти 70 долларов, на которые тогда за границей много чего можно было купить. Кстати, старшина второй статьи получал уже почти втрое больше, а мичманы и офицеры жили вообще кучеряво…
Однако тратить полученную валюту мы могли только на товары и услуги ограниченного перечня, в который спиртное включено, естественно, не было. Инструктаж по правилам поведения и номенклатуре дозволенных к приобретению товаров в иностранном порту мы проходили каждый раз по заходу в порт.
Система контроля за тем, как военные моряки тратят полученную иностранную валюту (и не дай бог, выменивают товары или валюту на прославленные советские фотоаппараты «Зенит» или «Зоркий» и другое пригодное для «ченча» имущество), была тройной.
Во-первых, на берег мы сходили обязательно группами по четыре – пять человек во главе с офицером или мичманом, отвечавшими за наше поведение в иностранном порту головой и погонами.
Во-вторых, в каждой группе, как правило, был, мягко выражаясь, «стукачок», сидевший на крючке у «особиста» – сотрудника КГБ, состоявшего в штате особого отдела штаба эскадры и ходившего в дальний поход в составе команды каждого корабля в обязательном порядке.
В-третьих, по прибытию из увольнения на борт корабля всё приобретенное на берегу предъявлялось к осмотру комиссии в составе замполита и всё того же «особиста».
Система была ещё та…
Ну а в продовольственном трюме и в кладовых у нашего хозяйственника мичмана Влада имелось много чего вкусного и деликатесного, полагавшегося в морском заграничном походе к матросскому столу, до оного, правда, не доходившего. В том числе было и сухое красное вино - обязательное дополнение к рациону питания в жарких широтах каждому члену команды корабля в норме по 50 граммов на брата в сутки. Оборотистый мичман Влад, с подачи замполита и с благословления «кэпа», сухое вино выделял только в офицерскую кают-компанию, а матросам взамен выдавал, правда, ежедневно, по двести граммов натуральных соков, в основном яблочного, виноградного или сливового. Как объяснял эту «кадриль» корабельный доктор (он же «док») капитан медицинской службы Бараненко, положительный профилактический и общеукрепляющий эффект для здоровья достигался тот же, а отрицательные последствия в виде раннего алкоголизма не наступали. Насчет последствий он, конечно, загнул. Но ведь и матросы – народ ушлый: в бытность, когда ещё сухое вино, выдаваемое команде в тропиках, доходило до матросской столовой, пили его по очереди в складчину за весь стол, что получалось с восьми человек 400 граммов каждому один раз в неделю! Тоже арифметика простая и моментально усваиваемая…
В общем, вольнице этой был положен конец.
Некоторым из «годков»* главного корабельного кока Вальки Коломийца, конечно, перепадало и из Владовых запасов. Но то - «годкам», а нам, «салагам», приходилось в первом походе только облизываться да придумывать свои варианты релаксации и избавления от алкогольного голодания. Одеколон «Тройной» и лосьон «Огуречный», припасённые в Севастополе и разрешённые к хранению в количестве не более двух флаконов на человека (лишнее безапелляционно конфисковывалось при обходе корабля замполитом), были истреблены любителями «энтого» дела ещё в первые недели плавания. Меня от вида и запаха разведённого водой «Тройного», похожего в этом состоянии на разбавленное мочой молоко, решительно и окончательно воротило даже без снятия пробы, поэтому нужно было искать более эстетичные и приемлемые по вкусовым качествам варианты напитков.
Поскольку, как известно, трудности стимулируют мыслительный процесс и требуют либо их преодоления, если они имеются, либо их создания, если оные отсутствуют, выход нашелся в очередной мой недельный наряд в матросскую «гарсонку» или, сухопутным языком говоря, раздаточную в столовой, куда матросов всех боевых частей, кроме трюмных машинистов, периодически, до выхода в зону боевого дежурства, назначали для повышения и усовершенствования их квалификации, так сказать...
Пригодились навыки и опыт сельского жителя южных винодельческих районов, где домашнее вино делалось практически в каждом дворе, и не только из винограда. А тут под рукой оказалось столько исходного сырья в виде натуральных соков, что не заквасить с десяток литров было просто грешно. Что я, ничтоже сумняшеся, вскоре и сделал.
Утеплённые и обмотанные для безопасности на случай качки ветошью четыре трехлитровые стеклянные банки с будущим продуктом виноделия были тщательно спрятаны за съёмной переборкой в той самой «гарсонке».
Оставалось только, соблюдая технологию производства, вовремя процедить напиток и ждать его созревания.
Хоть я во избежание утечки информации и соответствующих неблагоприятных для доморощенного винодела последствий о своём эксперименте не сказал ни слова даже своим приятелям, но, как оказалось, ждал этого знаменательного события не только я…
Развязка наступила недели через две, когда продукт виноделия фактически созрел.
После вечернего чая, когда я заканчивал приборку в «гарсонке», туда зашел, поводя по сторонам своим длинным сизым шнобелем (иначе язык не поворачивался назвать его нюхательный орган из-за внушительных размеров), корабельный начхоз - мичман Влад:
- Ну что, бездельник! (Это было его любимое выражение по отношению к матросам срочной службы и своим коллегам сверхсрочникам.) Доставай свою бражку, пойдем к командиру корабля, покажем, как тут матросы вместо того, чтобы службу нести, безобразиями всякими занимаются.
От неожиданности я обмер. В голове моментально высверкнула мысль: «Ну, всё, спишут на берег с первым же попутным кораблём и прощай дальние страны и моря-океаны».
Отпираться, судя по целеустремленности Владова шнобеля, было бесполезно.
Дальнейшие мичмановы разглагольствования о вреде алкоголя и бесстыдстве молодёжи, которая не боится и под суд пойти ради выпивки, сопровождавшие мои судорожные, суетливые действия по раскручиванию переборки и доставанию злополучных заветных банок с хмельным напитком воспринимались как-то отстраненно.
Когда банки появились на свет, Влад тут же засунул в каждую свой нюхательный орган, смачно втянул исходящие оттуда хмельные пары, и удовлетворённо хмыкнул:
- А ты талантливый, бездельник! Ладно, неси всё ко мне в каюту, я подумаю, что с этой гадостью делать.
И он без дальнейших комментариев раскачивающейся длинной жердью прошествовал к себе.
Надо сказать, что время для своего инспекторского визита Влад выбрал удачное: дело шло к отбою, на палубах практически никого не было. Да и каюта Влада располагалась в десятке метров от камбуза и матросской «гарсонки», что позволило без лишних свидетелей переместить мою винодельческую продукцию к указанному месту.
Ночь я провел в горестных думах и кошмарах.
Наиболее вероятных версий было три: или я такой сообразительный и находчивый был, скорее всего, не первый за долгую корабельную жизнь; или нюх у мичмана Влада на выпивку оказался исключительный; или кто-то мою заначку обнаружил и поспешил доложить начхозу.
Правда, была небезосновательная надежда, судя по плотоядному принюхиванию Влада, по весёлым искоркам в его глазах и его шутливо-грозному тону, что до «кэпа» и замполита дело не дойдет…
Да и с мичманом отношения у меня к тому моменту сложились хорошие. Первый серьёзный шторм в Средиземном море, когда больше половины команды корабля, включая и меня, «пугала шпигаты*», зеленея от качки и морской болезни, Влад вытащил меня из каюты буквально волоком и сунул в руки швабру для приборки. Этот инвентарь делается на кораблях из расплетённого швартового конца (каната) и весит в ненамоченном состоянии килограммов пять, а после погружения в морские волны – раза в три больше. Вот с помощью этого «лекарства» часа через два таскания мокрой швабры по палубе да еще на пропитанном солеными брызгами штормовом ветру мне стало значительно лучше. А к концу вторых суток я мог уже без рвотных позывов стоять вахту в «гарсонке» и даже есть.
В общем, наутро мичман Влад заявился в «гарсонку» весёлый и довольный. Игриво ткнув меня в бок пальцем, он сообщил:
- Так, бездельник! Вот ту гадость, что ты вчера принес, мы с мичманом Поляковым вылили…, - сделал многозначительную паузу и закончил: - в раковину умывальника. И голова не болит… В следующий раз поставишь тогда, когда я скажу…
И довольный произведенным эффектом, он вышел.
Я облегчённо перевел дух: «Ну, кажется, обошлось легким испугом!»
С тех пор мы с мичманом Владом задружили. А когда по приходу в Союз стали в док ремонтного завода, Влад всегда брал меня с собой на берег по хозяйственным делам старшиной команды.
Ох, и погуляли мы тогда!…
Но это тоже уже отдельная история.
А того, кто меня Владу сдал вместе с винодельческим производством, я вскоре вычислил. Как говорил известный сыщик: «Это же элементарно, Ватсон!»
Ну не буду же я дожидаться, пока мичман допьёт молодое вино до донышка и даст команду поставить в нишу за переборкой новую партию этого продукта!...
Естественно, что я поменял место своей новой заначки.
Весь вопрос упирался в пустые стеклянные трехлитровые банки, которые должны были по счету сдаваться кладовщику, в отличие от худющего, длинного и краснолицего мичмана Влада, толстому, всегда бледному и всегда что-то жующему старшему матросу срочной службы Мишке Карагодину.
Ну почему толстый и жующий – понятно без комментариев. А всегда бледным он был потому, что, будучи настоящим блондином, боялся прямых солнечных лучей и не вылезал практически на свежий воздух и солнечный свет из своих трюмных кладовых и холодильников.
Вот он-то и доложил мичману Владу о том, что много трехлитровых банок из «гарсонки» на склад не возвращается.
Выводы Влад уже сделал, исходя из своего исключительного хозяйственного опыта и поразительного нюха на то, из чего можно извлечь выгоду, не прилагая каких-либо усилий. За этот его талант «кэп» прощал Владу его прижимистость и любовь прикладываться к бутылке, а также все его финансово-экономические махинации, приносившие блага не только Владу, но и кораблю.
Мишке Карагодину я мелко отомстил во время ближайшего шторма, случившегося при прохождении южной оконечности африканского континента у знаменитого мыса Доброй Надежды, ещё именуемого моряками всех стран и народов мысом Бурь.
В шторм мы вошли, когда океан был ещё относительно спокоен - так, балла четыре - пыль для моряка. Был как раз мой очередной наряд в «гарсонку».
Зайдя на камбуз, я увидел десятиведёрный алюминиевый лагун* с заведённым тестом для хлеба, который на время шторма закрепили за ножку одного из электрических варочных котлов на камбузе во избежание неминуемых травм и разрушений, могущих наступить от этого неуправляемого снаряда. Дело в том, что Мишка был по совместительству ещё и корабельным хлебопёком. Ослабить нехитрый морской узел не составило особого труда и осталось только ждать продолжения.
В общем, с чувством глубокого удовлетворения (как это в те времена общепринято было говорить) минут десять слушал я, стоя на спардеке* под иллюминаторами камбуза, Мишкины вопли и маты, сопровождаемые аккомпанементом бухающего в переборки и об камбузное оборудование лагуна с тестом, верхом на котором Мишка сидел, не успев увернуться от несущегося на него снаряда и приклеившись намертво к тесту пятой точкой.
Качка была килевая.
Места для разгона лагуну с Мишкой в тесте (простите уж за каламбур) было больше чем достаточно – метров восемь, десять.
Весу в этой сосиске в тесте было за двести килограммов.
Единственное, чего я опасался, так это того, что Мишка переломает себе ноги.
Правда, всё обошлось…
Спасли Мишку от увечья подоспевшие на вопли старший кок Коломиец и мичман Влад. Так что к тому времени, когда волнение перевалило за восемь баллов и мы вошли в эпицентр шторма, взбесившийся лагун с тестом был надёжно принайтован* к варочным котлам, а Мишкины синяки и ссадины были обработаны нашим «доком».
Ну а хмелесодержащая заначка моя тот шторм, наверное, самый сильный из всех пережитых мной, не выдержала: все четыре банки разнесло вдрызг. Благо, дело это произошло в грузовом трюме, где хранились тюки с ветошью и другим боцманским имуществом, потому произошедшего никто, кроме меня, не заметил…
*- Мидель шпангоут – линия пересечения наружной поверхности корабля (судна) с вертикальной поперечной плоскостью, проходящей посредине его длины по конструктивной ватерлинии.
*- Флагман – сокращённое название корабля, на котором находится командующий флотом, флотилией, соединением кораблей.
*- «Годки» - жаргонное выражение, означающее старослужащего последнего полугода срочной службы.
*- Шпигат – отверстие в палубе корабля (судна) для удаления скопившейся на ней воды за борт самотёком.
*- Лагун – жаргонное название большой кастрюли, бачка.
*- Спардек – верхняя лёгкая палуба у трёхпалубных судов, в том числе, палуба средней надстройки.
*- Принайтовить (найтовить) - связывать тросом, крепить, привязывать различные предметы, находящиеся на корабле (судне), которые могут перемещаться при качке.
Декабрь 2005 – декабрь 2009 года