Go, went, gone
Макаров Т.
Маше
Мы лежали на диване. Я смотрел в потолок. Оксана – на меня. Я чувствовал её дыхание. Я всегда считал, что люди делятся на два типа: на тех, у кого воняет изо рта и на тех, у кого не воняет. Своим присутствием Оксана опровергала мою теорию. Её дыхание – сладкий морской бриз, я чувствовал себя капитаном дальнего плавания, я стоял опёршись руками о борт и внимал бесконечности мира. С каждым вздохом бесконечность приближалась, с минуты на минуту я должен был познать все секреты мироздания. С каждым выдохом я хотел поцеловать её.
Оксана ходила по комнате. Я по-прежнему смотрел в потолок. Она села в кресле, поджав под себя ноги. Шхуна бросила якорь, море в моей голове погасло и вокруг не осталось ничего.
Оксана закурила. Я не терплю, когда девушки курят. Но она курила с таким видом, словно от этого зависела судьба человечества. Я был влюблён в то, как она курит. Она курила как Богиня.
- Ничего не выйдет, - сказала она.
Оксана не говорила безумно красивых вещей хорошо поставленной речью. Но я был готов слушать её часами, что бы она не сказала. Просто молчать, смотреть ей в глаза и представлять себя на краю мира. На его вершине.
Оксана потушила окурок в импровизированной пепельнице. Встала. Посмотрелась в зеркало, улыбнулась себе, провела рукой по бёдрам.
- Ты хороший парень, но…
Она легла рядом, и я снова почувствовал её дыхание на своей щеке. Оксана нависла надо мной, как угроза человечеству, как новая форма гриппа, от которой не спастись. Я был не против смерти, если её олицетворяла Оксана.
- Кирилл… всё дело в том, что ты слишком… ну… как бы это сказать? Я не знаю.
Меня выгнали с работы. Так уж вышло, что я послал главного редактора. Это не метафора. К сожалению. Всё дело в том, что я слишком принципиальный. Принципы – для никчёмных людей. Оксана любила повторять это, пока нас что-то связывало. Пока было такое слово – «нас».
Оксана легла рядом и чмокнула меня в щёку.
- Тебе ведь было хорошо?
Я не хотел отвечать на вопрос. Знал, что за ним последует. Я просто Шерлок Холмс… но она повторяла свой вопрос: «Тебе ведь было хорошо», - до тех пор, пока я не сказал:
- Мне было хорошо.
- Вот видишь? Мне тоже было хорошо. Нам обоим было хорошо. Это же замечательно.
- Сейчас опустится занавес, и мы услышим финальные аплодисменты.
- Кирилл, не драматизируй, пожалуйста. Ничто не длится вечно.
- Кроме сериала «Папины дочки».
- Вот только не надо…
- У тебя красивые глаза.
- Спасибо.
- Я тону в ваших глазах-океанах, миледи.
Я всегда переходил на вы с девушками, когда начинал нервничать. Она знала об этом и всегда умилялась. Но теперь ей было всё равно.
- Кирилл… мы не можем быть вместе. Ты ведь и сам это понимаешь.
- Всё дело в том, что твой отец из семьи Капулетти?
- Всё дело в том, что ты знаешь, чего хочешь. У тебя жизнь по минутам расписана. фестивали, гран-при… Нобелевская премия. Ты нашёл себя, а потом – меня. И выходит так, что ты – писатель, а я твоя девушка. Это оскорбительно.
- Ну давай ты будешь писателем, а я твоей девушкой. Это не принципиально.
- Не смешно.
- Я пытаюсь обратить всё это в шутку. Тебе не кажется, что наш разговор зашёл слишком далеко?
- Наши отношения зашли слишком далеко. Это да. Кирилл… я уже всё решила. Мне жаль.
- Ты могла хотя бы изобразить жалость. Перед тем как сказать, что тебе жаль.
- Тоже мне, Станиславский.
Я смотрел ей в глаза. Оксана – моё небо, моё вдохновение, моя литература. Без неё я никто, да и с ней тоже – просто мудак. Всё, что делается, делается ради девушек. Она прекрасно это понимала. Все понимали. Это ведь не теория сингулярности, а простая аксиома. Я писал ради неё. Я выигрывал ради неё. А ей было всё равно. Теперь.
- У тебя красивые глаза, - сказал я.
- Я должна идти.
Она вышла из комнаты. Окурок всё ещё дымился в импровизированной пепельнице. Я смотрел в окно. Закат растекался по небу, как кровавое пятно. Стены надвигались на меня. Казалось, сердце остановилось.
- Ты танцуешь сегодня?
- Как и всегда по вторникам.
- Я приду.
- Не стоит.
- Я приду.
- Как хочешь…
Дверь за ней захлопнулась. Я сел за стол и попробовал написать что-нибудь. Литература сводится к поединку с чистым листом бумаги. Либо ты начинаешь стучать по клавишам, либо так и остаёшься никчёмным идиотом, который сидит с занесёнными над клавиатурой пальцами и мысленно рассуждает, как он напишет гениальный роман за несколько минут.
Несколько минут прошли, а лист так и оставался чистым. Я чувствовал себя импотентом, когда не мог писать.
Чтобы немного расслабиться, я включил канал «Футбол» и стал следить за попытками Аршавина забить гол. «Арсенал» проигрывал. Аршавин мог спасти свою команду. Матч закончился, а у него так и не получилось. Я выключил телевизор, лёг и заснул.
Той ночью в клуб я не пошёл.
.
На первом курсе декан предупредил нас:
- Вы поступили на самый серьёзный факультет в университете, ребята. Если вы хотите совмещать пары с работой, вам придётся как минимум завести двойника. Иначе вы вылетите отсюда в два счёта.
Клонировать себя я не стал, но устроился-таки на полставки в одну из лучших городских газет – корректором. Просто так меня бы не взяли – помогли знакомства с нужными людьми. Ну и некоторые успехи на литературном поприще. Я выиграл какой-то конкурс и стал лауреатом международного фестиваля. Опубликовал рассказа три-четыре во Владивостокском литературном журнале. У меня появились свои читатели. Человек двести-триста. С кем-то из них я даже виделся. Разговоры всегда сводились к одному и тому же:
- Ты чё, и деньги зарабатываешь?
- Да.
- А чё, за писанину щас нормально платят? Жить можно вообще?
- Я работаю в газете. Деньги мне платят за корректуру.
- А за писанину сколько получаешь?
- Я публикуюсь бесплатно.
- Лошара. А пишешь так себе.
Я получал достаточно, если учитывать тот факт, что работал неполный день.
Устранял корявые обороты, вырезал ненужные метафоры, исправлял грамматические ошибки, следил за пунктуацией, перечитывал свёрстанную в электронном варианте газету и относил редактору. Я хорошо делал свою работу. Ему оставалось лишь бегло просматривать мою правку и отправлять номер в печать. Чем дольше я занимался корректурой, тем сильнее входил во вкус. Я стал вычёркивать целые абзацы из статей. Менял факты и даты. Переписывал заметки начисто. Сидя перед компьютером за правкой чужих материалов, я чувствовал себя почти Богом. Со временем редактор, уверенный в моей компетенции, перестал читать исправленные варианты. Он возлагал на меня большие надежды. Я возлагал на себя ещё большие надежды. И с каждым разом позволял себе новые вольности. Журналисты ежедневно жаловались на меня. Редактор отказывался их слушать и позволял мне корректировать газету так, как я этого хочу. Не знаю, сколько бы продлилось моё всевластие, если бы однажды, работая над заключительной страницей, я не обратил внимание на рекламный текст одного сока. Обычно я игнорировал эти бессмысленные сообщения. Но сейчас не смог удержаться. Я прочитал рекламу несколько раз, и во мне вспыхнул пиротехнический завод.
В рекламе говорилось, что люди должны покупать именно этот сок, потому что два процента от доходов идут на содержание смертельно больных детей.
Я ненавидел коммерческую рекламу – словосочетание, самое явление, бизнес. Я не принимал социальную рекламу – её всегда высасывают из пальца по просьбе политиков, которые в преддверии выборов создают иллюзию заботы об электорате.
Многие из прочитавших, оказавшись в магазине, непременно купят сок этой марки, чувствуя себя Иисусами: мессиями, сошедшими с небес и несущими волю божью и свет божий. Если тебе лень перевести деньги на счёт благотворительной организации, ты можешь просто приобрести ананасовый сок в тетрапаке за сорок восемь пятьдесят и зарезервировать себе место в райских кущах.
Я вычеркнул рекламу этого сока из номера не задумываясь. Конечно, я не знал, к чему это приведёт, когда шёл в кабинет редактора. Но потом, после того, как он проорал, что я такого себе позволяю и знаю ли я вообще, сколько денег нам приносит эта реклама, я просто послал его. Да, да, я именно так и сказал:
- Идите-ка вы, Валентин Олегович. Вместе с вашей газетой.
Во всём виноваты принципы. Принципы – естественная защитная реакция на безумие мира. Принципы свойственны никчёмным людям. И писателям.
- Не вижу разницы, - сказала бы Оксана.
Мы познакомились на втором курсе. Учились в параллельных группах и виделись изредка. Я знал её имя, она даже не помнила меня в лицо. Была сессия. Какой-то экзамен. Человек тридцать стояли в душном слабоосвещённом коридоре и ждали своей очереди, как приговора. Единственная скамейка была занята спящими студентами. Напротив меня – Оксана. Обессиленная, она сползала по стене. В её глазах читалась усталость. Казалось, она сейчас потеряет сознание.
Не знаю почему, но мне захотелось спасти её. На всём этаже не было других скамеек – под стать лучшему университету Дальнего Востока. Тогда я вошёл в кабинет. Экзаменатор раскрыл рот от удивления. Ничего не говоря, я взял первый попавшийся стул и отправился на выход.
- Что вы… что вы себе позволяете?! – вскричал преподаватель. – Патлатов! Я добьюсь вашего исключения из университета.
Не удостоив его ответом, я хлопнул дверью так сильно, что посыпалась штукатурка. Я чувствовал себя рыцарем в сияющих доспехах, который убил дракона и теперь может претендовать на принцессу. Я усадил Оксану на стул.
- Кирилл, - сказал я.
Она посмотрела на меня оценивающим взглядом и уже хотела было представиться, но я опередил её:
- Кирилл. Оксана. Оксана. Кирилл.
- Очень приятно, - сказала Оксана. – Так мило, что ты вынес этот стул.
- Все стулья мира к вашим ногам, миледи, - сказал я. А сам подумал, что ни разу в жизни ещё не произносил такой мудаческой фразы. Но Оксана засмеялась. Возможно, ей стало смешно. Возможно, она просто сделала вид. Но это меня не волновало. Я обожал девушек, которые смеялись над моими шутками даже сильнее, чем собственные шутки.
Вместо того, чтобы искать другую работу, я пытался вернуть Оксану. Звонил ей по десять раз в день и просил простить. Когда она спрашивала, за что, я предлагал встретиться. Когда Оксана спрашивала, зачем, я говорил, что люблю её, и она бросала трубку. Вскоре она сменила номер телефона.
Оксана была симпатичной девушкой, но случайно встретившись с ней на улице, никто бы не стал провожать её взглядом. Обычная девушка. Обычная фигура. Обычная красота. Ничего о ней не зная, было невозможно представить, как она преображается, оказываясь на танцполе в сияющих лосинах с люрексом, в топиках, в лифчиках с кружевами, в чулках на подвязках. В клубах она становилась волной; морем; стихией на высоких каблуках. В ней была грация, очарование, животный магнетизм.
Я не мог без неё. Больше всего на свете хотел вернуть. В списке приоритетов она занимала первое место, но без работы я не мог претендовать на что либо.
Основная проблема заключалась в том, что я не знал, чего мне хочется. В детстве я мечтал быть космонавтом. На бирже труда такой вакансии не было.
Я запросто мог бы устроиться внештатным журналистом в сетевое издание с зарплатой восемь – десять тысяч, плавающим графиком и бонусами за публикуемые материалы. Но я хотел абстрагироваться от творчества в работе.
Ненавижу этих придурков, которые зарабатывают литературой и при каждом удобном случае говорят с самодовольными физиономиями, что они зарабатывают литературой, чтобы все поняли, что они – писатели. Как можно зарабатывать литературой? Всё равно, что обуздать безумие; оседлать ускользающую вечность. Писатель это человек на краю пропасти, а литература – крик в бездну. Проза – попытка откреститься от сошедшей с ума реальности; найти выход в замурованном лабиринте и спастись от обдолбанного фавна с секирой, который хочет только одного – растерзать тебя.
Наконец я нашёл подходящее объявление: «Требуется курьер. З/п хорошая. Опыт работы не принципиален», - и позвонил по указанному номеру. Гудки-вампиры высасывали из меня весь энтузиазм. Время тянулось, как сериальная жвачка. Я уже хотел бросить трубку, как вдруг мне ответили.
- Алло.
- Здравствуйте.
- Добрый день.
- Меня зовут Кирилл Патлатов. Я по поводу работы…
- Это замечательно, что вы позвонили.
- Что за работа?
- Работа это слишком громко сказано… так, работёнка.
- А что нужно делать?
- Это связано с перевозками.
- С какого рода перевозками?
- Нужно будет перевозить кое-что с места на место. В пределах города, разумеется. Вы умеете водить машину?
- Ну... конечно. Вот только… прав нет. К сожалению…
- Ничего страшного. Права мы вам сделаем. Прямо завтра и сделаем.
- Так скоро? Каким образом?
- Связи решают всё.
- Ну… ладно. А что нужно будет перевозить?
- Кое-что.
- Фарфор? Муку?
- Мука это остроумно…
- И всё-таки?
- Не волнуйтесь, Кирилл. Нужно будет перевозить кое-что в пакетах. Это не важно. И не переживайте, - сказали на том конце провода изменившимся голосом, - если что, я всё возьму на себя.
Трубка упала на пол.
- Алло? Вы слышите? Нам надо встретиться. Если вы не можете подъехать, не проблема. Говорите адрес! Адрес говорите! Мы сейчас сами приедем. Мы – очень могущественная организация, мы ворочаем миллионами! - кричал кто-то, пока я растаптывал динамик ногами. Наконец трубка замолчала. Я весь дрожал. Я решил больше никогда не устраиваться на работу по телефону.
.
Чаще всего мы просто лежали рядом. Я говорил. Она слушала. Она любила слушать меня. А я любил слушать её. Поэтому мы много молчали. Чаще всего тишину нарушал я:
- Недавно я возвращался домой, проходил мимо школы. Четыре пацана, лет по семь-восемь, играли в снежки, воображая себя волшебниками из школы магии и волшебства Хогвартс. Один кинул снежок в другого с криком: «Авада кедавра!», - второй подумал-подумал, взял снежок и бросил в ответ со словами: «Остолбеней нахуй!». Очень мощное заклинание.
Оксана смеялась. Когда она смеялась, и я смотрел, как она смеялась, я был самым счастливым человеком на свете.
.
Несколько месяцев назад я подал сборник рассказов на городской литературный конкурс. Мне наконец-то позвонили.
- Здравствуйте. Вас беспокоит признанный Владивостокский прозаик Пётр Анисимов.
Я ничего не знал о Петре Анисимове. У кого не спрашивал – никто о нём даже не слышал, но Пётр Анисимов всегда называл себя признанном Владивостокском прозаиком. Эта фраза, которую он повторял изо дня в день, стала словом-паразитом.
Пётр Анисимов состоял в союзе писателей и ездил на ежегодные литературные форумы. Петра Анисимова показывали по телевизору не реже, чем раз в год. Пётр Анисимов возложил цветы к ногам Александра Сергеевича Пушкина. Александр Сергеевич от ответных мер воздержался.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Вы победили в молодёжном литературном конкурсе «Владивосток, Владивосток!».
- Круто.
- Награждение состоится через неделю, в холле музея боевой славы. На Алеутской. Но мы можем поступить иначе.
- Это как?
- Вы знаете, где находится союз писателей? Заходите ко мне завтра. Часочка в три. Ваш диплом все равно у меня.
- А что насчёт ноутбука? - спросил я. – В рекламе говорилось про ноутбук.
Пётр Анисимов засмеялся:
- Так-то было в рекламе, - и положил трубку.
Пары заканчивались в час. Я зашёл в книжный магазин. Повертел Эрленда Лу в руках. Хороший писатель, но выкладывать четыреста рублей за книжку в мягком переплёте – безумие. До встречи с Анисимовым оставалось минут пятнадцать. Уходя, я задержался в дверях. Моё внимание привлекла девушка лет шестнадцати. Очень милая на вид. Она подошла к продавцу-консультанту:
- Здравствуйте, - сказала она, - у вас есть портрет Дориана Грея?
Продавец-консультант взглянул на неё как на идиотку:
- Девушка, живопись в соседнем отделе.
- Так это… картина?
- Ну это же ПОРТРЕТ, - сказал продавец-консультант. – ПОРТРЕТ Дориана Грея, а не РОМАН Дориана Грея. Вот если бы был РОМАН, тогда надо было идти к нам.
- Ой… извините, - сказала девушка. И зашагала в соседний отдел.
Я отправился в союз писателей. Не успел зайти в кабинет, как признанный Владивостокский прозаик Пётр Анисимов предложил мне сесть. Я сел. Он поднялся из-за стола и начал ходить по комнате, яростно жестикулируя.
- Ваша проза… она как рассвет и закат одновременно. Вы должны издаваться. Вы пишете намного лучше, чем многие издающиеся писатели. К тому же вам всего пятнадцать.
- Мне двадцать.
- Это не важно. Вы пишете намного лучше, чем тридцатилетние опытные прозаики, которые уже пожили, поднабрались опыта и теперь могут писать, как нормальные люди.
- Ну… я тоже пожил.
Пётр Анисимов не обратил внимания на мою ремарку.
- Ваша проза… она как колесо от автомобиля, как автомобиль, как автопарк и наконец… как целый тоннель с автомобилями! Читая вас, человек может сесть в порше, может – в ладу-калину. Всё зависит только от него, от его вкуса, пристрастий, интеллекта… вы никогда не говорите, какую машину выбирать, вы не заставляете читателя делать что-либо, вы не заставляете думать его в определенном ключе. Вы просто… вы просто фотографируете действительность с большой долей гротеска. Выражаясь метафорически, ваши шины надуты, а коробка передач в полной исправности. Вы – автомеханик литературного слова!
Договорив, Пётр Анисимов встал на колени, дополз до меня, положил руку мне на колено и заискивающе посмотрел снизу вверх:
- Вы меня понимаете?
Я выпрыгнул в окно первого этажа и побежал по тротуару. Я решил оставить эту сцену без комментариев. Одно я знал наверняка: никакого больше союза писателей.
.
Я ходил по комнате, курил сигареты, оставшиеся после неё. Написал серию из четырёх рассказов: только два героя (я и она) и обязательная постельная сцена. То есть, я хочу сказать, в каждом тексте не было ни завязки, ни развязки, просто постельная сцена на тридцать страниц, не меньше. В текстах мы оба испытывали тридцать три оргазма подряд, каждый раз выкрикивая следующую букву алфавита. А потом я разорвал эти рассказы, выкинул в мусоропровод и в очередной раз бросил литературу.
Нерушимое правило человеческих отношений гласит: в человеческих отношениях нет нерушимых правил. Сегодня вы самая красивая пара на свете, а завтра ваша вторая половинка воткнёт нож вам в спину просто потому, что ей не понравились ваши новые ботинки. Я был готов купить другие ботинки ради Оксаны, да даже ходить в одних носках по слякоти и снегу. Надо сказать ей об этом. Тогда уж она меня точно простит.
Я наведался в клуб, в котором она танцевала. Менеджер сказал, что Оксана уволилась. Я очень хотел увидеть её. Спросил, не знает ли он Оксанин номер. Менеджер ответил глядя мне в глаза:
- Нет.
Я видел, что он врёт. Я не знал почему, доказательства отсутствовали, но мы разговаривали не в суде, поэтому я просто ударил его по лицу.
- Номер телефона, тварь! – сказал я, даже не обратив внимания на то, что менеджер прошёл под моей рукой и двинул мне в живот так, что сбилось дыхание. Я упал на колени.
- Кретин, блядь.
- Дай телефон, сука, - сказал я, поднимаясь. Менеджер расплылся передо мной, как задний план в расфокусе. Я сделал удар наугад. Мне в лицо прилетел хук с правой.
Очнулся я на диванчике в слабо освещённом кабинете. Блондинка в чулках и лифчике держала ватку у моего носа. Менеджер сидел за столом.
- Ещё раз сюда придёшь, и я тебя урою, - сказал он. – Всех клиентов распугал.
- Ага, этих вурдалаков распугаешь.
- Я тебе сейчас двину.
- Бу-бу-бу.
- Ты кретин, Кирилл.
- Тоже мне, новость.
- Ну, всё? - спросила блондинка. Её грудь отливала, лилась, выливалась из лифчика. У неё была самая красивая грудь, которую я когда-либо видел.
- Всё, - сказал менеджер, и она ушла.
- Спасибо, - сказали мы в голос. Блондинка чмокнула менеджера в щёку, а мне показала средний палец. Когда дверь за ней захлопнулась, менеджер закурил.
- Дай закурить, - сказал я.
- Пошёл в жопу, - сказал он.
- Сам пошёл, - сказал я.
- Я тебе сейчас двину.
- Дай мне Оксанин номер, урод.
- Зачем?
- Я люблю её.
- Она тебя – нет.
- А кого она любит, Шерлок?
- Это элементарно, Патлатсон. Она любит себя.
- Она и меня тоже любит. Мы жили вместе полгода. Не бывает так, что живешь с кем-то полгода, всем хорошо, всем всё нравится, а потом – бац – и разбежались.
- Ты такой кретин. Смотреть тошно. Девушек вокруг мало или что?
- Мне нужна Оксана.
- Всем нужна Оксана, а ты выскочка.
- Я люблю её. Я… Я больше не могу ПИСАТЬ.
- Одним графоманом меньше.
- Бессердечная тварь.
Менеджер распахнул дверь. Светомузыка слепила глаза, кислотные биты разрывали голову.
- Всё, ты меня достал. Оксана танцует завтра в «Insomnia». Я тебе ничего не говорил. Иди и огребай, в лучших традициях Кирилла Патлатова.
- Почему она уволилась? - спросил я.
- Потому что она так захотела.
- Чтобы она захотела уволиться из лучшего клуба в городе? Втирай кому-нибудь другому.
- Лучший клуб города – это неофициальное звание.
- А тебе что, грамота от президента нужна?
- Я устал, Кирилл. Уйди по-хорошему…
- А что будет по-плохому?
- Я позову Петю, и он тебя уроет.
- Петя? Что это за имя такое? Больше похоже на проклятие, чем на имя. Если родители называют своего сына Петей, они изначально готовят его к тому, что он будет гореть в аду.
- Так я вызываю Петю?
- Лучше скажи, почему Оксана уволилась, тварь.
Менеджер взял рацию со стола и нажал кнопку приёма.
- Петя? Это Паша.
Я поспешил на выход.
- Нет, Петя, ничего. Работай, - услышал я, закрывая дверь.
Музыка уничтожала, она пробиралась в лёгкие, разрывала изнутри, музыка не давала остановиться. Я добрался до бара и заказал джин-тоник, пятьдесят на пятьдесят.
- Деньги вперёд, Кирилл.
- Запиши на мой счёт.
- Твой счёт закрыт.
Я щёлкнул пальцами.
- Хоп! Теперь открыт.
- Не, туфта.
- Не веришь, спроси у Паши.
Бармен несколько секунд думал, можно ли мне доверять, а потом смешал бифитер со швепсом, я взял стакан и растворился на танцполе. Девушки go-go кружились на квадратных сценах. Я выпил. Среди них была и Марина. Я выпил. Марина казалась плоской. Я выпил. Все казались плоскими. Я выпил. Культура джинопития учит: сначала нужно вдыхать можжевеловый аромат, потом пригубливать, держать джин во рту, как вино, а потом глотать. Я подумал об этом и выпил остатки залпом.
- Прошу вас, сэр, ещё один джин-тоник.
- Кирилл, я говорил с Пашей…
- И что?
- С тебя двести двадцать рублей. И не глупи.
- Я бедный студент. Откуда у меня двести двадцать рублей?
- Кирилл, я сейчас позову Петю.
- Че вы меня им все пугаете, а? Петя у вас здесь штатный бабайка что ли?
Я хотел сказать ещё что-то, но тут почувствовал на своём плече руку. Я обернулся. Петя был выше меня на три головы.
- Есть проблемы?
- Петя, вы не закажете мне джин-тоник? Я напишу новый рассказ. Про вас.
- Ты чё, писатель? – спросил Петя.
- Конечно, нет.
- Ненавижу писателей. Все писатели – дрочилы и упыри
- Позвольте с вами не согласиться, Петя. Среди писателей попадаются ещё и гомики.
- Гомики ходят по пятницам.
- А вы ходите по пятницам, Петя? – спросил я и проскользнул к выходу, не дожидаясь Петиной реакции.
.
Вечером следующего дня я стоял у ночного клуба «Insomnia». Ветер хлестал по лицу. Склизкое небо слиплось с горизонтом, со зданиями, с прохожими.
У входа столпилось человек пятьдесят. Принципиальный фейс-контроль избавлял надвигающуюся ночь от недоразумений. Не пустили трёх гопников с «Бочкарёвым»; разодетого как Боб Марли мутного пацана, который, видимо, торговал лёгкими наркотиками; проститутку с голыми ногами и в короткой мини-юбке; проститутку, которая косила под бизнес-леди; бизнес-леди, которая косила под проститутку. Я показал клубную карточку и прошёл внутрь. Клуб был заполнен на треть. Три-четыре пары сидели за вип-столиками. Омертвелая компания заказывала напитки у бара. Ди-джей в наушниках настраивал аппаратуру. Стояла неестественная тишина, словно кто-то отключил звук, щёлкнув пультом.
Я был незнаком со здешним менеджером, но знал его в лицо. Дождавшись, пока он отвернётся, я проскользнул в служебное помещение. Нашёл гримёрку. Постучался.
- Да? – это была Оксана.
Я открыл дверь. Она увидела меня в отражении зеркала. Оксана застыла с расчёской в руках.
- Как ты меня нашёл?
- Помогли друзья из NASA.
- Кирилл… Я сегодня работаю. Уйди, пожалуйста.
- Ты скрывалась от меня целый месяц.
- В этом весь ты… только у кого-то появляется мечта, и ты тут как тут, готов всё испортить.
- Ты мечтаешь танцевать go-go?
- Да, я мечтаю танцевать go-go.
- Так почему ты ушла из лучшего клуба города в сельский культпросвет?
- Инсомния – хороший клуб.
- Для доярок и пацанчиков.
- Не важно, где ты танцуешь. Главное, что ты это делаешь. Для меня танец это жизнь.
- Почему ты ушла оттуда?
- Чё ты пристал?
- Хочу узнать, почему ты ушла оттуда.
- Потому что не хотела там работать.
- Почему?
- Да что ты приебался в самом-то деле?!
- Если Паша тебя выгнал… я поговорю с ним. Я позвоню, кому надо. Они вернут тебе место.
- Кирилл Патлатов, спаситель нации.
- Я хочу тебе помочь!
- Зачем?
- Потому что я люблю тебя.
- Если любишь, отвали от меня.
- Дура!
- Я позову охрану…
- Да пошла ты.
- Хочешь знать, почему я ушла из этого клуба? Потому, что Паша меня лапал.
- Что?
- Он брал свои руки, - Оксана бросила расчёску на пол и показала ладони, - взял меня за грудь и сделал вот так. Он предложил мне работу в штате и сказал, что для этого мне нужно ему отсосать. Я ударила его по яйцам с колена. Дзынь-дзынь! Из них теперь только яичницу готовить.
- Он тебя лапал? Вот тварь. Я бы его… я бы…
- Господи, Кирилл… ну что бы ты сделал? Написал бы очередной рассказ?
Оксана вытащила сигарету из пачки и закурила. Мне больше не нравилось, как она это делает.
- Ты живёшь в мире своих фантазий. Не имеешь никакого отношения к существующей действительности. Я позвоню, я устрою. Да ты даже медицинский полис себе не смог сделать, пока я тебя за руку не привела, куда нужно! Думаешь, мне нужны эти твои премии, заумные вечеринки, на которых говорят только о Дилане Томасе?
- Хочешь, я перестану на них ходить?
- Ты такой поверхностный, Кирилл… дело ведь не в вечеринках. Ты не понимаешь, чем я живу. Ты никогда не был на сцене. Ты никогда не ловил взгляды тех, кто смотрит на тебя снизу. Ты никогда не растворялся в танце, ты никогда не… Я танцую. Это моя жизнь. А твоя жизнь… она на бумаге.
- Но я люблю тебя.
- Это когда-нибудь пройдёт.
- Без тебя я больше не могу писать.
Оксана пожала плечами:
- Подрочи. Школа Стивена Кинга.
- Оксана…
- Скоро мой выход, Кирилл. Я работаю три трека через три трека.
Оксана поправила лифчик и зашагала к двери. Я придержал её за локоть.
- Пожалуйста, дай мне сказать.
- Кирилл… если ты вдруг узнаешь мой номер телефона, мне придётся купить другую симку. И так будет до тех пор, пока ты обо мне не забудешь.
Дверь за ней захлопнулась. Я посмотрел в собственное отражение. Другой я, в зеркале, скалился, он смеялся надо мной. Я попытался стерпеть, но не смог. Ударил зеркало, разбив кулак в кровь. Стекло рассыпалось. Кровь жирными каплями падала на комод с помадами, пудреницами и тенями.
В гримёрку вбежали трое – мужчина, парень педиковатого вида и женщина.
- Кто пустил сюда этого идиота? – спросил мужчина.
- Это Кирилл, - сказала женщина.
- Ты его знаешь?
- Ну да. Он опубликовал пару статей про клубы. Про наш тоже писал.
- Он журналист?
- Типа того.
Мужчина хрустнул костяшками пальцев.
- Чтобы тебя здесь через пять минут не было… - сказал он мне. - Света, разберёшься?
- Конечно.
Мужчина ушёл. Женщина нашла аптечку, обработала рану и перевязала руку. Я не чувствовал боли.
- Зачем ты ударил зеркало? - спросил парень педиковатого вида.
- Это была самооборона.
Я отодвинул педиковатого парня и отправился к бару.
- Ты хорошо пишешь, - крикнула женщина вслед.
Музыка разрывала атмосферу в клочья. Я передвигался рывками. Светомузыка пронзила танцующих радугой. Бармен улыбался сказочной улыбкой.
- Можно мне джин-тоник.
- Бифитер закончился. Гордон’с джин пойдёт?
- Пойдёт.
Я тянул джин мелкими глотками прорываясь к сцене.
Оксана была там она искрилась как бенгальский огонь я тянул к ней руки она была пламенем она была солнцем моим солнцем а я стоял на коленях и плакал, я пил Гордон’с джин (бифитер закончился) я бил зеркало я ненавидел Тарковского я любил мороженное и Анну Семенович не смотрел камеди клаб и минздрав предупреждает минздрав предупреждает курите траву курите траву боже как она хорошо танцевала она была как терпсихора она была как боже она богиня go-go и я её любил знаете эээ кирилл это интервью телеканалу сахарный карлик пожалуйста расскажите нам о своих литературных пристрастиях каких писателей вы можете назвать лучшими и почему н знаете я пожалуй выделю сергея довлатова и себя в большей степени себя конечно
- Кирилл, напишешь про меня рассказ?
- Кто вы?
- Мы учились вместе, помнишь, тридцатая школа?
- А?
- Киря!
- Ёпт, это Кирилл!
- Ки-рилл! Иди к нам!
- Киря!
- Он пьёт пятую.
- Он пьёт ПЯТУЮ.
- А кто за него заплатит?
- Я! Я!
- Головка от… Кирилла!
- Хаха
- Хохо
- Хэхэ
Когда я открыл глаза, Оксаны уже не было на танцполе. Вместо неё у шеста кружилась усатая брюнетка.
Я ударил кого-то (похоже – сам себя), меня выволокли из клуба, я взял такси и ехал по ночному городу, любуясь видами раскалённых добела фонарей. Я вернулся домой в три утра. Спать не хотелось. Я включил телевизор, канал «НТВ+». Арсенал – Ливерпуль, прямая трансляция. Арсенал снова проигрывал. Аршавин был бессилен. Я выключил телевизор и сел за письменный стол. Иногда полезно писать от руки. Помогает привести мысли в порядок. Структура работы одна и та же – борьба с чистым листом. Я сидел перед чистым листом с мёртвенно-бледным лицом, а потом начал писать новый рассказ. На Нобелевскую премию он не тянул, но мне нравилось. Я одержал победу. Я был на вершине мира. Над сценой бесконечности приоткрылся матовый занавес, и я увидел тайную суть жизни. Я писал очередной рассказ. Есть люди, которые не способны на большее. Я не способен на большее. И мне всё равно.