испуганный мир (Рассказ)

   Почему-то утро каждый раз заставало его в кровати. Он даже начал задумываться, не ошибся ли он, быть может, в мире есть место случайности? Действительно, если…, но он постарался не думать об этом, как всегда делал в подобных случаях, отгоняя от себя мысли озаглавленные этим странным, непомерно огромным и пугающим словом «ЕСЛИ».
   Если… если…для многих это и не слово вовсе, а так, сигнал о необходимости, в зависимости от темперамента, продумать запасной вариант или напоминание; быть готовым симпровизировать. А у него эти «если» были одним словом «Если», почти именем собственным. Не именем, а окольным указанием на личность. Таким общепринятым, при начальном звуке которого окружающим сразу становилось понятно, о ком сейчас пойдёт разговор. Даже не разговор, намёк, который тут же заканчивается многозначительным молчаньем, или торопливым восклицанием слушателя: «Да, да, я понял, не продолжайте…» … А этим слушателем был он, мужчина, которого притушенный шторами свет вновь застал врасплох. В самом деле, не считать же торжественно молчащими, воркующие на портьере тени невидимых голубей. Возможно, они и есть материализация этого жуткого Если растерзанного и насильственно вытесненного из сознания множеством мелких людских «если». Не случайно эти птицы так беспокойны, и их так много в том же городе, где находится и он сам. Они постоянно пытаются собраться в одно целое, чтобы предстать в истинном своём обличье, но люди своими испуганными жестами снова заставляют Если распасться на ничего не значащих сизарей. Это неназываемое не может попасть в комнату, но его тень, воркуя, проникает совершенно беспрепятственно, как тени покинувших нас людей не спешат покидать окружающие нас предметы. Безымянный знает, что опять застал Брэда врасплох… Глупости! Остатки сонного бреда! Он-Она-Оно не может знать, что его зовут Брэд, его так никто никогда не называет. Под этим именем он просто числится; скорее известен номер паспорта, чем глупое и неудобное сочетание малозначительных звуков.
   Брэд…, точно, бред. Он поднялся, и пошёл в прихожую. В коридоре у огромного, старого зеркала, которое досталось в наследство от прежних жильцов, и которое с самого переезда они с братом решили выбросить, но из-за его огромности так и собрались этого сделать, он остановился. Как всё-таки его отражение похоже на его брата…. По крайней мере, больше, чем должна позволять себя твоя собственность, Брэд. Хотя, зеркало ведь тоже чужое, так почему отражение должно потакать тебе? Он хотел рассмотреть себя  получше, там внутри между реальностью и темнеющим серебром подложки, но его отвлёк достучавшийся до него с кухни восторженный голос брата:
-  Представляешь, того снежного четырёхметрового человека, который напугал в лесу грибников прошлой осенью, удалось выследить. Им оказался медведь, сбежавший из нашего городского зоопарка. Так, что сенсация лопнула.
Опять читаешь всякую ерунду, произнёс он про себя, но вслух высказал эту мысль по-другому:
-  Не лопнула. Я сейчас убегаю, а ты можешь пойти в зоопарк и прикинуть примерный рост медведя…
А почему не в лес? Его движение от зеркала резко оборвалось, обернувшись, он  внимательно попытался рассмотреть что-то неуловимое на знакомом ему с детства лице… И, по-видимому, рассмотрев, ответил
-  В лесу, конечно, медведей гораздо больше, чем зоопарке, но в зоопарке… - Он сделал паузу, после чего продолжил, повторившись, - но в зоопарке… они почему-то чаще встречаются.
  Через полчаса, выбежав на улицу, с трудом увернулся, от пустой банки из под пива, летевшей откуда-то сверху. Как ни странно его не удивило, что звука её удара о землю он так и не услышал. Спеша к остановке, он подумал, что жизнь вообще полна странностей. Размышляя над этим, он задумался:
Почему-то в форточку часто залетает какая-то гадость, а вылетает нередко что-то нужное, причём, всё меняется с точностью до наоборот, стоит выйти из квартиры на улицу…
На секунду он очнулся, чтобы рассмотреть номер маршрутки.
…Законы гравитации явно нарушаются; стоит бросить в театре из ложи в партер пустую банку из под пива, то вероятность того, что она вернётся очень велика. Кстати, с полными, почему-то, этого не происходит. А на свежем воздухе ни та, ни другая не успевают долететь до земли, а только до пункта приёма металлов.
Визг тормозов окончательно сбил его с мысли:
…зачем тормоза кувыркающемуся автомобилю?
Он не полез в возникшую из ниоткуда толпу, но это не помогло.
-  Что тут у нас?
…Как редко, однако, нужно оборачиваться, чтобы понять, как человек одет. Он хотел проверить себя, но сдержался.
-  Я вас спрашиваю.
…Почему-то представитель закона никогда не замечает, когда граждане стоят к нему спиной.
Придётся отвечать…
- Я с вами разговариваю?
- Надеюсь, что нет.
-  Как нет, когда преступление на лицо!
-  Вообще-то, национальность моя не причём, и прописка, простите, регистрация, у меня есть. Это водителя хватил Кандратий.
По-русски правильно «схватил», прощаю - с нажимом сказала известно как одетая личность. -  Ваши документы.
В этот момент он как никогда надеялся, что он действительно личность… Это я о себе, - мысленно оборвал он себя…
-   Пожалуйста.
Он томительно ждал, когда его попросят всё-таки повернуться лицом, но фотографии по-прежнему было достаточно.
-  Вот повестка, сегодня у меня в тринадцать ноль ноль ровно.
-  Я болен, мне нужно к врачу.
-  Вот, заодно от него и справочку предоставите.
Вот ваши документы, хотя…, эй!
   Брэд резко сделал шаг в сторону, увлекая за собой корочку паспорта, и перешёл на бег. Его совершенно не привлекала мысль узнать весь список предложений, начинающихся на «вот». Он нырнул в ближайший магазин, и столкнулся с братом, который старательно выбирал рулетку:
-   Как думаешь, пятиметровой хватит?, - спросил тот, нисколько не удивившись его появлению, - Тут большое разнообразие предложений.
Интересно, почему многие любят измерять глубину своих заблуждений, вместо того, чтобы просто признать собственную ошибку.
-  Извини, мне некогда, мне необходимо на какое-то время исчезнуть.
-  Так поезжай за границу, купи билет на самолёт…
-  Я не знаю ни одного языка, и вообще как-то сразу... Непривычно.
-  Так потренируйся, поезжай в аэропорт. Для русского человека аэропорт в Шереметьево не отличается от зарубежных аэропортов. И там, и там служащие говорят с тобой на незнакомом языке.
  Брэд не поехал в аэропорт, а покорно отправился на поиски настоящей справки. Он мог несколько раз и довольно недорого стать её обладателем, как в подземном переходе, так и в переходе метро, но ощущение доступности каждый раз порождало у него ощущение чего-то ненастоящего. Нет, все печати и подписи были на месте, но как-то всё выглядело очень доступно, а эта доступность обладала какой-то непередаваемой  деловитой будничностью происходящего, без возмущённо-вежливого «а вы не могли придти ещё позже», «вы что читать не умеете», «не видите у нас обед (даже если он ещё не начинался, или уже закончился)». Ничего подобного не происходило. Наоборот, широкая улыбка, и светящееся в глазах желание выполнить любое ещё не высказанное пожелание клиента удержали его в рамках закона. Бред не заметил момент, когда всё изменилось и потекло с ожидаемыми трудностями. Он не преодолевал их, а проходил сквозь них на каком-то внутреннем автопилоте, не задумываясь и не вдаваясь в подробности происходящего, и, видимо, поэтому обнаружил себя сидящим перед что-то объясняющим (или, возможно, ему только  так казалось, что ему объясняют) врачом. Брэда неприятно поразило, что, несмотря на безукоризненную белизну халата, он был с оторванными (кроме одной) пуговицами. Да, и последняя, которую врач старательно вращал пальцами туда-сюда, вот-вот должна была остаться у врача в руках. Брэд заставил  себя прислушаться к монотонному голосу…
-  Если в красно-белом шарфике затесаться в толпу с сине-белыми шарфами, то вероятность того, что ваше лицо распухнет и пойдёт пятнами крайне велика. Это я вам как врач говорю.
-  Я вам верю.
Ну, вот и славно. Доктор бросил, наконец-то, обретшую суверенитет пуговицу халата в пепельницу. Подумал, извлёк её, и положил в карман. Передумал, и переложил в другой карман. Поставил штамп на бумагу, расписался, протянул ему, но спохватился:
- Кстати,…у нас тут нововведение… врачебная тайна…, -
он достал из ящика конверт, вложил листок, и запечатал.
-  А разве тайны бывают от пациентов?
  -  Во-первых, бывают…, -
  доктор достал ещё одну пуговицу, и потому из какого кармана доктор её достал, Брэд понял, с предыдущей пуговицей он мог и ошибиться, пуговица вполне могла оказаться другой.
-  Во-вторых, это не тайна.
  Он переложил ещё одну пуговицу и продемонстрировал штамп на оборотной стороне конверта.
-   Вообще-то, я вам не должен был  ЭТО показывать, а в-третьих, вы мне казались умнее, но первое впечатление…
Он задумался, и вернул одну из пуговиц в прежний карман.
-   Интересно, это которая?, - подумал Брэд.
-  Всё, пригласите следующего…. Я тоже с ними путаюсь, - понимающе добавил доктор, не уточняя, - вы не знаете какая откуда?
-  Не знаю, - честно ответил Брэд.
-  Вот и я не знаю, - вздохнул доктор, и нажал кнопку, - я даже не уверен, горит ли над  дверью лампочка… Вас приглашали?! Выйдете, и закройте дверь!
Дверь за спиною Брэда хлопнула. Он обернулся, но никого не было.
-  Так должно быть, - понимающе сказал доктор, и мягко добавил, не волнуйтесь, и не забудьте пригласить.
Задумался, и прежде чем Брэд успел захлопнуть за собою дверь, жалобно попросил: «Пожалуйста».
     Потрясённый Брэд так и не вспомнил о том, что в кабинете он планировал, когда выйдет от доктора, то обязательно прочтёт, что было написано в штампе на оборотной стороне конверта. Он припомнил это уже надев зимнюю куртку в гардеробе, и передумал; надо снова расстегнуть куртку, карман, на ощупь найти нужную бумажку (если не найти сразу, то придётся повторить эту процедуру ещё раз, а то и…, и ужаснулся). Он подумал с восхищением, а доктор-то прав, и халат у него просто замечательный. К тому же, если уж очень захочется, у него ещё будет шанс, когда он будет отдавать этот конверт следователю.
    Брэд дождался на остановке нужного ему кролебуса. Конечно, этот вид транспорта имел своё официальное название, о нём вспоминали только когда пользовались официальными документами. Большинство обходилось вообще без бумажек, и поэтому даже не подозревало, что кролебус может называться как-то иначе, чем они привыкли. Иногда встречались знатоки, которые знали и любили свой город, и могли многое порассказать о трансформации слов в привычные для нас понятия…. Но любили они как-то уж очень по-своему и пребывали в каком-то иллюзорном, одним им понятном мире. Поэтому их почти никто и почти никогда не слушал. И только благодаря этому редко встречающемуся, но всё же встречающемуся «почти», традиция воспроизведения этих, как их называли в кролебусах, «почтительных граждан», не прерывалась во времени.
Зато в остальном пространстве кролебусов царила атмосфера понимания и чавкающего уюта. Правда, время от времени идилию нарушал какой-нибудь решивший перекусить волчара, и тогда кролебус с пассажирами начинал дребезжать, будто незакрепленное стекло от единой резонирующей мысли «только не меня!». Но представитель хищников быстро утолял свой голод, привычно перекусывая на ходу, и в кролебус возвращалось такое милое и незабываемое ощущение крольчатника со всеми его специфическими запахами и предсказуемыми ситуациями.
При выходе, мешая этому самому выходу из кролебуса, стояла картонная коробка, полная использованных билетов. Брэд подумал: странно, но любое упоминание о коробке вызывает у слушателей ассоциацию со  ксероксом. Интересно, подумал Брэд, это от жадности или от любопытства? И чем отличается коробка из под ксерокса с этими бумажками от библиотеки? Только количеством времени до сожжения и тем, что о библиотеке будут сожалеть цивилизации следующих отсчётов времени. Почему мы должны верить в то, что наша цивилизация началась с Христа? Может быть потому, что нас пытались учить, что нынешняя Россия пошла с 1917 года? А с какого года она пойдёт снова?
-  Если точку отсчёта приблизить, то скоро, а если отодвинуть, то новое начало отодвинется.
Брэд оглянулся и увидел старичка с длинными вьющимися волосами, который улыбнулся ему и высунул язык.
-  Вы умеете читать мысли?!
-  Нет, но иногда могу ответить на некоторые вопросы.
-  Когда наступит лето?
-  Это не важно, я не думаю о будущем, важно то, что оно просто придёт.
Зачем черпать океан, когда достаточно капли, чтобы заглянуть внутрь.
-  А вы знаете формулу успеха?
-  Знаю, но кто пользуется формулами, никогда не поднимется над настоящим. Чтобы подняться, надо что-то свое положить в основание.
-  Этого достаточно?
-  Нет, надо почувствовать, на что это своё надо положить.
-  И это всё?
-  Нет. Ещё есть самое главное: никогда не забывать об этом в настоящем.
-  И тогда всё будет хорошо?
-  Нет.
-  Почему?
-  Потому что это не формула.
Брэд задумался…Объявили остановку. Он отложил свои мысли куда-то глубоко внутрь себя, и захотел задать новый вопрос необычному попутчику, но его уже не было.
-  Это эффект наблюдателя, я читала, - произнесла старушка, которая успела занять освободившееся место: Куда же вы?
-  Моя остановка.
-  Но я же не договорила!
-  Ничего страшного, я тоже читал.
    К нужному кабинету Брэд подошёл точно вовремя. В кабинете следователя он молча протянул справку. Так же молча следователь её забрал. Так они молчали около часа. Следователь первым нарушил молчание:
-  Вот вам листок, попробуйте описать преступника.
-  Если он был, он такой же, как остальные.
Напишите, какой рост, вес, во что был одет…
  -  Стоит ли описывать, как одет человек, если он не имеет лица?
  -  Стоит.
  -  Зачем?
  -  Затем, чтобы отличать его от других.
  -  Но у других есть лица.
  -  А от тех, у кого его нет?
-  Зачем отличать, что не отличается? То, что одинаково принято пересчитывать.
  -  Хорошо я напишу сам.
Он снова уткнулся в листок, и застрочил шариковой ручкой с удивительной скоростью, за которой чувствовался писательский опыт и умение передать свои мысли бумаге.
-  Прочитайте и распишитесь.
-  Да, ладно, я вам верю…
К удивлению Брэда существо в форме обрело человеческие черты, проявив свои чувства:
- Не надо делать мне одолжение. Вы полагаете, что мной написанное не возмущает меня? Ещё как возмущает, может быть даже больше чем вас, и к тому же мои мысли пугают меня до того первобытного страха, о существовании которого в себе и не подозреваешь. Поэтому, мне ещё тяжелее, чем вам, ибо это вы можете закрывать глаза на прочитанное или не читать вовсе, а мне приходится смотреть в зрачки своих мыслей.
    Бред не помнил прочитанного. Его мысли испуганно разбегались от неожиданно проявившейся в клубах табачного тумана загадочной улыбки и венчающих её предостерегающе добродушных, пахнущих дымом отечества, усов.
- Это бред, - решительно сказала изменившаяся личность, и уверенно, как кладут в суде для клятвы на библии, положила руку на снятую чёрную маску неизвестности.
-  Вы правы , - поспешил согласиться Брэд и взглядом успел вырвал из текста уголовного дела ключевую фразу: «свидетель явно ошибся, жертву не мог схватать (по выражению подозреваемого «хватить») Кандратий, т. к. у Кандратия железное алиби…».
Свидетель! Внутренний вздох облегчения, казалось, можно было услышать вне его внутреннего мира, как пронзительный паровой гудок не собирающегося тормозить паровоза.
- Учитесь не делать ошибок.
Всю жизнь учусь, но от этого ошибок меньше не становится, только одни заменяются на другие. Но в слух ответил русским знаком согласия.
Всё-таки хорошо, что мы не Китай и у нас свой путь, а то отмолчаться бы не удалось. Молчание - знак несогласия, это каждый ребёнок в России знает.
Уже по дороге домой Брэд продолжал размышлять: мы взяли от запада идею, что главное человек, а не государство. От востока жёсткое подавление личности. В результате наш срединный – свой путь; мы подавляем членов общества, провозглашая, что лишь они, и только они, являются предметом нашей заботы. Но именно предметом, коим выражением является государство. Мы говорим о человеке, о Человеке с большой буквы, думая о государстве и при этом совершенно искренне. И потому, что мы не осознаём этого, нас мотает из стороны в сторону, и тем сильнее, чем больше душевных усилий мы вкладываем в стремление к середине, к независимости от устремлений востока и запада, тем не менее, действительно утверждая свой ухабистый, петляющий по времени тракт. Наверное, он мог бы быть прямым, если бы в поисках этого пути страной впитывался опыт сторон, а не отвергался. Но «если», да ещё с что-то бормочущей приставкой «бы», как будто бы Если пытался что-то ещё и сказать! Брэд сделал резкое движение вперёд, подобное большому рывку, распугав при этом кормящихся голубей. Женщина, рассыпавшая крошки, проводила его долгим ненавидящим взглядом, но так ничего и не сказала. Краем глаза он успел уловить, как старушка, присевшая на железную трубу могучего ограждения газона, подалась вперёд и перекрестила незнакомку. Брэд  подумал, а может этот ненавистный Если не он, а, предположим, маленькая безобидная девчушка, вроде той, за которой присматривала старушка, сидевшая на трубе. «А» упала, «Б» пропала…,
-  опять всякая ерунда в голову лезет, - почему-то громко и вслух провозгласил он.
Множество мужчин и женщин, шедших в том же направлении, бросили на него восторженный взгляд, выражавший, что, наконец-то, нашёлся один из них, кто смог так ясно выразить одолевавшие их мысли. Люди сгруппировались вокруг него плотнее и постарались попасть в один с ним ритм движения. Брэду это напомнило демонстрацию или…
    Резкий звук приближающейся сирены подсказал ему, что скорее всего «или», точнее ни каких «или», демонстраций, митингов, или того, до чего он не успел додуматься под названием «Несанкционированное шествие».
   Ему повезло: вечер он встретил дома, а ночью ему приснился сон. Маленькая, до боли знакомая девочка размазывала по лицу слёзы, льющиеся нескончаемым потоком, и безудержно всхлипывая, повторяла: «Полюби меня…, полюби меня хоть капельку…».