L.B. Предварительные мысли о современной классовой структуре. Пер. с англ. А. Гачикуса (Эссе)

L.B.
Предварительные мысли о современной классовой структуре
L.B. Some Preliminary Thoughts About Modern Class Structure. 11.12.99. http://www.kersplebedeb.com
Перевод с англ. А. Гачикуса
Рецензия переводчика
Статья, на мой взгляд, представляет «свежую струю» в марксизме. Автор – судя по всему, афроамериканец или мексиканский иммигрант в США – во всяком случае, он(а) близко знаком(а) с жизнью данных слоёв.
Однако, необходимо отметить и недостатки статьи, местами довольно существенные.
1.Справедливо признавая, что современные «коммунисты» применяют марксизм недиалектически, не учитывая изменений в классовой структуре за последние десятилетия, автор ни слова (или почти ни слова) не говорит о том, что оппортунизм современных «коммунистов» состоит не только в недиалектическом применении марксизма, в слепом повторении старых формул, но и в забвении азов марксизма. Т.о., автор критикует только правый уклон, что порождает подозрение, что сам он страдает левым уклоном.
2.Справедливо признавая, что классовые различия зачастую происходят и внутри семьи по половому признаку (об этом, кстати, писал 25 лет назад английский социолог социал-реформист Энтони Гидденс, позже ставший советником Тони Блэра – см. Antony Giddens. Sociology. Stratification and Class Structure), справедливо признавая, что половое деление зачастую является и классовым делением на пролетариат и рабочую аристократию, L. B. ничего не говорит о другой стороне условий жизни женщин, кроме их угнетённого положения – об их ограниченности домашними и т.п. мелкими заботами, отрывающими женский пол от классовой борьбы пролетариата. В этом смысле женский пол, пожалуй, в какой-то мере можно сравнить с крестьянством: крестьянин может быть более беден, чем городской бедняк, пролетарий, но замыкание крестьянина рамками деревни, отсутствие многочисленных возможностей деловых и культурных связей, общения, которые даёт мегаполис, делает его психологию отсталой, мелкобуржуазной. Аналогично и с женщинами – тем более, что ограниченность женщин «домашним очагом» «освящается» царящей в обществе патриархально-буржуазной моралью, осуждающей женщину, которая проникает в те области, куда традиционно вход «позволен» только мужчинам. Понятное дело, я это говорю не для того, чтоб призвать марксистов отказаться от работы с пролетарскими женщинами, а для того, чтоб учитывать данный факт в работе с ними.
Кроме того, L. B., признавая расслоение среди угнетённых наций и рас и появление среднего класса даже среди них, почти ничего не говорит о расслоении среди женщин, о появлении нового женского среднего класса за последние десятилетия – тех женщин, кто «выбились» не в качестве пассивного «придатка» своего мужа, а за счёт своих талантов во всевозможных сферах (включая, разумеется, и «охмурение» буржуазных мужчин). В данном пункте Энтони Гидденс был более обстоятелен.
Не уделяя этому факту должного внимания, L. B. объективно играет на руку женскому среднему классу.
С другой стороны, вместе с появлением нового женского среднего класса за последние десятилетия, появился и новый женский пролетариат, который роднит с новым женским средним классом то, что он социально активен и не видит своего призвания в ограничении «кухней, спальней и детской», но отличает от нового женского среднего класса отсутствие иллюзий насчёт того, что при капитализме можно вырваться из рабского положения. Точно так же, как пора коммунистам отбрасывать устаревший традиционный взгляд на угнетённые нации как на дикарей, пора отбрасывать и взгляд на женщин как на поголовно мещанских кумушек. В этом смысле L. B., несомненно, прав.          
3. Справедливо признавая рост средних классов, рабочей аристократии не только в богатых нациях, но даже и в бедных, L. B., однако, замазывает тот факт, что в бедных нациях средние классы (в смысле – городские средние классы, я не имею здесь в виду крестьянство бедных наций, обладающее мелкобуржуазной психологией, несмотря на свою бедность), во 1-х, составляют существенно меньшую долю в населении (в разы, десятки и даже сотни раз), во 2-х, стоят существенно ниже по уровню зажиточности. К примеру, в своей работе «И снова к вопросу «Что делать?»» за 5-е декабря 2007г. я на основе статистических данных показал, что доля рабочих крупных предприятий (которых можно считать рабочей аристократией) в Индонезии – не самой отсталой среди бедных наций – на порядок ниже, чем в Китае – не самой развитой среди богатых наций. У L. B. же получается – что Лос-Анджелес, что Афганистан – разницы нет, и там и там есть рабочая аристократия. Отсюда можно вывести, что противоречие между угнетающими и угнетёнными нациями вообще сошло на нет.
На самом деле, в бедных нациях средние классы появляются лишь постольку, поскольку эти нации стоят на пороге буржуазно-демократических революций, открывающих просторы для экономического развития и способствующих вступлению этих наций в стадию империализма. Другими словами, поскольку эти нации стоят на пороге вступления в империалистическую стадию (хотя они далеко ещё в неё, разумеется, не вступили), они показывают наличие средних классов в зачаточном состоянии.
Очевидно, L. B. имеет перед глазами пример Мексики и других латиноамериканских стран, которые являются относительно развитыми среди угнетённых наций, и многие из них вовсю уже показывают признаки империализма (та же Бразилия уже вступила в стадию империализма), и переносит выводы, сделанные на них, на угнетённые нации вообще. Это – неверно.  
4. Ошибкой является утверждение L. B., что средние классы нужны империалистической буржуазии, кроме всего прочего, ещё и как огромный слой потребителей, спасающих от перепроизводства. Это – старая народническая ошибка, опровергнутая ещё Лениным в первых его работах (точнее: старая ошибка в новом варианте).
5. Справедливо критикуя «коммунистов» за то, что они считают люмпен-пролетариатом нижние слои пролетариата, L. B. даёт характеристику люмпен-пролетариата, пожалуй, несколько расплывчато, замазывая расслоение его, фактическую принадлежность верхушки люмпен-пролетариата («блатные», «смотрящие», привилегированные физической силой бандиты, привилегированные красивой внешностью проститутки, дети обеспеченных родителей и т.п.) к среднему классу и даже буржуазии, а низов люмпен-пролетариата – к пролетариату. Из последней группы, разумеется, нужно исключать иждивенцев, живущих за счёт государства или родни (инвалиды, психбольные, замкнутые и т.п.) – их роднит с пролетариатом их бедность, но отрывает от пролетариата их неучастие в экономическом процессе, их паразитизм. Если и говорить о люмпен-пролетариате как о деклассированных элементах, т.е. не принадлежащих ни к какому классу, не участвующих в товарно-денежных отношениях, то понимать под ним надо именно последних.
L. B. же в одном месте признаёт, что люмпены зачастую фактически играют роль надзирателей за пролетариатом, т.е. фактически являются рабочей аристократией, в других же местах называет их разорившимися пролетариями, стоящими ниже пролетариата, в отличие от рабочей аристократии, стоящей выше пролетариата. Этот пункт нечётко расписан, т.е. здесь L. B. отчасти сам повторяет ошибку многих «коммунистов», не отличающих нищего или даже просто пролетария, с одной стороны, от бандита, с другой стороны. Ничего не сказано о физической силе как привилегии уличных бандитов.
Также представляется, пожалуй, не совсем верным, что люмпен-пролетариат – в основном мужской класс. Если понимать под люмпен-пролетариатом нищих - умирающих, спивающихся представителей пролетариата и отчасти среднего класса – то тут, очевидно, женщин не меньше, чем мужчин. Если понимать под люмпен-пролетариатом уголовников – то тут, возможно, женщин и меньше, однако и здесь нельзя сказать, что «люмпен-пролетариат – в подавляющей части мужской сектор». Разумеется, среди тех криминальных «профессий», где требуется физическая сила (бандиты, грабители), женщин – единицы, зато их немало в других криминальных «профессиях» (воровство, наркоторговля, проституция и т.д.).                
6. Пожалуй, самая серьёзная ошибка в данной статье – это отнесение талибов к «диктатуре военных» (“warlordism”). Видно, автор слабо знаком с данным вопросом. Наоборот, «диктатурой военных» правильно было бы назвать Северный Альянс (бывшие борцы с советской оккупацией, потом – марионетки России, Индии и Ирана), в борьбе с которым талибы пришли к власти. Данная ошибка – то, что автор склонен любую диктатуру, хоть даже пролетарскую, революционно-демократическую, считать реакционной - опять же даёт повод подозревать автора в левом уклоне, в анархизме.
В оправдание автора необходимо подчеркнуть, что статья была написана им в 1999г., т.е. ещё до начала «глобальной борьбы с терроризмом», т.е. данный вопрос тогда ещё не был прояснён.
«Диктатурой военных» были национально-освободительные движения старого типа – Насер в Египте, Каддафи в Ливии, баасисты в Ираке, исламисты, пришедшие к власти в Судане в 1989г. и т.п. Все они впоследствии превратились в марионеток империалистов, в частности, России и Китая. Талибы же открыли новую страницу в национально-освободительном движении, являясь движением не офицеров, не духовенства (= среднего класса), а низов народа (= пролетариата и беднейшего крестьянства). О них буржуазной наукой признаётся следующее:
«…Другая отличительная черта революции Талибана – природа самого руководства Талибана, которое значительно отличается от большинства, если не от всех, опытов правления в исламском мире. В то время как большинство революционных переворотов на Ближнем Востоке руководилось военными (Египет, Сирия, Ирак и т.д.), или базирующимися в городах старшими религиозными фигурами (Иран), Талибан преимущественно состоял из талибов (студентов медресе – А. Г.) и мулл, которые в прошлом получили образование в религиозных школах и местных семинариях в сельских областях Афганистана. Другими новобранцами Талибана были бывшие беженцы из Афганистана в Пакистан, покинувшие страну в очень молодом возрасте во время антисоветского восстания…
…социальное происхождение движения «Талибан» резко контрастирует с социальным происхождением прежних революционных исламистских движений. На Ближнем Востоке исламисты обычно комплектуются из интеллигенции… В противоположность этому движение «Талибан» - единственное современное исламское движение, чей базис – сеть традиционных сельских медресе…» (см. Dr. Kareem Kamel. Conceptualizing Revolutionary Outcomes: The Taliban Movement and the International System).
7. Вообще, взгляды L. B. на национальный вопрос, на мой взгляд, недостаточно чёткие. То же самое можно сказать конкретно и о «4 периодах в национальном вопросе».
Во 1-х, о периоде перехода от феодализма к капитализму и формирования национальных государств можно говорить как о 1-м периоде лишь в применении к «Западу» (к Западной Европе, а также к США и России). Для стран «Востока» - бывших колоний и полуколоний - этот период является одновременно и 3-м периодом, для многих стран «Востока» (современных неоколоний) он не завершился до сих пор.
Во 2-х. Империалистическую конкуренцию неверно ограничивать 2-м периодом, ибо она с тех пор не прекращалась (хоть и не переходила в «горячие фазы», как в 1-й половине 20-го века).
В 3-х. Называть 3-й период «лезвием пролетарской революции» - верно лишь отчасти: во 1-х, потому что это во многом был переход от феодализма к капитализму, как я уже сказал выше; во 2-х, потому что колониализм сменился неоколониализмом, т.е. формирование национальных государств на деле далеко не закончилось (за исключением Индии, Китая и Бразилии, вступивших в стадию империализма, и, в какой-то степени, Ирана). По отношению к нынешнему периоду национально-освободительного движения (т.н. «международному терроризму») 3-й период является как раз буржуазной революцией в отличие от пролетарской.
В 4-х. L. B. пишет о том, что сейчас, в 4-м периоде, «национальные и расовые границы ослабли», что «у империалистов – «многокультурная», транснациональная стратегия». Это верно лишь в следующих смыслах: 1) империалисты «продвигают» определённых личностей или кланы из угнетённых наций – причём «продвигают» одного из нескольких десятков или даже сотен человек, в зависимости от уровня экономического развития данной нации, от уровня её национально-освободительной борьбы (яркий пример – те же бывшие повстанцы или даже просто бандиты, а ныне милиционеры из числа чеченцев и дагестанцев, бесланы гантамировы и т.п., тот же клан Кадыровых в Чечне и т.п.) – в отличие от существенно более широкого, массового (по охвату населения) подкупа внутри своих, империалистических, наций; 2) в более развитых угнетённых нациях, поскольку они уже вступают в стадию империализма и угнетёнными уже во многом не являются, появляется свой средний класс; 3) определённая доля, хоть и небольшая, но всё же далеко не нулевая, из представителей угнетённых наций и рас, ассимилировавшиеся в сверхдержавах, попадают в средний класс и даже буржуазию.
Но данное утверждение L. B. неверно, если под ним понимать уменьшение пропасти между угнетающими и угнетёнными нациями.
Мы видим, что у L. B. в одну кучу смешано верное понимание того, что старый колониализм сменился неоколониализмом со всеми вытекающими последствиями, с неверным мнением, будто национальный гнёт ослабел. Диалектическое применение марксизма смешано здесь со старым мелкобуржуазным нигилизмом в национальном вопросе. Очевидно, L. B. видит перед глазами пример негров в США, пример Мексики, и эти примеры переносит на все угнетённые нации. Отсюда у него – фразы, которые можно трактовать как в смысле размежевания с национализмом афроамериканской рабочей аристократии (маоистов и т.п.), так и в смысле отказа от поддержки движения широких пролетарских и околопролетарских масс в 3-м мире, талибов и т.п.              
Но, несмотря на это, я считаю, что достоинства данной статьи, пожалуй, перевешивают её недостатки. Основные её достоинства:
1)Более-менее чёткий ответ на вопрос: «Что есть пролетариат сегодня?», верные взгляды на пролетариат и рабочую аристократию в сверхдержавах - взгляды, в общих чертах совпадающие с моими.
2)Верный взгляд на собственность при современном капитализме, признание того факта, что коллективная собственность класса (или группы) капиталистов (не только акционерная собственность, но и «общественная» собственность, как в бывшем СССР и Китае) является по сути такой же капиталистической собственностью.
В конце я хотел бы извиниться за то, что перевод местами может быть неточен.
А. Г.
23 февраля 2009 г.                                  

Введение
Научное понимание классов обязательно для пролетарских революционеров. Без, по крайней мере, нескольких основных элементов современного классового анализа невозможно сформулировать выполнимую революционную стратегию или действительно понять наиболее существенные черты общественной жизни.
Классы – это большие группы людей с важными общими материальными интересами. Конечно, многие другие социальные группировки – включая нации, расы и пол – имеют материальные интересы тоже. Что отличает классы, так это факт, что их общие материальные интересы коренятся в специфических отношениях, которые они имеют в процессе производства. Классовая структура, по сути, это именно способ, которым организуется общество для производства товаров и услуг – и для выживания, и для прибыли – в данный момент времени. Она отражает лежащий в основе общества способ производства, также как общественные отношения, которые этот способ производства исторически производит.
Классовая борьба так фундаментальна в политике, потому что то, что в конечном счёте поставлено на карту – вовсе не форма человеческого материального существования, или вымирание как вида. Противоречия между классами, коренящиеся в этом, глубочайшего уровня человеческой общественной жизни, являются силами, толкающими историю вперёд. Эти противоречия, бесконечно сталкиваясь, одновременно порождают и ломают огромное количество других форм социальной организации – форм, которые, по сути, являются выражением классов. В свою очередь результаты классовой борьбы форсируют изменения в классовой структуре и, в конечном счёте, самого способа производства.      
Мы видим диалектику изменений, происходящих на наших глазах. В процессе своего стремительного распространения капитализм 20-го века создал новый пролетариат и вызвал антагонизм в крестьянстве колонизованных наций. Он также способствовал росту национальных буржуазий и средних классов в колониях, стремящихся к контролю своих национальных экономик. Эти классовые силы со временем сгруппировались в объединённые антиимпериалистические фронты для развязывания неистовой бури национально-освободительных движений, угрожающих капиталистическому правлению. В ответ капитализм буквально форсировал прорыв в более высокий уровень глобальной интеграции, переступая пределы старой колониальной модели и переделывая классовую структуру по неоколониальным контурам.  
Классовый анализ может быть решающим для революции, но сегодня он практически мёртвая наука. Прорыв в области классовой теории, совершённый Марксом и Энгельсом, стал закостеневшими останками в руках современных левых, отражая оппортунистическое нежелание по-современному взглянуть на существующие примеры угнетения и соучастия в нём.  
Маркс и Энгельс смело бросили вызов ортодоксии своего времени, смело описали жестокую классовую реальность, в которой они жили. Они применили диалектический материализм к относительно скудной информации, которой владели. Ленин, Мао, Кабрал и миллионы других революционеров научились подобной науке и творчески применили её к более широкому, более современному багажу знаний. И сделали с ним революцию.
Однако, сегодня большинство «марксистов» оказывают историческому материализму крайнее неуважение: рассматривают эту смелую новаторскую революционную теорию и метод, как если бы они были застывшими, законченным набором заповедей; прячут за этим её неизбежные ранние ограничения и слабости.    
Ясно, что классовая структура современного мира отличается от той, что была 100 лет назад. Также ясно, что ранние марксисты имели огромные пробелы в знаниях. Они смотрели на моментальный снимок капитализма в одном времени и одном месте. Не удивительно, что они делали ошибки; что они потерпели неудачу в предсказывании современной классовой структуры в деталях.
*Маркс и Энгельс думали, что европейский промышленный рабочий класс их дней будет вовлечён в «финальный классовый конфликт» внутри поколения. Они были неправы. Сегодня, век спустя, капитализм ещё раз показал, какая он гибкая, приспосабливаемая система, как раз когда он распространяет далее бедствие по всей планете.
*Маркс и Энгельс думали, что классовая структура становилась биполярной, имея тенденцию быстро ассимилировать едва ли не все рабочие классы в гигантский пролетариат, тогда как буржуазия будет оставаться очень маленькой. Они были неправы. Они признавали существование оппортунистической рабочей аристократии. Но никогда в своих самых неограниченных мечтах они не воображали рост современной массы консюмеристских (потребительских) средних классов – классов, которые существуют сегодня не только в метрополиях, а распространяются по всему колониальному миру.
Не могли они предвидеть и того, что сама буржуазия станет массовым классом в мировом масштабе. Или что «устаревшие» классы, такие как крестьянство, будут играть такую важную роль в политике 20-го века. Или что традиционные туземные народы снова восстанут, бросив вызов капитализму в 21-м веке. Или что пролетариат, который Маркс и Энгельс считали почти созревшим как класс, будет десятилетие за десятилетием показывать себя не достигшим своего полного социального и политического развития.
*Маркс и Энгельс думали, что ненаёмный труд был значительным при капитализме, но рассматривали его главным образом как часть т.н. «первоначального накопления», приведшего к промышленной революции, или как средство воспроизводства жизни наёмных работников. Время показало пределы этой перспективы. Рабство, полурабство и ненаёмный труд, особенно женщин, остался неотъемлемой частью капитализма, став более распространённым в наши дни и, до некоторой степени, более важным для классовой структуры. Везде вокруг мы видим примеры капитализма, экспроприирующего богатство не только через эксплуатацию «свободного» труда на предприятиях, но и через войну, рабство, пагубные привычки и превращение в предметы потребления природного мира. «Первоначальное» накопление продолжает жить.        
*Маркс и Энгельс обращали значительное внимание на отдельные законы собственности в процессе производства, существовавшие в Европе их дней. Они думали, что индивидуальная, частная, юридическая собственность на средства производства и существование юридически «свободной» рабочей силы в промышленности было в основе капитализма. Само по себе это очень сильно ограниченное понимание собственности при капитализме. Сегодня мы знаем, что буржуазия может владеть средствами производства коллективно, как это происходит, до некоторой степени, в каждом современной обществе (особенно в т.н. «социалистических» странах).
Юридическая собственность и реальная собственность – иногда 2 разные вещи в современном мире. Мы должны задать 3 вопроса о собственности на средства производства: кто заставляет средства производства работать, кто, в конечном счёте, контролирует эту операцию, и кто извлекает прибыли из этого контроля? Это может быть отдельный человек, но не часто. Деньги для инвестиций одалживаются финансовыми институтами, объединяющими в общий фонд капитал тысяч людей. Даже экономики «свободного рынка», крупные «частные» корпорации коллективно владеют своими акциями, никто из них обычно не владеет большинством акций. Маленькое правление крупнейших корпораций выбирает менеджеров, устанавливает направление для корпорации и решает, что делать с прибылями. Это не так уж отличается от так называемого «социалистического» предприятия в Китае, контролируемого партией (или армией) для коллективной выгоды крошечной правящей элиты (с меньшими прибылями и выгодами ниже нормы более мелким капиталистам и средним классам).      
Мы должны помнить, что всё современное капиталистическое производство нуждается в базовой экономической инфраструктуре – инфраструктуре, которая является частью средств производства, которая является огромной, и находится в собственности «общества». Это не значит, что буржуазия отдаёт собственность на эти средства производства, она просто заимствует коллективную форму классовой собственности для обслуживания своих интересов. Иногда подобные средства производства – например, пассажирская ж/д система в США – перемещается взад-вперёд между «общественной» и «частной» собственностью, следуя текущим предпочтениям буржуазии.
Кроме того, мы видим появление новых форм собственности – интеллектуальная собственность, специфические классовые документы, дающие право на образование и услуги, признанные в международном масштабе сферы влияния военных диктаторов, собственность фирмы и т.д. Это должно быть учтено в нашем понимании классовой структуры.    
Для восстановления революционного движения мы должны открыть классовый анализ как оружие, подобное острой бритве. Подобно Ленину и Мао, мы должны отказаться от традиционных стереотипов классовой структуры, притупляющих пролетарскую политику в наше время. Кроме того, мы должны продвинуться за пределы мужской политики и исчерпанных парадигм предыдущих эпох. Мы должны быть достаточно радикальны для опознавания изменившейся классовой структуры, в которой мы живём, и  опознавания самих себя внутри неё.

Краткие замечания о 6 главных классах
Противоречие между пролетариатом и буржуазией – основное противоречие капитализма. Экономические отношения и политическая борьба между этими 2 классами продолжают определять в общем и целом классовую структуру в мире. Однако, оба класса испытали глубокие изменения в ходе истории, а их антагонистический конфликт был причиной возникновения других классов, которые также претерпели изменения. К тому же, классы и классовые отношения из ранних способов производства продолжают существовать внутри капитализма.  
В классическом ортодоксальном марксистском взгляде на классы был только один другой большой класс кроме буржуазии и пролетариата – мелкая буржуазия. Этот класс включает 3 главных компонента: крестьянство, коммерческую мелкую буржуазию и интеллигенцию. Мелкая буржуазия казалась сокращающимся классом – классом, который мог играть критическую «колеблющуюся» роль в политике, но который неумолимо сжимался ростом промышленного капитала. В частности, крестьянство, самый большой компонент мелкой буржуазии, рассматривалось находящимся на пути быстрой пролетаризации.
Этот взгляд на класс сегодня непригоден. Интеллектуалы больше не составляют отдельного класса, а скорее связаны с разными классами. На более фундаментальном уровне, одной из наиболее важных эволюций капиталистической классовой структуры за это время была живучесть, распространение, дифференциация и оформление массовых «паразитических» средних классов.
В основе этой тенденции лежат 4 исторических фактора. 1-й – то, что крестьянство показало огромную выносливость при империалистической системе. Империализм обнаружил, что крестьяне могут быть эффективными агентами по извлечению прибавочного труда из сельского пролетариата для его максимальной выгоды, и что полуфеодальные отношения в сельской местности в высокой степени совместимы с колониализмом. Хотя последние волны глобализации ослабили крестьянство как класс, он всё ещё является самым большим классом по численности в мире(?).
Во-вторых, пролетариат неоднократно раскалывался, верхние его сектора поднялись из этого класса в форме большой рабочей аристократии. В меньшей степени пролетарии просачиваются также в другие средние классы.
В 3-х, глобальная экономика стала полагаться на огромную массу относительно богатых потребителей как часть её погони за прибылью. Это больше не является необязательным пустяком для капитализма, не является это и явлением, ограниченным метрополиями. Это, наряду с другими вещами, структурная адаптация к циклическим кризисам перепроизводства, которые беспокоили ранний капитализм и которые по-прежнему угрожают современному империализму. Глобальные средние классы делают возможным для капитализма выживать и расширяться путём «вспенивания» предметов потребления. Они покупают немыслимые количества товаров и услуг в ответ на поток постоянно меняющихся «нужд» - часто созданных искусственно – таким образом, позволяя капиталу и «реализовывать» прибыль от продажи всех видов новых предметов потребления, и делать дальнейшие посягательства на приватизацию природного мира.
И, в 4-х, децентрализация государственной власти в пределах современного неоколониализма нуждается в больших классах заинтересованных надсмотрщиков, охранников и военачальников. Временами кажется, что половина населения контролирует другую половину. Как мы увидим, это выходит за пределы простой видимости.
В то время как все средние классы разделяют определённые особенности, происходящие из их неотъемлемо паразитического отношения к пролетариату их потребленческой (консюмеристской) роли, сваливать их всех в одну кучу смысла мало. 4 главных средних класса – крестьянство, рабочая аристократия, торговая мелкая буржуазия и класс профессионалов / менеджеров имеют разную историю и разные интересы в глобальном экономическом порядке. Вместе с буржуазией и пролетариатом они сегодня составляют 6 главных классов в мире.
1. Буржуазия, или класс капиталистов. Этот класс имеет фактическую собственность на средства производства. В ортодоксальном марксизме это понималось главным образом как вопрос частной юридической собственности на сырьё, землю, заводы, оборудование и другую вещественную собственность, позволяющую буржуазии эксплуатировать «свободный» рыночный  труд. Шаблонный капиталист был человеком, владеющим одним или многими заводами, достигшим богатства за счёт прибавочной трудовой стоимости рабочих, которых он нанимает. В то время как экспроприация труда всё ещё является центральной для классовой роли буржуазии, формы юридической собственности, в которых происходит этот процесс, революционизировались.
Как указывал Ленин, с ростом империализма, высшей стадии империализма, значительные секции буржуазии становятся «паразитическими» и теряют свою прямую связь с производством. Они становятся финансовыми капиталистами – удалёнными, частичными акционерами корпораций метрополий, чьи прибыли приходят от эксплуатации труда в колониях.
Эта тенденция радикально ускорилась в наше время. Ленин наблюдал, как слияние финансового и промышленного капитала стало полным господством финансового капитала над всем остальным капиталом. Сегодня наиболее мощная фракция класса капиталистов – крохотный империалистический правящий класс – в значительной степени служит всемирным ростовщиком, вымогающим деньги из доведённых до бедности частей мира и определяющим глобальную экономическую политику, передавая полномочия по осуществлению эксплуатации фракциям буржуазии, которые всё ещё управляют производством и местным неоколониальным классам: диктаторам, военным, наркобаронам и т.д.  
Финансовые капиталисты продолжают иметь «реальную собственность» на средства производства в том смысле, что они контролируют их (обычно через финансовые механизмы), могут распоряжаться ими по своему усмотрению и свободны делать что захотят с прибылями. Но растущий непрямой контроль над производством порождает новые формы буржуазной собственности, включая т.н. «интеллектуальную собственность». Правящие классы платят миллиарды долларов на приобретение новых технологий и коммерческих «ключей», позволяющих им управлять и получать прибыль от экономической деятельности экономики как целого. Индивидуальная собственность на индивидуальные средства производства менее важна, чем эффективная собственность на определённую долю в суммарных средствах производства.  
Важно обратить внимание, что буржуазия в настоящее время вовлечена в массовую кампанию «первоначального накопления», которая проводится при их власти над всеми средствами производства. Как указывает Вандана Шива и другие, мы в настоящее время являемся свидетелями «нового огораживания общинных земель», при котором генетический материал и природные ресурсы, такие как воздух и вода, на деле подчинены собственности капитала. Этот процесс даёт «питание» для роста новых отраслей, таких как биотехнология и генная инженерия, производящих новые виды товаров и новые виды собственности. Собственность на виды растений и животных и на человеческий геном – объект бешенной конкуренции внутри буржуазии. Информация, включая персональную информацию о рабочих и потребителях, также постепенно превращается в товар, и быстро развиваются новые способы для буржуазии владеть ей и контролировать её.
Все капиталисты разделяют интерес эксплуатации пролетариата и защиты контроля своего класса над средствами производства, но здесь есть значительные противоречия между империалистической правящей элитой и основной частью буржуазии, которая стала численно большим классом. Правящая элита находится в положении создателя широкомасштабных политических и экономических решений, которые часто имеют негативные последствия для отдельных групп капиталистов, особенно тех, кто зависит от определённых региональных и местных рынков. Безжалостная глобализация, принятая сегодня правящим классом, например, убыточна для некоторых мелких капиталистов «ржавого конвейера» в метрополиях, противостоящих ей, так же как для некоторых мелких капиталистов в колониальном мире, боровшихся за осуществление контроля над своими национальными рынками.                    
2.Пролетариат. В пределах революционной политики понимание пролетариата продолжает развиваться, в то время как сам этот класс продолжает развиваться и созревать. Определение современных контуров этого класса, в котором буржуазия нуждается и которого одновременно боится, во многих отношениях является решающим тестом классового анализа.
Каждое большое изменение в капиталистической системе вызывает изменения в характере пролетариата, заставляющие революционеров учитывать их. С другой стороны, отсутствие признания этих изменений – классический отличительный признак оппортунизма. Как раз тогда, когда пролетариат начинает угрожать буржуазной власти на данной стадии истории, буржуазия вынуждена выходить за пределы старых форм угнетения, создавая новые деления внутри пролетариата и надзор за ним. Радикалы, старающиеся сохранить старые шаблоны и понимание, помогают буржуазии защититься и расширить свою власть над пролетариатом.
Экономическая роль пролетариата как класса – в том, что его труд эксплуатируют, что является, в конечном счёте, источником всей прибыли капиталистов. Пролетарии не владеют средствами производства ни в каком отношении, а скорее служат этим средствам производства, как доступный источник труда.    
Ортодоксальное определение пролетариата таково, что это – класс работающих за зарплату, особенно заводских рабочих, продающих свой труд капиталу. Это определение стало скорее вводящим в заблуждение, чем проливающим свет. По этому определению африканские рабы в США не были пролетариями, а надсмотрщики - были. В туманных мыслях теоретиков среднего класса, все виды представителей среднего класса претендуют на то, чтоб быть в пролетариате, тогда как миллионы наиболее эксплуатируемых, лишённых собственности рабочих определяются как не относящиеся к классу, потому что они не компостируют карточку прихода на работу и ухода с работы и не ходят к платёжному окошку кассы по пятницам. Различные «творческие» марксисты отстаивают включение пилотов авиалиний, докторов и даже должностных лиц в их определения пролетариата. Женщины, работающие дома без зарплаты, великодушно зачисляются в пролетариат, но только если их мужья – рабочие на заводе или в сфере услуг – другими словами, на основании работы мужей, а не их самих.
Бесспорно, что завод (и сельхозпредприятие) играют особую роль в капиталистической экономике и политике. Завод – важный центр производства, и создаёт рабочую силу, которая в высшей степени коллективизирована – то, что исторически ведёт к относительно передовым уровням организованного пролетарского сопротивления. Именно в поточно-массовом производстве пожинаются прибыли, выжатые из многих сфер общества. Кроме того, экономические отношения классов при капитализме наиболее явно обнаруживаются в промышленности. Можно обоснованно доказать, что промышленный пролетариат – центральный по отношению к пролетариату, занимающий центральное место в классовой структуре.
Тем не менее, есть другие значительные среды, в которых капитал экспроприирует труд пролетариев. Они требуют нашего внимания, если мы хотим достичь всестороннего понимания класса. Сегодня, поскольку мы испытываем большой рост подвижности глобального поточно-массового производства, было бы действительно глупо полагаться на устаревшую модель пожизненных заводских рабочих, живущих в своих ячейковых семьях в промышленных городских районах метрополий (в действительности, эта модель никогда не была особенно верной).
Реальность нашего времени такова, что большая часть пролетариата находится в любой момент времени в резервной армии безработных; что целые отрасли прибывают в отдельные регионы, а потом покидают их почти внезапно; что многое из промышленного труда, выполняемого в современной экономике, как и в прошлом, делается полурабским и даже рабским трудом; что сельскохозяйственный пролетариат и пролетариат сферы услуг огромен, что женщины и рабочие-иммигранты являются товарами на мировом рынке, продаваемом за свою рабочую силу; что целые капиталистические отрасли полагаются на сборку отходов и на незаконные сети неформальной экономики. Неопровержимый факт, что многие пролетарии не получают зарплату. Также несомненно, что капитализм далёк от устранения труда не за зарплату, он расширяет и распространяет его.
Как наше определение буржуазии вышло за пределы критики индивидуальной частной собственности на отдельные средства производства, так же и наше определение должно выйти за узкие рамки труда за зарплату в пункте производства. Те, кто не владеют долей в средствах производства, и кто живут (или стараются жить, или вынуждены жить) продажей или «жертвованием» своей рабочей силы капиталу, прямо или косвенно, являются частью пролетариата.          
Женщины находятся в основе пролетариата. Это истинно и всегда было истинно для промышленного пролетариата, где труд женщин обеспечивает самую высокую норму прибыли наибольший объём прибыли, в фабричной системе.
Нахождение женщин в центре пролетариата станет ещё более очевидным, если мы учтём растущую сферу услуг, сельское хозяйство, неоплачиваемый труд женщин дома, и их ключевая роль как в неформальной экономике обеспечения жизни пролетариата, так и в резервной армии безработных. В случаях, когда женщины работают дома, патриархальная организация семьи часто позволяет буржуазии покупать рабочую силу 2 человек по цене, немногим большей, чем цена рабочей силы одного человека. Неоплачиваемый труд домохозяек позволяет капиталистам платить мужьям зарплату, которая была бы очень низка для существования («воспроизводства») без деятельности домохозяек. Т.о., прибыль действительно выжимается из обоих людей – из одного прямо, из другого – косвенно.
Пол всегда разделял пролетариат, с целыми фракциями класса, состоящими из одного пола. При империализме, а тем более сегодня, под давлением неоколониализма, фракции пролетарских мужчин постоянно откалываются от класса и в верхней, и в нижней границе – перемещаясь в рабочую аристократию и люмпен-пролетариат соответственно. Всё больше и больше линия пола, понижающая среднее положение рабочего класса и семей рабочего класса, становится серией явных классовых линий. Мы ещё поговорим об этом ниже.          
Капитализм постоянно втискивает большое количество крестьян и туземных народов в пролетариат. Сегодня рост больших индустриализированных сельских хозяйств и превращение биологического мира в товар разрушают образ жизни миллионов людей, уцелевших в предыдущие волны первоначального накопления. Сопротивление этой тенденции – одна из острейших арен восстаний против неолиберализма: крестьянские восстания в Африке, восстание Сапатисты и «движение посевов» в Индии – только 3 примера большой борьбы этого типа.    
Новый экономический порядок быстро интернационализирует пролетариат. Большие волны мигрантского труда характеризуют классовое общество с самого начала, но неоколониализм является ускорением темпа и ростом текучести трудовой миграции, в то время как это дестабилизирует укоренившиеся рабочие классы. Это происходит потому, что капитал тоже мигрирует как никогда ранее. Производство распространяется через национальные границы, появляются новые международные разделения труда, и ключевые отрасли меняют своё местоположение из года в год. В результате таких нестабильных условий мировой пролетариат постепенно приходит к тому, что разделяет общую, космополитическую культуру и образ жизни. Жизнь находится в постоянной ненадёжности и движении, непрерывном поиске «места под солнцем» в быстро меняющейся транснациональной экономике. Это воспроизводит на более высоком, глобальном уровне условия, наблюдаемые Марксом и Энгельсом в период формирования европейских рабочих классов.            
3.Рабочая аристократия. Для многих кажется еретическим рассматривать рабочую аристократию как отдельный класс. Тем не менее, ещё в прошлом признавалось, что эта социальная группа переходит вверх из пролетариата.
Когда Маркс и Энгельс впервые заметили появление рабочей аристократии, она состояла из квалифицированных и более образованных ремесленных рабочих, чьи привилегии сильно обуславливались тем фактом, что их остаточный контроль над производственным процессом (собственность на свои собственные орудия труда, определение темпа работы и т.д.) давал им особые рычаги на рынке труда. Политическая организация рабочей аристократии в то время была в своей основе продлением средневековой системы гильдий и отражала консервативные чувства рабочих, надеющихся, что их превосходная подготовка будет гарантией привилегированного обращения. В то время рабочая аристократия появилась в форме фракции пролетариата, фракции, которая действительно появилась как выход из положения, поскольку промышленность была охвачена массовым производством, вытесняющим ремесленный труд. Т.о., марксисты надеялись, что рабочая аристократия, однажды освободившись от своих относительно неглубоких иллюзий о будущем, присоединится к остальной части класса в революционной борьбе.
Довольно быстро стало очевидно, что с ростом империализма возникла материальная база для более стойкого слоя рабочих аристократов, субсидируемая колониальными сверхприбылями. Энгельс отмечал с тревогой, что целые рабочие классы в Европе приобрели привилегированный экономический характер и реакционный политический характер рабочих аристократий, поскольку «их» буржуазии начали загребать сверхприбыли из угнетённых наций периферии. Мы должны учитывать, что эта динамика была уже твёрдо установлена раньше в поселенческих колониях (таких как США), где массы европейских поселенцев предоставляли преданные ударные части для геноцидального продвижения колониализма в оплату за маленькие землевладения и привилегированные зарплаты и условия труда. В ретроспективе кажется очевидным, что в таких поселенческих обществах различие между пролетариатом африканских, азиатских, латиноамериканских и обедневших европейских иммигрантов, с одной стороны, и белыми рабочими-поселенцами, с другой, было существенным классовым различием.            
Ленинский анализ империализма как высшей стадии капитализма включал точное подтверждение, что колониализм был причиной резко выраженного политического раскола в рабочем классе метрополий, и что любой прогресс революционного движения там потребует идти «ниже и глубже» в те сектора рабочего класса, которые заслуживали доверия по причине отсутствия у них привилегий. Но в действительности, как стало яснее и яснее в развитии ленинистской политики, центр мировой пролетарской революции создавался пролетариатом в колониальном мире вместе со своими антиколониальными союзниками из других классов. Мао, Кабрал, Хо Ши Мин и другие вожди волны национально-освободительной борьбы, охватившей мир после 2-й мировой войны знали, что они не могут надеяться на привилегированных рабочих метрополий в деле революции в своих собственных странах или для обеспечения пролетарской солидарности с революцией в колониальном мире. В то же время рабочая аристократия превратилась в очаг гигантской вспышки вещизма и мелкобуржуазной собственности.
Быть частью рабочей аристократии больше не означало обязательно способность выполнять квалифицированную работу. Скорее это включало в себя образ жизни и общественный статус, связанные с тем, что исторически было определено как привилегированная работа. Привилегии не определяются видом работы; скорее, определённые профессии оставляются без внимания в смысле жалования титула. Поэтому рабочие места, которые занимают рабочие аристократы, как это ни странно, настолько являются символами привилегий, насколько источниками производства и прибавочного труда для капитализма.
Работа, которая в одном обществе является в пролетарской, в другом может быть предназначена рабочей аристократии. Например, портовая работа в колониальном мире имеет тенденцию быть изнурительной и низкооплачиваемой. Это – пролетарская профессия. Однако, в метрополиях портовые работы имеют тенденцию быть очень хорошо оплачиваемыми и пользующимися успехом, со многими преимуществами. Портовый рабочий в США получает столько же, сколько доктора и юристы (в этой работе есть противоречивые стороны, т.к., несмотря на высокую автоматизированность во многих отношениях, работа всё ещё грязная и опасная. Но в отношении портовых рабочих-женщин нет причин сомневаться, что они – часть среднего класса). Хотя портовые рабочие в метрополиях и колониях выполняют похожие функции в судоходной отрасли, у них радикально различающиеся функции в капиталистической экономике, не говоря уже о глобальной политике.  
Некоторые марксисты пытаются выдать жизненные стандарты и привилегии рабочей аристократии как заработанный результат героической рабочей борьбы. Здесь есть зерно истины. Вторжение в рабочую аристократию часто включает в себя борьбу или, по крайней мере, использование рычагов, обеспеченных борьбой других. Процесс решения, какие профессии будут связаны с дарованием титула среднего класса – улица с двусторонним движением.
Кроме того, было бы непристойно приписывать более высокие материальные условия рабочей аристократии более высокой боевитости или солидарности. В тот же момент, когда белые рабочие в США были радушно принимаемы режимом Рузвельта в рабочую аристократию в 1930-е и 40-е гг., пуэрториканские пролетарии, пытавшиеся организоваться в профсоюз, были расстреляны на улицах. Очевидно, капитал имеет причины порывать соглашения с одними воинственными рабочими и не порывать с другими. По всему 3-му Миру пролетариатом ведутся отчаянные и насильственные рабочие битвы, в то время как укоренившаяся рабочая аристократия в метрополиях погрязла в потребительских товарах и выражает одобрение самой себе на мещанских маршах Дня Труда и собраниях АФТ-КПП.
Сегодня нет причины рассматривать рабочую аристократию иначе как отдельный от пролетариата класс. Или, скорее, сегодня ясно, что включать рабочую аристократию в пролетариат – значит тренироваться в непризнании очевидного и политическом оппортунизме. Прошло много лет с тех пор, как труд привилегированных рабочих классов – в метрополиях ли, в колониальном ли мире – был главным средоточием прибылей для капитализма. Эта роль перешла пролетариату – в большинстве своём женщинам и детям, расово угнетённым рабочим и рабочим-иммигрантам в метрополиях, ужасно эксплуатируемому полурабскому труду в колониях.
[см. Ward Churchill о паразитизме…]
Многие из рабочей аристократии получают зарплату. Но, как мы видели, это только часть вознаграждения этого класса. Как буржуазия владеет многими средствами производства коллективно, так же и рабочая аристократия и другие средние классы «владеют» меньшими долями средств производства, общественным богатством и общественными ресурсами. Рассмотрим, к примеру, вопрос домовладения, которое является одним из отличительных признаков рабочей аристократии. Буржуазия открыто хвастается, что институт домовладения делает рабочих преданными «посредниками» в системе (освобождение от налога и т.д.). Владение акциями стало общепринятым для рабочей аристократии.
Сегодня одна из новых форм собственности – доступ к информации – стала привилегией рабочей аристократии вместе с другими средними классами. Рабочие аристократы имеют ощутимое «право» доступа к Интернету, так что они могут следить за рынком акций, сравнивать магазины, заниматься хобби, организовывать политическое давление и обмениваться посланиями без стеснения «медленной» почты. Такое впечатление, что в будущем всё больше и больше правительственных и коммерческих служб будут доступны исключительно, или без труда, тем, кто «подключён к сети» - т.е., кто имеет компьютерное обеспечение, некоторые технические знания и может платить ежемесячную плату за доступ к Интернету.
Есть много других преимуществ, которые, как правило, выпадают на долю рабочей аристократии и не выпадают на долю пролетариата: медицинское страхование, относительная защищённость от преступности и полицейского насилия, функциональные социальные услуги, право организовываться в профсоюзы (и, т.о., наделять законным статусом своё классовое положение), использовать совершенствующиеся физические и культурные ресурсы. Большинство рабочей аристократии живёт в условиях, радикально отличающихся от условий жизни пролетариата: в разных районах, с качественно лучшим образованием, улицами и коммунальными услугами, с менее грязными водой и воздухом (всё более и более важная выгода). У этого класса также расширенная социальная мобильность, которая позволяет его членам переходить в другие средние классы.
Рабочая аристократия не только имеет средства на непропорциональные траты, но и активно подстрекается к этому, и, по сути, склонна рассматривать себя скорее как потребительский, чем как производительный класс.
Все современные классы – довольно текучие, распространяющиеся до окружения новых сил и вытеснения устаревших, приспосабливаясь к потребностям подвижности капитала. Рабочая аристократия – не исключение. Поскольку империализм движется от абсолютной двойственности метрополия/периферия, он содействует росту неоколониальной классовой структуры в каждом уголке мира, рабочие аристократии формируются даже в беднейших странах. Одновременно старые рабочие аристократии метрополий теряют свой автоматически привилегированный статус и сталкиваются с глобальной конкуренцией. Мировая рабочая аристократия подвергается постоянным изменениям, по мере того как изменяется глобальная экономика. Мы уже можем наблюдать, что целые популяции рабочих вовлекаются в борьбу и конкурируют в том, чтоб стать частью модернизованной рабочей аристократии (мексиканские иммигранты…)
Однако, на базовом характере класса строится противодействующая сила. А именно, чтоб рабочая аристократия могла играть свою многогранную роль, ей нужно дать определённый уровень защищённости и стабильности. Типы выгод, которые она получает от империализма, требуют времени для осуществления. Например, относительно привилегированное образование рабочей аристократии требует для получения нескольких лет и имеет тенденцию давать классу наполовину потомственную титулованность среднего класса (это – одна причина того, что рабочие аристократы часто переопределены половыми и расовыми различиями, рассматриваемыми как унаследованные признаки).
Кроме того, однажды предоставленные привилегии энергично защищаются, с потенциально крупными издержками для капиталистического общественного порядка. Мы видим это происходящим в США, где растущее возмущение своим понижающимся статусом среди традиционной белой рабочей аристократии привело к росту массовых правых партий и ополчений и широкую негативную реакцию на глобализацию и многонациональную культуру.
С другой стороны, империализм становится более умелым в замещении привилегированных классов, когда их пригодность угасает. Поселенцы в США могут быть мобилизованы для удержания линии, но поселенцы в Азании/Южной Африке и Зимбабве/Родезии спокойно повернули на боковые линии.
Что защищает капитализм зарплатами рабочих аристократов и множеством дополнительных выгод и прав, которые составляют для этого класса стиль жизни среднего класса? Во 1-х, умеренное количество извлеченной рабочей силы (мы не должны игнорировать это). Во 2-х, сточную яму для предметов потребления, часто подсказанных искусственно вызванными потребностями. Эта функция стала необходимой для осуществления спирали капиталистического расширения и прибыльности. В 3-х, как мы отмечали, политически лояльную социальную базу для империалистических проектов повсюду в мире и буфер против пролетарского восстания. В 4-х, тренировочную почву для других средних классов, включая административный персонал и малый бизнес (водопроводчик, кладущий трубу на участке жилой застройки, легко становится независимым подрядчиком и т.д.). В 5-х, старательный коллектив надсмотрщиков, наставников, бригадиров, наёмников, полицейских, тюремных конвоиров и профессиональных солдат, кто не боится физической работы и кто приучен к взаимодействию с пролетариями, включая, в некоторых случаях, их жён, сестёр и дочерей.
Эта последняя функция особенно интересна сегодня. Не требует доказательств, что внутри многих секторов экономики рабочие разделены по половому признаку. В «мужских» отраслях обычно выше зарплаты и лучше условия труда, тогда как женские отрасли – среди наиболее эксплуатируемых и т.д. Даже буржуазные комментаторы признают это. Что часто игнорируется в мужской теории, так это то растущее число семей, сообществ и наций, где женщины и мужчины в действительности принадлежат к различным классам. Граница между рабочей аристократией и пролетариатом – место, где это можно увидеть.                                  
Мы привыкли смотреть на класс в смысле семейных ячеек. Если «глава семьи» принадлежит к определённому классу, тогда и все члены семьи принадлежат к тому же классу. Но в реальности есть миллионы домохозяйств, в которых мужчины – рабочие аристократы, тогда как их жёны и дочери – работают как пролетарии на потогонной работе за мизерную зарплату и/или работают без оплаты дома в тяжёлых условиях.
Если мужчина – квалифицированный рабочий в Афганистане, а его жена (которая считается во всех отношениях его собственностью), занимающаяся домашним трудом и ухаживающая за детьми, лишена образования и медицинского обслуживания, терроризируется на улице и не имеет политических прав, являются ли и муж, и жена оба рабочими аристократами? Правда, более высокая зарплата мужа может означать более высокие стандарты жизни для жены – с его согласия. Но это вряд ли сводит на нет крайне различные отношения каждого из них к производственному процессу и классовой структуре в целом.
Подобным образом, если отец работает на автозаводе в центре Мексики, тогда как дочь ездит к границе, используя своё здоровье в сборке изделий из американских компонентов, которые потом продаются назад в США – являются ли они в действительности из одного класса? И как насчёт квалифицированного рабочего в Лос-Анджелесе, который тратит свою зарплату на наркотики и плохо обращается со своей «домохозяйкой» и детьми? Является ли властный/экономический дисбаланс здесь лишь отражением угнетения по половому признаку? Или же он также отражает отношения между двумя классами с резко отличающимися ролями в экономической системе? (Классовое различие между рабочими аристократами – мужчинами и «их» женщинами часто проясняется в момент, когда они разводятся).
4. Коммерческая (торговая) мелкая буржуазия. Этот класс продолжает играть свою долговременную роль в мелкомасштабной, местной торговле товарами. Коммерческая мелкая буржуазия имеет двойственный характер. С одной стороны, большинство членов этого класса выполняют некоторую работу, иногда проводя много времени в своих магазинах или в рейсах. С другой стороны, коммерческая мелкая буржуазия часто эксплуатирует труд малого числа пролетариев и владеет или контролирует средства производства (здания, орудия труда и т.д.), товары и другую собственность фирмы, кое-что из которой договорное, не физическое (например, лицензия на продажу).
По причине того, что торговая мелкая буржуазия – работодатели и собственники, мечтающие превратиться в буржуазию, у них есть естественное родство с капиталистами. С другой стороны, мелкий бизнес разоряется в астрономических масштабах и является объектом крайнего экономического давления со стороны рыночных сил и экономической политики, неподконтрольных ему. Это делает торговую мелкую буржуазию, особенно в нижнем её конце, нестабильной и проницаемой для других классов.            
Члены других средних классов - класс профессионалов/менеджеров и рабочая аристократия – часто пробуют свои силы в «работе на себя», начиная мелкий бизнес, если говорить коротко. Сектора пролетариата и люмпен-пролетариата также движутся в и из нижнего конца класса мелких торговцев, поскольку их деятельность частично совпадает с сектором выживания неформальной экономики и включает большой нелегальный сектор, временами доступный для угнетённых.
Представляется, что есть размытое деление торговой мелкой буржуазии на 2 фракции. Верхняя фракция может владеть или арендовать дорогостоящую собственность, такую как магазин или лицензия на торговлю. Эта фракция иногда предоставляет товары и услуги привилегированным, но в любом случае участвует в товарной культуре средних классов, и живёт практически в том же стиле, что и рабочая аристократия и класс менеджеров/управляющих. В отличие от неё, нижняя фракция действует в самом малом масштабе, обычно в бедных районах, и постоянно борясь, чтоб удержаться от попадания в пролетариат. Эта фракция может владеть дешёвым товаром для розничной продажи [грузовиком] и садоводческими орудиями труда, или фургоном (например), но может также жить, суетясь день за днём и продавая в розницу всё, что встречается в товарообмене, или ходя по домам и предлагая товар (продавцы, работающие на комиссионной основе?).          
5. Класс профессионалов/менеджеров. Подобно другим средним классам, этот класс имеет двойственную природу. Его члены «работают ради того, чтоб жить», работая или на капиталиста или государство, или на себя, как в случае многих докторов, консультантов, профессиональных наёмников и т.д. Некоторые из работ, которые выполняет класс профессионалов/менеджеров, жизненно необходимы для производства и общественной жизни. С другой стороны, класс профессионалов/менеджеров удалён от пролетариата в силу владения образованием, информацией, и являются долей потребительского общества среднего класса.
В общем класс профессионалов/менеджеров может быть разделён на 3 основных фракции. Первую составляют профессионалы и менеджеры, чьи навыки и образование важны для производства и общественной жизни. Она включает многих инженеров, учителей, медиков-профессионалов и технических специалистов, работающих в промышленности и инфраструктуре. Эта фракция, чей статус базируется большей частью на образовании или тренировке, становится всё более национализированной империализмом (классический пример - рост НМО и группового медобслуживания).
Вторую группу составляют бюрократы и наблюдательный персонал, чья работа – обеспечивать трудовую дисциплину, осуществлять и обеспечивать деловые решения и контролировать общество в целом. Примеры – офицеры, управляющие деловым предприятием, администраторы соцобеспечения и производственные управляющие. Эта фракция существует по воле крупных капиталистических предприятий и государства и находится всецело в их распоряжении. Это склонно делать её существование высоко политическим. Эта фракция разделяет культуру организационных навыков и обычаев, которые имеют тенденцию быть чередующимися от одной работы к следующей, и которые включают в себя политику руководства, манипулирования или придания определённого курса массам народа.
В хаосе перехода от колониализма к неоколониализму многие функции общественного контроля класса профессионалов/менеджеров оказались незанятыми. Власть централизованных колониальных бюрократий метрополий увяла, тогда как функции, которые они выполняли, были переданы «многонациональным» неоколониальным элитам и армиям военных диктаторов. Это спровоцировало борьбу внутри класса профессионалов/менеджеров, поскольку разные идеологические тенденции и общественные группировки конкурируют за знак одобрения буржуазии в широкой области условий.
Например, в афроамериканском классе профессионалов/менеджеров есть раскол между «старой гвардией» сторонников объединения, надеющейся на удержание своих функций контроля внутри чёрного сообщества хорошо знакомыми средствами колониальной гражданской службы и работой в социальных агентствах, через профсоюзы, избирательные кампании и т.д., и агрессивным буржуазным националистическим течением, надеющимся получить полуавтономный военный контроль над чёрными сообществами. (Джесс Джексон против Луиса Фаррахана).
Наконец, есть значительная фракция функционеров, профессионалов, некоторых продавцов и менеджеров, чья экономическая функция фактически полностью паразитическая. Т.е., она имеет мало прямого отношения к основному производству или командованию и контролю над обществом. Скорее она существует для рекламы вещизма, создания идеологического спектакля и укрепления классовых делений в культуре. Например, в многомиллиардной (в долларах) рекламной индустрии, заняты миллионы (?) человек, многие из которых – профессионалы и менеджеры, чья «творческая деятельность» в моде, но которые полностью используются для создания искусственных потребностей и бесполезного рыночного сектора. Индустрия моды – другой пример экономического предпринимательства, в котором «творческие способности», «талант» и «оригинальность» части профессионалов и менеджеров высоко ценятся, но только постольку, поскольку они производят быстрый оборот коммерчески-успешного хлама и усиливают буржуазную идеологию. Командные высоты правящей элиты изобразительных искусств, Голливуда и спортивной экономики функционируют на том же общем базисе. (Рабочие места «рабочего класса» внутри этих отраслей почти автоматически присоединяются к рабочей аристократии). В целом этот сектор отвечает за большую долю экономических ресурсов в метрополиях, и быстро растущую долю в колониальном мире. Его существование и существование целой фракции класса, субсидирующего его организацию, доказывает, что вещистская «штамповка» товаров стала ключевой чертой империализма.
Поскольку продажа товаров – такая большая часть современной экономической жизни, функция продавцов простирается сквозь классовые фракции и даже, в меньшей степени, сквозь классы. Продавец может иметь значительную исполнительную независимость и ответственность, может работать на комиссионной основе, может работать за зарплату при различных условиях или может оплачиваться сочетанием комиссионной основы и зарплаты. Некоторые служащие, например, в прямых телефонных продажах могут быть пролетариями (некоторые в действительности являются заключёнными).                                                                  
6. Крестьянство. Марксисты ожидали, что этот класс вымрет за несколько лет, но он остаётся огромным. Отчасти живучесть крестьянства отражает тот факт, что глобализация сельского хозяйства на практике отстаёт от глобализации промышленности (это адресуется современной волне генной инженерии зерновых и приватизацией видов растений и животных). Отчасти это происходит потому, что капиталистический контроль над рынками сельхозпродуктов достаточен для гарантии, что буржуазия выжмет громадные прибыли и из сельскохозяйственного пролетариата, и из эксплуатируемого крестьянства (которое часто трудится в условиях, не менее или более худших, чем пролетариат). Продолжающееся существование крестьянства также, по крайней мере, до сих пор, в достаточной мере согласовывалось с политическими целями империализма.
Крестьянство определяется своим владением индивидуальными наделами земли, пригодной для сельскохозяйственной сферы деятельности, от натурального хозяйства до мелкотоварного хозяйства, в котором используется наёмный труд нескольких пролетариев. Исторически крестьянство фанатично привязано к своей земле, что часто делает даже бедных крестьян политически консервативными. Однако, внутри класса есть значительный диапазон условий, что ведёт к разным видам сознания.            
Мао подразделял крестьян на бедных, средних и богатых. Хотя все они владеют землёй, бедные крестьяне часто живут на грани голода и должны работать как сельскохозяйственные пролетарии или арендаторы большую часть года. Средние крестьяне могут выжить на своей земле, но обычно полагаются на свой собственный труд. Крупные крестьяне живут в относительном удобстве, иногда используя наёмный труд.
Во многих антиколониальных революциях бедные крестьяне, которых Мао называл «полупролетариями», играли ключевую роль в борьбе за национальное освобождение и социализм, по причине бедности их существования и их ярких противоречий с колониалистами и полуфеодальным дворянством. В Русской и Китайской революциях были сделаны попытки осуществления перехода от крестьянства к пролетариату плановым путём, как часть социалистического процесса. Когда эти революции потерпели неудачу, большая часть сельской классовой структуры появилась снова, тогда как многие были вытеснены в города и стали пролетариями из экономической необходимости.
Сегодня вновь обнаруживается, что крестьянство поставлено перед постепенным исчезновением, поскольку товарное производство входит в каждый уголок планеты. Но мы должны быть осторожны, сдержаны в этом наблюдении, потому что крестьянство всё ещё составляет около _% населения мира. Кроме того, крестьянское сельское хозяйство показывает себя в высокой степени пригодным для рыночных ниш современного империализма. Например, производство мака и коки для наркоторговли – один из самых больших и наиболее прибыльных сельскохозяйственных секторов. Но в силу его незаконности, этот вид капиталистического сельского хозяйства лучше всего выполняется мелкими производителями, тогда как большую часть прибыльных «сливок» снимают переработчики, оптовые торговцы и отмыватели денег с большими связями.
Везде сельская власть осуществляется традиционными феодальными элементами или децентрализовано современными военными диктаторами, существование иерархического крестьянства продолжает быть жизнеспособным способом эксплуатации сельского пролетариата, обеспечивая существование лояльной социальной базы (особенно среди богатых крестьян) и организуя сельскохозяйственное производство. Контроль над «вентилями» распределения и рыночной цены часто достаточен для централизации богатства в руках таких правящих элит и глобального капитала.
Кроме того, крестьянство в наше время - устаревший класс, оставшийся в современной эпохе с прошлых времён. По сравнению с другими средними классами, крестьянство менее вовлечено в потребительскую активность и культуру. Его доля в общественном богатстве по-прежнему «стоит на якоре» старомодной собственности на землю, а большинство класса существует в бедности на периферии. По причине того, что он такой большой и такой центральный и в производстве, и в сельской жизни, траектория класса крестьян будет ключевым определяющим фактором классовой структуры в будущем.                              
Крестьяне в большей части мира – мужской класс. Владеют землёй обычно мужчины, тогда как женщины работают в качестве сельскохозяйственных и домашних работников. Это половое/классовое деление раскрывается с расслоением сельского общества под давлением проникновения товарного производства. По всему колониальному миру крестьянки вытесняются большими количествами в фабричный труд и проституцию, часто субсидируя крестьян-мужчин в борьбе за удержание своей земли и старого способа жизни.    

     О люмпен-пролетариате
Люмпен-пролетариат вообще является во многих отношениях не классом, а слоем деклассированных людей. Он составлен из разорившихся элементов различных классов, особенно пролетариата и крестьянства, перешедших к криминалу как способу жизни. Члены этого слоя часто продолжают иметь остаточные связи с теми классами, из которых они вышли, но также имеют тенденцию создавать новые расслоения внутри люмпен-пролетариата.    
Люмпен-пролетариат часто путают с низшими секторами пролетариата, которые, конечно, часто являются безработными и иногда вовлечены в незаконную деятельность. К примеру, не все, кто продают наркотики, являются люмпен-пролетариатом. Торговля наркотиками – индустрия, которая завладевает капиталом, талантами и энергией людей всех классов. Это также верно и в отношении проституции. Но истинный люмпен-пролетариат живёт полностью вне производства, выживая паразитически в стороне от пролетариата (и, во вторую очередь, в стороне от других классов) через криминал и наёмное насилие.
Часто являясь продуктом геноцида, наркомании и экономического разорения, обычно безработные и антиобщественные, люмпенские силы не имеют фиксированной экономической роли при капитализме. В этом смысле люмпен-пролетариат – свалка классового общества. С другой стороны, отсутствие у них твёрдого положения в обществе (неприкаянность, отсутствие корней) и безысходность делают люмпенов подходящими для того, чтоб быть наёмниками и для услуг военным диктаторам для разнообразных деятелей из других классов. Это делает люмпен-пролетариат важным фактором в текущий период социального перехода.
Люмпен-пролетариат – в подавляющей части мужской сектор. Это подтверждает некоторые, по-видимому, противоречивые черты современного классового общества. Являясь угнетёнными, многие пролетарские женщины в действительности более экономически жизнеспособны, чем многие угнетённые мужчины. Потому что, в то время как труд бедных и угнетённых женщин – включая безработных женщин – рассматривается капиталом как ресурс, мужчины рассматриваются как более полезные в качестве надсмотрщиков и надзирателей, чем по причине их собственного труда. Мужчины, не выполняющие даже эту «надзорную» роль как часть капиталистической семьи или сообщества, и которые сами не трудятся, относительно необязательны для империалистов.
С другой стороны, банды мужчин-уголовников могут быть использованы другим способом, путём запугивания пролетарских женщин или обеспечения наёмных услуг для буржуазии по подавлению мятежа. Так, мы видим атаки, как в Джуарезе, Мексика, где пролетарские женщины являются опорой высокоприбыльных предприятий «маквиладора» (сборка изделий в Мексике из американских комплектующих с последующим реэкспортом их в США – А. Г.), выживая в сети женской пролетарской культуры, тогда как банды мужчин-наёмников, связанные с тем или иным наркокартелем, безжалостно убивают друг друга в открытой войне и терроризируют женщин-работниц на улицах вне предприятий.                              

Межклассовые союзы и военные диктатуры
Классы – основные единицы в общественной организации, но большие области общественной жизни определяются межклассовыми союзами. Например, единство между буржуазией США и рабочей аристократией США, скреплённое в Новом Курсе, было необходимым для роста и сохранения мирового господства американского империализма в течение десятилетий. Подобным образом, был межклассовый союз прокапиталистической интеллигенции, собранной из буржуазии, класса профессионалов/менеджеров и рабочей аристократии, который создавал современную культуру белого превосходства и вещизма.
В это время перехода изменяются не только классы, но также сдвигаются и классовые союзы. В этом отношении одно из наиболее важных современных развитий – рост военных диктатур.  
Военные диктатуры – явление, возникающее во времена социальной нестабильности и перехода, когда прежние методы общественного контроля и «законная» государственная власть ослаблены. Военные диктатуры состоят из групп вооружённых людей, которые насильственно заполняют вакуум власти, покинутой по причине слабости или ухода армии государства или сил полиции. Хотя группы военной диктатуры могут временами иметь народную поддержку, они – жёсткие властные (авторитарные) формирования, обычно организованные вокруг личных вооружённых сил и кумовской преданности единственному лидеру.
Военные диктатуры сегодня на подъёме, потому что неоколониализм придал новую форму глобальному мировому порядку: разрушил национальные границы, сделал поселенческие государства не поселенческими, заменил колониальную администрацию 3-го Мира местными неоколониальными структурами, поднял новые средние классы на периферии и т.д.
Рост военных диктатур отнюдь не означает потерю контроля империализмом. Вместо этого он отражает принятие другого типа контроля, в целом более утончённого, чем относительно неподвижное микроуправление колониальным миром со стороны старого колониализма. Империализм научился, что это намного более эффективно и прибыльно позволить местным и региональным силам конкурировать за контроль над рынками, ресурсами и за империалистическое одобрение. Нет ничего похожего на инициативу широких масс в отношении местных угнетателей в способствовании извлечению прибылей. И военные диктаторы, знакомые с деталями местных условий, показали свою эффективность в сломе «устаревших» режимов или в репрессировании радикальной деятельности.
Мы склонны думать о военных диктатурах как о явлении на периферии – скажем, в Ливане или в Сомали. Но очевидно, что это становится главным фактором в Восточной Европе. Подобным образом, внутренние города городских агломераций в США – одна из главных растущих зон военных диктатур. Хотя Чёрная революция 1960-х-70-х гг. потерпела поражение, она продемонстрировала правящему классу, что прямой колониальный контроль над угнетёнными становится рискованным и неплодотворным. Обнаружилось решение империализма передать физический контроль над большим количеством общин афроамериканцев и латиносов местным бандам. Это означает крупное понижение роли института белых поселенцев и даже ныне всеобъемлющих городских полицейских сил. Это также отражает уверенность части правящего класса, что она может получить прибыль в окружении военных диктатур.
Империализму по существу не угрожают случайные предатели среди военных диктаторов, потому что глобальная буржуазия контролирует командные высоты глобальной экономики, с которой имеют дело и отношение все военные диктаторы. Как-никак, на этом товарном рынке доступное пространство для крупномасштабных попыток при экономической самодостаточности или независимости становится в высокой степени суженным. Кроме того, империализм стал мастером в стравливании военных диктатур и целых народов в своих интересах. Глобальный капитал даже создаёт «судебные» институты в комплекте с «трибуналами по военным преступлениям». И в крайних случаях империализм естественно поддерживает свою способность реагировать подавляющей глобальной военной силой.
Современные военные диктатуры интересны как межклассовые союзы, потому что это особенно мужские союзы, стягивающие мужчин из всех классов. Организации военной диктатуры наших дней имеют тенденцию быть умудрёнными в культуре, так же как и в военном деле. Они часто имеют в своём составе хорошо обученных современных профессионалов и торговцев, так же как люмпенов-наёмников. У них самые современные вкусы в товарах и музыке, они держат на службе современные СМИ и следят за текущими тенденциями в новостях. И они почти повсюду крайне репрессивны по отношению к женщинам. Большинство инициатив военных диктатур непреклонно патриархальные, часто поддерживающие полуфеодальные, крайне консервативные традиции мужского превосходства. Это не случайность. В текучей экономике и общественной системе, во время перехода и модернизации одна вещь должна оставаться постоянной для империализма – контроль над трудом пролетарских женщин.
Военная диктатура, конечно, отнюдь не единственный механизм обеспечения этого. В других местах и в другие моменты времени империализм вместо этого предпочитает повышать статус женщин из среднего класса метрополии, укрепляя их соучастие в угнетении пролетарских женщин в колониальном мире. Но тот факт, что империализм потворствует патриархальной военной диктатуре и действует посредством неё, является разоблачением мифологии «множественности культур». Это – пример того, как патриархат служит для склеивания классовой структуры воедино.
Несмотря на то, что военная диктатура – чрезвычайно сырая форма социального контроля, она фактически является просто местным, подвижным прототипом государственной власти. Успешные военные диктаторы могут становиться и становятся правителями национальных государств. От неоколониального военачальника до неоколониального диктатора – один шаг, когда империализм решает, что он необходим для упорядочения общественной жизни в конкретном уголке планеты. Например, Талибан начал как организация военной диктатуры, но сейчас воспринимается как национальное правительство, превозносимое некоторыми капиталистами за принесение коммерческой «стабильности» в Афганистан [категорически не согласен – А. Г.].                        

Неформальная экономика
Неформальная экономика – рынок, где осуществляют экономическую деятельность пролетариат (особенно резервная армия безработных), люмпен-пролетариат и нижняя фракция торговой мелкой буржуазии, куда ни частные капиталисты, ни государство не хотят вовлекаться. В своём современном воплощении империализм не может хлопотать об организованных основных общественных услугах, таких как транспорт, уход за детьми и розничная торговля на огромных пространствах угнетённого общества. Прибыли здесь – очень низкие или вообще не существуют. Целые страны т.н. 4-го Мира, которые капитал фактически временно покинул, участвуют в товарной экономике с сильной опорой на неформальную экономику.
Капиталисты тоже сознают, что некоторая экономическая деятельность, как например наркоиндустрия, работает более прибыльно (и более благополучно), когда розничная продажа предоставлена местным военным диктаторам и отъявленным личностям. Где бы ни появлялся вакуум прямого империалистического экономического надзора, он заполняется инициативой мелких торговцев, аферистов, «блошиных рынков», бартерных систем и устных сетей. Подобно домохозяйкам, участники неформальной экономики работают без трудовой книжки, закладывая фундамент для «законной» прибыльной деятельности. И, конечно, неформальная экономика обеспечивает другие, прямые выгоды для капиталистов, продавая в розницу товары, которые иначе не дошли бы до покупателя.
Иногда работа в неформальной экономике просто дополняет зарплаты занятых пролетариев; иногда это – единственные доступные средства для выживания и для продавцов, и для покупателей. В относительно редких случаях предпринимательство в неформальной экономике прорывает поверхность «законного» торгового мира и повышает его собственника до торгового мелкого буржуа. Иногда неформальная экономика вовлекается в конкуренцию с превосходящими деловыми и государственными службами официальной экономики.  
            
Национализм и классовая структура
До сих пор элементарной единицей капиталистического правления является нация. Капиталисты одной нации конкурируют (и воюют) с капиталистами другой; эксплуатация была организована через колониальные и расовые отношения между угнетающими и угнетёнными нациями; сопротивление принимало свою высшую форму в борьбе за национальное освобождение и т.д. Этот организующий элемент капитализма, этот принцип в нашу эпоху находится в упадке. Успех антиколониальной борьбы по всему миру и глобализация капитала ответственны за это изменение, которое сбило с толку многих антиимпериалистов.
Марксисты в прошлом говорили о «3 периодах в национальном вопросе». 1-й период – это период, когда нации-государства были впервые на подъёме, разграничивая новые рынки и политические структуры как часть революционного перехода от феодализма к капитализму. 2-й период – период шовинистической борьбы между капиталистическими нациями, в течение которого буржуазия выступила с реакционными призывами к национальным пролетариатам предать интернационализм и принять участие в массовом убийстве собратьев-рабочих из других стран. 3-й период – период национально-освободительных революций, когда атаки колонизованных наций против империализма представляли собой лезвие пролетарской революции.
Сегодня мы вступили в «4-й период национального вопроса». Национальные и расовые границы ослабли, национальная идентичность стала более подвижной. У империалистов – «многокультурная», транснациональная стратегия, которая перехитрила старую политику национального освобождения по 2 направлениям. Во 1-х, она создала новые и обширные средние классы внутри угнетённых наций, т.о., ослабив ключевой сектор солидарности народа с национальным пролетариатом. Во 2-х, там, где ранее было установлено защищать неподвижное положение, сейчас была избрана подвижность – отвергающая национальные границы для капитала и труда и делающая всесторонним использование военной диктатуры (часто иронически украшенной отдельными «национальными» и «этническими» характеристиками).
Политические последствия этого преобразования огромны. Революционеры, чьи инстинкты и навыки были отточены в послевоенной борьбе за национальное освобождение, сейчас противостоят всем видам мутантских и дегенеративных форм реакционного национализма, противоположных стремлениям угнетённых. Взамен органического базиса широкого объединённого фронта классов в угнетённых нациях мы сейчас видим появление опасных элементов проимпериалистического культурного национализма со стороны личностей, претендующих на место военных диктаторов, и интересов профессионалов/менеджеров. Их цель – не национальная свобода, а получение права «подгонять» пролетариев (главным образом женщин) своей нации для империалистической товарной экономики. В этих обстоятельствах становится всё более важным настаивать на центральной важности пролетарского классового сопротивления и центральной роли женщин в этом сопротивлении, в борьбе против колониализма.

Резюме: особенности современной классовой структуры
Марксисты запаздывают в признании ключевых особенностей капитализма, обнаружившихся в последние десятилетия. К тому же империализм вступил в новую эпоху, что изменило международную классовую структуру. Мы кратко затронули следующие вопросы:
1.Собственность на средства производства не ограничена индивидуальной юридической собственностью. Появились и широко распространились разные формы коллективной собственности классов и личностей.
2. Происходит новое «огораживание общинных земель» (как в Англии в средние века – А.Г.) - природных и биологических ресурсов, представляющее дальнейшую волну первоначального накопления. Информация и интеллектуальная собственность в общем стали значительными формами собственности.
3. Классы имеют тенденцию иметь пол. Классовые линии основываются на поле, деля пополам многие семьи и, фактически, все нации. Женщины – в ядре пролетариата, тогда как рабочая аристократия и крестьянство имеют тенденцию быть мужскими классами.
4. Пролетариат определяется не только через труд за зарплату. Рабский труд, труд не за зарплату, безработица и работа в неформальной экономике – всё это характерно для пролетариата.
5. Вещизм играет жизненную экономическую роль в цикле прибылей и в смягчении тенденции капитализма к перепроизводству. Массовые средние классы связаны с этим явлением.
6. Капитал стал качественно более подвижным и глобальным. Транснациональные корпорации и финансовые капиталисты часто более могущественны, чем национальные правительства. Обратная сторона этого – относительный упадок национальных государств как экономических и политических агентов. Тогда как империализм более централизован финансово и более единообразен глобально в товарном выражении, в рабочей силе и т.д., чем когда-либо раньше, его предпочтительная форма правления на местном и региональном уровнях стала более децентрализованной, более подвижной, менее сдерживаемой традиционными политическими структурами. Один из симптомов расстройства старого порядка – рост военных диктатур.
7. Раса, нация и пол – социальные конструкции, которые были созданы и взращены для организации гегемонии правящего класса, и которые были данной сущностью посредством массовых межклассовых союзов. В то время как все 3 конструкции остаются высоко активными, границы наций и рас становятся постепенно всё более пористыми и гибкими. С другой стороны, пол становится ключевым узлом для неоколониальной реорганизации империалистического социального порядка. Крайне важный надзор за пролетарскими женщинами всё больше выпадает скорее на долю межклассового союза мужчин, чем регулируется через национальность или расу, как это главным образом было в прошлом.

L. B.