- Все хорошо, все нормально. Спокойно, спокойно.
- А где рысь? – спросил я, продолжая беспокойно оглядываться, и начиная уже осознавать, что в помещении не видно следов побоища, все цело, никаких трупов, за столиками сидят несколько человек и с острым любопытством смотрят на меня, - и крокодил?
Никита выкатил на меня глаза.
- К-какой к-крокодил?
Я быстро сориентировался в ситуации. Не хватало мне еще госпитализации. Состроив глуповато-пьяную рожицу, я спросил официанта:
- А что тут вообще было? Я кричал, да? Мне, наверное, кошмар приснился?
Он с облегчением вздохнул и взял меня за плечо.
- Знаешь что, Серега? Нельзя так напиваться. У каждого своя мера и нужно ее знать. Поезжай-ка ты домой, я тебе сейчас такси вызову.
Я щедро расплатился с ним, основательно добавив на чай. Он вывел меня на крыльцо, придерживая под локоть, и по дороге рассказал, что я тихонько пил себе, никому не мешая. А потом, верно, заснул и упал со стула и столик опрокинул, подняв, притом, большой шум. А когда он стал меня будить, я не просыпался, то он слегка пошлепал меня по щекам, это подействовало. Я тогда проснулся и стал кричать. Вот и все. Я горячо извинился. Сказал, что мне очень стыдно. И, правда, мне, наверное, все это приснилось. Очень реалистичный сон, да. Но что же из этого? Никита засмеялся:
- Да ладно, чего ты? Чепуха это все. Тут бывает, такое чудят. Особенно когда менты гуляют и понапиваются. И блюют, и стреляют, и дерутся. Один придурок богатый в официанток мороженым швырялся из ложечки. А ты говоришь, - крокодил. Никогда никто не извиняется. Иногда назавтра прибегают, деньги дают, чтоб не говорили никому. А чаще и не помнят ничего. Так что ты приходи. В принципе, если сильно надо, можешь и надраться. Я за тобой пригляжу. Он подмигнул мне и похлопал по спине. Я сел в такси и уже захлопнул дверцу, но потом снова открыл и вышел. Ртутная лампа светила мне в лицо. Никита уже уходил, и я спросил в его спину:
- А ты девушку видел сегодня, такую глазастенькую, в зеленой курточке? За колонной сидела, возле музыкального аппарата? Перчатки на столе держала бежевые?
Спина Никиты напряглась, потом плечи его расслабленно опустились. Он обернулся ко мне.
- Девушка? В зеленой курточке? Перчатки?
- Да, да, девушка, она еще только чай пила.
Никита нахмурился, похоже было, что он искренне пытался вспомнить.
- Нет, не было никакой такой девушки сегодня. Я тебе точно говорю. Весь вечер на том месте две биксы сидели, так они конкретно абсент хлебали всю дорогу. И никаких перчаток. Приснилось тебе. Езжай, отдохни. Похавай, как следует, вон ты какой тощий. Потому и алкоголь не держишь. А там и приходи, тут у нас такие телки бывают, и в перчатках и без перчаток…
Никита вдруг озабоченно посмотрел на меня, порылся в кармане передника, и достал пачку влажных салфеток и протянул мне одну.
- На, держи, у тебя кровь присохла на виске, расшибся что ли? Держи, держи, они стерильные…
Я сунул салфетку в карман. Подумал: приеду домой, там посмотрю, что у меня где присохло.
По дороге домой у меня в голове навязчиво постукивая, ворочалась фраза: сублимация духа энергией либидо, сублимация духа энергией либидо, сублимация духа энергией… В такси я задремал и мне приснилась девушка в зеленой курточке, летящая в ночном небе, и желтые глаза рыси. Девушка сделала надо мной круг, показала мне руки (на одной не было перчатки), и спросила:
- Где моя перчатка, куда ты дел ее, дурак?
- Не знаю, - ответил я.
- Правильно, - сказала она, - потому что это не твое дело. Но, все равно, спасибо тебе.
И она улетела. И тогда рысь приблизилась ко мне, стала трясти меня за плечо, и закричала мужским прокуренным голосом:
- Ну что, приехали? Мужчина, приехали.
Я проснулся. Таксист будил меня:
- Приехали, мужчина, с вас двадцать пять гривень.
Я дал ему сорок, две двадцатки. Он неприязненно покосился на меня и молча уехал. Я тут же забыл про него. Стремглав я бросился в свой чуланчик, и принялся набрасывать образы. Перво-наперво, конечно, девушку, я помнил, что во сне называл ее Эвриопис. За столиком, в перестрелке, в драке, в небе. Потом морды крокодила, рыси и других оборотней. Накидав эскизы, я, как чумной, метнулся к мольберту и стал в бешеном темпе работать кистью… Только минут через сорок я смог оторваться и отойдя на несколько шагов, полюбовался делом рук своих. Я остался доволен. Настроение мое заметно поднялось. И, во всяком случае, мысли о собственном ничтожестве и тщете всего сущего не давали о себе знать. А все благодаря этому сну. А что же? У многих людей сон – источник вдохновения. Менделеев, Кекуле. И это самые известные. Отчего же со мной такое приключилось? Может это все коньяк, будь он неладен? Надо будет спросить у Никиты, где они его берут и прикупить себе ящичек. Я глянул на часы, и зевая (а был уже час ночи), поплелся импровизированную умывальню – почистить зубы и все такое… Увидев себя в зеркале я замер. Вся левая часть лица была словно в веснушках. Я потер одну пальцем, она оттерлась. Кровь! Я вспомнил, как во сне крокодил швырнул в меня костями, и как на меня брызнула кровь. Да, именно на левую сторону!.. Я медленно, раздумчиво умылся холодной водой, потом теплой, долго тер лицо мылом. Да мало ли что! Мало ли где и чем я мог забрызгаться? Ведь это не повод допускать существование оборотней и летающих девушек, к тому же колдуний? Гораздо проще поискать другие объяснения, более вероятные… Но мне сейчас лень было искать эти объяснения. К тому же пора было спать. Только сейчас я понял, как устал. Счастливый ничем не омраченным счастьем хорошо поработавшего и довольного собой человека, я рухнул в постель, не раздеваясь. Дикая боль внезапно пронзила меня. Болело в боку. Я осторожно поднялся и на ходу раздеваясь, побрел в умывальню. Зеркало строго поставило мне на вид, что весь левый бок у меня расцарапан. Царапины были глубокими… На вид они напоминали царапины, какие оставляет на руке человека кошка. Но в данном случае, кошка должна была быть крупной. Я промыл их и смазал зеленкой.
Ум человеческий таков, что может убедить себя в чем угодно. Так что с интерпретацией этих царапин я справился быстро. В самом деле, в моем состоянии, мало ли где я мог оцарапаться. Может, забрел на какой-то склад на промзоне и влез в колючую проволоку, а теперь не помню. А может впечатление от сна оказалось настолько сильным, что тело воспроизвело эти царапины, как стигматы? Я выбросил сон из головы. Настроение было хорошее, рабочее. Я стал работать, снова и снова малюя летающие существа: на бумаге, картоне и холсте появлялись и исчезали птицы – много птиц: журавли, синицы, аисты, ибисы, кулики, перепелки, чайки, и еще я снова писал летающих собак и кошек, слонов и жирафов, летающие деревья и даже горы. К вечеру у меня появился Виталик. Он вернулся из командировки в радостном возбуждении:
- У нас там такое заваривается! – говорил он, нервно потирая руки и диковато улыбаясь, как всегда, когда рассказывал о своих охотничьих или деловых подвигах. Кстати, об охотничьих подвигах, Виталик, насколько мне известно, был единственным в мире человеком, подстрелившим на охоте рыбу. Конечно, если учесть, что охота не была подводной, а стрелял он не из подводного ружья, а из обычной крупповской двустволки. После неудачного выхода на кабана, когда все его друзья, уже начинали разливать, устроившись у костра на берегу, он все еще не мог остыть, и, переживая неудачу, расхаживал с ружьем у воды. Внезапно, он увидел в прозрачной воде здоровенную рыбину, и, недолго думая, выпалил в нее дробью. В результате, он один вернулся с охоты с добычей. Благодаря таким случаям, Виталик пользуется популярностью среди своих корпоративных волков.
Я слушал его рассказ и пока слушал, накидал портрет, - как он сидит на столе со своей улыбочкой и взглядом. Он глянул, - ахнул. Я подарил ему портрет. Он сказал, - Класс! Томе покажу! Над кроватью повешу!
И тут только увидел мою галерею монстров. Поахал над каждой мордой. Перешел к Эвриопис, а она у меня отдельно была. Восхищенно поцокал языком: «Богиня»! Сощурился: «Кого-то она мне напоминает»…
Потом деловито поинтересовался: «А что ты куришь, отсыпь»? и предложил немедленно сходить в «Малыш и Карлсон» и отметить мой несомненный успех, «потому что такие рылы с руками оторвут» и «вообще тут целый комикс», а заодно уж и его несомненный успех на переговорах.
Виталикова «Бора», которую он ласково называл Борей, в две минуты доставила нас в «Малыш». Оживленно болтая, мы вошли в зал, на ходу снимая куртки. И тут сердце мое екнуло, почуяв недоброе. К нам бежал, буквально бежал, Никита, бледный с перекошенным лицом.
- Идите, идите отсюда, скорее… - начал он еще метров за пять.
- Да что такое? – у Виталика брови поползли на лоб. Он явно не привык к такому поведению официантов.
- Час назад приходили, его спрашивали, - Никита ткнул в меня пальцем, - с такими мордами!..
- С к-какими м-мордами? – перепугано спросил я.
- С вот такими! – Никита утрированным жестом показал, какого размера были морды, - с комитетскими мордами, вот с какими. Спрашивали про него кто такой, как часто бывает, где живет. Ксивы* не показали. Я сказал, - не знаю, мол, был два раза, и все… а про тебя ничего не сказал, ну, они и не спрашивали…
- Да с чего же СБУ Серегой интересуется? – недоверчиво спросил Виталик.
- Да не знаю же я, - чуть ли не плаксиво зашептал Никита, - может и не СБУ, может крутая фирма? Но только очень крутая. Очень. Все манеры как с избы*, и костюмчики по штуке баксов минимум. При пушках все. И не телки*, морды свирепые, но смышленые.
• Телок – телохранитель.
• Ксива – документ.
• Изба - СБУ
- Поехали, поговорим, - озабоченно сказал Виталик. Мы развернулись было к дверям, когда Никита окликнул меня, вытаскивая что-то из объемистого кармана своего фартука.
- Вот держи, - он протянул мне бежевую узкую женскую перчатку, - наверное, крали твоей, про которую ты спрашивал, отдашь ей. Дашка сегодня нашла. Без пары. Но я все равно не помню, не было такой герлы…
По дороге в магазин и из магазина в мою мастерскую я пару раз пытался начать разговор и всякий раз Виталик обрывал меня.
- Погоди! Сейчас приедем, разольем, тогда и поговорим.
Когда мы подъехали, то обнаружили что на месте, где обычно Виталик парковал своего «Борю» стоит здоровый черный джип. Виталик глухо выругался. В окнах чуланчика горел свет.
А… - начал я, припоминая, не забыл ли я выключить его, но в это время свет погас.
- Обыск у тебя. – сказал Виталик, погасил фары и задним ходом выскочил из переулка. Попетляв по хамырям, он выбрался за город, и через полчаса мы оказались у него на даче.
- Переночуем здесь. А завтра пойду к нашей крыше и разберемся, что там за морды тебя ищут.
Он позвонил жене, Томе, и сказал, что сегодня не приедет (я всегда удивлялся ее выдержке). Мы пили, и он допрашивал меня, - кому я мог наступить на хвост. Я отнекивался, и действительно, мне нечего было сказать. Я никому ни на что не наступал. Потом мы допились до того градуса, когда мне показалось уместным рассказать о своем вчерашнем сне.
Виталик нахмурился. Слушая мой рассказ, он становился все озабоченнее, а когда я дошел до заклинания и бегства Эвриопис, он казался и вовсе напуганным. Так что мне захотелось как-то уверить его в несерьезности ситуации, выпитое спиртное размягчило меня и сейчас я был уверен, что это недоразумение. Но он не дал мне и рта раскрыть, а, принялся, почему-то шепотом, рассказывать о том, что его бабка под большим секретом поведала за день перед смертью: она работала в секретной лаборатории в одном Новосибирском институте-ящике*. Лаборатория называлась объект 45. В этой лаборатории осуществлялся проект «Медея» професcора Саговникова. В те времена деньжат у страны было побольше, чем теперь, воли к победе тоже, и наша советская родина, прознав, что американцы вовсю вкладываются в экстрасенсов, и такую прочую блажь (взять хоть звездные войны) тоже финансировала форвардные проекты в области высокого оккультизма.
_______________________________________________________________
• Ящик – военное серктеное предприятие, называлось так, потому что почтовый адрес не содержал обычных реквизитов , а только номер почтового ящика.
Профессор Саговников, в принципе, математик-прикладник, долгие годы работал в области топологии, имел мировое имя и публикации. Однажды летом, на даче в Подмосковье, профессор стал тонуть в мелкой речушке во время купания, видимо, из-за сердечного приступа, прямо на глазах у родных и близких. Его, понятное дело, мигом вытащили, но вытащили в состоянии клинической смерти. По счастью, рядом оказался отдыхающий врач-реаниматор (случайно, конечно), который все сделал как надо. Но профессор с тех пор стал задумываться: находясь в состоянии клинической смерти, он видел что-то интересное.
Поразмыслив еще некоторое время, Саговников поделился своими задумками со своим однокашником в ЦК. Ему мигом дали институт. Так вот бабушка Виталика, говорила, что когда она узнала, над чем работает институт, у нее волосы зашевелились на голове. Оказывается этот профессор, пока его тело лежало на подмосковном песочке бездыханным, и с ним возился реаниматор, успел побывать в другом мире, ну, как бы параллельном. И мир этот ему показался и страшным и прекрасным, и еще он увидел большие возможности для Союза в контактах с этим миром.
Видимо ЦК перспективы, открытые Саговниковым показались заманчивыми. Институт ни в чем не знал отказу. Собственно, Саговникову были поставлены задачи – создать возможность регулярного доступа в параллельные пространства, как для живой силы, так и для тяжелой техники. Саговников видел возможность разрешения этой ответственной задачи в интердисциплинарном подходе. То есть на стыке математики и биохимии. Грубо говоря вопрос он ставил так: что нужно вколоть человеку, чтобы он , созерцая топологические объекты особого рода, разработанные теоретически самим Саговниковым, актуализировал бы их в своем восприятии, как транзитные по отношению к нашему пространству N и пространству смежному с нашим N+1, и так далее, к последующим за ним пространствам. Это сложно для меня, так что я понял одно. Этот профессор искал ход в параллельный мир, биохимики бодяжили для него какие-то особые гипернейролептики, которые в обычном смысле неприменимы, и эти гипернейролептики кололи добровольцам, после чего им показывали картинки, объемные фигуры, движущиеся системы фигур, давали слушать странные звуки. После этого некоторые добровольцы исчезали. Некоторые из тех, что исчезали, потом появлялись. Некоторые после этого даже были при уме и целые. После первых же случав, когда «топонавты» возвращались в недокомплекте – без головы и т.п., их стали вооружать. Вобщем, хлопотливое было дело – институт Саговникова. Короче, профессору удалось задуманное, так что ему успели дать орден Ленина и премию. Но открытие пришлось закрыть. К большому огорчению профессора, оказалось, что вход в параллельные миры (проф.Саговников называл их локациями), который он открыл, открывать нужды не было, он существовал всегда естественным образом и существует до сих пор. Эти ходы, лазы и дыры просто нужно уметь видеть, обладая при этом соответствующей способностью. Это всегда умели делать, в большем или меньшем объеме, так называемые наши колдуны, ведьмы, гадалки, медиумы и прочая, прочая. Ближайший к нашему параллельный мир, Киннерту, оказался магическим миром. По отношению к нашему, этот мир был источником энергии, огнем безумной космической спиртовки, на котором булькал, постоянно кипя и перемешиваясь, наш реалистический, рациональный мир. Магическим Киннерту назвали, поскольку это наиболее доходчиво. Саговников не видел там ничего такого, что нельзя было бы объяснить с научной точки зрения. Проблема в том, что существование этого мира полностью разрушало сложившуюся у советского человека систему взглядов на объективную реальность. Докладывать такие результаты комиссии ЦК было трудно, но пришлось. Как и ожидалось, комиссия не поняла доклада. Многочисленные, более чем убедительные, доказательства никого не заинтересовали. Некому было уже в СССР проявлять политическую волю и дерзкий полет воображения, необходимые для экспансии в другие миры. Начиналась перестройка.
Но хуже было другое. Связи между мирами были всегда и это нормально. Большинство населения нашего мира было блокировано от восприятия иномирных сущностей жестким и узким диапазоном восприятия. Бога нет, - сказали им, - и черта тоже нет. Большинство поверило в это. А что, так жить проще. И верно. Если сильно, по-настоящему, не веришь во что-то, оно беcсильно причинить тебе заметный вред, пользу, правда тоже. Перестройка разрушила диапазон восприятия советского человека со всеми его недостатками и достоинствами и вернула большинство населения к анимистическим истокам. Настоящими христианами наши люди так и не стали. Проблема в том, что за нашим миром из Киннерту внимательно и жадно наблюдали существа, которых для удобства группа Саговникова окрестила зверодухами. Описать их подробнее было бы сложно. У нас нет категориального аппарата. Они, впрочем, соответствовали своему названию. Это духи злобы, жадности, варварской хитрости, ненависти. Они несут примитивизм, крайний индивидуализм, дикость и агрессивность. Они способны вселяться в незащищеных людей, которые имеют несчастье обрести способность воспринимать зверодухов, но не имеют надежной защиты – владение своим духом, высокие идеалы, искренняя принадлежность к позитивной религии. Именно зверодухам мы обязаны тому десятилетию одичания, развала и анархии, которое грянуло при Ельцине. Зверодухи внимательно наблюдали за развитием ситуации в зоне контакта, и когда обнаружили что поживы много, а защитника нет, они внезапно хлынули в страну невидимыми зловещими ордами и завладели телами и душами людей. Всего пяти процентов людей. Но эти люди занимали, как правило, высокие посты и этого количества оказалось достаточно. Страна буквально взорвалась, мгновенно развалившись на кровоточащие куски. Зверолюди, - люди, в которых вселились зверодухи, грабили, воровали, разлагали и растлевали все, к чему прикасались. Кстати, в эту гипотезу очень вписывается совершенно непонятное иначе массовое устремление народа в церковь и такое же массовое одичание и одурение. Ведь иначе одно с другим не вяжется. Сам Саговников, кстати, умер с горя в 93-м. Может и не сам? И не с горя? Однако в 2001 году все как-то успокоилось и рассосалось, да, проблем еще масса, но топор уже не висит над нашими головами.
- И почему же это? – не выдержал я. До сих пор я слушал Виталика как в детстве сказку на ночь, затаив дыхание.
- А потому, - он с ожесточением забычковал сигарету в пустую жестяную баночку из-под бычков в томате, что под нами находится мир зверодухов Киннерту, а над нами… - он ткнул в потолок прокуренным пальцем, - над нами мир птицедухов, – Орнафлайес. До него ребята Саговникова добраться не смогли. Все вроде делали верно, но войти туда не получалось. Там все серьезно, птицы не хотели, чтобы мы туда проникли. Вот и не пускали. Так что, про мир птицедухов ничего толком не известно. Кроме того, что птицедухи тоже могут вселяться в людей. Им это для чего-то тоже надо. Но они никогда не делают этого насильственно или обманом. Вселяясь же в человека, они разворачивают его к высоким мыслям, вдохновляют, подталкивают к творчеству, к высоким поступкам, добрым и благородным. И даже у многих людей развивается способность к полету. Ну, то есть, без самолета. Они тоже тут толклись, эти птицедухи, во все времена. А никто об этом не знает: кто знает, - тому и так хорошо, и дела нет, знают другие или нет. А кто не знает – так тот и знать не хочет.
Так вот, эти птицедухи, они, кстати, называются по-своему, ависы, увидели, что у нас тут творится, что зверодухи нас разрывают на части, а мы и ухом не ведем. Увидели и взяли нас под защиту. Под крыло, так сказать. Совсем выгнать зверодухов-киннеров они не смогли. Но они их уравновесили своим влиянием. И теперь зверодухи по-прежнему у нас рулят, но уже не смеют того, что раньше творили на голубом глазу. И хороших людей прибавилось. Бабушка еще сказала, что теперь она за нас не волнуется. Страна теперь не пропадет. Пройдет время и все будет хорошо. А киннеры с тех пор ависов ненавидят, и ависы их терпеть не могут. И идет между ними такая себе холодная война. При случае и мочат друг друга. Правда они и раньше не особенно ладили.
-Это про какую страну она говорила?
- Про Союз, ясный перец.
Виталик снова закурил, затянулся и посмотрел на меня внимательным долгим взглядом. Я узнал этот взгляд, так он смотрел, когда у него начиналось очередное приключение – подготовка очередной головокружительной коммерческой комбинации, на которые он мастер.
- Честно говоря, я думал, что у старушки бред: я ей – скорую, а она меня хвать за руку! – сиди, слушай, не колотись! И хватка же у нее была! Но вот после твоего рассказа, и особенно, после этого… - он взял у меня из рук перчатку и помахал ею в воздухе. Только сейчас до меня дошло, что я на протяжении всего разговора не выпускал перчатку из рук. А когда я взял ее в руки? Не помню.
- Вот честно, честно, положа руку на сердце… - он, в самом деле, положил руку на сердце. – Я даже боюсь сказать, что готов поверить. Нет, я не готов. Но мне интересно, б…, мне интересно… Я займусь этим делом. Утром поеду тебя отмазывать.
Он был похож на котенка перед блюдцем со сметаной, уже вкусившего от объекта аттракции, и воодушевленно облизывающего усы, перед следующим заходом. У меня сжалось сердце от невнятного и отдаленного беспокойства. Слишком уж он любит приключения.
- Слушай, не надо, а? Не лезь в эту кашу. Я сам ни черта не понимаю, что произошло, и эта история твоя… это просто случайное совпадение… - я подозрительно покосился на него, – если ты меня не разыгрываешь. Давай я сам как-нибудь. Просто пойду домой. Они придут. Я спрошу, что им надо. Потом тебе скажу и вместе подумаем, что делать. Ведь, скорее всего, меня ищут по недоразумению.
- Дурачок ты, права твоя эта Эвриопис. Допустим, и, скорей всего, так и есть. Это недоразумение. Тебя с кем-то путают. Но может статься, что тебя просто грохнут при встрече, а потом уж разбираться будут: тот или не тот. Знаешь ведь, как это бывает?
Я промолчал. Я знал, как бывает.
- Так-то, - сказал Виталик.
Всю ночь мне снились крылья. Огромные белые крылья, несущие над волнами легкое тело. Чье? Быть может и мое… Потом мне приснилась Любовь, как абстрактная категория. Она пылала в мировой тьме как раскаленная огненная спираль, и она была единственной реально существующей вещью в мире. А все остальное было призрачным и иллюзорным. И я летел к этому огню и жару как мотылек к ночной лампе, и знал, что обожгусь, но не мог остановиться…
Утром Виталик уехал общаться с крышей. При мне он позвонил и забил стрелу. Сказал, что перезвонит мне сразу после обеда.
- А ты сиди, не высовывайся. - Строго сказал он мне. - Хавчик в холодильнике, сигареты на столе. Бухло в шкафу. Отдыхай.
- А бумага есть, Виталь?
- Какая еще бумага? – он покосился на дверь сортира, но потом понял и засмеялся. Выкопал в старом шкафу пачку пожелтевших листов писчей бумаги, и старый, обгрызенный карандаш.