Мы тщетно пытали гадалок, мы в шляпках шарили,
пытаясь нащупать очень простой ответ:
когда мы уедем в обратное полушарие,
высокое, как любовь или минарет.
Мы грызли орехи, книги и ушки радуги,
съедали желания, нюхали едкий дым,
мы резали клювы кукушкам и горло братикам
и жмурились от болезненной глухоты.
Мы лампам дарили цилиндры, чадру и мантию,
царапали землю, как сломанный граммофон –
пластинку…
А небо молчало.
И спал под матками
безмолвный зародыш –
божественный фараон.
2
Небеса выпускают лодки, как сельдь – в графин.
Дождь выходит – старый седой маньяк, в язвах радуг.
Фараон в пирамиде прохожих, плыви, плыви –
может, прямо сегодня ты перейдёшь экватор.
За тобой идут змеи, змеи, ползут слоны,
юбки-стрекозы пляскою воздух вяжут,
яблоки переносят полка слюны,
туфли ведут в цепях и тесёмках влажность,
сырость ведут мокрицы. Ведёт чуму
взвод челноков – рыцарей-аргонавтов.
Львы и бараны тянут со дна Муму.
Лунную кожу тянут со дна фанаты.
Вот, фараон, твой мир переходит за
спину пустыни, в воду, которой – небо:
облако рифа – задумчивый динозавр,
облако рифа – сон в крокодиле-склепе…
Дети играют рифами в мокрый рай.
Если ты видишь рай, значит, жив. На этом
точка. Смотри, как блестит там, внизу, икра
в туфлях, сапожках, вьетнамках, ничём, штиблетах,
как там светло и нежно, как ловят мяч
дети, как жмутся мумии в подворотнях,
как государство Игрек играет в квач
с белой колонией «Мы ещё не сегодня»,
как там безумно,
как же там хорошо –
словно при жизни,
словно на пульсе радио…
…слон твой любимый глухо трубит в рожок –
этот будильник не слышится за экватором.
3
Если в тебе есть мёртвый, значит, ты ещё жив.
Если ты ещё жив, то, конечно же, слышишь этот будильник.
Скажи: они тебе снились? Девы, у которых руки – ножи,
браслеты из муравьёв, комариные бусы, блестящие, как рубины,
золотистые юбки, отливающие тремя оттенками рас,
голубые сандалии цвета оазиса в царстве жажды?
Если тебе это снилось, значит, ты умирал не раз.
Если нет – скоро умрёшь, причём сразу же – дважды.
А потом станешь мумией, несущей в себе эскорт,
ножницами, разрезающими сами себя, деревом и его срубом…
Будешь думать, что сотни раз целовал бы мир в его алый тугой рот,
но не знаешь, как самого себя целовать в губы.
И придётся быть грубым. Повторять, как мантру: я жив, я жив,
убивать будильник, выходить к дождю – морщинистому маньяку,
и смотреть, как с годами ржавеют струи – его ножи,
и не заметить, как однажды прадеды встанут с тобой под мряку…
