Привожу забористый текст целиком…
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Басни Крылова в деле воспитания строителя нового общества
Как показали сочинения выпускников 1949/50 учебного года, при изучении классиков дореволюционной литературы не все учащиеся осознают злободневность их творчества на современном этапе общественного развития. По нашему мнению, это вызвано недостаточным вниманием к данному вопросу в существующей школьной программе.
Партия учит нас, что образование советской молодёжи нельзя отрывать от нужд повседневной практики. Человек новой формации должен уметь глубоко вникать в сущность социальных явлений, в том числе – и в суть произведений литературы, расшифровывая их содержание с большевистских, классовых позиций.
В данной работе мы попытаемся проиллюстрировать это положение на примере четырёх последних, прижизненно не публиковавшихся, басен И.А. Крылова [цит. по «И.А.Крылов. Сочинения», М: 1937, т.2]; «…басни Крылова – не просто басни: это повесть, комедия, юмористический очерк, злая сатира, словом, что хотите, только не просто басня» – писал Белинский.
Критический смысл первой из них («Медведь во гневе») совершенно прозрачен:
Топтыгин, вотчины покинув
И выуча французских слов пять-шесть,
Стал брить на морде шерсть,
А на виду держать Корнéлей и Расúнов –
Не чая, впрочем, их прочесть.
Рычал – и то с пронóнсом!
И средь зверей за якобинца слыл,
Хоть, право, был довольно мил,
Зовясь Мишелем незнакомцам.
Притом медведь был убеждений строгих
И злу потачки не давал –
Всего сильней на Пчёл негодовал,
Суля скрутить в бараний рог их!
За что?! – Грехи сыскать – не диво:
Случалось в крае том,
Что севших на пчелу кусали неучтиво,
Тем паче – тех, кто мух ловили ртом.
У добродетели и раж достоин оды!
Топтыгин, распалясь от праведной борьбы,
В берлогу тащит улья и колоды,
Рвёт необхватные дубы,
И, верно, фурию судьбы
В косматом обрели уроды:
Не видано не тó что на земле – на небе! –
Как Мишенька грозён во гневе.
Да, месть сладкá! – на пчелию беду…
Вот только слух идёт, что сладость-то – в меду.
- - - -
В Европах обучась,
Иной, уж кажется, – не поводырь Фемиде ль?
И Муз такой ревнитель,
Что, видит всяк, душе невмочна грязь:
Поди, страдает! (склока ли – не пытка?!),
Лишь долга ради с вóрами борясь…
Ан, смотришь, – всё не без прибытка.
Хотя дореволюционные «знатоки» и пытались доказать, что поэт имел в виду лишь конкретного сановника, нарисованный здесь образ очевидно собирателен.
Оторвавшись от народных корней («вотчины покинув»), исконно русский персонаж – Михайло Потапыч – превращается в безродного космополита «Мишеля». Горькую иронию автора вызывает моральное убожество окружающих, среди которых даже перерожденец Мишель слывёт якобинцем.
За активностью «жизненной позиции» героя стоят низко-меркантильные, шкурные интересы, прикрытые заимствованными изящными фразами. Под брезгливо-шутливым тоном поэта проступает эпическая картина самодурства лощёных «топтыгиных», обирающих трудовой народ – «пчёл», и их же высокомерно считающих «уродами».
В басне эзоповым языком раскрыта фальшивость морали эксплуататорских классов, предназначенной для оправдания паразитического характера созданного ими строя. «Строгие убеждения» героя на поверку оказываются маской, куце прикрывающей раж грабительской «добродетели».
Следует заметить также, что и здесь, и в прочих произведениях (например, в «Лжец») классик последовательно борется с низкопоклонством перед иностранщиной, в том числе – за чистоту русской речи, принудительно «офранцузивавшейся» представителями реакционного дворянства. «Они кичились тем, что, говоря по-русски, заикаются по-французски, что они умеют говорить по-русски лишь с французским акцентом» – подчёркивает товарищ Сталин в «Марксизм и вопросы языкознания».
Вторая басня («Осёл на Парнасе») касается непосредственно государственной роли искусства.
Осла прислали надзирать Парнас
(Ослы в чинах в обычае у нас).
– Подумали, небось, мол, зря везёт нахалам?
Ан нет! – наветам вопреки,
Наш Аполлон, при рвении немалом,
Был либералом
И даже сам пописывал стишки;
А где-то вы́читав, за правило поставил
Себе одно:
«Талант не знает правил!» –
Лихой ухваткой гля́нулось оно.
Принял он ведомство престрого –
«Тяжёл ответственности груз!»,
Но, перечтя копытом муз,
Вздохнул – уж больно их немного,
И положил в душевной простоте:
«Ахтú!.. Побóле б их! Ведь вдруг помрут и те?
Найти ещё бы где…
Парнасы ведать – надобно терпенье.
Так, может (áй да я!), любое пенье –
И карк, и лягушачий хор
(Да пусть хоть мартовский котóвий ор!) –
Мне дóлжно пестовать в восторженном смиренье?!
Благословен любой убогий стих;
Что есмь убожество? – Талант для малых сих!
А суть ли, правила, – таланту не до них…
…Авось, Зевéс отметит за раденье.»
Усердия ослам не занимать!
(А этот был заслуженной скотиной.)
Прошло всего-то, может, годик с половиной, –
Парнас кипит, Парнаса не узнать.
Зверьё – процессией картинной:
И мяв, и задушевный лай,
И хоровой вороний грай –
Здесь ныне все и всё, чего ни пожелай,
От хрюканья до песенки совиной!
А власть ушастая блаженствует, благá…
Вот только Музы подались в бега.
- - - - -
В столицах давеча знавали мусагета –
Ну, не совру, – точь-в-точь картинка эта!
Невежество – не горшее из зол:
Осёл начитанный – всех более осёл.
Современники всерьёз спорили, в кого из руководителей тогдашней Академии метит эта язвительная сатира. На самом деле её идея гораздо глубже и актуальнее для нас.
Сюжет басни перекликается с сюжетом другой, более ранней, – «Осёл и соловей». В обеих говорится о подборе руководящих кадров для работы в области искусства.
Выступая недавно перед творческой интеллигенцией, товарищ Сталин отметил: «Говоря о дальнейшем развитии советской литературы и искусства, нельзя не учитывать, что они развиваются в условиях невиданного еще в истории размаха тайной войны, которую сегодня мировые империалистические круги развернули против нашей страны, в том числе в области литературы и искусства» .
Не непонимание технических тонкостей или даже пресловутого «художественного уровня», а потеря классового чутья – вот самое опасное при работе со «служителями Муз»! Именно этот тезис заостряет поэт, говоря о «начитанном осле».
С редкой прозорливостью автор обличает гнилой либерализм отдельных руководителей, поощряющий расхлябанность и декадентство и прямо ведущий к творческому застою. Беневоленские и маниловы от искусства – такова мишень Крыловского сарказма.
Не «любое пенье» и упадочный «ор», а стройный хор сознающих задачи политического момента творцов, сплотившихся под знаменем Ленина-Сталина, – вот идеал общественно-значимой литературы. И никакой личный «талант» не может оправдать отход от линии партии.
Третья басня («Болонка и лягушки») написана на сюжет величайшего пролетарского баснописца древности, Эзопа [там - «Щенок и лягушки» - А.З.]:
Собачка как-то раз от барыни сбежала;
В базарный день копейка б ей цена –
Пять фунтов гонора и сала:
Жадна,
Визглива, неумна,
И, хоть нахальна, но несмéла.
А только слушался её весь дом.
Да что там! – барыней, как собственным хвостом,
Вертела!
И, видит Бог, была убеждена,
Что пуп Земли она.
Хозяйка заперлáсь и куксилась в постели…
Искали девки, мамки, кучерá,
Ан не нашли потери
(По-правде – и не больно-то хотели!);
А ту у заводи сморила сном жара…
…В истомном кваканье полýдень коротая,
Пупырчатых прелестниц хор
То в лад, то врозь – себе наперекор,
Пруд оглашал от края и до края.
И спать мешал.
«Да чтоб вы онемели!
Свет не видал глупей воображал.
Заснула еле-еле,
Так – нате, радуйтесь! – извольте слушать трели:
Уродцам глотки драть не жаль!»
(Затейницы, меж тем, о псах частушки пели.)
«Нет, как назлó!
Эк подлых развезло…
Да знали б вы, кто я́! – попрятались бы в иле.» –
Чай, дóма все на цыпочках ходили,
Когда сокровище спалó!
«Вот я́ вас! Цыц! – раз непонятно.»
Откуда только в соне прыть:
Не то, чтоб лаяла, – но тявкала изрядно,
Попробовала землю лапкой рыть
И повелительно скулить…
Всё – даром,
Будто то – гопак!
Чем тявканье грозней – тем пуще квак
(Ведь пучеглазые, коль верить басням старым,
Хохочут так).
И то: в бою не до печали.
Болонка уж хрипит и дышит тяжело,
Весь сон прошёл и пузо подвело –
Да супостаты злят зелó!
А в те поры́ на шум служанки набежали,
Утрату вмиг сыскали
И унесли под лягушачий смех.
«Ага! Я каковá! Чуть-чуть – и порвалá бы всех.
Невежды!
Ну, надо же – не узнавать меня!
Ничтожествам хоть плешь проешь ты –
Всё трескотня…
– Однако впредь не ошибайтесь:
Другая б утолила месть свою,
А я – так вас благословлю!
Лишь больше мне не попадайтесь.»
- - - -
Приняв прегордый вид,
Спесивец всех за дурней почитает,
И думает, что он блистает, –
А сам лягушек веселит.
Здесь эзоповым языком говорится о роли социальных прослоек в жизни общества. Среди творческой интеллигенции бытует миф о её избранности, элитарности. Чтобы доказать это, некоторые её представители «землю роют» и пытаются «повелительно скулить».
Разумеется, подобные претензии полностью отвергаются исторической наукой: социальные прослойки могут являться лишь выразителями интересов основных противоборствующих классов. Взявший в свои руки страну пролетариат не допустит, чтобы им, «как собственным хвостом», вертели разные политические болонки. Наоборот, как учит нас партия, «Сила советской литературы, самой передовой литературы в мире, состоит в том, что она является литературой, у которой нет и не может быть других интересов, кроме интересов народа, интересов государства».
Поэтико-провидческий талант Крылова позволил ему более века назад выписать и ныне узнаваемый сатирический портрет таких, гордо тявкающих, самодовольных интеллигентских мосек.
Последняя из рассматриваемых басен («Благочестивый купец») высмеивает показную благотворительность эксплуататоров, разрушая миф современных ревизионистов о возможности социального мира между буржуазией и угнетёнными:
О богачах не зря идёт молва,
Что, как достатка нú было бы много,
Всё клянчат милости у Бога,
А сами щéдры только на слова.
Да вот, как раз намедни,
Купец, барыш сочтя, прошествовал к обедне –
Моленье вознести за тучность кошеля
(А тот с хозяином соревновал дородством).
Молился истово, с удачей не шаля –
В любви к мошне не место сумасбродствам:
Внимал кутейников басам,
Вздыхал под проповедь о перлах добронравья
И приложился к образам,
Угóдникам по свечке справя;
А выходя, пожертвовал на храм…
Короче – всё, как то прилично нам.
Меж тем, на паперти убогие стенали –
Калеки, сúроты и прочий скорбный люд:
Кто – крестятся, кто – Лазаря поют
В печали.
Купчина встал, как агнц на алтаре!
Всем видно – тронули бедой единоверцы…
На трость дубовую опéрся
И, очи возведя горé,
Восплакал чувственно от сокрушенна сердца:
«Презрéн есú металл!
Дары духовные не выше ль, чем земные?!
О, братия! Преклоним гóрды выи…» –
Голодным проповедь сказал.
Благословил, едва не лобызал!..
Жаль – денежек (вот память-то!) не дал.
В этом сочинении поэт едко высмеивает сентиментальную манеру карамзинистов, вкладывая излюбленное ими слезливое морализаторство в уста выжиги-демагога, купца, за показным благочестием скрывающего присущую его классу скаредность.
Клевреты буржуазии и в наше время настойчиво выдвигают тезис о сглаживании классовых противоречий, о социальной гармонии между эксплуататорами и эксплуатируемыми. Но крыловская сатира опровергла его уже во времена феодальной николаевско-аракчеевской России.
- - - -
Зачастую глубинная мораль произведения скрыта даже не «в» тексте, а «за» ним. Вспомним, например, басню «Пушки и паруса»: там спор между «пушками» (военными) и «парусами» (гражданскими властями) приводит корабль к гибели. Однако, заметьте, – «корпус корабля» (народ) молчит… Но как выразительно это молчание! «Народ безмолвствует…» – скажет позже Пушкин.
Возвращаясь к данной Белинским характеристике: да, басни Крылова – это «не просто басни»! Они до сих пор сохранили актуальность критического звучания. Примечательно, что последняя («Благочестивый купец») не была опубликована ещё полвека после смерти автора, хотя пользовалась широкой известностью в списках, – царское правительство боялось заключённой в ней социальной сатиры (официально – цензура ханжески усмотрела в тексте «неуважение к религии») .
Можно, конечно, спросить: неужели поэт сто с лишним лет назад имел в виду именно наши проблемы? Нет, конечно: он писал про свое время, но писал наблюдательно и правдиво. И, в результате, – написал и о нашей эпохе.
Здесь проявляется «эффект дистанции»: само время очищает классические произведения от минутной конкретики. Портреты и шаржи становятся типажами. А смысл приобретает надвременной характер.
- - - -
Важно, чтобы ученики усвоили: любое непреходящее, социально-значимое произведение литературы прогрессивно-классово, сознавал то сам автор или нет. Из непонимания этого факта расцветают махрово-пессимистичная булгаковщина и плаксивая ахматовщина, вылупляется калечащая детское сознание чуковщина, подменившая гордые образы современников крокодилами и насекомыми. Беспощадный бой безыдейному убожеству! – вот лозунг зрелого участника воспитательного процесса.
Бережное отношение к лучшим образцам отечественной литературы, раскрытие перед учащимися сатирического заряда вынужденно закамуфлированных острокритических произведений классиков, разъяснение их современного общественно-политического смысла составляют важнейшую обязанность советского преподавателя. Надеемся, что приведённые примеры помогут учителям при самостоятельной подготовке к занятиям.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Невероятно, – неожиданная перекличка приведённых басен с темой конкурса зашкаливает! :)) (С чего-то вспомнил поговорку: «Кто о чём, а вшивый – о бане»…) В каждой говорится об убеждениях(или «правилах», «приличиях») и «убогих» (или «уродах», «ничтожествах»), хотя иногда – не в том смысле, который вкладывал в эти слова Северянин, а то и – «с обратным знаком».
Итак, тема, оказавшаяся довольно трудной для участников, давным-давно и разносторонне раскрыта самим Иваном Андреевичем! Причём, похоже, она явилась одной из ключевых в творчестве баснописца. Падлой буду, век водки не видать! – я это предчувствовал! (хотя задание выбрал «от балды», открыв книжку наугад).
Думаю, что текст, несмотря на вполне естественную «идейную выдержанность» в духе тех лет, до сих пор интересен. Да, сейчас он выглядит немного пародийно. Но – изменились лишь «правила игры», а люди остались теми же, стаднопоющими на «правильную» тему. И, если…
Андрей Злой
(для мастер-класса «Поэзия»)
01.04.2009