...Через два дня состоялись похороны писателя Юрия Короля. Пишу столь торжественно, поскольку Юрок, хотя и в шутку, рассказывал мне, как он себе представляет процедуру собственного погребения.
Напомню.
Непременно шумящие в вышине кроны могучих сосен, а над соснами обязательное холодное синее небо – как опрокинутый штормовой океан.
Облаченные в черное, скорбящие родственники, которых, кажется, у Юрка нет.
Полупьяные оркестранты, наяривающие ускоренный – по причине прохладной погоды – вариант похоронного марша.
Пожилые представители отечественной литературной общественности в длиннополых габардиновых пальто.
Бледная, очкастая, еще во что-то продолжающая по инерции верить, молодежь.
И проклятья, насылаемые на обнаженные головы безутешных любителей литературы восставшим из гроба покойничком. Здесь, как понимаете, заявленная торжественность сама собой сойдет на нет, и обнаружится истинная – комическая – сущность смерти... Этого-то и хотел добиться от собственных похорон Юрок. И главное, чтобы не смердело пошлостью...
Юрок самонадеянно полагал, что его похоронят на Новодевичьем кладбище. Но он же не министр, чтобы занять там укромный уголок три на три метра, а всего лишь известный русский писатель.
Юрок мечтал прожить еще хотя бы лет двадцать. «Чтобы до упора насладиться плодами успеха», – сказал он мне как-то.
Он жаждал встречи с женщиной, которую смог бы полюбить и с которой был бы счастлив, но так и не дождался. Если не считать многочисленных коротких связей со шлюхами, вечно к нему с «серьезными намерениями» липли всякие прошмандовки вроде подержанных эстрадных певичек, забубенных редакторш с прокуренными голосами, театральных администраторш и продавщиц с бицепсами тяжелоатлетов.
Перед кладбищем небритый мужик в сапогах и ватнике продавал вялые белые астры.
— У тебя что, отец, других цветов нет? – скривился Алекс.
«Отец», который, скорее всего, был нашим ровесником, подумал самую малость и степенно отчеканил, бросив осуждающий взгляд на Алекса:
— Астра того аромата не дает, но вид и цвет свой имеет...
— Да ты, я вижу, философ, – сделал вывод Алекс.
— Оставь его, – прикрикнул на Алекса Шварц, – что ты прицепился к человеку... Не собираешься же ты, в самом деле, покупать цветы?!
Долго топали по каким-то аллейкам по бесконечному кладбищу.
Спросили сморкающегося в тряпку служителя с красными то ли от ветра, то ли от пьянства глазами, как пройти к новым захоронениям. Тот, не прекращая сосредоточенно сморкаться, развернулся навстречу ветру и бровями указал направление.
Наконец, пришли...
— Что-то не видать поклонников таланта нашего романиста, – проворчал Алекс, поеживаясь на ветру.
— Что наша слава... – прошептал синими губами Сёма и с неудовольствием поглядел на ряд заранее выкопанных могильных ям.
Мы не поехали ни в морг, где происходило репетиционное представление прощания, ни в церковь на отпевание, а сразу отправились на кладбище, узнав в союзе писателей, членом которого Юрок так и не стал, где и когда предадут земле бренные останки нашего дорогого собутыльника. И теперь стояли на самой окраине огромного Драгомировского кладбища, на грязной, мокрой, унылой, местами засыпанной щебнем дороге, ожидая прибытия погребальной процессии.
Бескрайний высокий забор из железобетонных плит, серевший метрах в ста от нас, казалось, отделял территорию кладбища от Вселенной. По ту сторону забора стояли большие деревья с кривыми черными стволами и по-осеннему мертвыми сучьями. На верхних ветках деревьев закаменели, как неживые, черные птицы с непомерно большими головами.
— Черт бы побрал этого Юрка, – проворчал Алекс, – нашел время помирать... Я совсем околеваю от холода. И как это я не догадался прихватить с собой бутылку! Кажется, полцарства бы сейчас отдал за глоток спиртного...
Шварц хмыкнул.
— Гони, – сказал он, доставая из-за пазухи фляжку с коньяком, – гони свои полцарства!
— Сёма, друг! – радостно простонал Энгельгардт. – Да что полцарства! Забирай всё! Сёма, ты волшебник! Все-таки мы, евреи, необычайно предусмотрительны. По крайней мере, по части выпивки.
Бутылку пустили по кругу.
— Я слышал, ты, как будто, в завязке? – подозрительно глядя на Алекса, спросил Шварц.
— Да, и в основательной!.. А что? – отрываясь от бутылки и с удивлением глядя на Шварца, сказал Алекс.
— Но ты же пьешь!?
— Ну и что?.. – еще сильней удивился Алекс.
Шварц махнул рукой.
Коньяк подействовал сразу. Внутренностям стало тепло, словно их окатили горячей водой.
— Не прошло и года... – сказал Шварц и глазами показал на появившуюся вдали группу людей в черном. Люди поспешно и неловко толкали перед собой катафалк: грубую тележку на резиновом ходу. На тележке покоился обшитый черной материей гроб.
Оркестра не было. Не было и сосен, на которые рассчитывал покойный и которые, по его мнению, должны были декорировать похороны в качестве естественного атрибута кладбищенского действа.
Все было до чрезвычайности скромно. Более того, я бы даже сказал, бедно. На мой взгляд, похороны походили на лавку старьевщика, причем как раз в тот момент, когда ее приходит описывать налоговый инспектор.
Группа людей с тележкой приближалась к нам с не похоронной скоростью. И уже через мгновение процессия (если так можно назвать – я пересчитал – одиннадцать с половиной человек, считая покойника за полноценную единицу, а худенькую, бледную девочку, прилепившуюся к матери, молодой женщине с мужским кадыком и глазами навыкате, за половинку) стояла в полном составе перед одной из ям.
— А где же наша смена, где молодежь, для которой писал Юрок? И где пресса, я вас спрашиваю? – возмущался Шварц. – Нам всем не мешало бы задуматься... Для кого мы стараемся, работаем, тратим лучшие годы жизни? Зачем мы трудимся в поте лица? Чтобы потом нас хоронили как собак?! Что вы молчите, черт бы вас побрал!
— Меня больше интересует, – говорю, – где его жена? И теща?..
— Жена?! – вытаращил глаза Алекс.
— Да, жена. Я не могу допустить даже мысли, что эта зобастая тетка с изумленными глазами и есть его бывшая жена... По его рассказам, это должна быть невиданная красавица, всегда окруженная свитой любовников.
— Ты безнадежен, Серж, – с состраданием констатировал Алекс. – Да Юрок никогда не был женат! Он же все придумывал, неужели ты не знал?!
(Фрагмент романа «Меловой крест»)
.