Ну?! Что ты уселась в углу?! Нос повесила. Смотри: он уже в подбородок упирается. И лицо твоё бородавками , как душа обидами, поросло. Вставай! Печь истопи. Заведи-ка гусли-самогуды. Да под музЫчку раскинь по дубовому столу скатерть-самобранку. Глядишь какой-никакой Жихарка к ужину забредет. Вот и ухват, одноного отстукивая чечётку, ждёт не дождётся своей работы: ему бы того Жихарку за бока ухватить да в печь...
А как тепло по горнице сумрачной растянется - ты уж не зевай, тесто заведи, пироги затей с опятами да с зелёной сочностью луковых перьев. Яблоко наливное пусти по блюдцу: покажет тебе диво-дивное, заморское, и кот-баюн замурлычет сказки новые, сладкие.
Глядишь, и ключ кованный от замка пудового отыщется. Откроешь со скрипом, со стоном замок, да с грохотом откинешь тяжелую крышку сундука старинного. Достанешь сарафан красный, золотом шитый, принарядишься. Волосы в косы приберешь. Кокошник водрузишь на макушку. Вот и радость тебе. Вот и счастье. О том и зеркальце ясновидящее сказывает, красоту твою отражая: "Василиса всех милее, всех румяней и белее..." Верь ему. Верь, старая. Верь, косматая и беззубая!
Как снарядишься - в лес пойдешь.
Ветви кокошник на бок собьют, станут за атласные ленты тянуть, в косы вплетенные. Но ты руками ветви от лица отведешь, не дашь глаза повыколоть.
Филин ухнет, сердце в пелену страха стягивая. Да тебе ли его бояться?! Тебе ли, кошмарная?!
Лапти стопчешь - босая по чаще ночной пробираться будешь, по пороше первой колючей, по траве в иглы застывшей.
Вьюга бросится в ноги, плестись станет, подножками останавливая, с тропинки сбивая. Да ты же клубочек достань, ниточку распустишь - он тебя и выведет к месту заветному. Иди!
Иди! Там, где лес кончается утёсом крутым, по ту сторону пропасти, в немоту свою сорвавшиеся камни вбирающей, там начинается мир людей , лунным светом в этот час освещенный. Там и окна Ивана-Царевича, вЕками ночи прикрытые. Тебе одним бы глазком посмотреть на Царевича, незаметно отвернуть занавесочку легкую. Да в сторону его дыхания песнь пропеть тихую, колыбельную. Прохрипеть, как умеешь, фальшиво, надломленно... А, может, и на мостик хлипкий соломенный вступить решишься, над пропастью нависший?.. Что?!
Нет тебе мостика?! Да... Запамятовала ты, старая. Позабыла, как сама лет семьсот тому назад спалила его пламенем своей ярости. Вот, головешки торчат вместо столбиков, и змеями на ветру извиваются лохмотья бечевы. Нет тебе пути в людскую деревню! Ни одной живой твари не перебраться через пропасть глубокую. Не видать тебе Ивана-Царевича! Не целовать его в губы алые. Хоть гляди в темноту, хоть глаза закрой: семьсот лет не видела и еще семьсот не увидишь! Лишь ветер донесет до снов его твой протяжный хрип ... Плачь теперь!
Плачь!
- Ба-ушка, кто это кричит в лесу? - мальчик в слезах на окно оглядывается, жмётся к нянюшке, тельцем прильнул, руками шею обвил, носиком тычется в подмышку - спрятаться хочет в ее теплых добрых руках.
- Да не бойся ты, глупенький, не бойся, маленький. Это ,Ванечка, ветер в трубе завывает. Студёный, зимний ветер...