Профессор и Бораннер (Проза, содержащая ненормативную лексику)

Есть некий Интернет-форум, на котором обсуждаются вопросы эмиграции в Канаду, жизнь в этой самой Канаде, и, естественно, сравнение с жизнью в России. Есть две группы, одна из которых считает, что в России не так уж и плохо, а вторая – что в России плохо всё. Всё абсолютно. Есть ожесточённые споры, в ходе которых вторые неизменно вспоминают Булгакова, приговаривая «Разруха в головах» и называя первых патриётами и Шариковыми, а первые же пытаются оперировать логикой, впрочем, абсолютно безрезультатно. Есть создание клонов, когда один из спорящих создаёт новые ники, естественно, поддерживающие его в споре. Есть подозрения в том, что некоторые ники – лишь клоны. Ничего нового, одним словом. Всё это на фоне происходящих в мире событий.

Так появились эти записки, вначале публиковавшиеся на описанном форуме, а сейчас сведённые в некое подобие повести.

Любое совпадение с реальными никнеймами случайно.

Использование некоторых персонажей романа «Собачье сердце» М.А.Булгакова – не случайно.

1.

Проф.Преображенский был очевидно чем-то раздражён. Погрузившись в угрюмое молчание, он вертел в руках пустую рюмку и даже не притронулся к горячим закускам. В такие минуты все окружающие старались передвигаться неслышно и разговаривать шёпотом, а то и вовсе предпочитали исчезнуть из дома. В комнате сгущались тучи, и даже доктор Бораннер как-то сжался за столом. Наконец проф.Преображенский прервал молчание.
- Скажите, Бораннер, а не кастрировать ли нам Шарикова?
- Зачем, профессор? – еле слышно откликнулся доктор.
- А чтобы не плодился более, - усмехнулся проф.Преображенский
Бораннер понял, что графином по голове он сегодня не получит, и расправил плечи.
- Профессор, так ведь его сначала поймать надо, да и зачем же прерывать опыт на столь интересном месте?
- Поймать – дело недолгое, стоит только мне позвонить по одному очень интересному телефону, и его сразу нам доставят в операционную, а вот насчет прерывания опыта… Видите ли, доктор Бораннер, самостоятельным он очень стал, мнение своё имеет, сплетничает, комменты всякие постит. Раздражать это меня как-то стало.
- Позвольте, профессор, но он просто становится нормальным человеком.
- Нормальным человеком, говорите? Нет, батенька, не для того мы его сделали, чтобы он нормальным человеком становился. Пусть слушает, что ему высокообразованные люди говорят, и молчит. А то давеча начал я глубокие рассуждения, так он прерывать меня стал, возражать, так и сбил с мысли, в конце концов. Если так дальше пойдет, он, пожалуй, КГ/АМ мне в записях рисовать начнёт, и в Бабруйск посылать.
- Уже, - обиженно поддакнул Бораннер, - не Вас, правда, а других, но уже постит всякие гадости.
- Вот-вот, я и говорю, гадости всякие постит. Разруха, она ведь в головах, не так ли, доктор? Вот третьего дня решил я поддержать в дебатах одного уважаемого доктора, так Шариков встрял, танкистом меня обозвал, и вообще… Омерзительнее всего, что плодится, и как плодится – с необычайной скоростью! Постит уже под добрым десятком ников, разными стилями пишет, мерзавец, патриотом себя мнит, представьте-таки!
- А, может, это разные люди, и не Шариковы вовсе, профессор?
- Да какие разные, оставьте, батенька. Я этих Шариковых чую за версту! Шариков ещё, может, кошку не учуял бы, а я Шарикова сразу определяю.
- Каким образом, профессор?
- По ключевым словам, доктор, по ключевым словам! Вы заметили, что Шариков постоянно позитивно оценивает настоящее?
- Он и прошлое позитивно оценивает, - заторопился Бораннер, - говорит, раньше не так плохо было, и сейчас, мол, не всё плохо. Я с ним как-то затеял очередной спор, так он ничего понимать не пожелал, всё аргументов требовал, и конкретики, а в конце, как обычно, браниться начал, и намекать на мои умственные способности…
- Да с Вашими способностями мне всё понятно, - раздосадованно перебил профессор, который не любил, когда его самого прерывали, - его способности, вот что противнее всего! Обрёл, он, видите ли, способность своё суждение иметь. Его послушать, так в России можно жить! А, значит, намекает на то, что в Канаде – нельзя. Но ведь всякому высокообразованному человеку ясно обратное, не правда ли, доктор?
- Вы сделали гениальный вывод, профессор, я сам до него додумался лишь несколько лет назад!
- Вот-вот, а этот стервец сомневается в гениальности моего вывода.
- Он и в моей гениальности сомневается, профессор!
- Ничего святого нет у Шарикова, Бораннер, ничего. Разрушил он со стаей своих товарищей всё, что можно, по сортирам рыщет, даже не задумывается, что оставит детям!
- Профессор, так если мы его кастрируем, откуда ж детям взяться?
- Вот и кастрируем, чтобы детей не было. Если детей не будет, то нечего и оставлять, вернее, некому! Ещё точнее, у нормальных людей дети останутся, а у Шарикова – нет.
- Правильно, профессор, - оживился Бораннер, - а нормальных людей мы с Вами определять будем. Всяких мосек и шавок, вроде Шарикова – под нож, а нормальные пусть себе плодятся! Эту идею, кстати, уже пробовали провести в жизнь немецкие исследователи.
- Вот-вот, достаньте мне, кстати, их работы, ознакомимся с тем, что уже сделано, заложим, так сказать, базис.
- Непременно, профессор, в кратчайшие сроки.
- Да, и привлеките к подготовительной работе добровольцев каких-нибудь, Серголда, например. Нравится он мне, тоже Шарикова на дух не переносит.
- Профессор, - с ужасом прошептал доктор Бораннер, - так ведь Серголд – это ВЫ!!
Проф.Преображенский подошёл к зеркалу и замер в молчании. Бораннер снова сжался за столом.

2.

Проф.Преображенский наконец повернулся в сторону Бораннера. Вид его удивительным образом изменился за эти несколько минут созерцания себя самого в зеркало. Глаза невидяще обшаривали комнату, и даже борода каким-то странным образом встопорщилась более обычного.
- Собаки, - свистящим громким шёпотом сказал профессор.
- Что собаки? - ещё страшась признать очевидное, прошептал Бораннер
- Собаки, - причмокивая губами, вновь произнес профессор, - много собак… они бегут… много… шерсть… их шерсть кудлата… собаки…
- Неужели напился незаметно? - с ужасом подумал Бораннер, - Ну почему я не заставил его закусывать? Почему?
- Собаки, - шелестел профессор, - они идут сюда… их когти цокают по мрамору, глаза их слезятся, слюна капает с кривых их клыков… стая… стая товарищей… стая товарищей собак… несёт помойкою от них, противный кислый запах,.. всё тлен… всё.
- Ничего себе накрыло, - думал Бораннер, - а ведь очищенную пил. Бодяжат большевики, бодяжат, это точно.
- Они пахнут, пахнут они, - профессор медленно сделал шаг в сторону Бораннера, - дерьмом несёт от них, у них глисты, глисты в заднице, от них дерьмом несёт… собаки бегут сюда…
- Настойчивая иллюзия запаха, - профессиональный мозг врача работал помимо самого Бораннера, оценивая, сравнивая, делая выводы, - один из симптомов опухоли мозга, ему не в первый раз чудится запах дерьма.
- Собаки - это швондеры, а швондеры – собаки, - профессор продолжал медленно брести в сторону Бораннера, тот старался незаметно отодвинутся, благо круглый стол располагал к этому, - они придут, нагадят на полу, и петь начнут… собачью песнь… вновь петь… опять… зачем?
- Профессор, - осторожно сказал Бораннер, - Вам бы прилечь.
- Сынок! – вскричал профессор, - Сынок! Ты здесь!
- Ф-фу, - расслабился Бораннер, - никакой опухоли, он всего-навсего опять стал Серголдом.
Тем временем профессор, воспользовавшись оплошностью ассистента, стремительно приблизился, нагнулся, и обнял его за плечи.
- Сынок, - бормотал он, - ты здесь, ты со мной.
- Папаша, - говорил торопливо Бораннер, увёртываясь от слюнявого рта, - Вам непременно следует прилечь, непременно. Хотите, позовём Зину, она Вам поможет.
- Не надо, не надо никого, послушай меня, - профессор блестел глазами и жарко дышал, - Послушай, никогда, никогда не читай, ничего, ни до обеда, ни после, а тем более – вместо. Ничего, кроме «Эммануэль». Так, Борменталь?
Бораннер осторожно огляделся. В комнате, кроме них двоих, никого больше не было. Но рисковать не стоило.
- Да, - изменив голос, ответил Бораннер, - читать не стоит.
- Вот, сынок, слышишь? – радостно вскричал профессор, - не зря тебя я ординатором записал. Ты Борменталя держись, он умный, не чета тебе.
Бораннер картинно закатил глаза, не забывая увёртываться от слюнявых поцелуев.
- Сынок, - продолжал профессор, - ты – представитель новой интеллигенции, я тебя для этого и завёл в своё время. Не забывай жарко отдаваться каждому клиенту, каждому, запомни!
- Всё, - сердце у Бораннера ухнуло вниз, - всё, он надрался капитально. Теперь – точно запой, и вся эта мутотень дня на три, как минимум. Опять больных самому принимать.
- И в промежутках между клиентами, - не останавливался Серголд, - читай «Эммануэль». У меня был сложный случай – девочка не знала, что такое секс. Я ей прописал читать «Эммануэль», и всё прошло… всё…, - голос его снова стал невнятным, - всё, кроме собак… собаки лижут всё… дерьмо… помойки… руки… лизали руки мне… и что-то ещё… что-то ещё… шарикарыч, лангет… шарикарыч, лангет… лангет… лангет…
Серголд или вновь уже профессор, отпустил Бораннера, медленно опустился на стул и уставился в пустую тарелку.
Ланг! Ланг! Ланг! – отрывисто стал выкрикивать он, - Ланг! Ланг!
Голос его до странности всё более становился похож на собачий лай. Бораннер тяжело вздохнул, взял со стола колокольчик, и позвонил.
- Зина, - усталым голосом произнёс он, - дайте профессору мяса. И побольше, Зина!

3.

Профессор медленно выплывал из вязкой, горячей темноты забытья. В голове бил паровой молот, в виски вкручивались свёрла, глаза со слипшимися веками словно выдавливало из глазниц, язык ворочался в сухом рту наждаком.
- Бо… Бо…, - прошептал он.
- Бо-бо головка? – раздался заботливый голос Зины, - Не удивительно. Сейчас будет легче, сейчас.
Тёплая рука приподняла голову профессора, в губы ему ткнулся ковш. Профессор жадно стал глотать рассол. Действительно полегчало. Зина осторожно положила его голову обратно на подушку, профессор лежал не шевелясь, пытаясь вспомнить происшедшее. В памяти крутились лишь какие-то обрывки. Спор с Бораннером из-за Шарикова, водка, улица, ресторан, водка, какая-то площадь, митинг, он на трибуне, что-то говорит, вокруг толпа, он клеймит власть, толпа недовольна, бородатые мужики, студенты. Вроде бы он назвал их в запале «быдлом», его стащили с трибуны. Один мерзавец предлагал воткнуть ему в задницу факел, другой, напротив, увещевал, просил не тратить дефицитные нынче спички, а ограничиться «ха-арошим поджопником». Профессор осторожно под одеялом ощупал себя сзади. Следы факела отсутствовали, а последствия поджопника ощущались в полной мере.
- Бо…Бораннер, - выдавил из себя профессор.
- Бораннер спит, - откликнулась Зина, - он и так вчера набегался, Вас искал. Даже в Лондон звонил, спрашивал, не в Гайд-парке ли Вы. Берёзу какую-то спрашивал, а откель в Лондоне берёзе взяться? И что ж Вы так напились? Ведь такой образованный человек, а пьёте иногда, как сапожник. Собак вчера по квартире искали, Бораннера обругали перед уходом, а он Вам правильно советовал прилечь. Видели бы Вы себя, когда он Вас на спине в квартиру втащил. Лицо в синяках, одежда порвана, дерьмом измазана, ну чистый беспризорник, но не профессор.
- Проснулся наш пламенный трибун? - раздался голос Бораннера.
- Проснулся, - откликнулась Зина, - рассольчику уже попил, вроде отпускать начало.
- Водочки ему полтинничек надо, икорки холодной и поспать до вечера.
- Не надо водочки, - преодолел рвотный спазм профессор.
- Вчера не надо было, - строго сказал Бораннер, - а сегодня – обязательно. Помогите, Зина.
В четыре руки профессора усадили на кровати. В голове опять закружилось, он попытался открыть глаза. Это удалось лишь на четверть – один глаз не открылся вовсе, второй – лишь наполовину.
- Н-да, - саркастически ухмыльнулся Бораннер, - да вы боец, профессор. Видели бы Вы гематому на Вашем левом глазу. И что Вы в драку-то полезли? Митинговать зачем начали? Между прочим, ЧК уже приехала. Хорошо, что суматоха началась, - я Вас переулком увёл, а там пролётку поймал сразу. Вы уж постите на форумах, так и продолжайте – всё спокойнее. Так, берёте рюмку в руку и залпом.
Перед профессором появилась запотевшая рюмка и маленькое канапе с чёрной икрой. Он покорно опрокинул в себя ледяную водку и дал впихнуть себе в рот закуску. Пока он прожёвывал, его уже укладывали, укрывали в четыре руки. Свет в комнате погас, все вышли. Профессор лежал в темноте, его окутывало мягкое тепло. Вдруг стал представляться ему Гайд-парк, весь в берёзах, он сам, меж людей, восторженно внимающих каждому его слову, и гуси, много гуляющих гусей. Он было начал удивляться, откуда гуси в парке, но сон окончательно накрыл его тёмной теплотой.

4.

Бораннер стоял перед огромной берёзой и смотрел на неё. Лёгкий ветер шелестел листьями и ерошил редеющие волосы. Было тепло, щебетали птицы, но внутри Бораннера ворочался холодный ком.
- Зачем эта берёза? – бормотал про себя Бораннер, - зачем я здесь? И что ж я в неё так втыкаю уже час с лишним?
- Очереди ждешь! – неожиданно гулким голосом откликнулась берёза. Бораннер подпрыгнул от удивления и испуга.
- Ка-какой очереди? – дрожащим голосом спросил он.
- Очереди на аудиенцию, - охотно ответила берёза.
- Зачем?
- Не твоя забота судить, зачем, - сварливо буркнула берёза, - подойдёт очередь – ответишь на вопросы.
- А какие вопросы? - Бораннер чувствовал, что потеет от страха.
- Те, которые зададут.
- Кто?
- Я.
- Так задавай.
- Очередь не подошла.
- А сколько ждать?
- Языкатый ты что-то. Смотри, лишу грантов.
При слове «гранты» Бораннер призадумался. Слово было вкусным на ощупь, и приятно перекатывалось в мозгу. Слово сулило привычную икорку, сёмужку, рюмочку очищенной перед обедом, да и прочие весьма славные вещи.
- Молчу, молчу, - почтительно ответил он.
- Вот и молчи, это лучшее, что ты умеешь делать, - продолжала склочничать берёза.
- Так я и молчу.
- Опять болтать начал?
- Молчу, молчу.
Томительно тянулись минуты. Бораннер не выдержал.
- Так долго ещё?
- Сколько надо, столько и будешь ждать.
- Сколько надо кому?
- Сколько надо, сам знаешь, кому.
- Какой-то, госпожа берёза, - подольстился Бораннер, - у нас с Вами странный разговор выходит. Я к Вам со всей душой, а Вы ко мне – как Шариков.
- Ты с кем меня сравнил? - страшным шёпотом спросила берёза.
- С Шариковым, - по инерции брякнул Бораннер, уже жалея о необдуманном ответе.
- За базар ответишь, сука, - в голосе берёзы послышались блатные интонации.
- Виноват, госпожа берёза, прошу простить, с усталости это. Научная работа, знаете ли, а вчера профессор опять отчебучил, напился, буянил, подрался…
- Кто подрался, профессор? – изумлённо спросила берёза.
- Ну, не совсем подрался, скорее его побили, но за убеждения побили, он против власти, а эти а-клонированные …
- Кто? – вконец охреневшим голосом переспросила берёза.
- А-клонированные, - запинаясь, повторил Бораннер, - это, госпожа берёза, профессор их так называет. Они сильно ему мешают, они все Шариковы на самом деле, только клонированные, их там с десяток, все постят, КГ/АМ пишут в комментах, говорят, что в России жить можно…
- А что, нельзя? - заинтересованно перебила берёза.
- Никак нельзя, - заторопился Бораннер, - в России всё-всё плохо, ЧК у власти, свобода слова задавлена, честных предпринимателей душат, выбоины на дорогах, все ходят в чёрном, и совершенно нечего надеть…
- Так, последний тезис ты женскому движению оставь, а остальное мне нравится, ты это, дружок, запиши, да распространи-ка по Интернету. А грант на последнюю модель компа и оптоволокно я вам с профессором выделю.
- А на агитацию? – заволновался Бораннер.
- Какую агитацию? – вновь удивилась берёза.
- Агитацию за то, чтобы уезжать из России.
- Агитацию ты по зову сердца вести должен! – рявкнула берёза, - Забыл решения III съезда партии?!

Бораннер подскочил в кровати. Блуждающими глазами обшарил комнату. Вытер пот со лба, попил воды, встал, зачем-то раздвинул шторы, посмотрел на улицу, прислушался к мерному сопению профессора за стенкой, прошёлся из угла в угол, лёг в промокшую от пота постель, и натянул одеяло на ухо. «Приснится же такая херня» - думал он, засыпая.

5.

Влево! Влево, профессор! - Бораннер пританцовывал на месте, стоя за спиной у профессора. Тот горящим глазом впился в монитор, на котором мелькали мрачные лабиринты. Из-за угла выскочил монстр, профессор щелкнул клавишей, в динамиках загрохотала пулемётная очередь, монстр задёргался и упал.
- У Вас патроны кончились, - подсказал Бораннер.
- Вижу, - не отрываясь от экрана, процедил профессор.
- Рокет ланчер берите, профессор, он круче!
Профессор нажал на клавишу, меняя оружие и нос к носу столкнулся с очередным чудищем. Щелкнула мышка, комнату наполнил грохот, экран залило багровым, всё замерло, наступила тишина. Профессор медленно повернулся к Бораннеру.
- Сами виноваты, назад надо было сразу, - промямлил Бораннер, нарочито внимательно разглядывая что-то в углу, - Ну, теперь моя очередь.
- К Вам пришли, профессор, - сказала вошедшая в комнату Зина. Её уши были заткнуты ватными комочками.
- Кто? – удивился профессор, - Я никого не принимаю, у нас с ассистентом по плану научная работа.
- ЧК пришла, - ответила Зина, пропуская в комнату крепкого мужчину в кожанке с маузером в деревянной кобуре.
- Так, оружие на стол! – скомандовал мужчина.
- Какое оружие, батенька, - вальяжно откинулся в кресле профессор, - в этом доме ничего опаснее моего скальпеля отродясь не было.
- Не надо врать! – прогремел мужчина, - Соседи сообщили, что в этой квартире слышны выстрелы.
- Ах, выстрелы, - заулыбался Бораннер, - я сейчас Вам покажу, я сейчас всё объясню.
Он склонился к клавиатуре, пощёлкал клавишами и жестом подозвал мужчину поближе.
Вот, смотрите, - Бораннер нажал на клавишу, в комнате загрохотали выстрелы, - ещё ракетой можно… вот так… и ещё тут БФГ есть, но мы с профессором его ещё не нашли.
- Байкалфинансгруп? – вглядываясь в экран, уточнил мужчина.
- Нет-нет, что Вы, - затряс ладошками в воздухе Бораннер, - БФГ – это оружие такое, самое мощное.
- Так, понятно, Дума здесь, значит, - усмехнулся мужчина, - вы когда DOOMаете, громкость поменьше хоть делайте.
- У нас наушники есть, - подал голос профессор.
- Вот и используйте их, - повернулся к нему мужчина, - кстати, что у Вас с глазом?
- Поскользнулся, ударился о косяк, - быстро ответил профессор.
- А ухом тоже о косяк?
- А ухом – о тумбочку.
- Понятно, совершенно самостоятельно споткнулись и упали три раза подряд, - язвительно сказал мужчина, - А шишка на лбу, надо понимать, от швабры, на которую Вы наступили?
- В квартире было темно, - пришёл на помощь профессору Бораннер.
- Да уж, в темноте, да на пьяную голову упасть очень легко.
- Мы вообще не пьём! – хором ответили профессор с Бораннером.
- Я верю, - мужчина, ухмыляясь, поддел носком начищенного до зеркального блеска сапога пустую полуторалитровую пластиковую бутыль из-под пива и лёгким толчком отправил её в угол, где уже стояли три таких же, - Ладно, мне всё понятно, играйте на здоровье, сигнал был ложным. Но я за вами буду присматривать. Кстати, профессор, как Ваша задница, ещё болит?
Мужчина захохотал и вышел. Хлопнула входная дверь.
- Откуда он знает про поджопник? – думал профессор, наливая дрожащими руками пиво в свой стакан.
- Профессор, он тут …оставил, - Зина протягивала профессору листок бумаги.
На листке был написан номер телефона, а под ним – загадочное слово.
- ЧКрыч, - вслух прочёл профессор, - Что бы это могло значить, коллега?
Бораннер его уже не слышал. Нацепив огромные наушники, он увлечённо водил мышкой, не отводя глаз от экрана.

6.

- Осторожно, Зина! – профессор недовольно моргал.
- Потерпите, профессор, чуть-чуть осталось, - Зина лёгкими взмахами заканчивала гримировать жёлто-зелёные следы под левым глазом профессора. – Ну, вот и всё, как молодой стали.
- Я попросил бы не намекать на возраст, - сварливо буркнул профессор, придирчиво разглядывая себя в зеркало.
- Что уж тут намекать, - выходя, прошептала себе под нос Зина, - и так всё видно.
- Бораннер, кто записался на приём сегодня? – крикнул профессор.
- Вот список, всего шесть человек.
- Так, помню, этого – тоже, Иванченко-Кобылихин, Иванченко-Кобылихин, а, вспомнил, - бормотал профессор, - мадам, не прошло и полгода,.. так, снова этот импотент,.. а эт-то что такое? Бораннер, что это такое?!
На аккуратно разграфленном листе в шестой строчке корявым почерком было написано «Ф дисятке и ниипет», а внизу, рукой Бораннера, - «Шарикофф сцуконах малалетний далбайоп».
Бораннер, отвернувшись, застенчиво ковырял оконную раму. Профессор решительно взял перо, обмакнул в чернильницу и аккуратно вывел на восьмой строке: «Не сметь срать в комментах». Потом подумал и добавил жирный восклицательный знак.

7.

- Профессор, профессор! – Зина с вытаращенными глазами вбежала в комнату, - Он пришёл!
- Кто пришёл? – спросил лениво профессор, не отрываясь от разглядывания картинок в «Penthouse».
- Шариков!
Профессор выронил из рук журнальчик, вскочил, зачем-то протёр очки, и пошёл в прихожую. Там действительно стоял Шариков, а с ним – два молодых человека, - оба в золотых цепях, перстнях, и при фиксах. Один был высок, могуч, и с перебитыми ушами, которые смотрелись ужасно на бритой голове. Второй – обычный, но слишком нервный, перебирал в руках чётки, и блуждал глазами.
- Что, папашка, не ждал? – гнусно ухмыляясь, спросил Шариков.
- Какой я Вам папашка, - начал было профессор, но осёкся под тупым взглядом того, кто был повыше.
- Ничо, ништяк, - заржал Шариков, - я ж к тебе записался на приём. Слы, козёл,  - перешёл на серьёзный тон он, - ты чо там базарил насчёт кастрировать, ты чо там гнал насчёт ло… лоба… лоботомии?
- Э-э-э, - заблеял профессор, - это было образно, так сказать…
- Чо за байда?
- Так сказать, это были научные термины.
- А-а-а, наука, это я понимаю. Слы, братва, этот лепила мне помог в своё время, этой самой наукой, в натуре, мне помог.
Братва обозначила смех. Нервный даже затрясся, но при этом всё время глядел на профессора дикими глазами.
- Вы, Шариков, так сказать, удачный пример торжества разума над сарсапариллой, - тоже хохотнул профессор.
- Чо ты сказал? – Шариков растопырил пальцы и пошёл на профессора.
- Это тоже термин такой научный, - торопливо заговорил профессор, - А Вы, наверное, на осмотр пришли?
- Ну да, - удивился Шариков, - по телевизору всегда говорят к зубному раз в год ходить.
- Проходите в кабинет, - поворачиваясь и закатывая глаза, сказал профессор, - а друзья Ваши пусть здесь подождут.
- Короче, братва, - повернулся Шариков, - если я через час не выйду, валить всех, и девку тоже.
Братва насупилась и пошарила подмышкой. Профессор быстро прошёл в гостиную и поманил Бораннера.
- Коллега, где телефон этого серьёзного мужчины, что к нам пару недель назад приходил?
- ЧКрыча, что ли?
- Может, его, не помню точно, где-где?
- Сейчас-сейчас, - суетился Бораннер, - вот, профессор!
Профессор взял в руку листок и стал дрожащими руками набирать номер. С третьего раза, наконец, получилось.
- ЧК слушает, - грозно громыхнуло в трубке.
- Мне бы товарища ЧКрыча, - подобострастно мурлыкнул профессор.
- Я слушаю.
- Это профессор…
- А, знатный думер! – перебил ЧКрыч, - Узнал, узнал. Проблемы?
- Товарищ ЧКрыч, тут к нам хулиганы пришли.
- Какие хулиганы?
- Шариков со-товарищи. Маскируются под медосмотр.
- А мы-то тут причём? – искренне удивился ЧКрыч.
- Ну… так… вмешаться бы.
- А уже что-то произошло?
- Ещё нет, но, возможно, при определённых обстоятельствах, может.
- Так вот, когда произойдёт, или если будет что-то определённое, тогда и звоните. И вообще, профессор, Вы его породили, Вам и разбираться. Мы в семейные дела особо не лезем.
- Но… - попытался перебить профессор, - Как на…?
Он задумчиво смотрел на телефонную трубку, издававшую короткие гудки.

8.

- И не забывайте регулярно принимать витамины, - сказал профессор, выходя с Шариковым в прихожую.
- Не боись, я витамины уважаю, - осклабился Шариков, - особенно «Це». Бабце, винце, сальце.
Братва дружно заржала.
- Слы, папашка, - повернулся к профессору Шариков, - ты чо-то гнал насчет того, что телефончик этого пейсателя имеешь, который про нас строчит.
- Так он уже давно умер, голубчик.
- Не лепи горбатого, я про того мудилу, что в форуме. Давай-давай, мне с ним конкретную тему перетереть надо.
Профессор со вздохом вынул из нагрудного кармана визитку и протянул Шарикову. Тот извлёк сотовый, потыкал в кнопки пальцем, глядя в визитку, и отошёл в сторону, поднося телефон к уху. Братва тут же его окружила. Как ни старался профессор, но ему удалось услышать из всего сказанного Шариковым только несколько непонятных обрывков фраз: «лавэ зашлю», «не быкуй!», «реальная уважуха будет», «ну, хоть так» и «этот клоун».
Полиграф Полиграфович медленно повернулся к профессору и стряхнул пылинку с лацкана дорогого итальянского кашемирового пальто. Весь вид его служил воплощением уверенности серьёзного человека, многого добившегося в жизни. В уголках мудрых глаз Полиграфа Полиграфовича мелкой сеткой теснились морщины – следы долгих раздумий о смысле жизни. Он добрым взглядом оглядел стоящего перед ним профессора, – гаденького скрюченного старикашку с торчащим из вонючего рта единственным жёлтым зубом, перевёл построжавший вмиг взор на Бораннера, пританцовывавшего в ярко-оранжевом клоунском парике, гримасничающего и насвистывающего детскую песенку, подмигнул Зине, глядящей на него влюблённым взглядом. Полиграф Полиграфович знал, что Зина была отчаянно в него влюблена с первой их встречи, но в его сердце не находилось отклика на все порывы этой серой мышки, блекнущей перед первыми красавицами, падавшими к его ногам.
- Что ж, профессор, - сочным баритоном произнёс Полиграф Полиграфович, - благодарю Вас за работу.
- Не за что, голубчик, - прошамкал, кланяясь, профессор, - приходите ещё, не забудьте про витамины.
- Хорошо танцуешь, сынок, - похлопал по плечу Бораннера Полиграф Полиграфович, - могу составить тебе протекцию, будешь веселить людей в моём ночном клубе.
Бораннер радостно захихикал и выкинул особо забористое коленце.
- А ты сегодня шарман, Зиночка, - Полиграф Полиграфович погладил своей холёной рукой с дорогим маникюром Зиночку по щеке, - я часто вспоминаю о тебе.
Зиночка, не отводя счастливых глаз, быстро потёрлась щекой о его руку.
- Что ж, друзья, дела не оставляют нам много времени на общение. Жаль, но такова жизнь, - красивый голос Полиграфа Полиграфовича, казалось, заполнил всю квартиру, - Если у вас будут какие-либо сложности, не стесняйтесь обратиться ко мне, помогу, чем смогу, а возможности мои весьма велики.
Все трое благодарно закивали.
- Если меня не будет на месте, то можете переговорить с моими друзьями – Михаилом и Георгием, - сделал величественный жест в сторону Полиграф Полиграфович.
Могучий Михаил, чемпион страны по вольной борьбе, стесняющийся свой силы, и оттого исключительно добрый с людьми, кроме, разве что, нескольких презренных барыг, слегка наклонил голову. Он всегда двигался осторожно, помня про свои габариты, и даже «Хаммер» себе купил только из-за просторного салона.
Георгий, консультировавший несколько коммерческих фирм на предмет правильного распределения финансовых потоков, быстро кивнул. Он постоянно был погружен в раздумья, в мозгу его прокручивались всё новые, и новые схемы оптимизации налогообложения, и оттого он занимал руки свои чётками, а мысли стимулировал кокаином, - не для удовольствия, а лишь для пользы общего дела.
- Пойдёмте, братья, - сказал Полиграф Полиграфович, - Всего вам доброго, друзья.
Профессор кинулся было поцеловать руку, но не успел, троица уже вышла из квартиры. Замок щёлкнул.
- Папашка, папашка, идите сюда! – крикнул из комнаты Бораннер. Он пританцовывал перед компьютером, вглядываясь в монитор, - Смотрите, смотрите, Полиграф Полиграфович ошиблись, они слишком рано ушли! Последний заказанный ими абзац остался. Можно, я сейчас в нём напишу «Автор выпил яду, убил себя сам»? И тогда всё, конец этому писаке!
Профессор подбежал к монитору, посмотрел в него и медленно поднял голову. Бораннер, глядя на него, ощупал волосы, потом вцепился в них, и стал, подвывая, раскачиваться из стороны в сторону.
- Я Вам коллега, учебник русского языка подарю, чтобы знали, когда абзацы заканчиваются, - яростно прошипел профессор и вышел, - Хорошо хоть зубы все вернул, сволочь!
В соседней комнате всхлипывающая Зина сидела на корточках перед открытой дверцей печки и чиркала постоянно ломающимися спичками.
- Я не хочу никогда больше любить Шарикова, не хочу, - повторяла она. Наконец спичка зажглась. Визитку медленно охватывало пламя.

9.

- Зина, подавайте обед! – крикнул профессор из прихожей, снимая пальто.
Никто не откликнулся, но из комнаты доносилось хихиканье. Профессор вошёл в комнату и остолбенел. За столом напротив друг друга сидели Зина и Бораннер, и непрерывно хихикали, показывая пальцами друг на друга. Между ними стояло пакетов шесть молока, ещё четыре, очевидно пустые, валялись на полу.
- Что происходит? – недоумённо спросил профессор.
- Папашка пришёл!!! – завопил Бораннер, повернувшись к профессору, и радостно заржал. Зина, всхлипывая от смеха, упала на стол.
- Да что это такое с вами? – возмутился профессор.
- Мо..мо..мо..локо пьём, - еле выдавил Бораннер, сгибаясь пополам
- Молоко, с Урала, - подтвердила Зина, и снова захихикала.
- Нет, это чёрт знает, что такое, - потряс головой профессор, взял в руку молочный пакет, внимательно его рассмотрел, пожал плечами, налил себе стакан и жадно выпил.
Через полчаса хихикающих стало уже трое. Профессор хлопал Бораннера по плечу, смеялся, грозил Зине шутливо пальцем и всё время пытался что-то сказать. Наконец, его усилия увенчались успехом.
- А Шариков-то в кашемировом пальто, ну чисто корова под седлом!
Зина на секунду посерьёзнела, потом махнула рукой и снова прыснула: И этот-то, этот, специалист по финансовым потокам!
Все трое от души хохотали.
- Зина, налейте-ка ещё молочка, - попросил профессор.
В дверь позвонили. Зина, улыбаясь и вытирая слёзы, вышла в прихожую.
- Сосед снизу пришёл, - сказала она, вернувшись через минуту, - прикольный такой.
- Что ему надо? – хохотнул профессор.
- Спрашивает, что за шум, а сам одним глазом старается в комнату заглянуть. В гости напрашивается, в общем. Прогнать?
- Нет, отчего же, - затрясся от смеха профессор, - зовите к столу, и достаньте ещё один стакан.
- И солёных огурцов, - добавил Бораннер.
Вошедший в комнату сосед с недоумением смотрел на трёх человек, бившихся в пароксизмах хохота.

10.

- Таким образом, представленная уважаемым слушателям моя модель активного мембранного транспорта может использоваться для дальнейшего изучения генеза раковых клеток, - закончил докладчик.
В зале раздались аплодисменты.
- Есть ли вопросы? – обратился он к залу. Профессор, сидевший на первом ряду, поднял руку.
- У меня вопрос следующего рода, - хорошо поставленным голосом начал он, - рассматривалось ли в рамках эксперимента влияние нарушений мембранного транспорта на формирование мозговых клеток, характерных для мозга так называемых патриотов?
- Э-э-э, - ошеломлённо протянул выступавший, - простите, о чём Вы?
- Не следует отвечать вопросом на вопрос! – повысил голос профессор, - Научитесь уважать собеседника!
- Да я собственно…
- Так и запишем, - Вам нечего сказать! Вы жонглируете словами, ловко, надо признать, жонглируете, для того, чтобы умолчать о главном! – профессор повернулся к залу, - Подобные ему разрушили страну, нахапали всё, до чего дотягивались их жадные ручонки, задавили на корню свободу мысли, свободу слова, свободу жизни!
- Простите, но я…
- Не прощу! – помахал в воздухе пальцем профессор, - Не прощу, слышите! Подобные Вам готовы задушить своих ближних, отобрать последнее, запретить думать, говорить, дышать! Вы ни на секунду не задумываетесь о последствиях, ни на мгновение не думаете о будущем! Сейчас, для себя, побольше, а потом – хоть потоп! Вы готовы согласиться с любой дичью, если она исходит от власть предержащих! Вы согласны лизать им зады, вы готовы им аплодировать так же, как аплодировали только что! Вы примете любых, подчёркиваю, любых шарикошвондеров, и будете благодарить их за то, что они дают вам единственное право – право быть ограбленным и униженным!
- Но какое это имеет отношение к моему докладу?! – закричал выступавший.
- Не хамите! – резко оборвал его профессор, - Подобные Вам всегда начинают хамить за отсутствием аргументов! Я удивлён тем, что ещё никто из зала не начал хамить в унисон с Вами!
- Профессор, но Ваше выступление действительно более годится для митинга, чем для данного научного собрания, - раздался голос с задних рядов.
- Вот! Видите! – показал рукой на задний ряд профессор, - Ждать пришлось недолго. Стая прихвостней вышла на охоту! А по существу, по существу Вам есть что возразить?
- Но Вы сами говорите не по существу доклада, - раздались голоса из зала.
- Не смейте затыкать мне рот! Не смейте, слышите! Вы смешны в своих потугах оправдать, вы отвратительны в своих потугах угодить! Вы можете пересажать всех, но кому станет от этого лучше, спрашиваю я вас?
- Позвольте, - уловил момент вставить слово докладчик, - никто ведь никого не предлагал сажать, мы рассматривали проблемы на клеточном уровне.
- Абсолютно точно! Ваш уровень – одноклеточный! Ваш разум не поднимается выше разума амёбы! Вы присвоили себе право говорить от имени страны, не спрашивая других, делегировали ли они вам это право!
- Простите, доктор, - мужчина с седой эспаньолкой нагнулся к Бораннеру, - что происходит?
- Профессор борется против власти, - гордо ответил Бораннер.
- Но эта его борьба совершенно не связана с темой, рассматриваемой на данном заседании.
- А Вы что, тоже из а-клонированных? - прищурившись, спросил Бораннер.
Мужчина с эспаньолкой отшатнулся. Голос профессора гремел в зале. Сидевшие на задних рядах стали незаметно уходить.

11.

- Нет, Бораннер, результаты впечатляющие, - радостно потирал руки профессор, - целых три человека выразили свою солидарность с моими тезисами.
- Да, профессор, это прекрасно, - льстиво сказал Бораннер, - на то, что к концу Вашей речи в зале более никого не осталось, можно не обращать внимания.
- Наплюйте на этих а-клонированных, коллега, наплюйте, не они являются цветом нации. Но как я его! Как я его!
- Да уж, Вы просто разбили его в пух и прах!
- Как он мямлил, как напрасно взывал к своим прихвостням в зале, как жалко он потел! Вы видели, как он своими потными дрожащими ручонками перебирал листы бумаги? Видели? Можно констатировать, что даже один человек способен сделать многое, если он целеустремлён и бесстрашен!
- Да, профессор, Вашему бесстрашию можно только позавидовать, - начал Бораннер.
- Профессор, Вам письмо, - прервала его Зина.
- Что пишут? – профессор разрезал конверт, - Нет, Вы посмотрите, коллега, эти трусы и прихлебатели исключили меня из научного общества!
- Нельзя так это оставлять профессор, - возмутился Бораннер, - необходимо составить петицию в Вашу поддержку. Я подпишусь, и те трое, уверен, тоже, и другие честные люди найдутся. Нельзя отдавать а-клонированным поле битвы без боя.
- Это Вы правильно сказали, коллега, без боя мы не сдадимся! Записывайте!
Профессор несколько раз прошёлся из угла в угол, заложив руки за спину.
- Друзья! Гнойник прорвался! Начался процесс очищения! То, что долгое время скрывалось внутри, пряталось от взора, причиняя страдания всем здравомыслящим людям, вышло на поверхность. Вчерашнее заседание научного общества, как лакмусовая бумага, показало неоднородность наших рядов, расслоение нашего общества на честных, чистых и принципиальных людей, с одной стороны, и бессовестных прихвостней шарикошвондеров, - с другой. Вы успеваете записывать, коллега?
- Да, профессор, не беспокойтесь, - сделал успокаивающий жест Бораннер.
- Так, «и бессовестных прихвостней шарикошвондеров, - с другой». Подобно изливающемуся гною, последние покинули зал заседаний, обнажив тем самым свою гнусную сущность. Остались лишь здоровые клетки, здравомыслящие учёные, болеющие душой за свою многострадальную страну. Мы, инициативная группа честных учёных, объявляем о создании движения «Союз скальпеля и клизмы». Вырежем злокачественные опухоли! Вымоем всё накопившееся дерьмо! Очистим наш общий организм от паразитов! Солнце свободы восходит, и под его жаркими лучами дерьмо подсохнет и перестанет вонять!
- Профессор, - подозрительно спросил Бораннер, - Вы опять чувствуете запах дерьма?
- Не отвлекайтесь, коллега. Далее: Всем а-клонированным – кастрацию и лоботомию, лоботомию и кастрацию! Только так, недрогнувшей рукой, мы сможем отделить нормальных людей от шариковых! Только массовая лоботомия спасёт страну! Только массовая кастрация остановит размножение шариковых! Время дебатов прошло, наступило время действий! Наша первая акция – письмо протеста против исключения непримиримого борца, пламенного трибуна, совести нации из научного общества! Мы требуем вернуть профессору статус члена научного общества! Поставь свою подпись под этим письмом, вливайся в ряды борцов, не оставайся в стороне!
- Потрясающе, профессор, - прошептал Бораннер, - особенно про совесть нации. Я бы не смог так.
- Что ж, голубчик, распечатайте это письмо. Первая подпись – Ваша, по праву, - профессор дружески похлопал Бораннера по плечу, - потом соберём подписи остальных. Предлагаю отметить создание нашего союза. Зина, подавайте обед, и не забудьте водочку!

12.

- Итак, кллега, - профессор был уже изрядно пьян, - нашему союзу нужен символ. Так скзать, герб. Вашши предложення?
- Професср, я предлагаю сразу опредлица. Сначала клизма, - Бораннер пьяно захихикал, - Что будет нашим симолом в этой части? Обычная груша, шприц Жане или кружка Эсмарха?
- Пзвольте, а скальпль? Какой скльпель мы выберем для герба?
- Бльшой и острый.
Собеседники дружно посмеялись над острой и удачной шуткой.
- Ннно так клизма, что будем рисвать?
- Двайте, кллега, грушу.
- Начнуца асс… асс…асциации. Висит груша и тэк дале.
- Тада двайте Смарха, Эсмрха двайте.
- Склпель, пререзающий шлнг?
- Не, склпель устрмлен верх, вртикално, Эсмрх рспложн так: внзу кружка, а шлнг обвивает склпель до верха, и накнечником устрмлен сврху вниз в стрие склпеля. Очн мецински, медцински очен.
- Кллега, блестящая идеа, двайте за это выпьем
Коллеги опрокинули ещё по стопке. Бораннер тщательно прицелился двумя вилками в два гриба на двух тарелках, и промахнулся. Профессор, напротив, ловко ухватил четырьмя руками два огурца, и захрустел ими.
- Кстати, кллега, а пчему Вы не оприруете горячими закускми?
- Они остыли, прфессор.
- Тгда оприруйте хлодными
- Они скльзкие.
- За то, чтбы от нас никто, никто из Шариквых не ускльзнул!
Коллеги накатили ещё. Бораннер поймал гриб, профессор уронил тарелку с холодной телятиной. Вечер обещал быть приятным и творческим.

13.

- Бораннер, Бораннер!! – кричал профессор.
- Что случилось? – Бораннер влетел в комнату, ожидая увидеть в ней либо снежного человека, либо динозавра.
- Вы полюбуйтесь, полюбуйтесь! – профессор потрясал в воздухе листом бумаги, - Эти прихвостни вернули мне статус члена научного общества!
- Отлично, профессор, - воскликнул Бораннер, - наша петиция возымела действие!
- Мы её ещё не передавали, - саркастически сказал профессор, - на ней вообще только Ваша подпись, и моя, как Серголда. Они приняли решение, видите ли, на основании обращения группы учёных.
- Значит, наши ряды множатся, - обрадовался Бораннер.
- Если бы так. Вы почитайте, что они пишут, - профессор почти ткнул в Бораннера листком.
Бораннер заметался взглядом по строчкам, зачитывая отдельные фразы вслух: «Мы, группа учёных… протестуем против исключения… такого клоуна ещё поискать… жизнь стала веселее… специальные заседания, посвящённые его выступлениям… свободное посещение… 78 подписей…»
- Профессор, что это такое?
- Это означает, что меня восстановили в членах научного общества по просьбе а-клонированных, а не по нашему требованию.
- Тогда Вы в знак протеста покиньте это общество.
- Но мы же боролись за то, чтобы восстановили!
- Тогда мы достигли результата.
- Но результат достигнут не благодаря нашим усилиям, а на основании просьбы оппонентов.
- Тогда Вам следует покинуть это общество.
- Но мы боролись за восстановление!
- И результат достигнут!
- Но каким путём, какими средствами?
- Профессор, - произнёс полностью отупевший Бораннер, - что Вы хотите сделать?
- Записывайте, - профессор опять заложил руки за спину и прошёлся традиционно два раза из угла в угол, - Мы, группа честных учёных, обращаемся к вам с тревогой в сердце. Излившийся из зала заседаний гной явил своё лицо. Вместо благородного лица учёного, посвятившего свою жизнь науке, мы увидели мурло мещанина. И этот мещанин стал вершить свой суд, мещанский суд, неправедный суд. Без каких-либо доказательств, на основании сомнительных данных о якобы имевшем место выступлении на заседании, из членов научного общества был исключён пламенный трибун и совесть нации. Невозможно передать словами тот ущерб, который был причинён отечественной науке этим решением. И в то время, когда светило нашей науки, вместе со своими сподвижниками, готовило акцию протеста против засилья шарикошвондеров, их прихвостни вновь показали мещанское мурло, восстановив, из страха перед последствиями, непримиримого борца в членах научного общества. Мы протестуем против того, чтобы подобные решения принимались кулуарно, и отменялись на основании очевидно сфабрикованного письма, за которое должно быть стыдно подписавшим его. Мы продолжаем борьбу против а-клонированных, за легализацию лоботомии и кастрации! Вливайтесь в наши ряды! Союз скальпеля и клизмы.
- Что после «легализацию лоботомии и кастрации»? – переспросил Бораннер.
- Вливайтесь в наши ряды! Союз скальпеля и клизмы, - недовольно буркнул профессор.
- Записал.
- Так, распечатайте, подписывайте, потом подпишу я, как Серголд, и найдите тех троих героев. Сейчас нам каждый голос важен. Кстати, Бораннер, а не создать ли нам свой сайт, на котором мы будем выкладывать материалы о ходе нашей борьбы?
- Так этот писака и так всё выкладывает.
- Он – на форуме, а мы создадим интернет-представительство.
- Я подумаю об этом, профессор, - почтительно сказал Бораннер, вставая.
- Да, Бораннер, - профессор поманил его рукой, - прекращайте пить по вечерам, от вас перегаром несёт.
Бораннер обиженно смотрел на профессора.

14.

- Здравствуйте, профессор, - ЧКрыч, как обычно широко улыбался, - До какого уровня дошли?
- Здравствуйте, товарищ ЧКрыч, - улыбнулся в ответ профессор, - Мы, собственно, почти в игрушки не играем, научная работа, знаете ли, отнимает всё время.
- Так, насколько мне известно, отечественная наука понесла невосполнимую потерю после Вашего исключения. Сейчас-то, после того, как Вас опять сделали членом, удастся ли восполнить эту потерю? – ехидно спросил ЧКрыч, - Или без лоботомии и кастрации никак?
- Даже не понимаю, о чём Вы, - профессор сделал удивленное лицо.
- Да бросьте, - ЧКрыч достал из кармана листок и протянул его профессору, - Ваш ассистент дал подписать. Я, правда ничего не подписываю, пока не разберусь детально, поэтому зашёл к Вам за пояснениями. В каком смысле «лоботомия»? И кого массово кастрировать собираетесь?
- Шариковых, - тихо ответил профессор.
- Я, например, одного только Шарикова знаю, откуда ещё взялись?
- Ну-у-у, это образно, в общем-то, - начал профессор
- Профессор, Ваши научные сентенции мне не слишком интересны, - прервал его ЧКрыч, - мне интересно лишь, не собирается ли этот Ваш «Союз анально-вагинальных свеч» насильственно лишить кого-либо какой-либо части тела?
- Мы вообще-то против насилия, - забегал глазами профессор, - мы за справедливость.
- О! Это я понимаю, - широко улыбнулся ЧКрыч, - я тоже за справедливость. Украл – в тюрьму, честный – почёт тебе и уважение.
- Да, в тюрьму вы умеете, - вскинул бородку профессор.
- Бросьте, профессор, эту Вашу фронду. Да, мы «в тюрьму умеем», а Вы, например, умеете оперировать. Вы, так сказать, операционный работник, а я – оперативный, - хохотнул над своей шуткой ЧКрыч.
- Между нами – большая разница, - гордо сказал профессор.
- Эт точно, - согласился ЧКрыч, - Вы вот профессор, а я нет. Если у меня, скажем, что заболит, я к врачу пойду, может, и к Вам, а у Вас как «Шариков сотоварищи» объявятся, так Вы опять мне названивать будете.
Профессор гордо молчал.
- Ладно, - положил листок с петицией ЧКрыч, - не буду я подписывать эту филькину грамоту, боритесь сами с Вашими проблемами, но учтите – за насильственные действия ответите по всей строгости.
Сапоги громыхнули по полу, щёлкнули стальные подковки, хлопнула дверь, листок на столе шелохнуло сквозняком, ЧКрыч ушёл.
- Бораннер! – взвыл профессор, - Бораннер!
- Что сказал Вам этот сатрап? – Бораннер вбежал в дверь.
- Бораннер, за каким ятем Вы дали ему нашу петицию на подпись?
- Профессор, я подумал, что авторитет товарища ЧКрыча добавит веса нашему обращению, мы сможем сказать, что с нами не только учёные, но и представители силовых структур. Кроме того, у нас сейчас всего пять подписей, а с ЧКрычем было бы шесть… Профессор, что, Вам уже завтра с вещами?..
- Идите к чёрту с Вашими шутками!
- Профессор, я просто беспокоюсь за Вас!
- Никуда и ничего, никаких вещей, никто меня не арестовывал. Предупредили об ответственности за совершение насильственных действий.
- Ну, так ночью приедут, и тю-тю.
- Вы думаете, это возможно?
- Ничего нельзя гарантировать, - тихо сказал Бораннер, - тайна нашего «Союза» раскрыта, ЧК висит на хвосте, внедрили агента в наши ряды…
- Стоп! – профессор вскочил на ноги, - Записывайте, коллега!
- А из угла в угол разве не будете ходить?
- Буду, записывайте.
- Минуточку, профессор, уже готов.
- Друзья, соратники, коллеги! Мы вновь обращаемся к вам за поддержкой. Сегодня мы увидели злобный оскал ЧК. Эти волки, притворяющиеся агнцами, вновь обнажили свою сущность. Сегодня вечером в квартиру пламенного трибуна и совести нации ворвались чекисты, изъяли агитационные материалы, угрожали физической расправой непримиримому борцу, требовали списки членов нашего «Союза скальпеля и клизмы», пытались заставить нас прекратить свою деятельность. Лишь величайшее мужество и мудрость спасли профессора. Осыпая его угрозами, волки ушли ни с чем. Но они могут вернуться, они могут придти к каждому из нас, в любое время суток, ворваться в нашу жизнь и сломать её ради удовлетворения прихотей шарикошвондеров и их прихвостней. Не дадим этой злобной системе победить нас! Сплотимся вокруг честных людей! Выступим единым фронтом против а-клонированных! Наш лозунг «Лоботомия и кастрация!». Присоединяйтесь к нам, вставайте в ряды борцов, вносите свою лепту в общее дело!
- Записал, профессор, - Бораннер вытер платком пот со лба.
- Отлично! Распечатайте, и немедленно распространите среди сочувствующих. Какое-то количество следует расклеить на столбах.
- Профессор, а давайте одну листовку наклеим прямо в нашем подъезде!
- Бораннер, в нашем подъезде испоганили уже всё, галоши тырят каждый день, а Вы ещё и листовки добавить хотите? Клейте в других местах, а у нас пусть будет порядок.
- Хорошо, профессор, сейчас размножу в необходимом количестве экземпляров. Да, а товарищу ЧКрычу передать листовку?
Профессор посмотрел на Бораннера весьма странным взглядом.

15.

- Профессор, смотрите! – радостный голос Бораннера разбудил профессора, мирно дремавшего после сытного обеда. Бораннер держал в руках здоровенного кота дворянских кровей, лохматого, с разорванным ухом и негодующими жёлтыми глазами.
- Что это, голубчик? – пробормотал профессор.
- Это Мурзик, - улыбаясь, сообщил Бораннер.
- Блохастый, небось? – недовольно протянул профессор, не без интереса разглядывая редкого по величине кота.
- Мы сейчас его покормим, а потом вымоем. Зина уже греет воду и готовит ему еду.
- И с чего это вдруг Вы решили котом обзавестись?
- Смотрите, профессор, Вы когда-то привели Шарика, и сделали из него Шарикова. А я принёс Мурзика, Вы ему сделаете операцию, и он станет Мурзиковым.
- И зачем нам Мурзиков?
- Профессор, смотрите, какой он здоровый. Мы его откормим, он будет ещё здоровее, а когда станет Мурзиковым окончательно, мы его натравим на Шарикова и а-клонированных, и он с ними разберется. Ведь если Шариков ненавидел котов, то кот должен ненавидеть шариковых. Так ведь, профессор?
- Так-то оно так, но ведь он начнёт сначала соседских собак гонять, будет по квартире носиться, мебель царапать…
- Профессор, это всё издержки, - перебил его Бораннер, - главное – цель! Полное уничтожение шариковых и а-клонированных. Без кастрации и лоботомии! Всех – под корень, до основания, так сказать.
- Интересная идея, коллега, интересная. А если он, уничтожив а-клонированных, за нас с Вами примется?
- А нас-то за что уничтожать? – недоумённо спросил Бораннер – Мы его воспитаем в почтении к нам.
- Вы уже Шарикова пытались воспитывать, так он клонироваться стал. А если Мурзиков начнёт клонироваться и с нами спорить?
- Тогда, профессор, - торжественным голосом сказал Бораннер, - немедленно лоботомия и кастрация!
- Что в лоб, что по лбу. Можно и сразу с Шариковым разобраться таким образом, без создания Мурзикова. Ладно, коллега, кормите блохастого, и оговорим детали.
Мурзик на руках у Бораннера отправился в своё первое путешествие на кухню.

16.

- Зина, где же обещанные отбивные? – профессор смаковал красное вино, наслаждаясь приятной тяжестью грибного супчика в желудке.
- Не будет отбивных, - мрачно сказала вошедшая Зина, - Мурзик сожрал всё мясо.
- Какой аппетит! – засмеялся благодушно профессор, - Ну так рыбки нам пожарьте, что ли. Или, ещё лучше, подайте-ка сразу холодную телятину, Вы, Бораннер, как к холодной телятине с хреном относитесь?
- Боюсь, что радоваться придётся только хрену, - Зина не дала ничего ответить встрепенувшемуся Бораннеру, - Мурзик стащил и рыбу, и телятину, придётся опять на рынок бежать.
- М-да, - разочарованно протянул профессор, - а что же мы будем есть на второе?
- Спагетти с сыром, если эта морда до сыра ещё не успела добраться.
- Ну, давайте по-итальянски тогда, - махнул рукой профессор, - О соле, о со-о-оле мио!
- Профессор, я думаю, что пора уже делать операцию, - заискивающе сказал Бораннер, - вчера Мурзик стащил и сожрал кусок свинины, сегодня вовсе нас без мяса и рыбы оставил, и Зина говорила, что он полбанки сметаны вылизал, остальное пришлось всё равно ему отдать, потому что там его шерсть.
- Да, а мне он вчера в домашние туфли нагадил.
- И мне тоже, и мне!
- Зато он соседского мопса придушил, - улыбнулся профессор, - хорошо, что соседи не узнали, кто это сделал.
- Прирождённый боец, - закивал головой Бораннер, - представляете, что он с а-клонированными сделает?
- Порвёт Бобика как грелку, - перефразировал профессор.
Коллеги ещё радостно смеялись, когда вновь вошла Зина.
- Он стащил и погрыз сыр, разбил бутыль подсолнечного масла и опрокинул недопитую бутылку вина.
- Чёрт знает, что такое! – возмутился профессор, - Бораннер, воспитайте его!
Бораннер встал и решительно направился на кухню. Через пару минут оттуда раздались грохот, мяуканье, звон бьющейся посуды, и, финальным аккордом, - вопль Бораннера. Профессор, бросив на ходу салфетку, побежал на кухню. Там он обнаружил Зину, стоящую на стуле, швабру, лежащую на полу среди осколков посуды, и Бораннера с расцарапанным лицом, прижимающего к животу окровавленную руку.
- Харакири?! – закричал профессор.
- Мурзик, - простонал Бораннер, - он просто зверь какой-то.
Из комнаты раздался звон посуды, падающей на пол вместе со стягиваемой крепкими челюстями скатертью.

17.

- Ну, вот и всё, - удовлетворённо сказал профессор, снимая перчатки.
Перебинтованный Мурзик, которому суждено теперь было превратиться в Мурзикова, неподвижно лежал на операционном столе.
- Да уж, больше мясо тырить не будет, - злорадно поддакнул Бораннер.
- Как знать, как знать, - загадочно сказал профессор.
- Вы думаете, что эти привычки у него сохранятся? – обеспокоено спросил Бораннер.
- Ничего нельзя гарантировать, коллега, ничего, мы вторгаемся в малоизученную область. Вот взять Шарикова – то кошек ловит по подвалам, то с сомнительными личностями якшается, то клонируется и гадости постит в форуме. Кстати, коллега, что там в форуме происходит?
- Всё в порядке, профессор, наш «Союз скальпеля и клизмы» доминирует. Писака сдулся окончательно, исчез куда-то, а-клонированные не проявляются, так что можем спокойно проводить агитацию.
- А нас читают?
- Думаю, тысяч пять в день читает наши постинги.
- Откуда у Вас такая информация, коллега?
- Ну, точной информации у меня нет, - замялся Бораннер, - но если рассуждать логически…
- Как, как? – съехидничал профессор.
- Логически, профессор. Вот я сел и подумал – раз наши идеи такие привлекательные, то нас не может читать менее пяти тысяч человек в день.
- М-да, Ваша аргументация внушает уважение. Не подкопаешься, - задумчиво сказал профессор, - Кстати, коллега, давайте ещё что-нибудь напишем в форум. Сейчас поужинаем, и садитесь-ка Вы к компу просеивать Интернет.
- Как всегда, искать чернуху?
- Самую что ни на есть чернуху, батенька, самую чернушную чернуху. Пусть а-клонированные подавятся нашей информацией, пусть побьются в судорогах, пытаясь нас переубедить.
- А если не будут пытаться?
- Будут-будут, не беспокойтесь, Шариков же давно своё суждение имеет.
- А если у них будут сильные аргументы, профессор?
- Во-первых, аргументов у них не будет, а если и случатся, то слабые. И даже если они найдут, во что я не верю, сильные аргументы, то мы их своими ссылками завалим. Пока они на одно отвечают, мы им сразу второе и третье.
- И десерт, - захохотал Бораннер.
- Кстати о десерте. Зиночка, что у нас на десерт?!

18.

- Профессор, - Бораннер застенчиво мялся в дверях, - я тут написал, почитайте.

Профессор взял в руки несколько листов бумаги и стал читать:

«Как я ездил в Москву.

Я собирался в Москву. На душе было тревожно и радостно одновременно. С одной стороны, встреча с людьми, которых давно не видел, с другой – поездка в грязный и криминальный город, прикрывший свою нищету золотом и неоном.
Неприятности начались уже в поезде. Вместо ожидаемой мною пышногрудой блондинки моим соседом по купе СВ стал молчаливый пожилой мужчина. На моё предложение выпить по 50 г. коньяку он зыркнул испуганно и быстро отказался. Налицо была привычная угрюмость моих соотечественников в сочетании со страхом перед криминалом. Мужчина старательно изображал, что читает газету, видимо для того, чтобы не вступать в разговоры, и не сообщить о себе ничего лишнего. Вскоре он лёг спать, заставив и меня погасить свет.
Отвратительное оснащение российских железнодорожных вагонов чувствовалось с самой первой минуты поездки, особенно остро – ночью. На полную мощность работал кондиционер, заставивший меня в тёплую августовскую ночь укрыться одеялом. Туалет в вагоне был устаревшей системы, давно не использующейся на Западе, хотя и чистый. Наверное, этот вагон пригнали из ремонта, предварительно вымыв первый и последний раз. Бумажные полотенца – из грубой бумаги, жидкое мыло пахло отвратительно, - лавандой, а этот запах я всегда терпеть не мог. Пришлось дополнительно протереть руки гигиенической салфеткой, входящей в скудный дорожный набор (салфетка для рук, салфетка для обуви, зубные паста и щётка, расческа, рожок для обуви и обычная бумажная салфетка). Одноразовые тапочки на этот раз не выдали, и пришлось ходить по вагону в уличной обуви. Утром хмурая проводница, ненатурально улыбаясь, назойливо предлагала чай, но я не согласился, памятуя о возможно плохой очистке воды. Зато сосед выпил целых два стакана, с сахаром и лимоном, и уплёл половину еды из стандартного ланч-бокса. Неудивительно, что в России столько людей с избыточным весом. Свою коробку с едой я на всякий случай взял с собой, чтобы изучить на досуге, чем пичкают доверчивых пассажиров РЖД. Исконная любовь русских к алкоголю проявилась даже в кормлении пассажиров. Впридачу к ланч-боксу мне были предложены на выбор 100 г. водки или коньяка, или 187 г. вина, или 400 г. сока, или 500 г. пива. Разумеется, я взял сок, в то время как сосед – стограммовую бутылочку коньяка, наверное, плохого качества, несравнимого с тем, что плескался в моей фляжке. Русская безалаберность стала очевидной ещё раз – когда я посмотрел на количество сока в упаковке. Мне выдали две жестяные баночки по 250 г., на 100 г. больше, чем были должны. Наверное, какому-то несчастному пассажиру вследствие этого сока не досталось.
На вокзале меня оглушила музыка из репродукторов. Выйдя из вагона, я сразу попал в толпу народа, невесть откуда взявшуюся на перроне. Наглые носильщики предлагали свои услуги, по перрону шныряли подозрительные личности, предлагавшие всем такси, хмурые милиционеры смотрели на всех исподлобья. При мне они никого не избили, и не заковали в наручники, видимо выполнив уже суточную норму. Тем не менее я был настороже, приготовив заранее паспорт и некоторую сумму денег. В здании вокзала какие-то люди радостно смеялись, обнимая друг друга. Наверное, это была специальная массовка, нанятая ФСБ, чтобы создать у гостей столицы положительное впечатление, и развеять миф о неулыбчивости русских.
Улицы Москвы неприятно поразили обилием машин, как российских, так и заграничных. Плотный поток, изрыгающий в воздух выхлопные газы, нёсся мимо меня, и, казалось, ему не будет конца, когда вдруг неожиданно загорелся зелёный сигнал светофора для пешеходов. Машины остановились, взвизгнув тормозами, дав, наконец, возможность пешеходам перейти улицу. Проходя мимо стоящих машин, я кожей чувствовал ненавидящие взгляды водителей «Жигулей» и презрительные – тех, что сидел за рулём «Мерседесов» и «Ауди». Едва я ступил на тротуар, как сзади взревели моторы, взвизгнули покрышки, и металлическая змея вновь заструила своё тело по улице. Страшно подумать, что было бы с какой-нибудь старушкой, которая ходит медленнее меня.
Встречные люди были одеты, в основном, в светлое, но попалась и группа молодых людей, одетая традиционно для москвичей, – во всё чёрное. Они были обвешаны цепями, а на их майках были нарисованы какие-то монстры и написано: у одного - «Metallica», а у другого – «Korn». Надписи на майках остальных я разобрать не смог, с горечью думая о низком качестве российской культуры и никуда не годном образовании, прививающем любовь к сатанизму.
Асфальт на тротуарах был сравнительно ровным, видимо вследствие очередного недавно закончившегося ремонта, путём которого была отмыта очередная порция криминальных денег. Однако, проходя мимо стройки, я заглянул в открытые ворота и увидел характерные выбоины на асфальте, по которым медленно переваливался чадящий «Камаз». Высокий забор надёжно скрывал разбитые дороги столицы. «Вот так везде, - думал я, - высокие заборы, прикрывающие руины и плачевное состояние окружающего россиян мира».
Хотя в ресторане, куда меня вечером пригласили московские коллеги, всё сияло чистотой. Сам ресторан был пуст, поскольку у простых москвичей не хватает денег для ежедневного посещения этих дорогих заведений, а бандитов и менеджеров западных компаний не хватает на все московские рестораны. Кухня была неплохой, однако заливная осетрина была приготовлена хуже, чем в моём любимом ресторане. Наверное, лет через 20-30 Россия, наконец, сможет догнать Запад в искусстве кулинарии.
Что удручало, так это необходимость сопровождать едва ли не каждый кусок еды рюмкой водки. В середине застолья я осмелился не выпивать рюмку целиком, а отпивать лишь часть. Мои спутники, уже разгоряченные алкоголем, этого, к счастью, не заметили, иначе меня заставили бы допивать каждый раз рюмку до дна. Вышли из ресторана мы уже почти в полночь, и я почувствовал, насколько неровны московские улицы, и как тяжело по ним ходить. В гостинице я долго не мог попасть ключом в замок, - следствие наплевательского отношения обслуживающего персонала к клиентам, выразившемся в маленьких ключах и узких замочных скважинах.
Утром я проснулся с тяжелой головой, с ужасом думая о предстоящем рабочем дне. Только после двух чашек отвратительного российского кофе, выпитых в офисе, стало легче. Московские коллеги, напротив, были веселы, и подначивали друг друга предложениями выпить пива. У меня сложилось впечатление, что они не заняты работой, а лишь ждут вечера, чтобы снова пойти куда-нибудь отдохнуть. Выполнив программу визита, я засобирался на вокзал, но мне было предложено выпить «на посошок». Я пил «Blue Label» прямо в кабинете топ-менеджера компании, вместе с ним, и это воспринималось им как само собой разумеющееся. Через пять минут к нам присоединился ещё один менеджер, пошутив: «Вот теперь выпьем, как полагается, на троих». Они весело смеялись плоской шутке, я старательно улыбался, ужасаясь этой корпоративной культуре, столь непривычной западному человеку.
В поезд я садился уже с трудом, при помощи московских коллег, почему-то твёрдо стоявших на ногах. Напоследок мне подарили бутылочку коньяка «Otard», видимо заботясь о том, чтобы я не умер от жажды в дороге. Кто был моим соседом по купе, я даже не заметил».

- Что ж, неплохо, - хмыкнул профессор, - надо разместить в Интернете, чтобы у людей открылись глаза. Считайте, Бораннер, что Вы собственными силами провели очередную агитационную акцию нашего «Союза скальпеля и клизмы».

Бораннер скромно потупился.

19.

- Бораннер! Бораннер! – профессор быстро вошёл в комнату. Бораннер сорвал с головы наушники и поставил игру на паузу.
- Бораннер, что происходит? – воскликнул профессор, - Я возвращаюсь домой, а стены подъезда сотрясаются, шум, рёв какой-то. В квартире полы дрожат, я не слышу, что Вы мне говорите!
- Профессор, но я ещё ничего не успел сказать!
- Бораннер, что это?!
- Раммштайн, - пожал плечами Бораннер, - у соседа снизу.
- Мало нам было одного Швондера!
- Профессор, но человек просто слушает музыку.
- Но не в час ночи же! И что Вы, позвольте узнать, называете музыкой, - эту какофонию?
- Ну, не Шопен, конечно, - миролюбиво сказал Бораннер, - но ничего, меня тоже иногда тащит.
- Что делает?
- Тащит.
- Бораннер, где Вы понабрались этих жаргонных словечек? Если так дальше пойдёт, Вы начнете на стенах писать «Зенит – чемпион!» или «Я сегодня утром весел, - ночью рэппера повесил», подобно какому-то малолетнему идиоту, пачкающему стены нашего подъезда.
Бораннер сделал постное лицо и нарочито внимательно посмотрел в окно.
- Что Вы там увидели, Бораннер? Второй час ночи, темно за окном, - язвительно сказал профессор, - И, чёрт возьми, что же это так гремит?
- «Ду хаст», - радостно сказал Бораннер. Профессор скрежетнул зубами.
- Так, коллега, больше это терпеть невозможно! Где телефон товарища ЧКрыча? Я звоню ему и прекращаю это безобразие!
- Нельзя, профессор!
- Почему?
- Если Вы позвоните ЧКрычу, это будет стукачество.
- Если я позвоню ЧКрычу, это будет пресечение нарушения общественного порядка!
- Нет, профессор, Вы, таким образом, начнёте сотрудничать с ЧК, а, значит, станете сексотом.
- Что за чушь Вы несёте?! Я не собираюсь сотрудничать, я хочу, чтобы это безобразие прекратилось!
- Профессор, никто никогда не должен сотрудничать с властями! Вы ведь сами боретесь с властью и с засильем чекистов в нашей жизни!
- Если чекисты позволят мне нормально выспаться ночью, это будет только на пользу нашей борьбе с властями!
- Как только Вы позвоните и начнёте беседовать с товарищем ЧКрычем, Вас сразу завербуют.
- Конечно! Когда я звонил насчёт Шарикова сотоварищи, меня ведь не завербовали?
- Как знать, как знать, - медленно сказал Бораннер, прищурившись.
- Что значит «как знать»?! – подбоченился профессор, - А кто товарищу ЧКрычу нашу петицию на подпись носил?
- Так я для пользы общего дела! – заторопился Бораннер.
- И я собираюсь позвонить для пользы, - чтобы все могли выспаться!
- Господи Боже, что же Вы так кричите? – раздался сонный голос Зины. Профессор и Бораннер одновременно повернулись к двери. Зина стояла в дверном проёме, в ночной рубашке, с шалью, накинутой на плечи, и потирала виски ладонями.
- Зачем вы так кричите? Спать ведь невозможно. Неужели с утра нельзя продолжить спор?
- Зиночка, - ласково спросил профессор, - так ведь эта громкая музыка нам всем мешает спать.
- Какая музыка? - тихо спросила Зина, - Я проснулась от ваших криков.
Профессор и Бораннер прислушались. Действительно, было тихо, пол не дрожал, только за окном еле слышно было проезжающую пролётку.
- Ложитесь спать, Зина, и простите нас, - раскаянно сказал профессор. Зина молча повернулась и ушла. Профессор и Бораннер переглянулись.
- Всё-таки было необходимо позвонить! – яростным шёпотом сказал профессор.
- Профессор, пойдёмте в кабинет, - зашептал Бораннер, - там нас Зина не услышит.
Коллеги плечом к плечу проследовали в кабинет. Всё замерло в квартире, даже стены, казалось, дышали сном, лишь из-под двери кабинета пробивалась жёлтая полоска света, да иногда доносился громкий шёпот пламенного трибуна.

20.

ЧКрыч внимательно читал газетную статью под заголовком «И шо скажють патриЁты?». Читал уже в третий раз, пытаясь понять смысл написаного. На многочисленные ошибки в тексте, подобном заголовку, он уже перестал обращать внимание, всецело погруженный в поиск логической связи между абзацами. Наконец, видимо исчерпав все имеющиеся силы, ЧКрыч положил статью на стол и со вздохом откинулся на спинку старинного стула. «Лоботомия и кастрация, - пробормотал он, - где-то я это уже видел». ЧКрыч протянул руку к телефонному аппарату.
- Алло, профессор?.. Нет дома… А Вы не ассистент его, случайно?.. Ну как не помнить, как не помнить, товарищ Баранов… Бораннер? Хорошо, пусть Бораннер. А скажите мне, Бораннер, статья «И шо скажють патриЁты?» - не вашего «Союза» творение, случайно?.. Да ладно, не мнитесь, обороты характерные, опять-таки про лоботомию с кастрацией никто кроме вас не говорит… Ну вот, и добрались до истины, вот и славно… А скажите, Бораннер, а что это у вас за Серголд-ака такой? Где вы этого аксакала откопали?.. Ну как где увидел? Под статьёй – авторы, вот читаю «Серголд ака проф.Преображенский». Профессора, знатного думера нашего, так сказать, пламенного трибуна, помню, а вот аксакала этого – нет… Что значит «Профессор – это Серголд»?.. Что Вы говорите?.. Эвон как?.. Бораннер, а он у вас часто так перекидывается?.. Из профессора в Серголда… Не в полнолуние, случайно?.. Говорите, не связано с лунным циклом?.. Какие кукиши?.. Ну, понятно, вроде… Ладно, Баранов, пламенный привет профессору, передайте, что загляну как-нибудь на огонёк.
ЧКрыч положил трубку, подумал какое-то время, и нажал кнопку. «Первого, второго и третьего – ко мне! – скомандовал он, - Быстро!»
В дверь вошли трое мужчин, как две капли воды похожих на сидящего за столом. Те же кожанки, маузеры, и начищенные до зеркального блеска сапоги. Даже каблук на левом сапоге у всех троих был стоптан так же характерно, как и у самого ЧКрыча.
- Ну что, товарищи клоны, - весело произнёс ЧКрыч, - за работу! Первый – присмотрите за профессором, Второму поручаю Бораннера, а Третий пусть квартирку понаблюдает. Интересует всё – когда пришёл, с кем ушёл и так далее. Будьте внимательны – поступила информация, что в «Союзе мочи и кала» есть оборотень. Его-то мы и ищем. Кличка у него – Серголд-ака.
- Товарищ ЧКрыч, а если они нас заметят?
- Вот и хорошо, если заметят, - засмеялся ЧКрыч, - потом с ума сойдут, пытаясь понять, как я один в разных местах одновременно был. Всё, выполняйте!
Клоны одновременно повернулись через левое плечо, и вышли из кабинета. ЧКрыч опять откинулся на спинку и замурлыкал какую-то песенку.

21.

- Смотрите-ка, коллега, - профессор был очевидно возбуждён, - наша теория о клонированности Шариковых неожиданно подтверждается. Писака-то тоже клонированный!
- Как это, профессор?
- Посудите сами, раньше он один свои пасквили писал, а теперь ещё и некая Тётка начала строчить. «Заметки натуралиста», видите ли! Конрад Лоренц и Брэм в одном лице!
- Профессор, я думаю, что Вы в данном случае ошибаетесь, Тётка – не из а-клонированных.
- Почему это Вы так считаете?
- Она другая, профессор, - тихо сазал Бораннер, - она пишет по-другому, очень точные научные наблюдения, и язык другой, мягче, чем у этого борзописца, образнее. Каждое её слово хочется перечитать ещё раз…
- Бораннер, а Вы не влюбились, часом? – подозрительно спросил профессор.
Бораннер молчал, заливаясь краской.
- Бораннер, что это с Вами?! Она же точно из клонированных! Или вы поддались на шариковскую пропаганду?
- Никакой пропаганды, профессор, - пробормотал пунцовый Бораннер, глядя в пол, - просто она другая.
- Н-да, вот тебе крендель с маком, - раздосадовано сказал профессор, садясь в кресло, - любовь, понимаете ли. Какая любовь, коллега, когда мы находимся на переднем крае борьбы с шарикошвондерами?!
- Она – не Шариков, - неожиданно громко сказал Бораннер, - она – другая, не такая, как они все!
- Ладно, батенька, ладно, - примирительно ответил профессор, - погорячился я, сердцу ведь не прикажешь. Так что у Вас с ней? Как дело-то идёт?
- Никак, - уныло сказал Бораннер, - я ей уже десять писем написал, и встретиться предлагал, и даже вступить в наш «Союз», с моими рекомендациями, конечно.
- И что?
- И ничего. Она не отвечает.
- Да Вам, коллега, не про «Союз» писать ей надо, а ухаживать, стихи, знаете ли, цветы…
- Я стихи уже написал, только не знаю, какие сначала отправить, - Бораннер суетливо достал несколько листков, и протянул профессору, - Вот посмотрите, помогите советом.
Профессор взял листки.
- Тэк-с, что тут у нас? «Прости меня, я грешен пред тобой, Мельканьем дней, суетностью желаний, И горечью своих воспоминаний, Прости меня, я грешен пред тобой…». Как-то сразу Вы начинаете в грехах признаваться, да и не любят женщины, когда сразу так, и – извиняться. Что ещё? «Россия, чуешь страшный зуд?!» Ну, это Вы загнули, коллега.
- Я хотел, чтобы Она увидела, как я думаю о стране…
- Ну, это можно позже, позже… «Всю ночь чесался Гондурас…» Бораннер, Вы с ума сошли, что ли, такое женщине писать?! Нет, лучше первое, первое, однозначно лучше, хоть и стырили Вы строчку из «Фёдора Иоанновича». Удачи Вам, коллега, но не поддавайтесь на пропаганду!
- Спасибо, профессор, я знал, что Вы меня поймёте, - расстроганно сказал Бораннер.
- Ладно, не за что благодарить, - проворчал профессор, - пойдемте лучше проверим, как там Мурзик поживает.
Коллеги дружно вошли в операционную. Существо, лежащее на столе, ещё частично забинтованное, уже не было котом, но и ещё не стало полностью человеком, хотя и сильно увеличилось в размерах. Профессор внимательно осмотрел повязку на голове, удовлетворённо что-то бурча себе под нос, потом откинул простыню, прикрывавшую тело, и замер.
- Бораннер, - ледяным голосом произнёс он, - Вы под хвост Мурзику когда-либо заглядывали?
- Что же я буду под хвост ему смотреть, это Вы у нас специалист по задницам и калу!
- Бораннер, я не про задницу говорю, а про другое!!
Бораннер пристыжённо молчал. Существо открыло жёлтый глаз и оглядело соратников по борьбе.
- И что вылупились, охальники, - низким густым голосом произнесло оно, - голую бабу, что ли, не видели?
Профессор торопливо накрыл её простынёй.
- Желаете чего-либо, сударыня, - умильно заговорил он, - поесть, или водички попить, или ещё что-нибудь?
- Водички не мешало бы, - Мурзикова приподнялась на локте, из-под простыни выскользнули могучие груди. Бораннер отвёл глаза в сторону. Профессор дрожащими руками поднёс воды. Мурзикова жадно выпила всё и потребовала ещё. Напившись, она уже двумя глазами оглядела коллег.
- И что стоите, как истуканы? – пророкотала она, - Не знаете, как за женщиной ухаживать надо?
- Мадемуазель, не желаете ли одеться? – Бораннер склонился в почтительном полупоклоне.
- А мне и так неплохо, - отрезала Мурзикова, - Любви желаю.
- Э-э-э, в каком смысле? – проблеял профессор.
- В прямом, любви хочу, долгой и страстной, но чтоб всё красиво было, сначала - свечи, стихи, шампанское, шоколад, а потом страсть безудержная, всю ночь.
- Вы знаете, сударыня, Вам после операции ещё рано такие потрясения, - вкрадчиво сказал Бораннер, - Вам отлежаться надо.
- Вот с тобой и отлежусь, - мурлыкнула Мурзикова, - или с товарищем твоим. Мы будем любить друг друга, а потом я вам рожу ребёночка.
- Ка-какого? – с ужасом спросил профессор.
- Обычного ребёночка, - Мурзикова откинулась на подушку, - материнский инстинкт силён во мне, ребёночка желаю, чтоб чекистом стал.
Раздался страшный грохот, - профессор, падая в обморок, сокрушил стеклянный стол, рассыпав инструменты. Бораннер застыл в ужасе.
- Квёлый какой, - презрительно протянула Мурзикова, - придётся с тобой, красавчик. Иди ко мне…
Она протянула призывно могучую лапу, вновь колыхнув грудью. Бораннер стремглав бросился вон из операционной, напрочь забыв про лежащего без чувств профессора.

22.

- Ну, и почему же ты столь равнодушен ко мне? – Мурзикова, не прекращая качать пудовой гирькой бицепс, пытала вопросами Бораннера, - Профессор, тот понятно, квёлый. Я его ещё в первый раз, когда он без чувств свалился, а ты убежал, приголубила, в чувство привела, ласкала-целовала, а он, как бы это покультурнее, вэри импотент оказался, вэри – в смысле «полностью».
Мурзикова гулко захохотала. Бораннер поёжился, представив себе эти ласки-поцелуи, и то, что было бы с ним самим при этом. Картина выходила неприглядная. Полное фиаско получалось.
- Ну вот, - продолжала Мурзикова, - он-то никакой, а ты – вполне красавец. Пара у нас получилась бы – просто загляденье, а ты вот – ни в какую. Знаешь, что ничего не может быть страшнее мести отвергнутой женщины?
Бораннер знал, и даже хорошо представлял, насколько может быть страшна месть этой женщины, которой он приходился стоя аккурат по плечо, а один лишь бицепс её был в объёме больше его головы раза в два. Но ситуация складывалась – хуже некуда. Прошедшей ночью Мурзикова ломилась в его дверь, мяукала, рычала, и скребла когтями старинный дуб. Добрые старые двери и замки устояли, но при взгляде на глубокие борозды на дереве холодело внутри, и появлялось постыдное желание немедленно убраться вон, уехать в Урюпинск или даже в Бобруйск, от греха подальше. Однако же следовало выкручиваться до последнего, чтобы не оставлять профессора, который и так прятался от Мурзиковой по углам, одного. Решение пришло неожиданно, и показалось столь блестящим, что Бораннер едва не подпрыгнул от радости.
- Так ведь, сударыня, нельзя мне Вам взаимностью ответить, словом связан я.
- Каким-таким словом? – Мурзикова грохнула гирей об пол и насторожилась.
- Помолвлен я, помимо воли, но честь – всего превыше, и скован я обещанием, - начал Бораннер, и понёсся по причудливым волнам фантазий, - Ещё в далёком детстве родители мои связали мою судьбу с дочерью знакомых своих, и дали страшную клятву друг другу они, что дети их соединятся.
Бораннер врал вдохновенно. В рассказе его присутствовала нежная большеглазая фиалка, обещанная ему в жёны помимо своего желания, его сопротивление этой свадьбе, клятва, данная у смертного ложа родителей, любовь фиалки к красавцу капитану, их ночные свидания, его, Бораннера, несчастная любовь, смерть его избранницы, не вынесшей разлуки, встреча с фиалкой, долгие объяснения, слёзы, которыми они окропили плечи друг друга в предчувствии несчастной судьбы своей, попытка фиалки бежать с капитаном, погоня, пущенная вслед, схватка капитана с наёмным убийцей, смерть, обречённость на скорый брак, смерть родителей фиалки, данный ею обет находиться в трауре десять лет, близящееся окончание срока, и неминуемость брака с прекрасной, но нелюбимой женщиной. Мурзикова вначале подпёрлась рукой, потом смахнула рукой слезу, а потом и вовсе зарыдала в голос. Отрыдав какое-то время, она шумно высморкалась, и спросила: «Так что ж теперь вас связывает? Ведь и твои, и её родители мертвы, она показала себя неверной, и ты вправе не держать слово». Бораннер понял, что попался, но выкрутился быстро.
- Так ведь её многочисленные родственники мне угрожают! Грозят расправой, если брак наш не случится.
- Какие родственники угрожают?! – бугры мышц заходили под майкой Мурзиковой.
- Э-э-э, а-клонированные, - нашёлся Бораннер, - их много, они все Шариковы.
Далее он старательно перечислял ники, и всё известное ему про а-клонированных, не забыв упомянуть, что под ником Тётка скрывается та самая фиалка.
- Так дело только в этом?
- В этом, в этом, - часто закивал головой Бораннер, - в них, проклятых псах. И я против, и она, но вот они…
- Ша! – гаркнула Мурзикова, вставая, - Здесь сидеть, меня ждать! Освобожу тебя от этого гнёта, и бедную девочку тоже.
Она быстро прошла в прихожую, вернулась уже в пальто профессора, рукава которого еле закрывали ей локти, подняла с пола пятикилограммовую гантелю, и сунула её в карман.
- Порву всех так, как Тузик тряпку рвал, - внезапно перешла на стихотворную речь она, - Когда выходит тигр на охоту, всяк прячется в дому, страшнее же тигрица, что в ночи скользит неслышной тенью, блестя клыками, вглядываясь в мрак, ведомая любовью к господину, готовая хребет сломать любому, кто встанет на пути. Что ж, трепещите, гнусные собаки, я вышла на охотничью тропу!
Входная дверь хлопнула так, что с потолка посыпалась штукатурка.
- Бораннер, она ушла? – профессор осторожно выглянул из-за косяка.
- Ушла, ушла, - радостно сказал Бораннер, - Конец а-клонированным, она их уничтожит.
- Я слышал всё, - профессор вывернулся из-за угла.
- Ну, как Вам моя идея? – подмигнул ему Бораннер.
- Мне-то ничего, но Вы думали, что будет после того, как она уничтожит всех а-клонированных? Вам ведь на ней непременно придётся жениться.
Бораннер остекленевшим взором смотрел в пространство, губа его отвисла и дрожала. Он сделал несколько нетвёрдых шагов, открыл буфет, достал бутылку коньяка, сорвал, ломая ногти, пробку, и застыл в позе горниста, жадно глотая.
- Нет, пренепременно надо позвонить ЧКрычу, - задумчиво сказал профессор.

23.

- Зина, Зина, ну что же это такое? – стонал лежащий на диване Бораннер.
- Успокойтесь, всё будет хорошо, - Зина поправила плед и сменила влажный компресс на голове неудачливого жениха, - Профессор уже позвонил товарищу ЧКрычу, товарищ ЧКрыч обещал приехать и во всём разобраться.
- А если она сейчас вернётся, вот именно сейчас?
- Не волнуйтесь, ей поисков на неделю хватит, а профессор уже заказал тройные бронированные двери на входе в квартиру и на входе в подъезд. Кстати, доктор, а что такое АК-47?
- Автомат Калашникова, - слабым голосом ответил Бораннер, - а почему Вы спрашиваете?
- Приходил какой-то специалист по дверям, сказал, что его двери АК-47 держат. Очень гордился этим.
- Он просто не знает Мурзикову, - прошептал Бораннер и беззвучно заплакал, - Зина, я не хочу на ней жениться…
- Не хотите, и не женитесь, я только рада буду.
- Так ведь непременно придётся.
- Вовсе даже не непременно. А ну как эти Ваши а-клонированные её победят?
- Не победят, Зина, они все слюнтяи.
- Вот все у Вас слюнтяи, быдло, шавки, подонки. Ругаетесь иной раз, словно извозчик, а сами-то мужчина видный и образованный, не к лицу Вам так выражаться. И что Вам эти клонированные сдались? Выжили Шарикова из дому, и слава Богу, - Зина перекрестилась, - живите себе спокойно, опыты ставьте на букашках там, или на каких растениях. Они, растения, тихие, по ночам в двери не скребутся, любви плотской не требуют с противным мявом. А Вы мало того, что из кошки женщину сделали, так ещё и наврали ей с три короба, она теперь невинных людей покалечить может.
- Нет невинных, - неожиданно зло сказал Бораннер, - виновны все средь них, их всех под нож следует немедля.
- Вот чем вы, мужчины, от женщин отличаетесь, - Зина гладила успокаивающе Бораннера по руке, - вам бы только воевать, ножами резать, спорить до драки. Нет, чтобы как мы, женщины, спокойно живёшь, и хорошо, славно это, не ропщешь, а неспокойно стало, взял мужика за шкирку… Ой, что-то я про чайник забыла! Сейчас чайку, с медком, с баранками…
- Баранок Баранову! – ухмыляющийся ЧКрыч опирался на дверной косяк. Сзади суетился профессор.
- Бораннер я, товарищ ЧКрыч!
- Да помню, помню, не волнуйтесь, шуткую я! – ЧКрыч похлопал Бораннера по плечу, взял со стола и разглядел бутылку с остатками коньяка, хмыкнул и поставил на место, - Источник болезни найден! И чтоб я так жил!
ЧКрыч громко захохотал, Бораннер, сморщившись, схватился за виски, профессор угодливо улыбался, Зина застыла в дверях с подносом в руках.
- Ладно, господа заговорщики, что звонили? Опять подписей под листовками не хватает? – ЧКрыч сел на стол и стал покачивать ногой в неизменно сверкающем сапоге.
- Тут сложнее, - замямлил профессор, - у нас эксперимент пошёл не так, как хотелось, ошибка в расчётах, неучтённые факторы, так сказать…
- Ясно, хотели красну девицу, а получили грязну жабу, - ухмыльнулся ЧКрыч, - только мы-то тут при чём?
- В том-то и дело, что девицу именно и получили!
- Ну и… Инструктаж по обхождению с девицами, что ли, надо провести? – ЧКрыч откровенно издевался.
- Вы понимаете, товарищ ЧКрыч, она не совсем обычная девица, она, в каком-то роде, монстр, Шварценеггер в юбке, если можно так выразиться.
- Да выражайтесь как хотите, я всякое слыхал. Что значит «монстр»?
Профессор стал объяснять. Объяснял, как всегда путано, несвязно, сбивался на лозунги, пытался кричать, чем мучил Бораннера, затыкавшего в эти моменты уши, размахивал руками, в какой-то момент схватил со стола бутылку и допил коньяк, оттолкнул заботливую Зину, поднесшую салфетку, и изрядно повеселил ЧКрыча. Наконец скорбное повествование было завершено.
- Вот так дело и обстоит, товарищ ЧКрыч, - стих профессор.
- М-да. Профессор, как Вы назовёте человека, который сунул пальцы в розетку, получил удар током, и потом сунул пальцы туда же ещё раз?
Профессор сохранял молчание.
- Молчите, нечего ответить? – ЧКрыч встал и прошёлся по комнате, - Смотрите сами, Вы создали Шарикова, Шариков Вам создал проблему, Вы кое-как от него избавились, когда он вновь появился, стали звонить мне, потом Ваши ручонки зачесались, и Вы создали Мурзикову, Мурзикова обратно Вам создала проблему, и Вы опять вызываете меня, и просите помочь. Так?
- Так, - уныло ответил профессор.
- Профессор, Вы меня спрашивали, прежде чем за скальпель хвататься? Нет. Вы меня спрашивали, прежде чем грузить Мурзикову ерундой про этих Ваших а-клонированных? Нет. Интересная картина получается: как скальпелем размахивать, словно Будённый шашкой, Вы сами по себе, как агитки строчить про засилье чекистов, - Вы сами по себе, герой, считай, сопротивления, а как в результате Ваших действий проблема возникает, так «где же чекисты, почему их так мало?». Профессор, а за дела свои отвечать когда начнёте? Может, было бы лучше сразу Вас с Барановым «свинтить», в момент организации вашего «Союза жопы и подгузника»? Всё тихо бы было, без терминатора-4, сидели бы вы с коллегой в отдельном помещении, вся «прогрессивная общественность» возмущалась бы, не было бы никаких Мурзиковых, разъярённых тигриц, так сказать. Ну, как?
- Вы не смеете душить свободу слова! – гордо сказал профессор.
- Так я и не душу, родное сердце, я и не душу. Вы, именно Вы волнуетесь вот не по-детски, на свободе волнуетесь, в своей квартире, с коньячком и икоркой… Зинаида, а у Вас там на подносе не бутерброды с икоркой, случайно? Угостили бы скромного цербера, - ЧКрыч улыбался, глядя на профессора.
- Зина, Вы это… в самом деле, угостите товарища, - буркнул профессор, - да рюмочку поднесите.
- Не надо рюмочку, Зина, я же на службе, - ЧКрыч бросил пламенный взгляд, Зина зарделась, - а бутерброд съем с превеликим удовольствием.
Бутерброд исчез почти мгновенно, за ним – второй, подсунутый заботливой Зиной. Профессор молчал, Бораннер держал руку на голове и смотрел зло.
- Итак, господа заговорщики, - ЧКрыч вытер губы, - мы имеем человеческую особь женского пола, обладающую огромной силой, и охотящуюся на других человеческих особей. Это – первое. Второе. Мы имеем полную неконтролируемость этой особи, если не считать фактор Бораннера, который может бросить любовный клич, и остановить эту бойню.
Бораннер застонал, и зарылся в подушку.
- Не надо рыданий, товарищ, раньше думать надо было, когда мозги барышне компостировали. Третье. Мы имеем установленное целеуказание, данное фигурантом Бораннер искомой особи – так называемые «а-клонированные». Теперь осталось выяснить, где находятся а-клонированные, поставить засаду, и отловить Мурзикову. Какого размера у неё бюст, Вы сказали?
- Седьмого, как минимум, - неохотно ответил профессор.
- Это является особой приметой, - ЧКрыч черкнул несколько строк в блокноте, - Два метра ростом и такой бюст, в общем, не заметить трудно. Ещё что-нибудь можете сообщить?
- На ней моё пальто, светло-серое, рукава «реглан», сзади – хлястик, - быстро сказал профессор, - попросите группу захвата, чтобы не попортили…
- Н-да, - только и смог вымолвить ЧКрыч.

24.

- Бораннер, да прекратите Вы проверять замки, - раздражённо сказал профессор, - то, что входные двери заперты, Вы проверили всего двадцать минут назад.
- Профессор, а окна закрыты?
- И окна закрыты, только форточки открытыми оставлены, но Мурзикова в такую форточку не пролезет.
- Всё равно мне неспокойно, профессор, а вдруг она стекло разобьет?
- Бораннер, из-за Ваших фантазий мы потратились на пуленепробиваемые стёкла!
- Пуля – не Мурзикова, пулю остановить можно…
- Послушайте, коллега, Мурзикова у Вас уже каким-то монстром стала…
- Вы первый её монстром назвали!
- Ну и что? И что? А вообще-то она – не уродлива, имеет чувство сострадания, вспомните, как рыдала над Вашими баснями, опять-таки, бюст седьмого размера…
- Ага, и нога – сорок шестого…
- Бораннер, что Вам её нога сдалась? Да, не балерина, не статуэтка фарфоровая, но! – профессор торжественно поднял вверх палец, - Спортсменка! Бодибилдерша! Какой у неё выдающийся бицепс! А Вы видели её «шоколадку» на животе? Заглядение просто! А трёхглавая мышца? А дельта? А ягодичные мышцы? Бораннер, какие у неё ягодичные мышцы! Какие ягодичные!.. Нет, Бораннер, Вы к ней несправедливы!
- Я Вас не понимаю, профессор, - зло огрызнулся Бораннер, - что Вы мне доказываете?
- Бораннер, надо видеть человека в целом, ценить его лучшие стороны!
- То-то Вы а-клонированных видите только с одной стороны!
- А я стараюсь! Стараюсь увидеть их со всех сторон, но никак не нахожу более одной…
- И та, – всегда почему-то задница! – ехидно ухмыльнулся Бораннер.
- А что делать, что делать, коллега? Вот читаю что-либо, и вижу задницу, смотрю на оппонента, и вижу вместо лица задницу, везде задница, Бораннер, везде абсолютно, кроме, разве что Канады, и то от задницы она не гарантирована.
- Ну, Вы, профессор, известный спец по задницам!
- Бораннер, соблюдайте приличия! – нахмурился профессор, - Мы с Вами – коллеги по работе, соратники по борьбе! В конце концов, это я помог Вам, наступив на горло собственной песне и вызвав ЧКрыча на подмогу!
- А когда Шариков сотоварищи приходил, Вы себе на что наступили? – вскочил с дивана Бораннер, - В паху не болит до сих пор?
- На что Вы намекаете?! – профессор тоже встал, подбоченился, и удивительным образом стал немедля похож на бойцового петуха, - Вы изволите намекать на моё фиаско с Мурзиковой в минуты нашей первой близости? Так вот, Бораннер, она – не в моём вкусе просто, и я не привык, не привык, запомните, так быстро сближаться с женщинами!
- А Вы когда с ними вообще последний раз сближались? Зину я в виду не имею.
- Не смейте оскорблять Зину своими намёками!!
- А Вы в морду ему дайте, профессор, - Зина стояла в дверном проёме, наматывая на палец край фартука, - вы же оба такие бойцы, такие непримиримые оба, каждый чих стоящих у власти улавливаете… А вот на живого человека, что рядом с вами, внимания не обращаете!
Зина повернулась и, всхлипывая, ушла. Профессор метнул грозный взгляд на Бораннера, тот ответил тем же. Они переглядывались ещё с минуту, пока не зазвонил телефон.
- Да! – Бораннер недовольно схватил трубку, - Кто? Не понял! Говорите громче!.. Ах, это Вы… Сударыня… Неужели… И что Вы говорите… А он Вам?.. А Вы ему?.. Как много ещё грубых людей в этом мире… Да-да… Вас я готов слушать вечно… О! О сколько трудностей Вам пришлось преодолеть! Но где Вы, где?.. Странные люди «на хвосте», не можете говорить?.. Какой самолёт?.. Алло, алло!..
Бораннер положил трубку, вид у него был ошеломлённый. Профессор, искоса посмотрев на него, крякнул, и немедленно налил водки. Бораннер опрокинул стопку, занюхал её второй фалангой указательного пальца, и так же молча сел.
- Ну что, что, коллега? – наконец прервал молчание профессор.
- Она уже в Канаде, угнала самолёт, за спиной у неё – три «жмура» и два разбитых автомобиля… Похоже, в ближайшие минуты она «замочит» пару шпиков…
- Бораннер, - профессор взялся за голову, - я Вас умоляю, ещё раз посмотрите на Мурзикову свободным от предрассудков взглядом. Ведь какая женщина! Каких достоинств! И Вам, вообще-то, давно пора жениться…
Профессор встал, и заложил руки за спину. Вид его был совершенно решительным.
- Бораннер, коллега, соратник мой ненаглядный! В жизни каждого человека наступает момент, когда он должен принять важное решение. В Вашей жизни этот момент наступил. Вы, как благородный человек, обязаны жениться на Мурзиковой. Это принесёт счастье ей, счастье всем остальным, и Вам, если Вы хорошо постараетесь. Немедля звоните в Канаду и зовите её венчаться!
- Какая же Вы сука, профессор! – Бораннер уронил голову на руку. Профессор налил себе водки. Зина разбила на кухне тарелку.

25.

- Бораннер, бросьте дуться! – профессор примирительно похлопал Бораннера по плечу, - Бросьте. Послушайте лучше, что пишет «Нью-Йорк Таймс»: «Йен Скотт, чернокожий фермер из Монтаны, утверждает, что прошлой ночью встретил снежного человека. «Около двух часов ночи я услышал какой-то шум, кудахтанье кур и лай собаки. Я выскочил на улицу и увидел огромного человека возле курятника. Он хватал моих кур и скручивал им головы. Собака уже лежала мёртвой. Я вскинул ружьё, но человек повернулся, и я увидел, что это – женщина, огромного роста, со светящимися в темноте жёлтыми глазами. Она рвала зубами на части курицу и громко урчала. Я сразу понял, что она – тот самый загадочный снежный человек. Мне показалось, что она очень голодна и несчастна. Поскольку кур было уже всё равно не вернуть, я решил просто понаблюдать за ней. Женщина обладала чудовищной силой, это было видно по тому, как легко она разрывала кур на две части. Когда она съела последнюю курицу, то посмотрела на меня и издала жалобный звук, чем-то похожий на мяуканье. Я сбегал в дом и принёс ей последних своих куриц, уже жареных, ещё тёплых. Она аккуратно взяла их, и быстро съела. Я попытался поговорить с нею, но ничего не понял из того, что она сказала. Мне показалось лишь, что она назвала себя Катрин. В этот момент над нами пролетел самолёт, женщина испугалась, и огромными прыжками умчалась прочь, сломав мне на прощание изгородь». Сообщения об огромной женщине поступали впоследствие и из других штатов. На её совести – десяток разбитых автомобилей, сотни убитых собак, несколько разрушенных домов. «Мы преследуем её, - сказал нашему корреспонденту Дуглас Скотт, агент Федерального бюро расследований, - но она постоянно ускользает от нас. Сейчас мы имеем информацию о том, что она находится в Луизиане». Наша газета будет следить за ходом поисков».
- Неужели Мурзикова? – ошеломлённо спросил Бораннер, - Но почему Катрин?
- Я видел, что она интересовалась книгой про Екатерину Великую, может решила назвать себя Екатериной? Всё лучше, чем Полиграф Полиграфович.
- Кошмар какой, она просто преступницей какой-то получается!
- А кто натравил её на а-клонированных?
Бораннер пристыжённо молчал.
- А мне её жаль, - Зина промокнула глаза платочком, - одна, в чужой стране, среди каких-то скотов…
Все трое удручённо вздохнули.

26.

- Да, да, эта преступная клика должна быть отлучена от власти! Навсегда! Подчёркиваю, - навсегда!! Мы должны смыть это грязное наследие прошлого, и с чистыми руками продолжать двигаться по пути цивилизованного развития! Монстры, выращенные в секретных лабораториях ЧК, терроризируют суверенное государство! Агенты ЧК внедряются в ряды борцов за свободу, устраивают провокации, идут на прямой грабёж! Недавно один из таких агентов, пользуясь служебным положением, вторгся ко мне домой, и уничтожил все продукты, пытаясь принудить меня сотрудничать! Но мы, члены «Союза скальпеля и клизмы», не поддадимся на провокации! Пусть голодные, но свободные! Это наш девиз. Отметьте это особо. Также сообщаю, что нами закончен системный анализ происходящего, и мы сделали вывод: этому режиму осталось максимум два с половиной года, а потом его сметёт волна народного гнева! Мы начинаем набор в нашу молодёжную организацию, которая станет противовесом провластным структурам. Юные бойцы за свободное будущее единым строем, под лозунгами нашего «Союза», выступят против, выразят волю, и утвердят! Подпись – профессор! Подождите, лучше так: подпись – Серголд. Это мой революционный псевдоним. Ещё лучше коротко – Серго. Какой цвет у нашей революции? Жёлто-коричневый. Спасибо, жду сигнальный экземпляр, - профессор положил трубку, пригладил редеющие волосы, выпил водки, и повернулся к Бораннеру, - Коллега, нашей деятельностью заинтересовались западные издания. Западные! Свободные от цензуры, пишущие правду, влияющие на ситуацию в мире. Моё интервью в ближайшее время будет опубликовано. Думаю, что нас пригласят в Северную Америку, на конференцию по вопросам дальнейшего развития демократии.
- Профессор, но там сейчас Мурзикова!
- Коллега, не надо бояться. Её в самое ближайшее время нейтрализует спецподразделение секретных служб. То, что не смог сделать ЧКрыч, сделает простой американский Сигал, честный парень, хранящий покой всех людей на Земле!
Зазвонил телефон. Бораннер снял трубку.
- Алло?.. Алло?!
- Милый, это ты? – голос Екатерины Мурзиковой звучал глухо.
- А…а... сударыня, Вы ли это?
- Это я, - на линии был слышен какой-то шум, - милый, мне плохо здесь, плохо без тебя, со мной что-то происходит…
- Где Вы?
- Не знаю точно. Ты дома?
- Да, как Вы просили…
- Говори мне «ты», зачем так…
- М-м-м, ты в порядке?
- Не знаю, что такое «в порядке»… Мне скверно, здесь много воды, а я её не люблю… Прости, милый, я не нашла их…
- Кого?
- Тех… родственников твоей фиалки… Я искала, я многое разрушила… Я не трогала тех, кто был добр ко мне… я не трогала… Милый, ты ждёшь меня?
- Я… я… мы с профессором, конечно, будем рады…
- Зачем профессор? Ты ждёшь меня?
- Э-э-э, в каком-то смысле… да…
- В каком-то смысле?.. Не молчи, милый…
- Я слушаю тебя…
- Боюсь, что ты слушаешь, но не слышишь.
- Я слышу, слышу всё!
- Милый, прости меня, я не сделала того, что ты ждал. Что мне делать дальше? Ты позволишь мне вернуться? Здесь много тех, кто зол на меня, они меня загоняют в ловушку, но я ещё могу выбраться.
- Где ты?
- Я на углу Шестой и Фаррингтон.
- Где это?!
- Прости…
Бораннер, бессмысленно глядя перед собой, медленно положил трубку.
- Что?! Что? – профессор нетерпеливо сучил ногами.
- Я не понял, где она,.. последнее, что услышал, это рычание, и выстрелы, - Бораннер закрыл лицо руками, из-за чего голос его зазвучал совсем глухо, - Профессор, мы что-то сделали не так, как надо…

27.

«Достаточно перспективным также является «Союз скальпеля и клизмы», организованный известным профессором, пламенным оратором и борцом за свободу по кличке Серго, при деятельном участии его сподвижника Бораннера. Как нам сообщил по телефону сам Серго, «Союз» планирует провести серию публичных акций, которые станут началом так называемой «жёлто-коричневой революции» в России. Несколько удивляет цветовое решение революционной символики, но в оригинальности профессору действительно отказать трудно. Лозунг «Союза» «Голодные, но свободные!» сильно напоминает большевистскую риторику, несмотря на то, что самого Серго к голодным пролетариям отнести совершенно невозможно. Его коллеги по научному обществу скептически относятся к планам профессора, считая его, как политика, не более, чем «дешёвым клоуном с параноидальными идеями», однако признают его высокое мастерство как нейрохирурга. Оппоненты же стремятся принизить значение созданного Серго «Союза», заявляя, что кроме самого профессора и Бораннера в организации состоит не более трёх человек, а все заявления профессора, - не более, чем блеф, и рекламный ход. Саму же организацию эти недоброжелатели называют не иначе, как «Союз кала и мочи», в полном соответствии с цветовым решением символики. В настоящее время рассматривается вопрос о финансовой помощи «Союзу скальпеля и клизмы», которая должна пойти на техническое оснащение и подготовку публичных акций». Профессор недовольно отбросил газету.
- Чёрт-те знает что! И это они называют аналитической статьёй, посвящённой оппозиционному движению в России! Бораннер, они переврали мои слова, и сопроводили их унизительными комментариями. Дождемся получения гранта, и выступим против продажной прессы.
- Профессор, слушайте, что пишет «Нью-Йорк Таймс», - оставил без внимания реплику профессора Бораннер, - «Мы продолжаем публикацию материалов, посвящённых загадочному существу, которое некоторые уже поспешили назвать снежным человеком, и которое само себя называет Катрин. Вчера в Луизиане, уже изрядно пострадавшей от действий Катрин, прозошла очередная трагедия. Очевидцы сообщают о схватке военных с существом, покрытым чёрными волосами, которое они описывают, как нечто среднее между женщиной и кошкой, чудовищных размеров и необычайной силы. Очевидцам удалось сделать несколько фотографий, мы показали их Йену Скотту, первому сообщившему о Катрин, и он однозначно опознал её, сообщив, однако, что «Катрин осталась совсем без одежды, и покрыта волосами значительно сильнее, чем в первую встречу». Схватка длилась несколько минут, и закончилась полной победой Катрин». Профессор, посмотрите на фото!
- М-да, - протянул профессор, внимательно разглядев фотографию в газете, - нет никаких сомнений, что это она, только ещё более увеличившаяся в размерах. Видите автомобиль рядом? Сравнивая с ним, можно сделать вывод о том, что её рост сейчас – два с половиной метра, как минимум. А вот активное оволосение тела свидетельствует, думаю, о неком регрессе. Да, коллега, обратите внимание на форму её челюстей! Они становятся похожи на кошачьи!
- Действительно, - прошептал Бораннер, - она становится огромной кошкой. Профессор, мы действительно создали монстра.
- Официально будут считать, что она создана в секретных лабораториях ЧК, – засмеялся профессор, - Я же не зря запустил эту информацию в западные издания. Ну, и что пишут дальше, Бораннер, прочтите, прошу Вас.
- «Министерство обороны отказывается от официальных комментариев, однако наш весьма осведомлённый источник на условиях полной анонимности сообщил, что на захват Катрин, которая, как предполагается, является тестовым образцом солдата нового поколения, созданным в секретных биологических лабораториях ЧК, было послано элитное спецподразделение, не провалившее за всё время своего существования ни одной операции. В случае неудачной попытки захвата им предписывалось уничтожить Катрин, и доставить на базу её труп для дальнейших исследований. Результатом операции стало полное уничтожение самих коммандос. Наш источник сообщил об оторванных конечностях, перегрызенных шеях, и общем для всех выражении ужаса на лицах. Трупы солдат убрали с улицы достаточно быстро, но не смогли найти ни малейшего следа, свидетельствующего о том, что Катрин был причинён хоть какой-то вред. Судя по количеству патронов в магазинах их винтовок, они даже не успели выстрелить более одного-двух раз, и то, видимо, нерезультативно. Несколько жителей полуразрушенного города сообщили, что видели гигантскую кошку, двигавшуюся на юго-запад, видимо, в сторону мексиканской границы. Эта же информация поступила и из Техаса, где по утрам стали обнаруживать убитых собак и разбитые автомобили. Что является целью Катрин, – Мексика или Латинская Америка, пока неизвестно. Мы продолжаем следить за развитием событий». Профессор, зачем ей Мексика?
- Можно предположить, что она стремится к Амазонке. Там её уже никто не сможет захватить.
- Но ведь у неё на пути – Панамский канал.
- Если темпы её роста сохранятся, то она его просто перепрыгнет.
- Профессор, Вы действительно считаете, что она может вырасти до таких размеров?
- Успокойтесь, Бораннер, я просто шучу. Думаю, что её рост скоро остановится. Но то, что Вам уже вряд ли придётся на ней жениться, это точно.
Бораннер метнул на профессора яростный взгляд. Тот подмигнул в ответ. Бораннер встал и подошёл к окну. Шёл дождь.

28.

- Бораннер, где Вы были?
- Где был, где был, - проворчал Бораннер, снимая пальто, - Пиво пил!
- Полноте, Бораннер, хватит повторять бородатые шутки, - махнул рукой профессор, - В Ваше отсутствие я разговаривал с Мурзиковой!
- Привиделась, что ли? – язвительно спросил Бораннер.
- Бораннер, в нетрезвом виде Вы невыносимы! Ну да ладно. Мне звонил Троцкий, Мурзикова – у него!
- Да что Вы говорите, - искренне удивился Бораннер, - и как она к нему попала?
- Этого он толком не знает, - профессор энергично расхаживал по комнате, - Когда к нему в кабинет вошла огромная чёрная кошка и заговорила, он едва не рехнулся. Правда, взял себя в руки, и сразу позвонил мне. Я объяснил ему ситуацию, и он позволил мне поговорить по телефону с Мурзиковой. Трубку она уже держать не может, так что это пришлось делать Льву Давидовичу.
- И что она Вам сказала?
- Речь её уже почти полностью неразборчива, мне удалось лишь понять, что она действительно держит курс на Амазонку, и очень расстроена тем, что Вас не увидит более. Кстати, Троцкий уговаривал её остаться, стать радисткой подпольщиков, поскольку своей лапой она вполне сносно может работать на ключе, да и морзянку она освоит быстро, но Мурзикова отказалась. Жаль, была бы кошка-радистка.
- Ага, - ехидно сказал Бораннер, - радистка Кэт. И что ж она отказалась?
- Сказала что-то вроде «Рация на спине, антенна на хвосте, - не хочу». Троцкий накормил её, и сейчас она, видимо, уже продолжает путь.
- М-да, выдающаяся личность, - вздохнул Бораннер, - а у меня тоже новость. Вот в газете пишут, что Голливуд приступил к съёмкам фильма ужасов по мотивам истории с Катрин. Рабочее название – «Женщина-кошка».
- Это что ж такое?! – возмутился профессор, - Мурзикова – наше детище, а с нами не согласовали использование её образа, и где, позвольте узнать, наши авторские гонорары, договор на получение процентов от проката?
- Так Вы же, профессор, сами раструбили на весь мир, что Мурзикова создана в секретных лабораториях ЧК!
- Так что ж тогда получается, ЧКрыч получит наши гонорары? Наше, кровно заработанное отнимет? Так, коллега, садитесь-ка к компьютеру и наберите петицию к общественности, рассказывающую о том, как ЧК отнимает у предпринимателей честно заработанные деньги. И в форуме раз пять-шесть про это напишите, желательно под разными никами. Я тоже под парой-тройкой ников войду и поддержу Вас.
- Но, профессор, мы же тогда сами создадим клонов!
- Клоны – у а-клонированных, а у нас, - профессор поднял вверх палец, - реакция прогрессивной общественности!
- Не зря Вас называют пламенным трибуном, - прошептал Бораннер.

29.

- Здравствуйте, Бораннер!
Бораннер, уже взявшийся за ручку двери в подъезд, оглянулся на оклик. На тротуаре стояли четыре совершенно одинаковых ЧКрыча и ухмылялись.
- Что же Вы не здороваетесь? – хором спросили они.
У Бораннера потемнело в глазах, и он осел на асфальт.
- Тьфу ты, чёрт! Первый, поднимите ему голову, Второй – подложите свою кожанку, - командовал ЧКрыч, - Третий, дайте ему нашатыря!
- У нас нет нашатыря, товарищ ЧКрыч!
- Нет нашатыря, дайте ему ствол маузера понюхать! Ещё! Так, зашевелился! Первый, дайте ему водки!
Первый послушно достал из-за пазухи фляжку и приложил к губам Бораннера. Тот глотнул и закашлялся, багровея.
- Что за ерунда, Первый? Что у Вас во фляжке?
- Спирт, товарищ ЧКрыч, зачем же воду лишнюю с собой таскать?
- Вот остолоп! Третий, я видел у вас бутылку пива, срочно дайте Бораннеру запить!
Бораннер жадно глотал пиво, потом глубоко дышал, потом четыре пары рук поставили его на ноги и заботливо отряхнули.
- Пойдем, дорогой товарищ, пойдем, - ЧКрыч бережно поддерживал Бораннера, - Первый, откройте дверь!
Уже на подходе к квартире Бораннер разрумянился и развеселился.
- А вы зачем к нам, товарищи ЧКрычи?
- ЧКрыч – это я один, а это – клоны, Первый, Второй и Третий, - объяснил ЧКрыч, - нам ваша с профессором идея очень понравилась. Теперь у каждого сотрудника есть свои клоны. Чем старше по званию, тем клонов больше. Недавно случилось отмечание дня рождения одного товарища, так не поверите, одни клоны только и собрались, пока сами сотрудники делами занимались.
- Ну, это ещё у братьев-фантастов было описано, - протянул Бораннер.
- А-а-а, так идейку Ваш профессор просто стырил, получается?
- Он творчески её разработал, - гордо сказал Бораннер, - Ну вот мы и пришли. Профессор, где Вы?
- Он в кабинете, - ответила Зина, принимая пальто, - мне входить категорически запретил.
- Профессор, смотрите, кто к нам пришёл, - улыбаясь, Бораннер открыл дверь в кабинет. Случилась немая сцена. Стоя в дверях, все пятеро как заворожённые смотрели внутрь. В кабинете, профессор, спустив брюки и исподнее, стоял задом к зеркалу, опершись локтями на стол, и выворачивал голову назад, пытаясь что-то рассмотреть. Опомнившись, Бораннер, втолкнул ЧКрычей в кабинет и запер дверь.
- Профессор, что с Вами?
- А-а-а, это ты, сынок, - не повернув головы, сказал профессор, - подойди-ка, посмотри, что у меня там сзади?
- Чего же это я Вам в задницу заглядывать стану? – недовольно ответил Бораннер. ЧКрыч потянул его за рукав.
- А что это он Вас сынком называет?
- А он, как это Вы говорите, перекинулся.
- Весьма интересно посмотреть. Но Вы уж не расстраивайте аксакала, сделайте, что он просит.
Бораннер вздохнул, подошёл к профессору, и внимательно посмотрел тому в задницу.
- Ничего особенного, папашка, всё те же геморроидальные узлы. Да Вы бы не тужились так, Вам это вредно.
- А патриёты из задницы не торчат?
- Кто? – не сдержался охреневший ЧКрыч.
- Патриёты, товарищ, это паразиты. Они живут у меня в кишке. Обнаглели на редкость, ходят, растопырив пальцы, с мигалками, словно по коридору какому-нибудь.
- Кто с мигалками?
- Паразиты, батенька, паразиты.
Первый посмотрел на Второго и постучал пальцем по лбу. Второй и Третий закивали головами. ЧКрыч цыкнул на них, и клоны снова вытянулись по стойке «смирно».
- Товарищ ЧКрыч, не спорьте с ним, - зашептал приблизившийся Бораннер.
- Да-да, профессор, я уже понял, - быстро сказал ЧКрыч, - у Вас в заднице паразиты с мигалками и растопыренными пальцами.
- Правильно. Так вот, эти паразиты мне не дают покоя, вредят всячески. Они между собой считают друг друга нормальными, даже гениями, а я придумал замечательный план. Они ведь любопытные, наверняка. Пусть они вылезут из задницы на белый свет и увидят свои патриётские морды в зеркало. Тогда откроется им истинная правда о себе, и они перестанут меня беспокоить.
- Профессор, да перестаньте Вы тужиться, - забеспокоился Бораннер, - давайте я Вам Вермокса просто дам, и посидите в туалете минут десять.
В этой момент профессор, как-то хитро извернувшись, издал характерный громкий звук.
- Ну, мы в другой раз зайдем, - помахав ладонью у носа, сказал ЧКрыч.
Бораннер, стараясь дышать ртом, помогал профессору натянуть штаны.

30.

- Итак, Бораннер, что мы имеем? – слегка похудевший после курса противопаразитарных и слабительных препаратов профессор расхаживал из угла в угол, - Паразитов внутри меня нет, ни с мигалками, ни без оных, то, что я считал последствиями растопыривания патриётских пальцев, оказалось всего лишь обострением геморроя.
Бораннер вздохнул. То, в чём он безуспешно пытался убедить профессора в течение нескольких дней, преподносилось ему самому, как гениальное открытие самого профессора. Дабы не злить непримиримого борца, следовало кивать и соглашаться.
- Можно сделать вывод, - продолжал профессор, - о том, что а-клонированные шарикарычи существуют только в форуме. Мы с Вами, коллега, должны усилить борьбу, повысить качество подаваемого материала, увеличить число наших постингов, и, так сказать, выйти на новый уровень агитации. «Союз скальпеля и клизмы» должен занять доминирующее положение в Интернете, активнее вскрывать недостатки, и указывать на них! Вот сколько Вы, коллега, выложили ссылок на статьи с негативным материалом?
- Почти десять, - ответил Бораннер.
- Сколько соратников к нам прибавилось?
- По никам или реально?
- По никам. Реальность никого не интересует.
- Несколько, - осторожно ответил Бораннер.
- Плохо работаете, коллега, очень плохо, надо активизироваться! Кстати, пора бы приструнить этого писаку в форуме. Это надо же, написал, что я публично испортил воздух!
- Против паразитов в заднице Вы, стало быть ничего не имеете? – ехидно осведомился Бораннер.
- Паразиты в заднице, - это неподтвердившаяся теория, коллега. Путь истинного учёного не всегда усыпан розами. Отрицательный результат – тоже результат! Кстати, я прямо сейчас хочу поставить эксперимент.
Профессор остановился, напрягся, как-то затрясся всем телом, и вдруг раздвоился. Бораннер зажмурил глаза и потряс головой. Всё осталось по-прежнему – в центре комнаты стояли два абсолютно одинаковых профессора.
- Профессор, Вы где? – ошарашенно спросил Бораннер.
- Профессор – это я, - ответил тот, что справа.
- Нет, я, - повернулся к нему левый.
- Ах так? – правый затрясся и раздвоился, - Вот, получайте, я могу клонироваться, а Вы – нет!
- Ха-ха три раза, - саркастически сказал левый, и тоже раздвоился, - Получайте Вы.
- Я тоже так могу, - неожиданно сказал клон правого и тоже раздвоился.
- И я, - сказал, раздвоившись, клон левого.
- Профессор, что происходит? – с ужасом завопил Бораннер.
- Всё просто, - ответил левый, - Я – Первый а-клон профессора, это – Второй, это – б-клоны, а их клоны – в свою очередь, - в-клоны. Все клоны абсолютно идентичны самому профессору.
- Не смейте называть себя профессором! – закричал правый, - Настоящий профессор – это только я!
- Да ладно, ладно, - вальяжно ответил Первый а-клон, - Это я Вас дразнил, нёс околесицу, так сказать. Я ведь имею право на околесицу?
- Мы тоже своё право имеем, - хором сказали б- и в-клоны.
- Как знать, как знать, - подбоченился профессор, - права не всем могут быть даны.
- Ну-ну, - ухмыльнулся Первый а-клон, - а если Вы иного языка не понимаете?
- Нет, Бораннер, Вы посмотрите только, этот наглец, едва появившись на свет, уже права качает и оскорбляет меня!
- Да ладно, милый друг, - покровительственно похлопал по плечу Второй а-клон, - мы тебе необходимы. Представь только, сколько новых ников появится в форуме, как усилится борьба и агитация.
- Ну, когда я создал Вас, я примерно об этом и думал, - согласился профессор, - но то, что Вы умеете клонироваться, для меня полнейшая неожиданность.
- Мы ещё не то умеем! - хором закричали клоны, - А вот как мы вприсядочку!
Грянула музыка, клоны пустились в пляс, Бораннер со стоном схватился за голову… и проснулся.
- Что с Вами, голубчик? – профессор тряс его за плечо, - Вы стонали, метались.
- Профессор, мне приснилось, что Вы клонировались, и Ваш клон тоже клонировался, и так далее, - сбивчиво заговорил полусонный Бораннер, - и все они решили писать в форум под разными никами, а потом стали плясать.
- Хм, это очень интересная идея, - оживился профессор, - мы с Вами обязательно утром её обсудим. А теперь давайте вместе пойдём посмотрим, мне кажется, что из меня всё-таки вышел один паразит.
Бораннер скрежетнул зубами и покорно поплёлся в пятый раз за сутки разглядывать профессорский кал.

31.

- Итак, Бораннер, что мы имеем? – профессор расхаживал из угла в угол, - Паразитов внутри меня нет, ни с мигалками, ни без оных, то, что я считал последствиями растопыривания патриётских пальцев, оказалось всего лишь обострением геморроя.
Бораннер слушал вполуха, кивал в нужных местах, даже отвечал впопад, но никак не мог избавиться от ощущения дежа вю. Вдруг профессор остановился и затрясся. Бораннер, не отрываясь, глядел на него, когда вдруг сзади раздался шорох. Бораннер обернулся, и увидел самого себя, с вытаращенными глазами и волосами, стоящими дыбом. Клон криво ухмыльнулся. Бораннер заорал дурным голосом, прянул вбок, зацепился за стул, с грохотом упал, и пополз, подвывая, к двери.
- Что с Вами, коллега? - метнулся к нему профессор.
- Я клонировался, - выл Бораннер, - вон там клон, клон, профессор!
- Бораннер, возьмите себя в руки, там зеркало!
Бораннер осторожно высвободился из профессорских рук и посмотрел назад. Действительно, там стояло огромное зеркало, о котором он просто забыл с перепугу. Бораннер закрыл руками лицо и всхлипнул.
- Профессор, я так испугался. Я подумал, что я клонировался.
- Это я пытался клонироваться, в полном соответствии с Вашим ночным рассказом, - жёлчно сказал профессор, - и у меня даже что-то стало получаться, когда Вы сбили мне весь настрой. Не видать нам теперь наших клонов.
- Может, чёрт с ними, с клонами? – робко спросил Бораннер, - Как спокойно мы жили до тех пор, пока Вам в голову не пришла идея насчёт а-клонированных.
- Хотите на меня переложить ответственность? – грозно вопросил профессор, - Нет, батенька, мы должны вместе нести этот тяжёлый, но почётный груз! Мы в ответе перед потомками!
- Пришла пора ответить, - прошелестело тихо в комнате. Профессор с Бораннером повернулись к двери и застыли в изумлении. На пороге стояло маленькое серое мохнатое существо с когтистыми лапками, красными глазами, и острыми оскаленными зубками. На голове у существа мигал синий огонёк.
- Кто Вы? – выдавил из себя профессор.
- Я – гебунчик, вариант «Бета», - противным голосом ответило существо, сделав несколько шагов по направлению к соратникам по борьбе. Те синхронно попятились.
- Что Вам нужно? – прерывающимся от страха голосом спросил Бораннер.
Гебунчик зашипел и растопырил когти.

В последующие полчаса профессор и Бораннер написали всё, что им было известно про «Союз скальпеля и клизмы», исправно указали всех сочувствующих, составили список всех, кто предполагаемо являлся а-клонированными, дали подписки о невъезде в Канаду, Австралию и Зимбабве, а также письменно согласились сотрудничать. Всё это время гебунчик расхаживал по комнате и мерзким голосом пугал их. Наконец он отобрал у соратников листки, внимательно их разглядел, почему-то держа вверх ногами, свернул в трубочку, сунул подмышку, и немигающим взглядом красных глаз уставился на Бораннера.
- Итак, ты завтра едешь в Бобруйск, животное, - скрипуче произнёс он, - и согласно легенде, устраиваешься бухгалтером в ЖЭК № 2…
- Вот он! – грохот сапог наполнил квартиру. Гебунчик неожиданно резво метнулся в сторону, но был пойман сеткой. ЧКрыч с клонами перевязали узлом горловину сетки, и подняли её вверх. Гебунчик визжал, плевался, и ругался матерно.
- Уф-ф, всё, товарищи, - вытер пот со лба ЧКрыч, - Вы уж извините, профессор, теперь промашка у нас самих вышла. Вдохновившись Вашей брехнёй относительно того, что Мурзикова создана в секретной биологической лаборатории ЧК, мы действительно такую лабораторию создали.
- Это вот, - ЧКрыч тряхнул сетку, чем вызвал новую серию визгов и плевков, - опытный образец. Читать-писать ещё не умеет, но разговаривать и соображать уже научился немного. А что это за листки такие валяются?
ЧКрыч собрал рассыпанные листки и очень внимательно их изучил.
- От даёт, - восхищённо сказал он Первому, - за каких-то полчаса расколол их обоих на полное признание и подписку о сотрудничестве.
- А было что колоть? – скептически спросил Первый.
- Да ладно, они хоть и малахольные, но производили впечатление сообразительных.
- Испугаешься тут, - вмешалась Зина, до сих пор жавшаяся в сторонке, - противный такой, глаза горят, пугает. «Я всегда рядом, я невидим, я под креслом, на котором ты сидишь, я под прилавком магазина, в котором ты каждый день покупаешь сигареты…», - передразнила она гебунчика.
- Хе-хе, - довольным голосом сказал ЧКрыч, - дык этот курс он уже изучил. Неплохо усвоил, значит. Ладно, соратники, держите ваши признанки, мне они ни к чему, ничего нового я не увидел. Подписки ваши тоже заберите, ещё не хватало мне таких клоунов в осведомителях. И о невъезде заодно. Кстати, с какой стати он Зимбабве сюда прицепил, ума не приложу?
- Чтобы объект запутался, - вмешался смолкший было гебунчик.
- Ну, молодец, будет тебе бутылка пива к ужину, - ухмыльнулся ЧКрыч, - Ладно, профессор, прощевайте, и Вы, товарищ Баранов, тоже. Зла на нас не держите, у всех проколы случаются. Ваша Мурзикова тоже накуролесила изрядно. Оревуар, так сказать!
- И помни, я всегда буду следить за тобой! – зашипел зло гебунчик, глядя на профессора с Бораннером горящими глазами.

32.

Профессор с Бораннером, отобедав в ресторане, неспешно прогуливались по парку. Осенний денёк выдался солнечным, пригревало так, что даже профессор рискнул расстегнуть пальто, и ослабить кашне, завязанное узлом на шее. Бораннер, раскрасневшийся от выпитого вина, насвистывал что-то, а увидев валяющуюся пустую пивную банку, по-мальчишески пнул её ногой, поддал ещё и помчался по аллее, изображая футболиста.
- Профессор, профессор, держите пас! – завопил он, ударяя по банке. Та взлетела в воздух и упала прямо под ноги профессору. Он остановился, внимательно рассмотрел банку, придерживая очки рукой, и толкнул её тростью.
- Бораннер, вот свидетельство той грязи, в которую погрузилась Россия!
- Да ладно Вам, профессор! Дайте пас! Пасуйте! – Бораннер приплясывал на траве.
- Нет, дружок, пасовать я не стану, - профессор пнул банку в противоположную от Бораннера сторону, и двинулся дальше, - Это патриёты пусть пасуют, а мы с Вами должны бороться, и каждую минуту думать о судьбе страны.
- Но, профессор, неужели нельзя просто и весело попинать банку, поиграть в футбол.
- Хватит, коллега, хватит! Достаточно пинали, достаточно играли. Доигрались. Просто и весело доигрались. Вы обратили внимание, на то, из-под какого пива эта банка?
- Нет, профессор, - поскучнел Бораннер.
- А пиво, - профессор остановился и поднял вверх палец, - импортное. Вот так везде. Продали страну, продали. Ничего сами делать не умеем, всё берём западное.
- Профессор, да нашего пива сколько угодно!
- И это Вы называете пивом?
- Я пил. Вкусное.
- Я не пил, и пробовать не стану. И Вам не советую. Уверен, что редкостная дрянь. Ничего эти люди хорошего сделать не могут.
- Но, профессор, это же наши люди.
- Наши, да не наши! – громко произнёс профессор, спугнув этим стаю ворон, - Называются наши, а сами – сплошные нашисты!
- Что-то я, профессор, Вас не понимаю.
- А что тут понимать. Сколько а-клонированных везде? Сколько тех, кто наивно уверен, что здесь жить можно?
- Так живут же, и счастливо живут.
- Тупое быдло! Однозначно! – профессор сткнул тростью в землю, - Мыслящий человек не может быть счастливым в тот момент, когда страна катится в пропасть. Вы читали последние рейтинги? Вот то-то. Нигде у нас первых мест нет, даже в Вашем любимом футболе.
- Ну, это правда, конечно, но не всё так плохо.
- Коллега, я Вас не понимаю, - сдвинул брови профессор, - Вы уже как Шариков изъясняетесь.
- Нет-нет, профессор, - примирительно сказал Бораннер, - конечно, всё везде плохо, и жить в России нельзя, это ясно, но день какой солнечный, и в футбольчик погонять можно было ведь.
- Чем погонять? Брошенной кем-то мимо урны пивной банкой?
- Так, профессор, Вы эту банку тоже не стали в урну кидать, а просто пнули в сторону.
- А что Вы хотите, чтобы я мусор убирал? Нет, батенька, пусть дворники мусор убирают, это их работа, а я должен думать, научные теории создавать, писать труды…
- И постить в форуме, - вставил Бораннер.
- Да, коллега, да, когда это нужно для нашей борьбы, то и постить в форуме. Не следует бояться грязи, не следует чураться грязной работы! К чистым рукам грязь не пристанет!
- Профессор, так что же Вы чураетесь того, чтобы убрать брошенную кем-то банку? Ведь это мусор, но к Вашим рукам грязь не пристанет, и мир станет чуть-чуть чище.
- Мир станет чище в результате наших с Вами усилий, коллега, а не в результате уборки мусора с аллеи. Вот исчезнут все а-клонированные, и мир станет чище, а банки… банки – это мелочь, их пусть другие убирают. Есть на то покорное быдло, которое согласилось на эту грязную тупую работу, те, кому не хватило ума выучиться, книги читать, работать над собой. Они сами себя опустили на низшую ступень, и пусть там остаются. Помните, у Чехова, «чумазый на фортепьянах играть не может». Или что-то подобное, я точно не помню, но уверен.
- Профессор, Вы неполиткорректны.
- Ах да, коллега, следовало сказать, «люди с альтернативным выбором профессии», конечно. Но мы ведь с Вами в России, здесь за неполиткорректную фразу в суд не потащат. Так чего нам бояться?!
Он весело захохотал. Дунул прохладный ветерок. Профессор поспешно застегнул пальто.

33.

Профессор методично жевал, глядя в никуда. Из уголка его рта медленно тянулась ниточка слюны. Бораннер вздохнул, и вытер профессору рот. Тот никак не отреагировал.
- Что он жуёт? – шёпотом спросил ЧКрыч.
- Суп, - так же шёпотом ответил Бораннер.
- И давно? А то я уже минут двадцать здесь, а ничего не изменилось.
- Часа полтора будет, пожалуй.
- Ничего себе, я бы даже кусок мяса столько жевать не смог, проглотил уже, а профессор столько суп пережёвывает. Может он его взбивает во рту?
- Во-первых, сейчас он не профессор, а во-вторых, есть у него во рту суп или нет, уже неважно. Но раньше с ним такого не случалось. Хотите водочки?
- Не откажусь.
Бораннер налил себе и ЧКрычу водки, они чокнулись, выпили, и со вкусом закусили. Зина, ступая на цыпочках, подала отбивные, причём у ЧКрыча кусок мяса был очевидно больше.
- Так, значит, опять перекинулся, - шёпотом констатировал ЧКрыч, отрезая кусок отбивной.
- Угу, - Бораннер, жуя, кивнул головой, - что-то часто в последнее время.
- Магнитные бури, может быть?
- Всё может быть, - пожал плечами Бораннер, - я раньше думал, что эти припадки от смены кукисов, оказалось, что нет. Хорошо хоть, он сегодня не буйный.
- А что, буянит?
- Случается. То собаки ему видятся, то а-клонированные в каждом углу, то на митинги рвётся. Одно закономерно, - обязательно после того, как выпьет. Если не успел выпить, то тихий, а если накатил уже, то всё, пиши пропало.
- Так это и без перекидывания так случается, - ЧКрыч тщательно подбирал ржаной корочкой подливку.
- Что ж Вы так не куртуазно? – осуждающе шепнул Бораннер, - сказали бы, Зина ещё Вам принесёт.
- Да ладно Вам Зину гонять, - махнул рукой ЧКрыч, - корочкой подобрать вкуснее, да и наелся я уже, разве что бутербродик какой-нибудь, да грибочков тех солёных поем ещё.
- Ешьте-ешьте, не стесняйтесь, - Бораннер налил ещё водки, - а где же Ваши клоны?
- Первый на совещании вместо меня сидит, - ЧКрыч чокнулся, опрокинул стопку и захрустел грибочком с луком, - Второй разрабатывает одну версию, а Третьего я послал гимнастёрку мне постирать, чтобы не борзел. А я вот сам решил зайти, посмотреть, что тут у Вас, да как, и вот как удачно зашёл, прямо к обеду.
- Сынок, что делает здесь этот сатрап?! – громко спросил профессор.
- Зашёл в гости, - поморщился от неожиданности Бораннер, - а Вы как, папашка?
- Я в порядке, а вот ты, как вижу, лижешь задницу ЧК.
- Да ладно Вам, - обиделся Бораннер, - мы ведь должны быть гостеприимными.
- Над чем думали, аксакал? – ехидно спросил ЧКрыч.
- Троцкий – политическая проститутка! – откинулся на спинку стула профессор, не обратив внимания на поданную Зиной отбивную, - Прав был Владимир Ильич. Я предложил Троцкому вступить в наш «Союз», а он отказался, сказав, что такая мелочь ему неинтересна.
- С каких это пор Вы стали цитировать Владимира Ильича? – усмехнулся ЧКрыч, - Да и говорил он это про Зиновьева с Бухариным.
- Значит, про Троцкого я так сказал, - вскинул бородку профессор, - а Владимира Ильича не грех и процитировать, он тоже был беспощаден к врагам, как мы.
- Ну, вы-то известные борцы с властью, - усмехнулся ЧКрыч.
- Это не власть, это банда, а мы не желаем лизать задницу одной банде, банд должно быть несколько, чтобы был выбор.
- Помнится, Вы и ЧК называли бандой, - подколол ЧКрыч.
- Вы-то самая главная банда и есть, - гордо ответил профессор, - а я вот ищу какую-нибудь другую.
- Папашка, а нельзя совсем без банд? – тоскливо спросил Бораннер.
- Нельзя, при демократии должно быть несколько банд.
- Чтобы был выбор, кому лизать? – ЧКрыч уже явно веселился.
- Это а-клонированные лижут, а мы поддерживаем. Наше дело – правое, и я уверен, что мы победим всех а-клонированных патриётов.
- Так когда вы победите, вы придёте к власти?
- Да, разумеется, - встрял Бораннер, - профессор будет главным, а я согласен быть премьером.
- Будешь премьером, сынок, не волнуйся, - профессор сделал успокаивающий жест, - а ЧК мы разгоним в первую же очередь.
- Ну ладно, нас вы разогнали, но если вы уже у власти, то вы, получается, тоже банда, и лизать будут уже вам? – ЧКрыч нагнулся вперёд и прищурил глаза, в которых плясали весёлые искорки.
- Мы не будем бандой, мы будем справедливы к тем, кто нас поддержал, и беспощадны к тем, кто сочувствовал а-клонированным. А лизать будут, конечно, как без этого, этот народ не может не лизать, в этом его рабская психология.
- А кто же будет другой бандой?
- Не будет другой банды, будет демократическая оппозиция, только я ещё не решил, кого назначить её руководителем. Может, даже Бораннера.
- Ага, у Вас, папашка, и машина будет, и охрана, и свой самолёт, а у меня ничего, даже премьером не назначат, - обиделся Бораннер.
- Ладно, ладно, зато мы будем чередоваться, один срок я главный, а другой – ты, сынок.
- Один – сынок, а другой тянет срок, - срифмовал ЧКрыч и сам первый засмеялся.
- Дурацкие шутки у Вас, товарищ, - махнул рукой профессор и опрокинул в себя стопку водки, - А, кстати, может Вы согласитесь стать лидером демократической оппозиции? Тогда я готов буду забыть старые обиды, особенно если мы снйчас же договоримся о мирной передаче власти.
- Так мы же, по Вашим словам, банда, профессор, самая главная, нам, как Вы говорите, сейчас лижут, - поднял удивлённо брови ЧКрыч, - кстати, что лижут-то?
- Задницу, что же ещё, - недовольно ответил профессор, - не знаете, что ли, что лижут обычно?
- Не, профессор, не знаю, - замотал головой улыбающийся ЧКрыч, - Это Вы, судя по всему, ба-а-альшой специалист в вопросе лизания задниц.
- Сатрап, как есть сатрап, - сморщился профессор, - Совершенно ничего не понимает в демократических ценностях. Ничего, мы вашу банду победим, победим демократическим путём! Бораннер, свяжитесь со спонсорами, что-то давно гранты нам не поступали. Зина! Зина! Принесите ещё водки!

34.

- Осторожно, Бораннер, ноги ему приподнимите, - ЧКрыч, держа профессора под мышки, контролировал процесс укладки спящего на кровать. Процесс завершился. Пламенный трибун чмокнул губами и захрапел. Зина заботливо укрыла его одеялом, ЧКрыч поправил подушку, Бораннер икнул. Все трое на цыпочках вышли из комнаты.
- Это Вы, Бораннер, виноваты, - строго сказала Зина, - Вы должны были следить, чтобы он закусывал. И Вы, товарищ ЧКрыч, тоже хороши. Вроде бы ответственный работник, при револьвере, а потворствуете пьянству.
- Зиночка, - галантно поклонился ЧКрыч, - за профессором совершенно невозможно было уследить. Но раз Вы так желаете, то в следующий раз, если таковой случится, я буду следить в оба глаза. Как отказать такой красавице?
- Случится, - кокетливо тряхнула головой Зина, - Вас здесь рады видеть.
- Думаю, что рады только Вы, - усмехнулся ЧКрыч, - профессор вот был не очень рад. Да, и маузер – это не револьвер, а пистолет.
- Да я ничего в этом не понимаю. А подержать как-нибудь дадите?
- Зиночка, - широко улыбнулся ЧКрыч, - как-нибудь я Вам пострелять из него даже дам. По бутылкам или по банкам консервным.
- Всё бы Вам стрелять, - кокетничала Зина, - все Вы, мужчины, такие. Ой! Я же рыбу поставила!
Зина умчалась на кухню. Бораннер снова налил водки.
- Ну что, товарищ ЧКрыч, ещё по одной?
- Ну давайте, - ЧКрыч выпил и ловко подцепил солёный огурчик, - Кстати, Бораннер, сочувствую Вам. Такого я давно не видел.
- Это Вы насчет криков професора?
- Ну да. Носится по комнате, кричит, несёт какую-то околесицу, руками машет. Договорился ведь до того, что пообещал расстрелять меня лично.
- Ничего себе, - Бораннер восхищенно замотал головой, - Это, наверное, когда я выходил.
- Ага, Вас в этот момент не было. У Вас профессор в Дум, наверное, переиграл. Он хоть раз оружие держал в руках?
- Не знаю.
- М-да, вас, борцов, послушать, так все эксперты. «Расстрелять», «к стенке» и тому подобное. А ведь дойди до дела, так начнете исполнителей искать, чтобы руки не попачкать. Ладно, ладно, Бораннер, не обижайтесь, Вы мне в чём-то даже нравитесь. А вот профессор – тяжелый случай, особенно когда аксакалом становится.
- Что Вы его всё время аксакалом называете?
- Так ещё с первого раза, когда узнал, что Серголд-ака и проф.Преображенский одно и то же лицо, - засмеялся ЧКрыч, - вот и прилепилось как-то «аксакал».
- Так, господа, раздвиньте тарелки, - Зина ставила на стол блюдо с жареной рыбой.
- Красота-то какая! – ЧКрыч, улыбаясь, глядел на Зину, делая вид, что подкручивает несуществующий ус.
- Да ладно Вам, я пережарила немного, - Зина хихикнула, и ушла.
- Товарищ ЧКрыч, будете рыбу? – Бораннер старательно отрезал куски.
- Ну, давайте, хотя есть уже нет мочи.
- А под рюмочку?
- Да и рюмочку можно, - согласился ЧКрыч, - Красиво живёте, Бораннер, обед плавно переходит в ужин, водка не заканчивается, красивая барышня на стол подаёт. Вот признайтесь, наверняка из-за этого Вы здесь, а не из-за вашего «Союза скальпеля с нарывом»?
- Мы с профессором – коллеги по научной работе. Ваше здоровье, - Бораннер отсалютовал стопкой, выпил, и умело стал препарировать рыбу, - А с недавнего времени – ещё и соратники по борьбе.
- Да вижу, вижу. Только до конца так и не могу понять. Профессор Ваш путано как-то излагает. Начинает за здравие, заканчивает за упокой. У него порой вообще связи одной фразы с другой нет, по-моему.
- Да я сам, - Бораннер наклонился к ЧКрычу и заговорил шёпотом, - сам иной раз его не понимаю. А один раз спорить попытался, так через полчаса оказалось, что его точка зрения – это моя, и что я неправ, и он мне уже объясняет, почему. Но цели у нас одинаковые.
- Понял Вас. М-м-м, Зиночка мастерица просто. Бораннер, что ж Вы её к столу не пригласите, компанию украсить?
- Зина! Зина! – крикнул Бораннер, - присоединяйтесь к нам!

Через два часа Бораннер, еле держащийся на ногах, обнимал стоящего у выхода ЧКрыча, и шептал пьяным голосом:
- Товарищ, товарищ, я чувствую наше душевное родство. Записывайтесь в наш «Союз».
- Лучше Вы записывайтесь к нам в ЧК, - подколол ЧКрыч, - кожанку дадим, и маузер.
- А можно? - поднял брови Бораннер, - Я подумаю, непременно подумаю. Это оч-чень интересно.
- Зиночка, огромное Вам спасибо за хлебосольство. Каждая встреча с Вами – большая радость для меня, - ЧКрыч, проникновенно глядя в глаза Зине, слегка пожал протянутую ему руку.
- Я тоже Вас рада видеть, - зарделась Зина.
- До свидания, Бораннер, спасибо за гостеприимство, - ЧКрыч повернулся через левое плечо, вышел, и аккуратно прикрыл за собой дверь.
- Вот не хлопает дверью, как Вы. Давайте я Вам помогу дойти до комнаты, - Зина заботливо подхватила Бораннера под руку, тот покорно пошёл за ней. На ходу он что-то бормотал невнятно. Глаза его уже закрывались.

35.

Бораннер спал, и снилась ему берёзовая роща. Легкий ветерок шевелил листья, пели птицы, и он шёл под руку с любимой своей Тёткой, имени которой он так и не знал. И был он счастлив. Только никак не удавалось увидеть её лицо, но это могло случиться за следующим поворотом тропинки. Пахло малиной.

Профессор во сне вновь видел Гайд-парк, только гусей не было средь берёз. Он стоял на трибуне, вокруг – охрана, в небе чертил белый след персональный самолёт, а толпа скандировала что-то приятное. Профессор махал покровительственно рукой, улыбался, но никак не мог понять, почему всё вокруг пахнет дерьмом.

Зине снился ЧКрыч. Сильными руками он поднял её, перенося через ручей, потом обнял, и они вместе пошли по сочной траве. Зина доподлинно знала, что ЧКрыч – принц, но никак не могла согласиться на поцелуй. От ЧКрыча пахло дорогой кожей и табаком.

ЧКрыч спал, сидя за столом, уронив голову на руки. Ему ничего не снилось. Маузер, лежащий на столе, пах оружейным маслом и порохом.

36.

- Бораннер, скажите, «сцуконах» пишется раздельно или слитно?
- Слитно.
- А что такое «сначала раскуриться, а после расколбаситься»?
- Не знаю.
- А что значит «С ручника снимись, чувак»?
- Не тормози.
- В каком смысле?..
- Если до кого-то медленно доходит смысл сказанного, то он «тормозит». Ему предлагают сняться с ручного тормоза, то есть соображать быстрее, - мрачно ответил Бораннер.
- Бораннер, что с Вами?
- Профессор, я ей написал уже тридцать писем, а она так и не ответила. Я и стихи слал, и на свидание приглашал, и в ресторан, - всё безрезультатно.
- Не отчаивайтесь, коллега, путь к сердцу женщины может быть долгим и тернистым. Кстати, о женщинах: чем отличается «мочалка» от «биксы»?
- Профессор, зачем Вам всё это?
- Сегодня вечером будет собрание нашей молодёжной ячейки. Я хочу говорить с ними на одном языке.
- А-а-а, понятно, а ди-джей будет?
- Да, я уже договорился.
- Ну, вот и расколбаситесь, профессор.
- М-да, я этим языком ещё не скоро овладею в полной мере. Коллега, Вы будете присутствовать на собрании?
- Не хочу, - вздохнул Бораннер, поворачиваясь к окну.
- Жаль, жаль, я на Вас рассчитывал, - профессор вышел из комнаты. Бораннер тоскливо смотрел в окно.
- Бораннер, а как Вам мой костюм? – сзади вновь раздался голос профессора.
- Надо говорить «прикид».
- Ну, так как прикид? Посмотрите, пожалуйста.
- Клёво, - мельком глянув, сказал Бораннер, - кульный чел.
- «Кульный чел», «кульный чел», надо запомнить. Бораннер, а что значит вот этот жест, когда палец поднят вверх?
- Одобрение, всё отлично, - даже не посмотрев, уныло протянул Бораннер.
- Ладно, коллега, нет сил на вас смотреть, водочки, что ли выпейте, а я пошёл собираться.
- Не хочу я водочки, - пробормотал Бораннер, утыкаясь лбом в стекло.

Бораннер проснулся от шума в прихожей.
- Доктор, доктор, идите сюда! – кричала Зина. Бораннер свалился с дивана и помчался в прихожую. Глазам его открылась ужасная картина: избитого профессора держали под руки ЧКрыч и один из клонов. Два других несли профессорские портфель и пальто, измазанные грязью.
- Давайте на диван, - скомандовал ЧКрыч, - осторожнее, поддерживайте голову!
Стонущего профессора уложили на диван. Бораннер немедленно принялся обрабатывать раны.
- Господи, что же случилось? – Зина, чуть не плача, смотрела на ЧКрыча.
- Что, что? Профессор организовал молодёжную тусовку, мы решили поприсутствовать для порядка. Ну, сначала всё было в норме, дармовое пиво, танцы там всякие современные, ди-джей модный, всё путём, в общем. А потом, когда молодняк разгорячился, музыку приглушили, дали свет на сцену, и появляется профессор. Зина, Вы можете себе представить, это чудо появляется на сцене в зенитовской футболке и динамовском шарфе. А в зале почти все – спартачи. И ладно бы, прокатило бы и это ещё, профессор подстроился в ритм музыке, лозунги всякие стал кричать, чисто политический рэп или хип-хоп, я в этом не силён, но молодняку вроде нравится начало. И тут этот пламенный трибун кричит: «Вы все!» и показывает двумя руками факи в зал. Ну, и понеслась душа в рай. Еле отбили, Второй даже пальнул в потолок два раза. К машине выводили через чёрный ход, вчетвером. Вот такая дискотека. Вашему профессору пора бы прекращать с этими самыми митингами. Как говорила Масяня, «Никаких дискотек, только балет и керамика!».
- Да говорили ему уже, он ведь не слушает никого, - махнула рукой Зина.
- Ну, вроде всё, - Бораннер, вытирая руки, вышел в прихожую, - я ему дал успокоительное, сейчас заснёт.
- Бораннер, а кто сказал профессору, что поднятый вверх средний палец при сжатом кулаке, короче, «фак», - это жест одобрения? - ехидно спросил ЧКрыч.
Бораннер ничего не отвечал, глядя в пол, и медленно краснея.

37.

- Ну, вот я и пришла, - Зиночка, раскрасневшаяся от ветра, повернулась к ЧКрычу, и улыбнулась, накрыв его руки своими.
- Может, ещё погуляем? – с надеждой спросил ЧКрыч, - А хотите, на машине покатаемся? На служебной.
- В другой раз, - наклонила голову к плечу Зина, не переставая улыбаться, - и на машине, и на извозчике. А сейчас мне домой надо, профессора с Бораннером кормить.
- Эксплуататоры, - нарочито грозно сказал ЧКрыч, сдвинув брови.
- Не эксплуататоры, а работодатели, - засмеялась Зина.
- А давайте к нам на работу, - предложил ЧКрыч, - машинисткой или секретарём.
- Не-а, я здесь привыкла, они же мне уже как родные. Вот Бораннер извёлся весь из-за своей несчастной любви, так я даже плакала ночью, так жалко его.
- Бораннер извёлся? - изумился ЧКрыч, - И кто же эта несчастная?
- Прекратите насмешничать над ним! – строго сказала Зина, - Мне его действительно жалко. А кто она, никому неизвестно, он сам её в глаза не видел, и даже имени не знает.
- Это как?
- Вот так. В этом своём Интернете познакомились.
- Да-а-а, если так дальше пойдёт, то в Интернете детей рожать начнут, - хохотнул ЧКрыч, - Но мы-то с Вами, Зиночка, по-настоящему познакомились, не в Интернете каком-нибудь.
- Это называется «в реале», - щегольнула познаниями Зина, - ну всё, я побежала, пока-пока!
Она ловко вывернулась из объятий ЧКрыча, вознамерившегося наконец поцеловать её, и быстро вбежала в подъезд. ЧКрыч вздохнул, и медленно пошёл прочь. Повернув за угол, он нос к носу столкнулся с клонами, перегородившими тротуар.
- А вы что здесь делаете? – удивился ЧКрыч.
- Вас ждём, - ответил Второй.
- И что случилось?
Клоны стали толкать друг друга локтями, наконец Первый решился:
- Товарищ ЧКрыч, так несправедливо получается.
- Что несправедливо?
- Вот то несправедливо. К нам несправедливо.
- Кто вас обидел? Кто посмел? Кому удалось? – засмеялся ЧКрыч.
- Нас обидишь, пожалуй. Мы сами кого хочешь, - наперебой заговорили клоны.
- Так, отставить базар! Первый, докладывайте, - скомандовал ЧКрыч. Клоны мгновенно смолкли и вытянулись по стойке «смирно». Первый сделал шаг вперёд.
- Товарищ ЧКрыч, докладываю, что с нашей точки зрения Вы несправедливы к нам. Мы все абсолютно одинаковы, а с Зиной гуляете Вы один.
- Чего-чего? – охренел ЧКрыч.
- Вы один с Зиной, - уже вполголоса повторил Первый, - а мы тоже хотим хоть разочек.
- Мы же абсолютно похожи, - встрял Второй.
- Она ничего не узнает, - закивал головой Третий.
- Так, бунт на корабле, - задумчиво сказал ЧКрыч, - Сразу вас расстрелять или объяснить сначала?
- Лучше, конечно, объяснить, - Первый как-то сжался, но стоял по-прежнему прямо.
- Вас для чего создали? Для службы. Задания выполнять, документы заполнять, следить, ходить, в засадах сидеть. Так?
- Так? – закивал головой Первый, - А как на совещаниях сидеть за Вас, или гимнастёрку стирать?
- Я три раза стирал, пока дочиста, - обиженно произнёс Третий.
- Десять раз стирать будешь, салага! – звенящим шёпотом сказал ЧКрыч, глядя прямо в глаза Третьему. Тот не выдержал и потупил взгляд.
- Но…
- Никаких «но»! – взревел ЧКрыч, - Я вам устрою прогулки!
- Товарищ ЧКрыч, мы же ничего дурного не хотели, - стал оправдываться Первый, - просто по разочку с Зиной прогуляться, как все люди делают. Только по разочку. Только прогуляться. Никаких вольностей, клянемся.
Все клоны дружно закивали головами. ЧКрыч развёл руками, хлопнул себя по бокам, и вздохнул.
- Нет, это чёрт знает что! Я сам два раза на свидания сходил только!
- Товарищ ЧКрыч, - льстиво сказал Второй, - так у Вас с ней вся жизнь впереди, а мы только по разочку прогуляться. По проспекту, как все.
- Точно, думаешь, с ней вся жизнь?
- Да, да! – дружно закивали клоны, - Мы обсуждали, мы уверены!
- Ну коль так… Но вам, олухи, что, других женщин не найти?
- Товарищ ЧКрыч, - укоризненно сказал Первый, - Мы же – Ваша копия, значит нам нравится та же женщина, что и Вам. Мы не претендуем, только…
- Только, только, - передразнил его ЧКрыч, - значит так. Слушай меня! Будет вам от меня поощрение. Пойду с Зиной гулять, в условленном месте зайду в магазин, типа мороженое ей купить, а один из вас выходит с мороженым и гуляет дальше, потом возвращается, и опять в магазин заходит, а я выхожу. Время прогулки – полчаса. Никаких вольностей. Языком не трепать. Ясно?!
- Так точно! - хором грянули клоны, - А деньги на мороженое дадите?
- Тьфу, - сплюнул в сердцах ЧКрыч, - дам. Вымогатели!

38.

- Так, Бораннер, я буду говорить кратко, тезисами, так сказать, а Вы запишите, и потом оформите уже развёрнуто, - профессор, морщась, держался за забинтованную голову, - Итак. Первое же собрание молодёжной ячейки «Союза скальпеля и клизмы» было сорвано хулиганствующими молодчиками, избившими совесть нации и пламенного трибуна – Серго. Мы располагаем информацией, что данная выходка была инспирирована правящим режимом. Это подтверждается косвенно тем, что несколько сотрудников ЧК потворствовали данным преступным проявлениям, а один из них даже применл огнестрельное оружие.
- Профессор, - укоризненно сказал Бораннер, - они же Вас и спасли. Нехорошо так. Давайте лучше напишем про то, что несколько истинно честных сотрудников ЧК, сочувствующих идеям «Союза скальпеля и клизмы», встали на пути погромщиков, и спасли Вас, что показывает начало процесса расслоения самих силовых структур.
- Ну, давайте так, - недовольно сказал профессор, - А как же с косвенными подтверждениями?
- А косвенные подтверждения мы усмотрим в том, что неизвестными лицами было заранее завезено большое количество бесплатного пива, после употребления которого молодчики впали в раж.
- Так я же сам пиво и завозил.
- А это никто не узнает. Нам же главное – жареную новость подать. Пипл схавает, а все попытки опровержения будут рассматриваться, как попытки оправдаться, и будут по воздействию значительно слабее. Сами знаете – если первым успеть обвинить оппонента в мыслимых и немыслимых грехах, то занимаешь выигрышную позицию.
- Что Вы меня учите? – махнул рукой профессор, - Я этот приём постоянно использую.
- Вот и хорошо. Так, значит, сочувствующие нам сотрудники ЧК спасли Вас. Что дальше?
- А дальше – вывод о недемократичности существующего режима, вставьте как-нибудь рассуждения об отличии демократии от тирании, мол, в первом случае можно говорить всё, что угодно, и ничего не бояться, а во-втором – главное уметь хорошо лизать задницу.
- Профессор, может не надо снова про задницу?
- А что Вам не нравится, коллега?
- Да как-то однообразно уже получается.
- Коллега, Вы в туалет ежедневно ходите? Ежедневно, если не брать в расчёт запоры. И как? Однообразно?
- Да, собственно, я туда не на концерт хожу…
- Бросьте, бросьте, Бораннер! Тема задницы ещё не до конца исследована. Я постоянно занимаюсь этим. Вот а-клонированные – все из задницы. Отрицательный момент? Отрицательный. А вот взять, к примеру, положительный момент, – профессор осёкся.
- Профессор, про что Вы? – удивился Бораннер.
- Так, Бораннер, не отвлекайтесь. Что далее?
- Это Вам знать, профессор. Ну, если настаиваете, оставляем пассаж про лизание задницы.
- Да! Вот именно! Развейте эту мысль, проиллюстрируйте как-нибудь красочно, а потом заканчивайте на том, что к нашему «Союзу скальпеля и клизмы» присоединились новые организации. Зелёные, там, голубые, розовые, оранжевые …
- Профессор, но к нам никто ещё не присоединился!
- Да? Ну, вот и займитесь этой работой.
- Профессор, я лучше к филателистам съезжу!
- А что нам толку от филателистов?
- Сообщим, что правящий режим собирается запретить почтовые марки в России.
- Хм. А Вы, Бораннер, креативны. Давайте-ка к ним прямо сейчас, а я пойду прилягу. Голова что-то болит.
- Неудивительно после встречи с гриндерсом, - подумал Бораннер, выходя из комнаты.

39.

Второй, под руку с Зиной, степенно вышагивал по проспекту. Словно аршин проглотив, он шёл, расправив плечи, с абсолютно серьёзным лицом.
- Что-то Вы, ЧКрыч, опять молчите, - вздохнула Зина, доедая мороженое, - Или беспокоитесь, что я мороженым поперхнусь? Вот и вчера молчали, пока я мороженое ела.
- Зина, - прокашлялся Второй, - хотите я Вам про устройство маузера расскажу?
- Так Вы же мне про это уже вчера рассказывали, - удивилась Зина.
- Тогда… тогда про автомат Калашникова, - нашёлся Второй, проклиная про себя Первого, умолчавшего о своих разговорах с Зиной.
- Вы мне лучше стихи какие-нибудь прочтите, - попросила Зина, - мне это Ваше оружие совсем неинтересно.
Второй лихорадочно стал вспоминать. В голове крутились лишь обрывки: «Ревет и стонет Днепр широкий…», «Я встретил Вас, и всё былое…», «Мороз и солнце, день чудесный…» и совершенно неподходящее к данному моменту «А на столе компот из апельсинов, и фраера устали повторять…». Наконец, он вспомнил песню, которую в последнее время часто напевал ЧКрыч:
«Эта женщина! Увижу и немею.
Потому-то, понимаешь, не гляжу.
Ни кукушкам, ни ромашкам я не верю
и к цыганкам, понимаешь, не хожу.

Напророчат: не люби ее такую,
набормочут: до рассвета заживет,
наколдуют, нагадают, накукуют...
А она на нашей улице живет!»
- Ой, здорово как! – мечтательно сказала Зина, - И Вы угадали – я очень люблю Окуджаву.
- Я тоже, - соврал Второй, понятия не имевший, кто такой Окуджава.
- А ещё почитайте, у Вас хорошо получается, - Зина чуть сильнее прижалась ко Второму. Тот почувствовал, как бьётся её сердце, увидел, что условленный магазин совсем рядом, и мгновенно вспотел.
- Зина, - хрипло сказал Второй, - хотите ещё мороженого?
- Не хочу, - капризно надула губки Зина, - стихов хочу.
- Ну, пирожное тогда или шоколад, - продолжал Второй. Они уже поравнялись с магазином.
- Какой Вы милый, - остановилась Зина, - внимательный всегда. Только иногда молчаливый. Я разрешу Вам угостить меня шоколадкой, если Вы прямо сейчас, немедленно ответите, что Вас тревожит.
- Э-э-э, - начал Второй, - понимаете, оперативная разработка… Сложная комбинация… Ответственная операция, засада, надо всё предусмотреть.
- Бедный, бедный, какой груз на Ваших плечах! – прочувствовано сказала Зина, и вдруг, поднявшись на цыпочки, поцеловала Второго в щёку. Смотревший через затемнённую витрину ЧКрыч яростно лапал рукоять маузера, не желавшего покидать кобуру. Первый, стоящий на лестничной площадке у окна, и Третий выглядывающий из-за угла, словно сговорившись, одновременно сняли фуражки и, держа их на согнутой руке, щёлкнули каблуками и склонили головы.
- Кого мы видим! – раздался наглый голос, - Любовь и голуби!
Повернувшись, Второй и Зина увидели пьяного Шарикова сотоварищи. Георгий и Михаил скалили зубы. Шариков смотрел нехорошо.
- Что, Зинка, - шагнул он вперёд, - со мной кочевряжилась, а с ахвицером сама стелишься? Эй, погон, не крутовата ли бикса для тебя?
Шариков замахнулся.

- Всё в порядке, Зина, не бойтесь ничего, - ЧКрыч пропустил Зину вперёд, и аккуратно закрыл входную дверь, - Сейчас клоны свезут братву в больничку, там работничков ножа и топора подлечат, зашьют, витаминчики поколют, клизмы поставят, это я врачей обязательно попрошу делать ежедневно, да по два раза, а потом посмотрим, предъявлять ли им нападение на сотрудника при исполнении. Всё в порядке.
- Я до сих пор дрожу вся, - Зина прижалась к груди ЧКрыча. Тот не удержался, и нежно поцеловал её в макушку, - И как Ваши клоны так быстро появились?
- Служебная тайна, - хитрым голосом произнёс ЧКрыч. Из комнаты донеслось мычание.
- Господи, что это? – Зина, не снимая пальто, бросилась в комнату. ЧКрыч, выдернув маузер из кобуры, - за ней. В комнате, впрочем, обнаружился лишь профессор, стоящий на четвереньках, и мотающий головой.
- Профессор, профессор, что с Вами? – Зина упала на колени, и схватила профессора за плечо, - Опять напились, что ли?
- Не похоже, - задумчиво протянул ЧКрыч, разглядывая что-то на столе. Хлопнула входная дверь.
- Профессор, вот и пиво! – Бораннер застыл на пороге, улыбка медленно сползала с его лица.
- Угм, - произнёс профессор, ложась сначала на бок, а потом на спину, - как красиво… Зина, как цветок… Шарикарычи… шарикарычи… дерьмо…
- Бораннер, что это? - вкрадчиво спросил ЧКрыч, показывая на стол.
- Кляссер с марками, - удивленно ответил Бораннер, - А когда профессор успел так напиться, я же ненадолго за пивом вышел?
- Он не напился, он марочки наклеил. Бораннер, Вы давно этим увлекаетесь?
- Чем?
- Хорошо, ставлю вопрос по-другому: откуда здесь этот альбомчик?
- Мы с профессором решили сагитировать вступить в наш «Союз скальпеля и клизмы» различные объединения, зелёных там, голубых. Я поехал искать филателистов. Зашёл в бар на кружку пива, сижу, пью, тут Шариков подсаживается, уже выпивший, дружелюбный такой. Ну, угостил меня пивом, спрашивает, что, мол я здесь делаю. Ну, я ответил, а он захохотал, и говорит, что он сам филателист и ещё филателистов знает, и может познакомить, только надо на встречу с альбомчиком придти. Ушёл куда-то, принёс этот альбомчик, сказал, что марки очень хорошие, и что мне он альбомчик уступит по сходной цене. Цена оказалась такая, что у меня и денег-то не хватило. А Шариков сказал, что как старому приятелю уступит за столько, сколько у меня есть, но альбомчик надо брать обязательно, потому что если я приду с такими марками на встречу, то буду в авторитете. Завтра в час дня договорились встретиться. Я домой пришёл, профессору альбом показал, а он пива попросил купить, я и ушёл, и вот… А что не так?
- М-да, сильно, - почесал в затылке ЧКрыч, - И за сколько Вы альбомчик купили?
Бораннер назвал сумму. ЧКрыч аж крякнул.
- Круто он Вас, Бораннер, развёл, просто круто. Вы что, действительно не поняли, что это такое?
- Нет?
- А Ваш профессор, похоже, хорошо знает эти вещи.
- Какие?
- Бораннер, знаете, что такое «марку наклеить» или «лизнуть»?
- А-клонированные!!! – закричал вдруг профессор. Бораннер вздрогнул от испуга, ЧКрыч, подняв бровь, с любопытством наблюдал, как профессор ползёт прочь от Зины, сбивая стулья на своём пути.
- А-клонированные!!! – продолжал кричать профессор, - Они здесь! Здесь! А-клонированные шарикарычи фонтанируют газированной писучестью! Паразиты, уроды, оставьте меня в покое! Прочь, патриоты, прочь от меня!
Профессор забился в угол, отмахиваясь руками, и не переставая кричать. Зина заплакала. ЧКрыч, прищурившись, смотрел на Бораннера.
- Бораннер, - наконец сказал он, - на встречу с Шариковым ходить не надо...

40.

- Итак, дамы и господа, мы живём в трудное для страны время! – Бораннер взмахнул рукой и сбил с трибуны графин. В зале кто-то закричал:
- Профессора давай! Аксакала на сцену!
- Товарищи, профессор болен, - развёл руками Бораннер, - Наш «Союза скальпеля и клизмы» сегодня представляю я.
- Да на хрен ты сдался?! – крикнул тот же голос, - Профессора давай! Мегаклоуна хотим!
- Товарищи, товарищи, пожалуйста, соблюдайте правила приличия, - поднялся председательствующий, - наше собрание оппозиционеров должно соблюдать регламент работы.
- Да пошёл ты! – закричал кто-то другой из задних рядов, - На хрен оппозицию! Клоуна хотим, пусть побазарит за глистов и клонированных!
Зал дружно грохнул смехом.
- Товарищи, профессор обязательно выступит в следующую среду, - затряс ладошками Бораннер.
- Ну и ты тогда давай в следующую среду выступай, - поднялся с первого ряда крепкий мужик, - не тяни время, там в программе ещё пара клоунов есть. Нет Серго, так их хоть посмотрим. Давай, баран, вали с трибуны!
Зал засвистел и затопал ногами. Бораннер собрал дрожащими руками листки с речью и ретировался. Уже выходя из зала, он услышал, как зал встречает восторженным рёвом появление на сцене лидера движения «Демшиза». Бораннер с завистью подумал, что в «Демшизе» уже почти тридцать членов, не чета «Союзу скальпеля и клизмы».
- Бораннер, голубчик, не расстраивайтесь так, - догнал его представитель оргкомитета, - не доросли, конечно, широкие массы до понимания оппозиционных идей, не доросли. Мы будем отныне устраивать закрытые заседания и одно открытое – раз в месяц.
- Плохой народ, ничего не понимает в ваших идеях, - ЧКрыч, иронично улыбаясь, подпирал колонну, - Одно из двух: или идеи менять, или народ.
- Жандарм! – презрительно бросил ему в лицо представитель оргкомитета и потрусил обратно в зал.
- Вот те на, - засмеялся ЧКрыч, - собираются в центре города, гонят оппозиционные идеи, мы же и следим за порядком, каждый раз все свободно расходятся домой, никого не арестовали ещё, и всё равно мы – «жандармы». Совесть потеряли вы, товарищи борцы!
- Товарищ ЧКрыч, но понимаете…
- Да понимаю всё, понимаю, - прервал его ЧКрыч, - Просто не надо ни святых из себя делать, ни злодеев из нас. Как профессор, кстати?
- Отходит, - вздохнул Бораннер, - Зина его бульончиком отпаивает.
- Водочкой его отпаивать надо.
- Отказывается, говорит, что завяжет.
- Ну-ну, - хмыкнул ЧКрыч, - хотелось бы верить.
- А Вы к нам сегодня на ужин придёте? – спросил Бораннер, - Зина утку делает.
- Зина у вас – золотые руки, утку из-под профессора выносит, утку на ужин готовит. Золото, а не девушка!
- А я слышал, что Вы, ЧКрыч, старателем сделались?
- В каком смысле?
- Нашли золото и добываете его. За Зиной ухаживаете.
- Есть такое дело, - подмигнул ЧКрыч, - Возражаете?
- Да мне-то что. У меня свои хлопоты.
- Слышал краем уха. Не отчаивайтесь, - ЧКрыч хлопнул Бораннера по плечу, - смелость города берёт.
- Да уж, - вздохнул Бораннер, - Так придёте?
- Так ведь не звал никто, а с Зиной я и так встречусь.
- Ну, считайте, что я Вас пригласил. Зине будет приятно.
- А что скажет профессор?
- Ничего нового, - уныло ответил Бораннер.
- Ладно, приду. До вечера!
Борраннер и ЧКрыч пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.

41.

Бораннер – Тётке

Здравствуйте, моя дорогая Тётка!
Как жаль, что я до сих пор не могу назвать Вас по имени. Но я не теряю надежды на нашу встречу. Я уже перестал считать письма, отправленные Вам, и оставшиеся без ответа. Сердце мне греет лишь вера в то, что Вы прочли каждое из них. За время, прошедшее с отправки последнего моего письма, никаких значительных событий не произошло, если не считать того, что моё выступление на собрании оппозиционеров было чрезвычайно успешным. Мне даже неловко вспоминать овацию, которой зал отметил завершение моей речи. В приватной беседе представители оргкомитета сообщили мне, что по результатам социологического опроса наш «Союз скальпеля и клизмы» уверенно лидирует, со значительным разрывом опережая другие оппозиционные движения. Можно смело говорить, что к следующим выборам мы будем пользоваться огромным успехом у электората, и я в первом же туре одержу победу. Разумеется, как основатель «Союза скальпеля и клизмы», я буду не вправе забыть про своего верного соратника – профессора, столь многим помогавшего мне. Думаю после победы предложить ему пост премьер-министра. Меня, правда, несколько беспокоят негативные тенденции в его характере, весьма обострившиеся в последнее время. Его природная склонность к одурманиванию своего организма как-то усилилась. Профессор стал много пить, а недавно и вовсе попытался подстегнуть мышление химическими препаратами. Я борюсь, дорогая моя, борюсь с этим, и уверен, что общими усилиями мы сможем победить его недуг. Что делать, многие великие люди были неравнодушны к алкоголю, поскольку он на короткое время обостряет все чувства организма. Однако же я обхожусь без этого, и считаю, что и профессор сможет последовать моему примеру.
Милая моя, прекрасная, как бы я желал, чтобы мой монолог стал нашим диалогом. Давайте вернёмся к моему предложению – вступить в наш «Союз скальпеля и клизмы». Мы бы с Вами рука об руку шли к победе, как супруги Кюри или как Ульянов с Крупской. В новом правительстве Вы могли бы рассчитывать на портфель министра культуры, или же, если это Вас не привлекает, Вы могли бы стать моим советником. Ах, как славно бы это было!
Однако от мечтаний о будущем вернусь к настоящему. Представляете себе, недавно на Зину, на нашу заботливую Зину напали хулиганы. Хорошо, что рядом с ней случайно оказался я. Я обезоружил нападавших, но, к сожалению, несколько перестарался, вследствие чего все трое оказались в больнице. Нет-нет, не волнуйтесь, со мной всё в полном порядке. Что такое для тренированного человека - урезонить трёх громил? Пустяк. Так что Вы рядом со мной всегда будете чувствовать себя в безопасности.
К счастью, Зина быстро пришла в себя, и уже на следующий день приготовила чудесную утку. Удовольствие от трапезы мне портило лишь то, что Вас не было рядом. Даже профессор всё своё внимание уделил исключительно утке, выпив за всё время лишь бокал вина. Трапезу с нами разделил один очень интересный человек. Он хоть и сотрудник ЧК, но сочувствует нашим идеям. Разумеется, он не в состоянии планировать нашу борьбу так, как это могу я или хотя бы профессор, что неудивительно, учитывая качество полученного им образования, но, тем не менее, он несколько раз помогал нам, после чего мы просто должны были вознаградить его, пригласив на ужин. Он – в чём-то интересный собеседник, и… тсс, только между нами!.. по-моему, он нравится Зине. На неё он также бросал восхищённые взгляды. О, сколь сожалею я, что не могу всё свое восхищение Вами выразить во взгляде на Вас, сколь сожалею!
Но не место унынию. Я вынужден уже завершить письмо, так как профессору требуется помощь в составлении очередного открытого письма к общественности, - есть один сложный лексический оборот, с которым он не может справиться. Пойду проконсультирую его.
С надеждой на Ваш ответ,
С верой в наше с Вами будущее,
Искренне Ваш,
Бораннер.

42.

- Профессор, зачем мы здесь? – шёпотом спросил Бораннер.
- Коллега, не отвлекайтесь, смотрите пьесу.
- Профессор, я «Лягушек» уже смотрел.
- Вы смотрели просто так, а сейчас – смотрите со смыслом.
- Да я смысл, вроде бы, уже уловил.
- Теперь надо прочувствовать.
- Профессор, Вы сказали, что мы идём смотреть пьесу, которая изменит моё представление о мироустройстве. И что?
- Вы что, не видите?
- Нет.
- Бораннер, прекратите идиотничать. Всё очевидно.
- Профессор, мне неловко сознаться, но я никак не могу сообразить, о чём Вы.
- Бораннер, не уподобляйтесь а-клонированным и этому писаке из форума, который тоже…
- Тише, тише, - зашикали сзади.
- Извините, - профессор полуобернулся, но потом почти приник к уху Бораннера, - Коллега, Вам следует начать мыслить масштабно, геополитически. Видите, что на сцене?
- Вижу, и что?
- Вы видите не то, что есть на самом деле.
- Ну, я понимаю, творческий замысел, смелое режиссёрское решение…
- Коллега, дело не в этом. Вы слышали про упавший аэроплан?
- Да, и что?
- Прекратите задавать идиотские вопросы! – громким шёпотом сказал профессор, за что сразу получил тычок в бок от сидящего рядом рабочего, наряженного по случаю похода в театр в чёрный костюм и белую рубашку.
- Извините, - улыбнулся пролетарию профессор, - Так вот, Бораннер, аэроплан упал не просто так!
- А как он упал?
- Ну, неужели Вы не видите сами?
- Право, профессор, я теряюсь.
- Бораннер, Вы меня расстраиваете, ей-Богу. Аэроплан упал в болото!
- И что?
- А болото было на территории одной маленькой, но очень гордой республики.
- Профессор, Вы сразу можете сказать, что к чему?
- Бораннер, повторяю, аэроплан упал в болото. Болото - на территории одной маленькой, но очень гордой республики. В болоте были лягушки. Несколько лягушек аэроплан убил при своём падении. А республика эта – член Лиги Наций. А в Лиге Наций – Франция. А во Франции лягушек очень уважают, как полезный и съедобный продукт. Теперь понятно?
- Не до конца, профессор.
- Вот то-то и оно. Это слабоумные шарикарычи не способны понять смысл этого события. А я Вам объясню. Уничтожение лягушек – удар по Франции. Франция обратится в Лигу Наций. Лига Наций предпримет адекватные действия. Начнётся война…
- Из-за лягушек, профессор?
- Из-за геополитических интересов, идиот! Война начнётся из-за геополитических интересов, всех призовут на войну, а я не хочу воевать!
- Ну, и я не хочу, никто не хочет, но при чём здесь Аристофан?
- Голубчик, мы должны выступить с заявлением, осуждающим падение аэроплана.
- Это как?
- Да так. Мог бы себе лететь и дальше, но, имея злой умысел, упал. Поймите, если мы сейчас выступим с заявлением, то Лига Наций, возможно, примет во внимание то, что внутри страны есть разумные люди, и, вначале, начнёт переговоры с нами, а мы уж с ними договоримся. Глядишь, и выборы раньше проведут.
- Профессор, но если будет война, то какие выборы?
- Бораннер, Вы мне не нравитесь последнее время…
- Вы оба мне не нравитесь последнее время, - встал с кресла рабочий, - если не заткнётесь, наваляю обоим по-полной!
- Товарищ, тише, тише, - раздалось с разных сторон в зале. Рабочий сел. Профессор с Бораннером демонстративно смотрели на сцену.

43.

Профессору снился сон. Будто ему поставили памятник. На большой площади, в самом центре. Красивый памятник, не фуфло какое-нибудь, а каррарский мрамор. Постамент солидный, почти как у Медного всадника. Сам профессор на постаменте, в полный рост, в смокинге, одна рука заложена за спину, другая – выброшена вперёд, совсем как у Ильича, только лучше. По бокам постамента и сзади – цитаты великих мыслителей, а на лицевой части, золотыми буквами, - «Великому интегратору». Профессор смутно понимал значение слова «интегратор», но слово нравилось, были в нём и величие, и сдержанность. У памятника всегда дежурит почётный караул, по субботам дети цветы приносят. Благолепие, в общем, полное. И случился у профессора юбилей, по поводу которого приехали в город именитые гости. Збигнев приехал, Кондолиза с Мадлен, все Джорджи – отец, сын, и святой дух, Билл приехал, - с одной стороны Хиллари, а с другой – Моника, в синем платье, Тони приехал, и Герхард, и Жак, и Михаил Сергеевич, и много ещё важных персон. Даже Саддам приехал, он перед всеми извинился, и всю неделю хорошо кушал. Особый гость – Вайра, её все побаивались, мало ли что не так, накажет тогда. Все на площади собираются, чинно раскланиваются друг с другом, любо-дорого глядеть, какое уважение выказывают. А Владимира Владимировича не пустили, сказали «Вас Серголд-ака не любит, обидится, если узнает, что Вы к памятнику подошли». А Владимир Владимирович зря, что ли, в разведке служил, - пошёл, переоделся, усы наклеил, шляпу надел, - вылитый Батька стал, типа на саммит ООН приехал, отказать нельзя. Вот, значит, все цветы возложили, гимн отыграл, и пошли они неспешно к дому профессора. Впереди мотоциклисты, человек сто или сто пятьдесят пять, в белых крагах, с мигалками, сзади – машины сопровождения, по бокам – охрана. Как положено всё, когда к такому уважаемому человеку в гости приезжаешь. Подошли они к дому, оркестр грянул «Семь сорок», сам Билл на саксе играет, в воздух полетели воздушные шары, голуби, чепчики и лифчики. Народ аплодирует, важные гости улыбаются, ждут, когда он, профессор, выйдет.

Профессор во сне поправил редеющие волосы, улыбнулся себе в зеркало, и величественной походкой вышел на балкон. Тут овация началась, Кондолиза слезу смахнула, Моника глазки строить начала, Коидзуми кланялся, Герхард рукой махал, а Вайра только обозначила кивок головой, ну это ей профессор потом припомнит. А сейчас политес следует соблюдать. Профессор тоже рукой машет, оглядывает всех, и вдруг видит, что у памятника нет почётного караула, зато есть Бораннер, который, озираясь, царапает гвоздиком на постаменте. Нацарапал уже, мерзавец такой, «Пидо».
- Су-у-у-у-ка-а-а-а-а!!!!!!!!!!!!!!! – закричал профессор. Картина пошла волнами, гости как-то скукожились, только Батька стоял прямо и улыбался издевательски…

Профессор вскочил, оглядел дикими глазами комнату, потряс головой, успокоился постепенно, потом улыбнулся своим мыслям, прокрался на цыпочках в прихожую, плюнул Бораннеру в ботинок, так же тихо вернулся назад, лёг и укрылся одеялом. «Продолжение бы досмотреть», - подумал он.

44.

Профессор передёрнул затвор и свернул за угол. Угрюмый коридор не обещал ничего хорошего. Слизистые стены, свисающие с потолка грязно-зелёные пряди каких-то неведомых растений, тусклый свет, журчащая по полу вода тревожили. Вдобавок сильно пахло дерьмом. Профессор, передвигаясь на полусогнутых пружинящих ногах, почти достиг половины, когда сзади раздался ржавый скрип. Он резко повернулся, выстрелил, но в грудь что-то ударило, а внизу слева появилась красная надпись «We are under attack». Профессор продолжал стрелять, пытаясь поймать в прицел ускользающий силуэт, но внутри уже всё холодело. Глаза застил красный свет, стало тихо и очень страшно.

Вдруг он оказался на какой-то лестнице, висящей в пространстве под иссиня-чёрным небом. Дул холодный ветер, сзади догоняли, кто – он не знал, понимая только, что убираться отсюда надо как можно быстрее. Он бежал, перепрыгивая по ступенькам, видя каким-то чудесным образом на три пролёта назад, и вперёд – весь путь. Наконец показалась дверь, он надавил на неё, дверь начала сдвигаться, уныло скрипя, но медленно, слишком медленно, наконец пространство между дверью и косяком стало достаточным для того, чтобы он смог протиснуться, радуясь уже, что те, неведомые, кто бежал за ним, будут вынуждены открывать дверь дальше, ибо пройти сразу не смогут, и достиг поворота, за которым был прямой коридор, в конце которого - заветная дверь, спасительная, тяжёлая, надёжная, и вдруг увидел, что к только что пройденной им двери подбегает мама, и торопится, и протискивается, а со стен коридора начинают падать, обрываясь, кабели, и это уже почти конец, и можно ещё успеть к спасительной двери, но мама не успеет, и взорвалась пыль под каблуками, когда он поворачивался, и бежал, крича «Мама!», и успел, и понёс на руках, и протянул руку, чтобы открыть, когда всё погасло.

Но была ночь, и он сидел под открытым небом, и фосфоресцировала вода, а по воде плыл лист кувшинки, большой настолько, что на нём лежала девушка, он вошёл в воду, взял её на руки, принёс в большой стеклянный дом, они сидели рядом, и было тепло, а потом со всех сторон полезли какие-то твари, и он стрелял, стрелял, стрелял, и спас их обоих. И стал поворачиваться, чтобы увидеть её лицо… и снова стоял на балконе, с застывшей в воздухе рукой, вдали был испоганенный Бораннером памятник, перед балконом – пусто, если не считать лопнувших воздушных шариков и кем-то забытой шляпы, дул ветер, было холодно, он поднял воротник смокинга, потёрся о него носом, повернулся, вошёл, и увидел Шарикова. Тот ел арбуз, и плевал косточки прямо на пол. Профессор застыл, Шариков положил кусок, вытер, не спеша, руки, вынул револьвер, зачем-то дунул в ствол, протёр рукавом рукоять, посмотрел пытливо на профессора, и открыл рот, чтобы что-то сказать, когда скрипнула дверь, вошёл ЧКрыч, дал пинка Шарикову, подошёл к профессору, обнял его за плечи, и произнёс: «Проснитесь!».

- Проснитесь профессор, уже полдень, - Бораннер теребил профессора за плечо.
- А… мда, - профессор потянулся и протёр глаза. За окном шёл дождь, воздух был сырым и противным, но с кухни пахло вкусно.
- Бораннер, - зевая, спросил профессор, - зачем Вы мне праздник испортили?
- Вы о чём, профессор?
- Да ладно, забудьте.
Бораннер пожал плечами и вышел.

45.

Профессор жадно поглощал завтрак. Зина заботливо подкладывала всё новые и новые куски омлета, придвинула ещё ближе блюдо с оладьями и вазочку с джемом. Бораннер, попивая кофе, удивлённо наблюдал за исчезновением еды с профессорской тарелки.
- Профессор, - наконец решился спросить он, - где Вы так проголодались?
- Бораннер, - не переставая жевать, стал рассказывать профессор, - Вы бы знали, что мне снилось. Зиночка, можно ещё кофейку? Так вот, Бораннер, мне поставили памятник, на большой площади, написали «Великому интегратору». Из каррарского мрамора, между прочим.
- А что Вы интегрировали? – удивился Бораннер.
- Я интегрировал Россию в атлантическую цивилизацию, - гордо сказал профессор, намазывая маслом оладью.
- Уже?!
- Нет, это во сне тоже. В реальности я ещё только планирую это сделать. Думаю, коллега, что нашим предвыборным лозунгом станет «Интеграция для благоденствия».
- М-да, потрясающий по доходчивости лозунг, - съехидничал Бораннер.
- Бросьте-бросьте! Лозунг отличный. Я его во сне проверил – явка на избирательные участки составила 95 %. И мы победили, набрав 75 % голосов. Так вот, я интегрирую Россию в атлантическую цивилизацию, а Китай – в тихоокеанскую.
- Здорово, - улыбнулся Бораннер, - а Австралию – в антарктическую.
- Зачем? – теперь уже профессор удивился.
- А для прикола.
- Но антарктической цивилизации нет.
- Нет, так будет. Насчёт атлантической у меня тоже сомнения есть, однако ж Вам это не мешает. Представляете единый союз кенгуру и пингвинов?
- А люди?
- Профессор, когда в Ваших выкладках люди играли какую-либо роль? Главное ведь – геополитика, не так ли? Вы же сами рассказывали, что из-за падения аэроплана на лягушек может начаться война.
- Ладно, Бораннер, тема интеграции Австралии – предмет отдельного серьёзного разговора. Сейчас на него нет времени, отложим на потом. Согласны?
- Согласен, - пожал плечами Бораннер.
- Так вот, коллега, надо начинать готовить материалы по интеграции России. Я во сне уже увидел все этапы, потом Вам продиктую. А в конце процесса меня ждёт памятник от благодарного человечества.
- А меня?
- Я Вас не забуду, не волнуйтесь. Будет Вам орден «За вклад в интеграцию» Первой степени.
- Всего-навсего?
- Бораннер, не торгуйтесь, ордена и звания будем раздавать после победы. Сейчас главное – заранее отсечь а-клонированных от интеграции.
- Каким образом?
- Думаю, что после победы на выборах мы их всех сошлём на Новую Землю.
- А как же лоботомия с кастрацией?
- Бораннер, Вы видите, как много их становится? Это же сколько операций надо провести! А непрооперированные спорить будут продолжать, мешать, мнение своё высказывать. А так – вагоны загрузил, до места довёз, в бараке разместил, и всё.
- Что всё?
- И всё – здесь нет а-клонированных.
- А как же они там жить будут?
- Ну, мы им работу придумаем, что-нибудь вроде строительства шестиполосного хайвея, соединяющего юг и север Новой Земли.
- Зачем?
- Чтобы с юга на север можно было быстрее добраться.
- Кому?
- А-клонированным.
- А зачем им добираться с юга на север?
- Ну, не придирайтесь, Бораннер, не придирайтесь, главное – быстро и эффективно устранить этих шарикарычей, а для чего дорога – потом сообразим, в конце концов, новые партии а-клонированных можно будет быстрее перевозить.
- А откуда же новые возьмутся?
- Так ведь те, кто сочувствует сейчас а-клонированным, тоже могут стать такими. А мы нанесём превентивный удар. И опять всё спокойно.
- Профессор, а как же со свободой слова, убеждений?
- Это, Бораннер, будет, когда мы закончим интеграцию, вследствие чего Россия станет истинно демократической. Тогда будет и настоящая свобода слова, и много других цивилизованных вещей. А сейчас главное – избавиться от кровавой гебни и а-клонированных.
- Хорошо, профессор, но ведь Новая Земля – часть России, и наличие там ссыльных отрицательно повлияет на наш имидж, как демократической страны.
- А я заявлю, что исторически, Новая Земля – часть арктической цивилизации, и на этом основании выведу её из состава России. Всё равно там бывший ядерный полигон.
Бораннер с отвисшей челюстью смотрел на профессора. Тот с аппетитом ел оладью.

46.

- Итак, Бораннер, что мы имеем, - профессор, удобно устроившись в кресле, выпускал клубы сигарного дыма, - уже две крупные мировые державы заявили, что они исторически являются частью арктической цивилизации, и готовы принять к себе Новую Землю, как только мы её выведем из состава России. Под этот проект нам обещаны солидные гранты. Первый транш уже перечислен. Таким образом, у нас будет достаточно средств, чтобы вести предвыборную агитацию.
- Профессор, но финансирование избирательной кампании из-за рубежа запрещено!
- А кто Вам сказал, что эти деньги напрямую поступят в наш избирательный фонд? Мы придумаем какую-нибудь схему, которая позволит совершенно легально их использовать.
- Один уже допридумывался, - мрачно сказал Бораннер.
- Это всё выдумки ЧК, на самом деле он – узник совести.
- Профессор, я, например, узником быть не хочу. Хоть совести, хоть ещё как. Одно дело, легально бороться против а-клонированных и их взгляда на жизнь России, а другое – всякие схемы придумывать, за которые потом…
- Бораннер, «потом» будет потом, - перебил его профессор, - Потом мы выигрываем выборы, и, в крайнем случае, я Вас амнистирую.
- Это как понимать? – разинул рот от удивления Бораннер.
- Не зацикливайтесь на мелочах, коллега, детали я Вам позже объясню. Итак, вопрос с а-клонированными можно считать решённым. Чемодан-вокзал-Новая Земля. Только так, и не иначе.
- Профессор, а если а-клонированные станут нам мешать выиграть выборы?
- Бораннер, у них аморфная позиция, и народ за ними не пойдёт! – Профессор встал, и начал расхаживать по комнате, - Народ пойдёт за нами! За нашими лозунгами! «Лоботомия и кастрация!», «Лучше голодными, но свободными!», «Интеграция для благосостояния!», - вот лозунги, под которыми мы сплотим всех здравомыслящих людей!
- Профессор, насчёт голодных я сильно сомневаюсь, этого ни один здравомыслящий не желает, да и про лоботомию с кастрацией надо бы подработать. Кстати, Вы же сами говорили, что лоботомия и кастрация отпадают в связи со ссылкой а-клонированных на Новую Землю.
- Отпадают, действительно. А лозунг останется. Мы чётко обозначим, что а-клонированные являются тормозящим фактором, мешающим скорейшей интеграции. Раскроем их паразитическую сущность, расскажем про их происхождение – из задницы, укажем на их ограниченность и наглость! И народ отвергнет их идеи, стройными рядами идя за нами.
- Но, профессор, если народ и так отвергнет их идеи, то какой смысл ссылать а-клонированных? Пусть а-клонированные будут мелкой, не заслуживающей внимания оппозицией.
- Бораннер, Вам что, очень нравится, когда Вам в форуме возражают? И вообще, Вы ещё начните от меня конкретики требовать!
- Нет-нет, профессор, что Вы, - поспешно ответил Бораннер, - Я себе такого никогда не позволю.
- Вот это правильно, коллега, правильно.
- Профессор, у меня ещё вопрос. После того, как Новую Землю кто-нибудь к себе присоединит, то что будет с а-клонированными, которые там будут в ссылке, и зачем кому-то вообще сдалась эта Новая Земля?
- Бораннер, это целых два вопроса, будьте внимательнее!
- Извините, профессор.
- То-то. Так вот, Новая Земля нужна для дальнейшей борьбы с бомбистами и наркодельцами, там будет то ли аэродром, то ли порт, то ли то и другое вместе. Это ответ на Ваш второй вопрос…
- Профессор, - не удержавшись, перебил Бораннер, - а как на Новой Земле будут бороться с наркодельцами? Там же наркотики не растут и их никто мимо не провозит.
- Это, Бораннер, не наше дело, сказали, что бомбистов и наркодельцов будут ловить, сидя на Новой Земле, значит, так и есть. Это, между прочим, сказала такая страна!.. такая!!.. в общем, они знают, что делают, в отличие от нашего ЧК, которое до сих пор не додумалось начать данную работу на Новой Земле. И, кстати, бросьте привычку перебивать, как Шариков, - профессор энергично ткнул потухшей сигарой в сторону Бораннера, тот потупился, - Далее. Ваш первый вопрос. Отвечаю. Всех а-клонированных, кто не захочет жить на Новой Земле, примет к себе Канада. Уже подтвердили.
- Профессор, так это получается, что а-клонированные безо всяких усилий окажутся в благословенной Канаде? Причём раньше нас? Мы тут бороться будем, лишения терпеть, а они – раз, и готово!
Профессор прикусил губу, и уставился в окно. Вечерело. К мокрому стеклу снаружи прилип красный кленовый лист.

47.

ЧКрыч жевал зубочистку и с интересом смотрел на профессора. Тот какое-то время сохранял отстранённое выражение лица, затем не выдержал и начал ёрзать. Наконец, любопытство пересилило, профессор вздохнул, и подался вперёд:
- Товарищ ЧКрыч, зачем Вы меня вызвали?
- Если быть точным, я Вас пригласил зайти.
- Ну да, зайти, я зашёл, и что теперь?
- Теперь, - ЧКрыч сделал паузу, - теперь вопросик к Вам есть один.
- Я не стану отвечать на Ваши вопросы. Вам от меня ничего не добиться.
- Так я и не добиваюсь.
- Можете звать своих палачей, я не раскрою секретов нашего «Союза скальпеля и клизмы»! Вам меня не запугать!
- Это Вы про какие секреты? – рассмеялся ЧКрыч, - имена и ники всех пяти членов? Или адрес штаб-квартиры, так сказать? Или, может, Вы ни за что мне не расскажете, что пообещали продать Новую Землю в случае победы на выборах? А-а-а, догадался, речь идёт о массовых ссылках, которыми Вы грозили своим оппонентам.
- Шпионите? – профессор раздул ноздри.
- Профессор, у меня складывается впечатление, что во всём, не связанном с Вашей наукой, Вы словно дитя малое. Нет, ей-Богу! Вы же сами вчера на «совершенно конспиративной» встрече с журналистами, происшедшей в арендованном на время офисе, пространно излагали свои планы. Вы что, перепутали борзописцев с подпольщиками? Они, только выйдя из зала, тут же сообщили всё своим изданиям. Вот, ознакомьтесь, - ЧКрыч бросил на стол газету. Профессор нарочито нехотя взял её, и стал читать. По мере чтения глаза его расширялись, а лицо заливала краска.
- Эт-то что такое? - выдавил он из себя, - «Самая колоритная фигура оппозиции, скорее напоминающая клоуна, нежели политика… Безумные планы… Откровенная продажность и цинизм… Сумбурность речей… Необоснованные претензии… Проекты, вызывающие смех… Следует задать вопрос: на что тратятся деньги налогоплательщиков?..»
- Ага, - улыбался ЧКрыч, - Вашим зарубежным спонсорам точно скоро вопросы задавать начнут. Вы с Бораннером уже пропили месячный бюджет какой-нибудь банановой республики.
- Мы потратили деньги на агитацию, - гордо сказал профессор.
- Если считать агитацией поиск чернушных статей, выкладывание ссылок на них в Интернет и сопровождение слабоумными комментариями, то возможно, только на что тут деньги тратить? Вы же сами хвастались, что у Вас полный анлим, предоплаченный на год вперёд.
- А наша работа? Она должна быть вознаграждена!
- Нехилая у Вас тогда зарплата, - покрутил головой ЧКрыч, - может, действительно, согласиться на предложение Бораннера, и вступить в Ваш «Союз дерьмометателей»?
- Я никогда не допущу этого!
- Вы тогда с ассистентом своим договоритесь о единстве позиций по данному вопросу, - съехидничал ЧКрыч, - Он, приняв «полкило» на грудь, просто уговаривал меня вступить.
- Мне про это ничего неизвестно, - вздёрнул бородёнку профессор.
- Разумеется, Вы в этот момент были в алкогольном коматозе.
- Попрошу без грязных намёков!
- Да ладно Вам обижаться. Я же без упрёков. Вот, поправлю Вам настроение, - ЧКрыч развернул другую газету, - Здесь Вас называют молодым и перспективным политиком с амбициозными планами, указывают на необходимость оказания поддержки даже самым малочисленным оппозиционным движениям, поскольку только таким образом можно будет свергнуть правящий режим. Опять пишут про «жёлто-коричневую революцию», про лоботомию с кастрацией. И фотография есть. Подписана: «Серго, пламенный трибун». Правда, фотография Бораннера почему-то. Вот держите.
Профессор взял газету и, обиженно сопя, стал вглядываться в фотографию.
- Вот паразиты, - наконец сказал он, - а-клонированные, наверное.
- Наверняка, - засмеялся ЧКрыч, - наверняка, у Вас же все, кто с Вами не согласен – а-клонированные. Ладно, профессор, время дорого. Я Вас попросил заглянуть «на огонёк» по двум вопросам. Первый. Я обязан официально предупредить Вас об ответственности за призывы к нарушению территориальной целостности. Предупреждаю. Ясно?
- Ясно, - мрачно кивнул головой профессор.
- Ладушки. А теперь второе, неофициальное. Профессор, Вы не будете возражать, если я Вас с Бораннером на недельку без Зины оставлю? Мы с ней хотим съездить в Суздаль. Я отпуск небольшой взял, да и Зине развеяться надо.
- А как же мы?
- Профессор, настоящий мужчина должен уметь, как минимум жарить яичницу и обслуживать себя самостоятельно.
- Сатрап, - зло ответил профессор.
- Вот и отлично. Я знал, что Вы возражать не будете. Спасибо, что зашли, спасибо, что Зину отпустили. Бораннеру – пламенный привет!
Профессор, что-то шипя сквозь зубы, быстро встал и вышел.

48.

- Бораннер, что это такое? – профессор ожесточённо пилил ножом тёмно-коричневую пластину, лежащую на тарелке.
- Это отбивная, профессор, - смущённо ответил Бораннер, хрустя и морщась.
- Нет, коллега, это не отбивная, это даже не каменный уголь. М-да, положительно невозможно это есть, - професор отставил в сторону тарелку.
- Профессор, у нас есть отличные шпроты, и сваренные вкрутую яйца. Знаете, какой замечательный бутерброд можно сделать?
- Бораннер, бутерброды со шпротами и яйцами мы ели вчера. А, предвосхищая Ваше следующее предложение, сообщаю, что макароны с тушёнкой мы ели сегодня на обед. Сыр с красным вином и крекерами мы ели позавчера днём, а вечером того же дня наслаждались варёной картошкой со свежим укропом и украинским салом.
- Правда, отличное сало?!
- Да, разумеется, его Зина покупала. Вы же умудрились вместо молока купить простоквашу.
- Профессор, но Вы тоже зашли в магазин и купили только колбасу!
- Которую мы съели сегодня утром.
- Профессор, я – не кухарка, я – научный работник.
- Я это заметил, - язвительно сказал профессор, - кстати, я тоже не домохозяйка.
- Может, поедем в ресторан? – жалобно спросил Бораннер.
- Придётся! – хлопнул рукой по столу профессор, - Когда Зина приедет?
- Через четыре дня.
- Кошмар какой-то. Просто кошмар. Одевайтесь, коллега!
В полном молчании соратники по борьбе спустились вниз и отправились на извозчике в ресторан. По дороге профессор рассеянно мычал какую-то мелодию себе под нос, а Бораннер скучающе разглядывал улицы.
- Профессор, профессор! – вдруг закричал он, - смотрите! Туда смотрите, туда!
- Что такое? – недовольно спросил профессор.
- «Демшиза» проводит митинг. Там человек сто, не меньше!
Соратники остановили пролётку и поспешили на площадь. На ней действительно собралась толпа, которая одобрительным свистом и гоготом встречала каждую фразу стоящего на импровизированной трибуне.
- Прошлое – ничто! Будущее – всё! – выкрикивал оратор, энергично размахивая рукой, - Долой сатрапов! Пинка под зад каждому холую действующего режима! Люстрация и кастрация! Прекратим размножение неполноценных! Скажем «нет» проискам агентов ЧК! Сплотимся! Единым фронтом выступим против спрута, опутавшего щупальцами страну! Покаемся за грехи прошлого! Сбросим с себя груз преступлений правящей клики!
- Бораннер, Вам не кажется, что «люстрация и кастрация» - это плагиат? – шёпотом спросил профессор, - Он украл наш лозунг!
- Долой паразитов! – кричал тем временем оратор, - Долой приспособленцев! Глистов – в задницу! Пусть просвещённые страны научат нас работать! Ничего - врагу! Друзьям же – всё! Пусть приходят и берут! Право сильного – демократическое право!
- Коллега, - взволнованно шептал профессор, - он и про глистов у нас украл!
- Итак!! – оратор рубанул рукой воздух, - Наше объединённое движение «Союз Демшизы и либеральных монетаристов» заявляет решительный протест существующей политике! Мы – против прикормленных властью псевдооппозиционеров вроде «Союза скальпеля и клизмы»! Сбросим их на обочину истории! Сотрём в памяти позорные страницы! Все, как один, - на выборы! Голосуйте за нас, и мы не подведём!
- Позвольте! – закричал профессор, - что значит «псевдооппозиционеры»?!
- Ага!! – радостно закричал оратор, - В наши ряды прокрался «пламенный борец Серго»! Смотрите, смотрите! Вот он!
Все оглянулись на профессора. Тот, яростно работая локтями, стал пробираться к трибуне. Бораннер, обречённо вздохнув, начал вспоминать, достаточно ли медикаментов дома. В животе урчало. Настроение было – хуже некуда.

49.

Жёлтый лист, дрожа и кувыркаясь, медленно опускался на землю. Ковёр из его собратьев принял новый штрих в свой рисунок, уже видя следующий. Лёгкий ветер менял композицию, переставляя с какой-то тайной целью её детали. Ветки подрагивали, заранее ёжась перед морозами. ЧКрыч и Зина, держащая его под руку, медленно прогуливались по засыпанной листьями тропинке, не произнося ни слова. Непрерывное падение увядших листьев завораживало и навевало странный, непривычный большому городу покой. Наконец Зина очнулась от сладкого морока и потёрлась щекой о плечо ЧКрыча.
- Господи, хорошо-то как, - задумчиво произнесла она, - в городе и не видишь смены времён года, а здесь, словно родился заново…
- Все мы – дети природы, - хмыкнул ЧКрыч.
- Это – да, это ты правильно сказал, только сухо как-то, - Зина помолчала, и продолжила, - Ты знаешь, это какие-то затёртые слова. Все повторяют: «Мы дети природы, мы дети природы», а ведь мало кто из говорящих понимает это.
- Зиночка, - ЧКрыч нежно погладил её плечо, - многие из говорящих вообще не понимают, что говорят. Так, произносят слова, чтобы что-либо сказать, заполнить пустоту, или не дать возможности кому-либо понять, что на самом деле и сказать-то нечего. Так и живёт человек, произнося, споря, воруя фразы, ничего своего, собственно, не создавая. С первого взгляда – умный такой, со значительным выражением на лице рассуждает обо всём на свете, а на поверку взять – пшик. Пшик! Читать-писать выучился, науки освоил, и стал считать тех, кто не умеет так делать, как он, ниже себя.
- Это ты про профессора, знаю, - засмеялась Зина, - не любишь ты его.
- Да не в профессоре дело, - ЧКрыч недовольно дёрнул щекой, - Это же не его только отличие. Тенденция, однако, как говорится в том анекдоте. Да и Бог с ним! Пусть звенит, словно пустое ведро с гайкой внутри, ему жить. Просто посмотришь вокруг – сколько подобных ему пустозвонов. Речи произносят, суетятся, брови значительно морщат, а коснись конкретных вещей – блеять что-то начинает. Вроде умно говорит, но копнёшь поглубже, а ничего за словами и нет, а ещё глубже копнёшь, спросишь: «Ты, что, товарищ, сказать-то хотел?», так начинает словами засыпать, словно песком. И отряхнёшься потом, и стоишь, не понимая, о чём вообще говорили-то. В общем, ты ему про Фому, он тебе – про Ерёму, ты – про Ерёму, а он уже про бузину в огороде.
- Так и не говори с ним.
- Зина, если б не ты, да не этот их сумасшедший «Союз козявок и букашек», так и не разговаривал бы.
- Ну-ну-ну, - нарочито нахмурилась Зина, - так уж ты только из-за меня к нам и ходишь?
- Ну, - смутился ЧКрыч, - и по службе ходил, но теперь – только из-за тебя.
- Ой-ёй-ёй, - поддразнивала Зина, - прямо-таки только из-за меня?
- Из за тебя, глупышка. Давай руку, - ЧКрыч поставил ногу на другой берег узенького ручейка, промывшего себе за долгое время глубокое русло, легко подхватил Зину на руки, и перенёс на другой берег. Зина встала на землю, замерла в не отпускающих её сильных руках, потом откинула голову, и закрыла глаза, подставив губы.

50.

- М-да, и «Колобок» тоже, - профессор поправил на голове пузырь со льдом, и поморщился.
- Что «тоже», профессор? - Бораннер вскинул глаза от книги.
- Видите ли, коллега, я анализирую различные произведения искусства на предмет наличия в них скрытого присутствия чекистов и патриётов. И знаете, что мне открылось? Они везде!
- Кто? – не понял Бораннер.
- Чекисты и патриёты, - самодовольно ухмыльнулся профессор, - смотрите сами: «Война миров» Герберта Уэллса – это ведь чекисты выведены в образе марсиан! Далее. «Колобок». Вроде бы незамысловатая сказка. Ан нет! Лиса, съевшая Колобка, не кто иная, как чекистка, а Колобок – борец за свободу перемещения между государствами. Он, понимаешь ли, ушёл от посконной Руси, показанной в виде бабушки с дедушкой, ушёл от медведя, ну… это Вы уже поняли, кто, ушёл от волка, от… неважно, в общем, от кого он ушёл, но попал в лапы хитрого противника, который наступил на горло личной свободе Колобка, и съел его, в конце концов!
- Простите, профессор, какое же горло у Колобка?!
- Бораннер, горло – у личной свободы Колобка! И не перебивайте! Далее. «Илиада» Гомера. Троянский конь кем был придуман? Ну, коллега! Ну! Хе-хе, пасуете перед вопросом… Чекисты, ясно, как Божий день. Это их тактика – подсунуть «жучок» какой-нибудь или ещё какую-нибудь гадость сделать.
- Профессор, но откуда же в то время чекисты взялись?
- Они были всегда, коллега, всегда, я это понял! Вот Адам и Ева, например. Жили себе спокойно в раю. Как в Канаде. Но появился змей- искуситель, и опаньки! Всё! Рухнула райская жизнь, изгнали их их Эдема. И о чём это говорит?
- О чём, профессор? – Бораннер, вытаращил глаза, и всерьёз задумался о вызове психиатра.
- О том, что чекисты соблазнили глупую Еву, и разрушили её райское счастье!
- Да, - протянул Бораннер, откладывая книгу, и наливая себе водки, - глубокое наблюдение.
- А то! – запальчиво сказал профессор, поймал падающий пузырь с уже полурастаявшим льдом, и вновь поморщился, - Так вот, продолжаем. Емеля из известной русской сказки, кто он? Патриёт чистой воды. Лежит себе на печи, ждёт чуда, семечки, небось, лузгает, а сам палец о палец не ударил, пока щуку не выловил. А в это время, наверняка, страна билась в тисках экономической разрухи, опутанная щупальцами чекистов.
- При Емеле??!! – глаза Бораннера вылезли из орбит.
- Да-да, при Емеле, и не делайте идиотское лицо, коллега! Сами посудите, с чего бы это Емеле разъезжать на печи, когда есть автомобили? А с того, что чекисты задушили частный нефтяной сектор! А Емеля едет себе на печи, и хвалит чекистов, вылитый патриёт! Да и щука у него какая-то левая, запуганная, её только выловили, как она сразу стала пощады просить. Видимо, намучилась в чекистских застенках.
- Профессор, - осторожно спросил Бораннер, - может Вам настоя валерианы накапать?
- Подите к чёрту с Вашей валерианой! Привыкли глушить себя лекарствами! Водки налейте лучше! Вот так, - профессор опрокинул стопку и зажевал подсунутым бутербродом, - Что это?
- Бутерброд с колбасой.
- Как мне надоела Ваша колбаса! Когда же Зина вернётся?
- Через три дня.
- Целых три дня! Кстати, Зину тоже чекист увёз, заметьте. Итак, на чём мы остановились?
- На Емеле, - вздохнул Бораннер.
- Да, Емеля! Емеля – вылитый патриёт! А Волк из «Красной шапочки» - вылитый чекист! Судите сами, коллега, в данной сказке аллегорически выведена юная российская демократия в образе Красной шапочки. Это юное создание идёт сквозь препоны к своей бабушке, в образе которой выведена умудрённая временем западная демократия. И кто встаёт на пути юной девы? Волк. Хитростью и коварством он заманивает девочку в ловушку, врёт с три короба, что характерно, и почти уже уничтожает демократию, когда, на радость всем здравомыслящим людям, появляются охотники, то есть вооружённые силы самого демократического государства. Они-то и уничтожают злобного чекиста! Вот так, дорогой мой, вот так! Я уже молчу про Курочку-Рябу!
- А что курочка? – уже безнадёжно вздыхая, спросил Бораннер.
- Что-что? Вы разве слепой, коллега? Курочка, она же – демократия, снесла золотое яичко процветания. Дед с бабкой, сиречь, посконная Русь, пытались сначала употребить демократию в привычном смысле, прикладном, ради удовлетворения физиологической потребности в пище, но, поняв бессмысленность данного занятия, и осознав, очевидно, разумность ожидания плодов умеренности и бережливости, смирились. Прошло бы много лет, и яичко демократии принесло бы им тысячекратно, но тут появляется кто? О, коллега, даже Вы не в состоянии сразу понять! Тут появляется чекист-патриёт, характерного мышиного цвета. И что он делает? Разбивает драгоценное яичко. Русь в слезах. А ему – хоть бы хны! Курица же, демократия, то есть, увидев столь неуважительное отношение к своему дару, великодушно соглашается оказать гуманитарную помощь в виде некоторого количества продуктов. Таким образом, великая идея оказалась замещённой пошлой материальной подачкой! И так – везде! Так шта-а…
- Профессор, - Бораннер сделал постное лицо, - давайте я Вам лёд поменяю?
- Давайте, - профессор недовольно снял с головы пузырь, отдал его Бораннеру, ощупал осторожно шишку, и вздохнул. Бораннер, по дороге на кухню, думал печально о том, что до вечера ещё далеко.

51.

- Ах, Бораннер, как же я скучаю по нашей Зине! – профессор вздохнул и печально отправил в рот кусок омлета.
- Я тоже, профессор, - Бораннер, которому досталась подгоревшая часть, старательно выковыривал съедобные кусочки.
- Бораннер, а почему мы ничего не пьём?
- Так вот же сок.
- Да я не про сок, коллега,..- профессор сделал многозначительную паузу.
- Нельзя, профессор.
- Как это «нельзя»?
- А вот так. Теперь пить не будем, Вы на митинги ходить не станете, и с женщинами… того… только незаметно.
- Это почему? – профессор уронил хлеб с маслом на стол.
- Потому что потому. Надо так.
- Коллега, Вы уж извольте объясниться.
- Ну уж поверьте, так надо.
- Да что это такое?! – вскричал профессор, бросив в сердцах вилку на стол, - Не пить, не митинговать и вообще…
- Профессор, - зашептал заговорщически Бораннер, наклонившись через стол, - я писаке этому форумскому указал на недопустимость обилия сцен пьянок, мордобоя и эротики. Так что придётся соответствовать. Ну, Вам насчёт эротики легче, а мне вот пострадать придётся.
- А где у нас эротика была? – недоумевал профессор.
- Неважно, профессор, неважно, - шептал Бораннер, - морду Вам били? Били. Водку мы тут пьянствовали? Пьянствовали. Значит, и эротика была. К тому же неизвестно, чем там Зина с ЧКрычем занимается.
- Ну Вы это, не перегибайте, коллега, культурнее надо быть. Они там гуляют, воздухом дышат…
- Знаем мы эти прогулки, профессор, знаем. Так, глядишь, и совсем без Зины останемся. Уйдёт в декретный отпуск, и всё.
- Что за гадости Вы говорите, Бораннер. Чище надо быть.
- Ага, не Вам это советовать, - хамским голосом ответил Бораннер, намазывая ломоть хлеба джемом.
- Что-то Вы мне не нравитесь последнее время, коллега, ой как не нравитесь! – профессор вскочил, и нервно заходил по комнате, - Перечить стали, мнение своё иметь.
- Оно у меня всегда было, - пробубнил Бораннер с набитым ртом.
- Вот то-то и оно! Коллега, не забывайте, проблемы с Шариковым и его клонами начались тогда, когда они отказались слушать советы высокообразованных людей, своё мнение стали высказывать, спорить. Я, как высококлассный врач, вижу в этом тенденцию в развитии ума шарикарычей от восторженного внимания, которое должно присутствовать при разговоре оных с нами, до критического, разрушительного отношения к опыту, накопленному в течении столетий.
- Насчёт Вашего высокого уровня, как хирурга, я не спорю, но когда же Вы последний раз больных принимали?
- Вы же видите, коллега, что времени нет. Политическая борьба требует полной самоотдачи, полного самопожертвования. Сами посудите, один процесс интеграции сколько сил отнимает!
- И что Вы сделали на этом пути? – иронично спросил Бораннер.
- Просвещение! Просвещение, коллега! Мы должны ещё более усилить наше влияние на окружающих. Нет, об а-клонированных нет речи, не на них направлены наши усилия. Но другие, блуждающие во тьме сомнений, вот к кому должны быть направлены наши шаги. Спасти, вывести из губительного мрака, показать чистый свет познания окружающего мира, дать возможность критически посмотреть на свою родину – вот наше призвание и цель! Тем более, что наши усилия не пропадают даром. Вы же сами говорили о том, что нас читают ежедневно тысяч пять, не меньше. А это – уже немало! Станем ещё активнее бороться! Больше ссылок выкладывать, чаще открывать глаза на истинную сущность а-клонированных, не пасовать перед их выходками, - вот наш путь!
- Профессор, это так, конечно, - примирительно сказал Бораннер, - да только что-то не видно массового участия этих читающих в спорах.
- А это – наша вина! Наша! Надо острее подавать проблему, задорнее комментировать, чаще апеллировать к мнению читающих, предлагать открытые дискуссии. В конце концов, коллега, наша задача – создать конструктивный диалог с общественностью! И, создав, указать на его наличие!
- Что-то я не понял…
- Неважно, коллега, неважно. Главное – активность. Активность во всём. Согласны?
- Согласен, - вздохнул Бораннер, заранее представив себе многочасовое сидение в интернете в поисках подходящих статей.
- Ну, вот и отлично! Так, коллега, - профессор опёрся руками о спинку стула, - думаю, что глоток коньяка к кофе не повредит.
- Не положено, - обречённо сказал Бораннер, готовясь к большому скандалу. Глаза профессора метали молнии.

52.

День выдался на редкость пасмурным и противным. Не было дождя, хотя всё предвещало его скорейшее начало, не было сильного ветра, хоть и срывались пожелтевшие листья с ветвей, не происходило, в общем, практически ничего в природе, но низкие свинцовые тучи словно придавливали город к земле, почти незаметно перемещаясь по небу. Настроение было странным, ни плохим, ни хорошим, ни злого, ни доброго не рождалось внутри, было лишь смутное недовольство и этой неопределённостью, и самим собой, среди всего этого, и всем окружающим, терпеливо и покорно ждущим будущего. Бораннер расхаживал уныло по комнате, вспоминая не к месту вчерашний скандал с профессором, долго смотрел в окно, попытался пострелять монстров, а когда быстро утратил к этому интерес, - почитать, несколько часов невидящим взглядом водил по страницам книги, пока не понял, что ничего всё равно не понимает и не помнит, проскользнул на кухню, убедившись предварительно, что профессор похрапывает в своей комнате, съел пару бутербродов, повозил пальцем по календарю, зачем-то прочёл про народные приметы, упомянутые на этой его странице, заглянул вперёд, ознакомился со временем восхода Солнца и грядущей фазой Луны, вздохнул, сделал себе ещё тарелку тех же бутербродов, забрал в комнату, завалился, наплевав на условности, на диван, опять разглядывал кусок неба в оконной раме, вздыхал, думал о Тётке, ел бутерброды, даже задремал на какое-то время, быстро, впрочем, проснувшись от лая собаки во дворе, негодуя на то, что его разбудили, злясь на то, что лай был радостным, ещё бы, хозяин взял с собой, на прогулку, во двор, где кошки, и люди, и всё так интересно, а от контейнера с мусором так здорово пахнет, и ещё нужно пометить эти два дерева, и другие собачьи мысли, ни одной из которых, впрочем Бораннер не разбирал, моргая ещё дремлющими глазами, злясь на всё вокруг, уронив, случайно дёрнув от злости рукой, тарелку, собрав, чертыхаясь шёпотом, части бутербродов, затирая потом неумело пятна на ковре, а дальше – чайник на огне, поиски чая, и кипяток льётся, взбивая чаинки, вздымая их тучей, только не свинцовой, а тёмно-коричневой, и пахнет вкусно, но надо подождать, и он терпеливо сидел на краешке стула, притопывая даже чуть слышно по полу, уже начав мурлыкать что-то себе под нос, за что и пришла награда – чашка крепкого чая, и три куска сахара, размешивать осторожно, вдруг ложечка звякнет, и разбудит профессора, которого видеть, по правде говоря, сейчас совсем не хочется, потому что сейчас так вкусно, за окном смеркается, и туч почти не видно, ведь всё вокруг быстро становится таким же свинцово-серым, а потом – совсем чёрным, и вот зашелестел, наконец, дождь, за окном – сыро и холодно, а здесь так хорошо, и тепло, и уютно, и много чая, и ещё можно почитать книгу или написать письмо, или просто глядеть в потолок, складывая нитевидные трещины в рисунки, или всё-таки закончить статью, хотя это может и обождать, потому что так сладко сегодня бездельничать, ведь день такой замечательный выдался…

53.

… ведь день такой замечательный выдался, славный день, хороший, спокойный, наконец-то случилось подумать неспешно не о суетном, ежедневном, тревожащим зачастую, а о себе самом, как ни пошло звучит это, любимом, хоть и споришь ведь иной раз с самим собой вхрипоту, чуть ли не в драку, хотя – какая драка с самим собой, смешно это, стыдно даже такое представить, вот и остаётся только спорить в душе, непременно соглашаясь в конце спора, ибо какую бы точку зрения в этом странном споре ты не принял, всё равно она будет твоей, и получается тогда, что ты всё равно прав, а ведь тревожит потом, гложет что-то, говорят, рефлексия это, много думать вредно, да и правда, беспокойства больше от мыслей этих, водки проще выпить, прокатится вниз по горлу, тепло, но не хочется сейчас, да и зачем, ведь в окне темень такая, что можно представлять разное, слушая шелест дождя, опираясь на подоконник, отходя на время, чтобы померить шагами комнату, да чаю ещё выпить, жаль, что нет Зины, она бы что-нибудь вкусное подсунула, хотя можно и булку маслом намазать, булка пышная такая, мягкая, сигарету, что ли, выкурить, тоже лень, всё лень сегодня, день такой ленивый, видать, совсем как диван, он ленивый от рождения, стоит себе на одном месте уже сколько лет, совсем ведь, как ты, на одном месте, ничего, вроде не меняется, может, прав профессор, в Канаду уехать, бросить всё, там хорошо, говорят, или в Новую Зеландию, и там хорошо, ага, старичок, охота к перемене мест проснулась, в какой раз, да, в какой раз, а статья до сих пор не закончена, лежит, до завтра долежит, это точно, тогда завтра можно будет закончить, а то всё заросло паутиной, работа не идёт, только митинги эти, агитки, и какого рожна профессор последний раз полез выступать, опять тащить его домой пришлось, спит сейчас, дурень, третий час ночи, чаю ещё заварить надо, всё равно не спать уже сегодня, хоть, действительно, письмо написать, каждый раз, когда пишешь ей, внутри дрожит всё, сколько уже длится это, что за морок, томит сладко, увидеть бы, увидеть, голова тяжелеет, точно чаю надо, а на кухне можно и сигарету, спокойно посидеть, смотря на огонь, шипение слушая, хорошо бы собаку купить, сибарит хренов, были уже и собака, и кошка, тараканов с мелками цветными завести осталось, граффити рисовать, ха-ха-ха, как смешно, какие глупые мысли в голове иной раз мелькают, рассказать кому-либо нелепо, и много ли тех, кому рассказать получится, да и ладно, вот, закипел, заваривается, привет, старик, опять поговорим с умным человеком?..

54.

- Ты знаешь, я как-то уже скучать по ним начала, - Зина запахнула воротник пальто, прижимаясь к плечу ЧКрыча.
- Ну что, завтра увидишь обоих, - ЧКрыч усмехнулся.
- А я и не знаю, чего больше хочу, - их увидеть или с тобой не расставаться.
- Так ведь ненадолго расстаёмся. Помнишь, ты пообещала, что в кино пойдём в среду?
- Конечно, помню, глупенький, - Зина рассмеялась, и чмокнула ЧКрыча в щёку.
- Ну, вот, кино американское показывать будут, про ковбоев. «Великолепная семёрка». Классное кино, мои клоны уже все посмотрели, а я ещё не собрался.
- И в кино пойдём, и куда захочешь, - хитрым голосом протянула Зина, - я ж с тобой куда угодно.
- И на край света?
- И на край света. Только ты – человек служивый, тебе приказа на край света не было ещё.
- Ну, а вдруг будет?
- Будет, - поедем, - бодро ответила Зина, высвободила руку, и затанцевала по тропинке, усыпанной жёлто-красным ковром из листьев.
- А как же твои великие учёные? – подыграл ЧКрыч, взметнув ногой в воздух целую груду листьев.
- Придётся потерпеть им, - Зина показала ЧКрычу нос, и, смеясь, помчалась прочь. Догнать её, впрочем, оказалось делом несложным. Через какое-то время парочка снова чинно гуляла по тропинке.
- Ой, смотри, мопс какой смешной! – завизжала Зина, вцепляясь крепче ЧКрычу в руку.
Сопящий мопс, чинно ковыляющий впереди своей хозяйки, более напоминающий тряпичную куклу, которой накрывают чайник, аж остановился от резкого звука, посмотрел сначала на Зину, потом – на хозяйку, потом окинул взглядом ЧКрыча, счёл того не заслуживающим особого внимания, чихнул, степенно подошёл к Зининым ногам, обнюхал её, и завилял не то что хвостом, а всем задом.
- Понравились вы ему, понравились, - умильно сказала хозяйка, - Бусечка, смотри какая тётя хорошая! Ой, как она нам нравится, как нам нравится тётя! Бусечка любит знакомиться, Бусечка любит, когда с ним играют!
Бусечка деловито засопел и отправился нюхать ЧКрыча. Обнюхав сапоги, он посмотрел вверх, и всей мордой выразил неудовольствие.
- От тебя ваксой пахнет, ему не нравится, - Зина толкнула локтём в бок ЧКрыча.
- Ну, что поделаешь, - рассмеялся ЧКрыч. Бусечка попятился, услышав смех, а потом нерешительно гавкнул.
- Ох, охранник, охранник, - нарочито серьёзно сказал ЧКрыч, - волкодав просто.
- Да уж, - заулыбалась хозяйка, - третьего дня кто-то ходил вечером под окнами, так Бусечка так залаял, так залаял, что его испугались, и ушли. Иди ко мне, мой маленький, иди ко мне, мой холосенький.
Хозяйка сюсюкала, Бусечка важничал, погавкивая изредка, Зина смеялась, а ЧКрыч чувствовал, что по-дурацки счастлив, и рад всему, и этому ветреному дню, и опавшим листьям, и смешному Бусечке, и его толстой хозяйке, и её сюсюканью, а пуще всего – тому, что Зина рядом, и смеётся. «Дурь какая, - думал он, - так привязался к ней, что самому уже не разобрать, что происходит. А глядишь ты, она рядом, и светло на душе».
- Слушай, давай заведём себе такого, - Зина, смеясь, смотрела на ЧКрыча.
- Ну, отчего бы и нет, - прокашлялся ЧКрыч.
- Ой, вы – такая пара, такая пара, - заквохтала хозяйка, - редко такую красивую пару увидишь, не то, что нонешние. Хотите, я вам адрес дам, возьмёте щеночка, вырастет такой же, как Бусечка. Иди ко мне, маленький, иди.
Бусечка уже крутился юлой, радостно гавкал, довольный тем, что с ним столько играют, даже попытался укусить за сапог ЧКрыча, но, отфыркиваясь, отскочил.
- Ваксы нахватался, - улыбнулся ЧКрыч.
- Ой, - всплеснула руками хозяйка, - он всё в пасть тащит. Вот месяц назад нашёл птицу дохлую, так еле оттащила.
- Фу, какая гадость, - наморщила носик Зина.
- Да Вы не бойтесь, он её не успел ухватить, да и вымыла я его после этого, - наглаживая Бусечку, ворковала хозяйка, - Бусечка чистенький, Бусечка хорошенький. Так как, дать вам адресок?
- Давайте, - махнул рукой ЧКрыч. Зина хитро смотрела на него исподлобья. Бусечка от избытка чувств принялся валяться на земле. Начало смеркаться.

55.

- Ну что мы имеем, коллега? – профессор бодро прохаживался по комнате. Бораннер, злой до крайности на то, что его разбудили после двухчасового сна, красными глазами смотрел в документы, прихлёбывая кофе.
- Наших соратников не прибавилось, профессор.
- М-да, - профессор пожевал губами, несколько раз приподнялся на носках и зачем-то побарабанил по стеклу, - Бораннер, думаю, что нам следует организовать акцию протеста. Да! Акцию протеста. Найдите какое-либо действие власти, которое вызвало недовольство, а это несложно, ибо любое действие власти хоть у кого-то, но вызовет недовольство, это неизбежно, и раздуйте проблему до вселенских масштабов. Оперируйте огромными величинами, врите безбожно о масштабах недовольства, но добейтесь того, чтобы стихийно создавшаяся инициативная группа потребовала организации митинга. Зарегистрируем в установленном порядке, выступим, укажем на недемократичность властей, которые непременно станут наш митинг разгонять, потом дадим интервью западным изданиям, и расскажем о притеснениях борцов за демократию в России.
- Профессор, но кто же станет разгонять разрешённый официально митинг?
- Власть! – профессор резко поднял вверх указательный палец, - Эта власть не может не разгонять. Так и будет, я знаю…
- Здра! вствуй! те! – раздался из прихожей голос Зины.
- Зиночка, Зиночка, здравствуйте!! – профессор и Бораннер наперегонки бросились в прихожую. Толкаясь, они приняли у Зины пальто, перехватили чемодан, Бораннер даже поцеловал руку, устроили шум, толкнули ЧКрыча, который с усмешкой наблюдал за суетой, прислонившись к стене, уронили вазу, дружно махнули рукой, и, тараторя одновременно, ввалились в комнату, пропустив, впрочем, Зину вперёд.
- Ах, Зиночка, как нам без Вас…
- Зина, за эту неделю…
- Зиночка, Вы представляете, ставлю я кастрюлю на огонь…
- Почти всё время в ресторане…
- Работа наших желудков серьёзно нарушена…
- Сижу я ночью, курю…
- Зиночка, не покидайте нас более…
- А как я сжёг омлет!..
- Но, Зина, я не нашёл тот коньяк…
- Успокойтесь, успокойтесь, - Зина, смеясь, замахала руками, - всех накормлю, всё найду, дайте только отдышаться с дороги.
- Зиночка, - Бораннер склонился в галантном полупоклоне, - хотите, я Вам сделаю бутерброд со шпротами и яйцом?
- Все варёные яйца мы съели на завтрак, - жёлчно заметил профессор.
- Тогда только со шпротами. Товарищ ЧКрыч, хотите бутерброд со шпротами?
- Нет, спасибо, - рассмеялся ЧКрыч, - я на службу, пожалуй, отправлюсь. Как ваша борьба против власти? Профессор, я вижу новый синяк! С кем дрались?
- С лидером «Демшизы», - ответил за насупившегося профессора Бораннер, - он счёл, что наш «Союз скальпеля и клизмы» продался властям.
- Жаль, что я не видел этой батальной картины, - расхохотался ЧКрыч, - битва двух титанов. «Чужой против Хищника». Пламенный Серго бьётся с супостатом.
- Язвите, язвите, - прошипел профессор, - скоро кончится Ваше время.
- Ладно-ладно, пойду я, - ЧКрыч повернулся к Зине, - Встретимся, как уговорились, счастье моё?
- Да, конечно, - Зина закивала головой, глядя влюблёнными глазами, - как договорились.
ЧКрыч погладил Зину по плечу, стесняясь поцеловать прилюдно, махнул рукой Бораннеру, и удалился. Хлопнула дверь.
- Сатрап, - недовольно буркнул профессор.
- Не сердитесь, он милый, - попросила Зина, - Лучше посмотрите, кого я привезла!
Она раскрыла сумку, которую до тех пор не выпускала из рук, и достала из неё маленького мопса. Тот, лишь очутившись на полу, сразу напустил лужу, и стал настороженно озираться по сторонам.
- Кто это?? – с ужасом спросил профессор.
- Бусечка-младший, - проворковала Зина, - я его зову просто Бу.
Профессор взялся за голову. Бораннер тихо хихикал. Зина гладила мопса, тот поскуливал, уже принюхиваясь, впрочем, к домашним туфлям Бораннера.

56.

Профессор и Бораннер отдыхали от трудов в ближайшей пивной. Профессор заливал уже второй кружкой Гиннеса воспоминания о сгрызенных Бу домашних туфлях, Бораннер посылал пламенные взоры молодой женщине за соседним столом. Её кавалер начинал уже злиться, и всё шло к доброй драке, когда профессор отвлёк коллегу от увлекательного процесса.
- Послушайте, голубчик, что мне пишет один уважаемый доктор из Канады. Он, оказывается, выловил недавно из озера голову сыра весом почти в тонну.
- И на что он её ловил? – рассеянно спросил Бораннер.
- Как понять, «на что»? – растерялся профессор.
- Ну, Вы же сказали, что он её выловил. Вот я и спрашиваю, на что он её ловил.
- На дырку, что тут думать, - неожиданно раздалось сзади.
- Какую дырку? – полуобернувшись, удивился профессор.
- Дырку от сыра, ясен пень, - потёртого вида мужичок, сидевший за соседним столом, старательно обсасывал последний плавничок от воблы.
- Как это понимать? – ещё более удивился профессор.
- Да так и понимай, - мужичок вытряхнул в себя последние капли пива, - за что сыр ценят? За дырки. Чем больше дырок, тем лучше сыр. Поэтому каждая сырная голова, увидев дырку от сыра, сразу старается её проглотить. На этом их и ловят знающие люди.
- Простите, а как же пармезан? Он же без дырок.
- Дырки из пармезана до покупателя не доходят просто. Есть одна история про это.
- Ну, так расскажите, - попросил профессор. Мужичок ничего не ответил, преувеличенно внимательно разглядывая пустую кружку. Бораннер понятливо кивнул и сделал знак официанту. В скором времени перед каждым, включая пересевшего за стол к коллегам мужичка, стояло по паре пива, а в центре стола красовалось блюдо горячих гренок с чесноком. Мужичок степенно отпил полкружки и начал рассказ:
- Есть у меня знакомый давний, Петрович, заядлый рыбак. Летом рыбачит, и зимой, весной и осенью, благо озёр в его краю предостаточно. А в одном из них жил огромный карась. Многие его поймать пытались, да только на удочку он не шёл, сети рвал, а блёсны игнорировал. Так стали его под водой ловить, с аквалангом. Только сожрал он двух ныряльщиков незадачливых, вместе с баллонами. Тогда стали нырять с палкой в руке, мол, карась пасть разинет, сразу палку туда, чтобы закрыть не смог, и крючок рукой втыкать, а напарник вверху вытянет. Да не учли то, что огромен карась и силён, перекусывал он палку, да закусывал следующим дайвером. Много лет никто не отваживался ловить его, обнаглел тогда карась, стал выделываться на мелководье, как муха на стекле, - то плавником плеснёт, то спину покажет, а то и вовсе голову выставит перед лодкой, и дразнится. Вот так подразнил как-то Петровича, да разозлил его этим сильно. Достал Петрович акваланг, взял вместо палки обрезок трубы, снял балласт с пояса, да и нырнул. С металлической трубой, надо сказать, нырять не хуже, чем с балластом, - сразу погружаешься. Увидел, значит, карась очередного чудака с палкой, обрадовался, поплыл обедать. Пасть разинул, чтобы палку перекусить, да не тут-то было. Изделие Миасского трубопрокатного завода, - это вам не дрын из изгороди, - так зубы и захрустели. А Петрович в этот момент выхватил финку дедовскую, да и вспорол карасю живот. Ловко вспорол, сразу, считай, выпотрошил его, а пока поднимался, так ещё и промыл. Просто на сковородку можно сразу класть карася. Да только до сковородки доплыть ещё надо, а карась здоровенный, лодка его не выдерживает, тонет. Хорошо, что мимо буксир шёл, так моряки подмогли, вытащили и карася, и лодку, и Петровича. Карась, действительно здоровый оказался, больше размаха рук у Петровича, а он мужик рослый. Так вот к его размаху ещё по две ладони с каждой стороны добавить надо, тогда только размер карася будет, и то без хвостового плавника. В общем, ходили все моряки кругами, языками цокали, первый раз такого карася видели. Петрович им в благодарность правую половину карася отдал, да голову. Ихний кок такую уху сделал, просто загляденье, каждый по два котелка выхлебал. И спирту изрядно выпили, благо до берега ещё плыть и плыть. А после ухи, да под стакан, рассказали моряки Петровичу про то, как года три назад буксировали они баржу в Италию. Дошли без происшествий, стоят на рейде, ждут, пока баржу разгрузят, да загрузят, чтобы через Гибралтар порожняком не идти. День ждут, два, скучают. И тут их боцман, бывалый моряк, матёрый, предложил бычков половить. Он-то сам из Одессы, бычков этих половил за свою жизнь будьте-нате, слово знал, Заветное. Прошепчешь это Слово на крючок, так бычки на это самый крючок вовсе без наживки ловятся. Взяли, значит, они крюк палубной лебёдки, пошептал боцман, закинули. И такое это Слово Заветное сильное оказалось, что с одного шёпота за час они пять бычков выловили. Крупные бычки, трёхлетки, черно-пёстрой породы, отъевшиеся на донных средиземноморских пастбищах. Просто заглядение, а не бычки. А рядом итальянцы рыбачили, так они, Слова не зная, если одного такого бычка выловят, и то праздник, хоть и насаживают на крючок кто – пиццу, кто – пасту с соусом болоньезе. А тут – пять. Да на пустой крюк. Итальянцы аплодируют, «Руссо! Руссо!» кричат. Ну, наши их пригласили на бычка, да подарили ещё одного, а итальянцы бочонок граппы выкатили. Веселье, в общем, началось. Боцман, уговорив в одиночку правую заднюю ногу, да стаканов пять граппы опрокинув, спел даже. Народные песни пел. Русскую – «Светит месяц», да итальянскую – «Бандера росса». Самый старый итальянский рыбак даже прослезился от того, что русский моряк итальянскую песню знает. Они с боцманом ещё накатили, и рассказал старик, про то, как дырки от сыра продают втихаря. Оказывается, в Палермо раз в три года проходит тайный аукцион для любителей сырной ловли. На нём выставляются дырки от сыров. От пармезана больше всего ценятся, потому что на них сыр идёт, как бычки на Слово Заветное. Поэтому все дырки из пармезана ещё в процессе созревания вынимают. Так вот, на последнем аукционе редкой величины дырку выставили. За неё спорили Билли Гейтс и один наркобарон колумбийский, который, в результате и купил дырку за фантастическую сумму. Билли-то пока прикидывал курс акций, да будущие дивиденды, колумбиец этот вдвое больше дал, и кончились торги. На следующее утро вышел он в море, да забросил дырку. Минуты не прошло – сырная голова, кило сто, не меньше, намертво подсеклась. Выводит её колумбиец, почти вплотную подвёл, и тут вдруг спиннинг его, по индивидуальному заказу сделанный, фиберглассовый, в дугу согнуло. А надо сказать, что фибергласс – это вам не стекловолокно, как многие думают. Фибергласс круче стекловолокна так же, как мортгидж круче ипотечного кредита. Ну, да ладно, не об этом речь. Согнуло, значит спиннинг, всей командой уже тянут, и вытягивают здоровенную акулу – кархародона. Кархародоны, надо сказать, сыр любят больше всего, больше даже, чем спасательниц Малибу. Погрузи в воду, к примеру, двух Памел и одну сырную голову, так кархародон на грудастых даже и не посмотрит, сыр проглотит. И тут заглотил. Еле его вытащили. Кархародоны и так немаленькие, а этот – как карась, Петровичем выловленный, в сравнении с другими карасями. На всю палубу акула оказалась, а у колумбийца этого яхта здоровенная, больше даже, чем у Ромы. Разделали акулу, сырную голову достали, чуть-чуть только акульими зубами попорченную, и дырку даже достали, сырная голова со страха не успела её толком проглотить. Так вот колумбиец и остался с дыркой, с сыром, и с акулой. Акулу он к себе привёз, мясо крестьянам отдал, а скелет сначала напоказ выставлял, а потом придумал высушить, в пудру растереть, да в наркотик свой добавлять. От этого большой барыш получил. Но это уже другая история.
Мужичок допил своё пиво, и тяжело вздохнул. Бораннер быстро замахал официанту. Профессор сидел с отвисшей челюстью.

57.

- Шутка ли, взять ротана на блесну в чистом поле за два километра от ближайшего водоёма! - закончил мужичок. Бораннер вздохнул, и подпёрся рукой. Профессор, давно подобравший челюсть, хитро заблестел глазами:
- Голубчик, - сладким голосом пропел он, - а Вы обладаете талантом рассказчика. Правда-правда, не смущайтесь. Коллега, закажите ещё пива! Так вот, скажите мне, можете ли Вы рассказать с трибуны, так же занимательно, как и сегодня вечером, какую-нибудь историю на заданную тему?
- Это на какую? – насторожился мужичок, - Я ж всё из жизни рассказываю.
- Да это мы понимаем, понимаем, но вот, например, про то, как власти притесняли честных рыбаков?
- Хех!! – подскочил мужичок, - Да сколько угодно историев таких! Помню, поставили мы с Петровичем сети, а тут – рыбнадзор…
- Отлично! – прервал его профессор, - давайте-ка завтра в полдень встретимся на центральной площади. У нас там митинг в защиту всех честных людей, в том числе и рыбаков. Вы выйдете на трибуну, и расскажете свою историю. И мы вместе победим эту несправедливую власть!
- А что не придти? – согласно кивнул головой мужичок, принимая от официанта очередную кружку пива, и по-хозяйски подцепляя горстку солёных орешков, - Приду. И расскажу. Как таким добрым людям, как вы, отказать. Сразу вижу, - с пониманием относитесь к простому человеку, не то что эти…
- Отлично! Отлично! – захлопал в ладоши профессор, - Вот так завтра и говорите, по-простому, без обиняков, правду-матку режьте, в глаза прямо, не стесняйтесь. Придёте?
- Приду, - решительно махнул рукой мужичок.
- А звать Вас как? – встрял Бораннер.
- Да Николай я, Николай Христофорыч, - заулыбался мужичок.

Следующий день выдался зябким. Дождя, правда, не было, но всё вокруг указывало на неминуемость оного. Профессор кутался в кашне из шотландской шерсти, и старательно демонстрировал, что совсем не волнуется. Бораннер суетился более обычного.
- Коллега, - прокашлялся профессор, - сколько у нас участников?
- Так, - зашелестел блокнотом Бораннер, - пять наших, сорок я нанял…
- За сколько?
- Как обычно, профессор, по двести рублей каждому. Студенты, да пенсионеры. Ещё потратился на плакаты, Николаю ящик пива взял, нам всем коньяк для согревания, этим, которые с камерами – тоже подкинул, чтобы снимали в правильном ракурсе, когда много больше, чем есть на самом деле, участников видится. Так, с ЧК не удалось, наотрез отказались подсадных вязать, сам ЧКрыч сегодня будет, как узнал про мой визит, сказал, что следить станет, чтобы всё по справедливости было, Зина тоже не придёт…
- Этот сатрап поработал, разлагает изнутри, - злобно буркнул профессор.
- Профессор, они любят друг друга, ладно Вам, - примирительно сказал Бораннер, - так, микрофоны есть, растяжки с лозунгами – тоже. Ага, смотрите, вот и участники митинга.
На площадь с разных концов сходились люди. Старушки в платках, студенты с наушниками плейеров, отрезающими от окружающих звуков, бомжеватого вида мужчина лет тридцати на вид, какие-то барышни, хихикающие на ходу, просто прохожие, потянувшиеся за ними, и, наконец, Николай, одевший по случаю такого события нелепую шляпу. Все они в скором времени столпились перед трибуной, и уставились на Бораннера. Неподалёку, по периметру, мёрзли ЧКрыч и его клоны. Профессор важно вышел к микрофону, митинг начался. Произнеся очередную сумбурную речь, сорвавшую, впрочем, жидкие, хоть и заранее оплаченные аплодисменты, профессор уступил место благообразной старушке, крепко вцепившейся в плакат «Демократия – наше будущее!».
- Это… - протянула старушка, очевидно боясь микрофона, - что ж это творится?
- Смелее, смелее, - подбодрил профессор.
- Что ж это творится?! – более смело заговорила она, - Разруха кругом! Куда ж мы движемся? В каком направлении? Что они там, наверху, думают?!
На площади раздался одобрительный ропот.
- Ага! – приосанилась старушка, - Страну разворовали! Одни воры кругом! Куда не глянь – везде взятки, везде пенсионеров обижают! Чиновники жируют, а как жить простым людям?!
- Правильно, мамаша, - закричал бомжеватый мужчина, - давай их так, растудыть!!
- Вот и я говорю!! – совсем закричала старушка, - Порядка нет! Избаловались совсем! Сталина нет на вас! При Сталине порядок был! Все работали! Все!
Площадь зашумела, кто-то сзади свистнул одобрительно. Профессор кинулся к микрофону.
- Я что-то не так?..- испуганно спросила старушка. Студенты дружно заржали.
- Всё в порядке, Пелагея Прокофьевна, - успокаивающе заговорил Бораннер, аккуратно отводя её от микрофона, - спасибо Вам огромное, спасибо, приходите ещё на наши митинги.
- Как видите, - гремел профессор, - на нашем демократическом митинге есть место различным точкам зрения. Мы открыты для цивилизованного диалога. А сейчас слово предоставляется потомственному рыбаку, представителю трудной и почётной профессии, - Николаю Христофорычу!!
- Здравствуйте, - степенно сказал Николай, подойдя к микрофону, и снимая шляпу, - Я – человек простой, на митингах не умею выступать, поэтому просто расскажу историю про то, как нашего брата-рыбака власти притесняют. Значит, есть у меня приятель давний, Петрович, рыбак, надо сказать, заядлый. Так вот, как-то летом ставим мы с Петровичем сети. Уже метров сто вытравили, аккуратно, без спешки, и тут нате вам, - мотор гудит. Насторожились мы, конечно, а из за острова, глянь, катер. Да не просто какой-нибудь катер, а рыбнадзор, и прямо к нам стремится. А надо сказать, что у Петровича приспособа была одна хитрая, - поверху сетки кишка такая пропущена, заместо поплавка. Пока в ней воздух есть, - держит сетку, а как пробочку открыл, так стравился воздух, и сетка на дно ушла. Так вот Петрович эту саму пробочку-то и открыл, катер увидев. Они, короче, подплывают, а мы сидим с двумя удочками, смирно сидим, вроде как ершей ловим. «Что у вас тут?», спрашивают. «Да вот, ершей удим», отвечает им Петрович. «А где сетка?». «Какая сетка??», удивляемся мы. «Да та, что вы забрасывали», говорят нам. «Да что вы такое говорите, нет у нас сетки!». Смотрели оне, короче, смотрели, ничего, кроме двух задохлых ершей, не нашли. Пригрозили, что ежели с сеткой споймают, то кранты нам будут, и убрались восвояси. Тут Петрович секретную леску вытянул, кишку надул, всплыл верх сетки. Так, прикинь, сетка-то не мелкой ячеёй была, в самую пропорцию, и то на каждый метр – линей штук пять, да лещей парочка, да карасей без счёта, а щуку взяли тогда, - во!!, - Николай, раскрасневшийся от произнесённой речи, раскинул руки, показывая размеры щуки, - Короче, еле рыбу эту до берега дотянули. А теперь – о главном!
Николай сделал паузу, площадь сохраняла почтительное молчание.
- Так вот! – почти выкрикнул Николай, - Если бы не этот рыбнадзор, сколько бы ещё мы раз сети поставили, и щук таких взяли?! Да взяли бы и такую, что Петрович даже показать бы руками не смог! А всё из-за чего?! Из-за этого катера! Вот, мужики, так вот власть и душит простого рыбака!!!
Грянули аплодисменты. Николай стеснительно вытирал платком лоб. Профессор мялся сзади, пытаясь улучить момент, чтобы оттеснить его от микрофона. Бораннер, тоскливо думая о том, что вечером его объявят главным виновником полного провала митинга, шарил глазами по сторонам. Вдруг натолкнулся он на пристальный взгляд молодой женщины, стоящей тихо в первом ряду. Лёгкая усмешка играла на её губах, но глаза неотрывно смотрели на него. Бораннер застыл, замер, заледенел, вспотел, умер, ожил, взлетел, упал, и всё это – в одно мгновение.
- А сейчас, дамы и господа, - профессор, наконец-то пробравшийся к микрофону, полуобернулся к Бораннеру, - слово предоставляется моему верному соратнику, непримиримому борцу, светочу научной мысли!!
Бораннер на ватных ногах вышел к микрофону, зачем-то вскинул голову наверх, в безнадёжных поисках солнца за свинцовыми тучами, потом поймал Её взгляд, и заговорил:
- Дамы и господа, я приветствую вас на этом митинге, организованном нашим «Союзом». Я рад тому, что в этот промозглый день столько людей нашли в себе смелость придти сюда. Мы все объединены одной идеей, - идеей торжества справедливости, идеей будущего счастья для всех нас. Но что такое это счастье? Сытая тупая жизнь, или же ежедневное горение, когда не обращаешь внимание на мелкие трудности? Что, в сущности, все эти мелкие проблемы, перед одним простым вопросом: «Зачем мы пришли в этот мир?». У каждого свой ответ, у каждого своя правда, я лишь говорю то, что думаю сам, не понуждая, и не переубеждая, - Бораннер наклонил голову, и, глядя уже прямо Ей в глаза, продолжил, - Каждый находит свой путь, каждый находит своё счастье, каждый борется за него в меру своих сил, и более этого. И, в конце концов, каждый приходит к пониманию того, что всё, что он ищет, - это любовь. Всепоглощающая страсть, перед которой отступает всё, страшная мука и сладкая смерть, после которой оживаешь вновь, дабы снова умереть, и снова воскреснуть. Не бойтесь любить, не бойтесь говорить об этом, и да пребудет с вами та благодать, которую дарует судьба всем влюблённым…
В общей тишине Бораннер спустился с трибуны, и, уже в нарастающих аплодисментах, подошёл к Ней.
- Здравствуйте, - сказал он.
- Здравствуйте, - ответила она.
- Откуда Вы здесь?
- Вы столько раз меня приглашали, что грех было, наконец, не придти, - Она чуть наклонила голову, по-прежнему улыбаясь.
- Так вот Вы, значит, и пришли?..
- Да… Вам здесь не шумно?
- Да, конечно, давайте уйдём… Но как Вас, всё-таки, зовут?
- Ольга…
Она как-то абсолютно привычно взяла его под руку, и они пошли вместе сквозь аплодирующую толпу, не замечая уже никого вокруг. Правее них Первый толкнул локтём ЧКрыча, скаля зубы, но получил в ответ такой взгляд, что замолчал до вечера. На трибуне одиноко потел профессор.

58.

- Бораннер, что за ерунду Вы вчера выкинули? – брюзгливо спросил профессор, - Ушли с митинга, бросили меня. Митинг, между прочим, провалился по Вашей вине. Пелагея эта, сталинистка, Николай с его кишкой надутой, Вы с этими проповедями, потом студент этот прыщавый, который всё лигалайз какой-то требовал, и фрилав. Мне одному пришлось интервью давать, причём телеканал Вы подобрали откровенно никудышный, слабый канал, он мне не нравится. Столько денег потратили на подготовку, и всё впустую. Вы вот давно во сне берёзу видели? То-то, молчите. А гранты не бесконечные. В форуме Вы не работаете, статью так и не закончили, число наших сторонников не увеличивается. Нет, чёрт возьми, ну что Вас потянуло спуститься с трибуны к этой девице? А потом и вовсе ушли вместе с ней с площади! Получилось, что у нас митинг про любовь, а совсем даже не политическое мероприятие. Коллега, коллега, возьмите себя в руки, соберитесь! Стаи шарикарычей окружают нас, надо понимать это. В конце концов, не могу же я всё тянуть один! Бораннер, что ж Вы всё время молчите? Водку пить мне запретили, эротику – тоже, а сами сегодня ночью вернулись, так от Вас шампанским пахло, и духами. Чёрт, Зина куда-то запропастилась, опять беспокойство… Коллега, надо продолжать нашу борьбу за просвещение, за выявление трупных пятен а-клонированных, за демонстрацию их неспособности связно мыслить всем окружающим, за наше с Вами будущее, в конце концов! Опять молчите… Бораннер, дорогой мой, ну не то время, когда можно любовям всяким предаваться. Против нас, я доподлинно узнал, борются чекистские генерал, два полковника, три капитана и десять лейтенантов. Ночей не спят, схемы рисуют, как нас победить. Но мы должны одолеть их, это очевидно!..
- Профессор, идите в жопу, - задумчиво сказал Бораннер, вставая. Он быстро вышел из комнаты. Профессор уронил очки.

59.

- Так вот, Полиграф Полиграфович, - терпеливо повторил профессор, - наша задача сейчас состоит в том, чтобы нейтрализовать, вначале, группировку а-клонированных, а потом – полностью разгромить их. Ситуацию усугубляет то, что Бораннер, очевидно, предал наши идеи, ЧК, и это уже ясно, завербовала Зину, а мой арест – не за горами. Мы должны плечом к плечу выстроить новую линию обороны и продумать стратегию нападения.
- Ты, слышь, понятней излагай, - Шариков рыгнул, - братва не врубается.
Михаил и Георгий закивали головами.
- Короче, - повысил голос профессор, - нам нужны многотысячные митинги, дискредитация ЧК, наказание Бораннера!
- Ну, вот так бы сразу и сказал, - развёл руками Шариков. Братва расслабилась и что-то одобрительно промычала. – Митинги мы тебе заделаем, только лавандос зашли, чекистов этих мы подумаем, как наказать за борзоту, а шестёрка твоя просто получит…
Профессор ошеломлённо крякнул, услышав цветистый оборот. Михаил заржал, Георгий нервно затряс головой. Шариков махнул рукой, обрывая веселье.
- Так, на митинги надо стока, - он быстро рисовал цифры на бумаге, - с ЧК позже расклад дадим, там сложнее, надо их грязью сначала полить через газеты, и не раз, а вот твою шестёрку мы сегодня же и отоварим, бесплатно причём, бонус, так сказать.
Михаил насупил брови и стал разминать кулаки, Георгий же споро раскатывал две дорожки на зеркале:
- Шестёрка потерпит, - подал он вдруг голос, - шестёрка – она и есть шестёрка, а нам, получается, тузов гасить надо. Тут спокойно надо, продумать всё, без базара лишнего, без понтов дешёвых, порожняком греметь не надо, надо реально тему перетереть. Лепилу от крытки избавить можно – есть надёжная хаза, перекантуется, типа, в командировку уехал, сильно заболевших хомячков лечить, а вот как чекиста гасить – это сразу непонятно, это обдумать надо. Но девку в раскладе надо просчитать, сдаётся мне, что поведётся ейный хахаль на девку, точняк поведётся, а там тёплый-сам придёт, браслеты сам себе оденет. Тогда и погуляем.

Он вынюхал по очереди обе дорожки, слизнул последние крупинки, и откинулся на спинку стула. Профессор опасливо огляделся, но не успел ничего сказать.
- Я дома! – раздался из прихожей радостный голос Зины. Шариков предупредительно поднял вверх палец.

60.

- Здравствуйте! – Зина ещё смеялась, входя в комнату, когда увидела Шарикова сотоварищи.
- Ай, лапка, ай, сама пришла! – Григорий, лыбясь, встал со стула, и, пританцовывая, пошёл Зине навстречу, - Что, погон твой не слишком любит такую цыпочку? Так я компенсирую. С лихвой, красавица!
Братва заржала, Зина опасливо прянула назад, но была остановлена сильной рукой. ЧКрыч, нехорошо ухмыляясь, отодвинул её в сторону, и вошёл в комнату. Сзади бесшумно нарисовались клоны. Григорий замер в позе радостного продавца, улыбка его медленно превратилась в оскал.
- Оп-па, кто к нам пришёл, - медленно произнёс он, - Сам пришёл, хороший, сам. Ну что, погон, затанцуем?
Он уже медленно вытягивал из кармана финку. ЧКрыч вдруг широко улыбнулся.
- Что, опять обдолбался, придурок? Хочешь путёвку на южный берег северного моря? Сейчас оформим, - рука его легла на рукоять маузера, Первый уже скользнул в комнату, не забыв сдвинуть Зину в прихожую, профессор быстро потел от страха. Шариков дёрнулся со стула, с ужасом глянул в дуло маузера Первого, замер, поднял руки, и быстро заговорил:
- Всё-всё, не надо скандала, мы в гости зашли, на минуточку, просто, по старой памяти, проведать, Григорий, стой, стой спокойно, он приболел, товарищ, приболел, - Шариков уже говорил умильно, глядел заискивающе, Григорий, просветлев, видимо, умом, застыл, остальные сидели смирно и очевидно желали разгадывать кроссворд, Шариков медленно поднимал руки, - Мы ведь ничего плохого, он пошутил, пошутил, нас профессор попросил пошутить, так, для веселья, попугать чуть-чуть, посмеяться, Зинка не при чём здесь, мы Бораннера ждали, он нам задолжал чутка, но мы не в претензиях, мы пойдём, поздно уже, можно, мы пойдём, мы ничего плохого не хотели, правда, товарищ ЧКрыч, ничего плохого, просто шутковали, по старой памяти, в гости зашли, к профессору, скажи, Миша, скажи.
- Ну да, - прогудел Михаил, - мы… эта, шутим просто, просто шутим, для смеху.
- Вот, видите, товарищ ЧКрыч, просто шутим, просто шутим, а Гриша приболел, простудился, погоды-то нонче какие вредные для здоровья. Можно, мы пойдём? Это же всё профессор, а мы ничего. Не надо нас опять арестовывать, мы ж ничего не сделали. Можно, мы пойдём?
- Пошли вон, - бесцветным голосом сказал ЧКрыч.
Братва аккуратно двинулась к выходу. Вышли они почти бесшумно, если не считать звука смачного поджопника, отвешенного кому-то из них Третьим.
- Что, светоч научной мысли, со шпаной связались? – ЧКрыч, не убирая маузера, двинулся к профессору.
- Я-а-а, это… - профессор часто моргал глазами и думал лишь о том, как бы выкрутиться.
- Понятно, в завтрашних газетах появится рассказ о покушении чекистов на жизнь пламенного трибуна, - ЧКрыч, не моргая, смотрел на профессора.
- Ну, это Вы… оружие-то зачем?.. Гости ко мне пришли, вот… - профессор, поняв, что ему уже ничего не угрожает, осмелел, - А Вы тут вторгаетесь, с пистолетами, шумите, и вообще! И вообще, ордер у вас есть?
- Нет, - ЧКрыч убрал маузер в кобуру, улыбнулся, и сел на стул напротив профессора, - нет ордера. Вот нет, и всё. А свидетельство о регистрации брака есть. У нас с Зиной есть. И, как законный муж, я немедленно забираю её отсюда.
- Это как? – начал надуваться профессор, - По какому праву?!
- По простому, по старому, по-человеческому, - ЧКрыч закинул ногу на ногу, - Со мной жить будет, и у меня работать станет. У Вас ей небезопасно. Сначала она меня уговорила, чтобы у Вас дальше работать, но теперь – всё, хватит. Нам машинистки нужны, к нам пойдёт.
- Но… как же мы?
- Не знаю, профессор, Ваша судьба в бытовом плане меня больше не волнует. Зина, собирай вещи, радость моя! Второй, Третий, быстро на улицу, покараульте Баранова, как бы эти дебилы ему по репе не настучали!
Профессор жевал губу, и бессмысленно бегал глазами.

61. Окончание.

- Итак, коллега, что мы имеем? – профессор жестом пригласил своего собеседника, в котором легко было узнать недавнего оппонента, лидера «Демшизы», взглянуть на некий документ. – После объединения наших движений у нас будет столько членов, вот тут указано, и вот столько сочувствующих. Объявим о создании новой партии, о согласовании позиций, разработаем программу, и плечом к плечу пойдём на выборы. И никакие ренегаты и отступники, вроде Бораннера, волновать нас не будут.
- Очень интересно, очень, - пухлое лицо вчерашнего противника раскраснелось, - а как назовём нашу партию?
- Я предлагаю – «Союз демшизы». В качестве эмблемы – скальпель, зажатый в поднятом вверх кулаке, так сказать символ хирургического очищения.
- Не возражаю, даже поддерживаю.
- Так, далее, - профессор многозначительно прокашлялся, - Орган управления предлагаю коллегиальный – Вы, я и кто-либо третий из либеральных монетаристов.
- Отлично, Вы читаете мои мысли. А что насчёт программы?
- У меня есть наброски, сейчас только допишу и буду готов показать, - профессор потёр ладони, вставая.
- Хорошо, а я пока, с Вашего разрешения, сделаю пару звонков. Только, коллега, может нам сразу начать с пресс-релиза о создании новой партии, так сказать, краткая история и основные лозунги? Причём с упором на то, что наша новая партия имеет корни, тянущиеся в далёкое прошлое.
- Согласен, - весело сказал профессор, - сейчас же и напишу.
Он сел за компьютер, минуту помедлил, и бодро защёлкал клавишами.

Солнечный луч щекотнул веки, коснулся щеки лёгким поцелуем, и заиграл пылинками в воздухе. Ольга улыбнулась, не открывая глаз, потом сладко потянулась, и, щурясь от солнца, огляделась вокруг.
- Проснулась, моя хорошая? – нянюшка неслышно вплыла в комнату.
- Да. Утро-то какое, нянюшка!
- Солнышко славное, - согласилась нянюшка, - небушко чистое, а лучше всего то, что тятенька твой вернулся.
Ольга взвизгнула радостно, и бросилась одеваться.
- Нянюшка, нянюшка, - торопливо заговорила она, путаясь в одежде, - а что такое Интернет?
- Не знаю, - удивилась та.
- А демократия? А оптоволокно? И что такое маузер?
- Слова-то поганые какие, чужие - укоризнено сказала нянька, - Откуда набралась-то?
- Приснилось, - засмеялась Ольга, - Я потом расскажу. Такой сон странный, про ведуна одного, что из собаки да кошки людей делал. Там ещё у него помощник был, такой молодец статный, всё за мной ухаживал.
- Ой, Олюшка, значит, жениха во сне видала?
- Видала-видала, под руку держала, - подразнилась Ольга, расчёсывая густые волосы цвета соломы.
- Вот егоза, - заулыбалась нянюшка, - уж ли поженились во сне?
- Не успели, - махнула рукой Ольга, - он с ведуном своим разругался…
- Дочка! – прокатился по терему зычный голос.
- Бегу, тятя! – Ольга стремглав бросилась в горницу.
Князь стремительно встал, распахивая объятия младшей, самой любимой дочери. Две старших уже шушукались, рассматривая подарки. Ольга уткнулась с разбегу ему в грудь, вдыхая запах дыма, кожи и чего-то неведомого.
- Подарки привёз тебе из земель дальних, - забасил князь, - Смотри, шелка какие!
Ольга, не отрываясь от него, провела рукой по струящейся ткани и улыбнулась старшему брату, насмешливо наблюдавшему из дверей девичий переполох.
- Как хорошо, что ты приехал, - прошептала она отцу. Сон стремительно стирался из памяти. В дальнем тёмном углу домовой учил тумаками уму-разуму кого-то мохнатого, серого, когтистого. Чужак шипел, плевался, бормотал противно, но с каждым тумаком становился всё более похож на огромную крысу. Стоявшая у терема берёза затрепетала ветвями, словно вздохнув облегчённо. Разгорался новый день.