Внезапно некое смутное воспоминание колокольчиком зазвенело в ее голове, она встрепенулась, передернувшись всем телом. Снег! у нее же есть снег, комочек зимы, запрятанный в спичечный коробок. Когда-то зимой она задумала этот трюк – спасти, уберечь от неумолимого таяния маленький сгусток помятых снежинок, засунув их в картонную емкость, грозно попахивающую предчувствием огня, обернув ее два раза обрывком газеты и для большей верности упаковав в красный целлофан. А потом она украдкой принесла этот сверток домой и долго слонялась из угла в угол, пытаясь отыскать место поукромней. В конце концов, Вика запихнула его за пианино, покореженным черным гробом задвинутое в самый удаленный угол гостиной. Она вспомнила это так отчетливо, даже ладони зябко вздрогнули от сохранившегося в структуре кожи ощущения ледяного холода. Она метнулась к двери, неловко соскользнув на пол, оставив позади себя грохот рухнувшего наземь стула.
Хранилище оцепеневших музыкальных звуков чернело в своем обшарпанном, но незыблемом величии. Вика попыталась просунуть ручонку в узкую щель между зеленоватой стеной и прильнувшей к ней задней поверхностью пианино, но локоть, неприметно утолщаясь по бокам, застрял, не имея возможности протиснуться дальше туда, где ворох мутно-неопределенного мусора скрывал свою маленькую тайну. Ей показалось, что в кромешной тьме ей явственно видится красноватое свечение пакета, от этого где-то глубоко внутри нее, там, где душа плавно перетекает в желудочную емкость, заскворчало, пискляво затренькало тоскливое беспокойное нетерпение. Она в беспомощном раздражении оглянулась вокруг себя, ощупывая ищущим взором предметы окружающего ее мира. Сразу все они в своей сумбурной никчемности вторглись в пределы ее внимания, хищно захватив его, завертели в разные стороны, увлекая в вихре повторяющихся изо дня в день, но каждый раз неожиданных впечатлений. И внезапно взгляд Вики наткнулся на тонкую металлическую трубу от сломанной гардины, валяющуюся под батареей в безучастном ожидании дальнейших событий. Молниеносно подскочив к ней и обхватив цепкими ладошками, девочка потащила ее к пианино, попутно задевая стены, оставляя на них еле приметные царапины… Один конец палки она запустила за пианино, пытаясь нашарить что-то существенное в этом царстве нетронуто-девственной пыли. Наконец, почувствовав неявное шуршание чего-то определенно целлофанового, Вика судорожными рывками потянула трубу на себя, вытащив ее на свет белый вместе с шелковисто-серым, ватным ворохом пылеобразного хлама, сквозь который местами просвечивало нечто красное, заставившее сердце девочки замереть от торжествующего предвкушения чуда. Помедлив мгновение, она протянула руку к свертку и, чихнув от взметнувшейся ввысь пыли, стала высвобождать из плена перепачканного целлофана спичечный коробок.
И вот он перед ней во всей своей шероховатой притягательности. Осталось только открыть, еще чуть, еще секунду… Она все не решалась, она неуверенно вертела в руках коробочку, но, внезапно насупившись, одним резким движением указательного пальца выдвинула внутреннюю емкость… Там ничего не оказалось.
***
Той зимой Вика шла по улице, пытаясь разыскать в снегу камни. «Куда подевались все камушки?» - пытаясь поспеть за торопливо шагающей мамой, взывала она. Но мама не слышала, она рассеянно смотрела по сторонам, погруженная в свои мысли… Вдруг Вика резко остановилась прямо перед матерью, запутавшись в ее ногах, а мать, наткнувшись на нее, тоже встала, с некоторым раздражением взглянув на дочь. Но в глазах девочки сияло воодушевление. «Я поняла! Я все поняла!» - торжествующе воскликнула она. «Что ты поняла?» - спросила мама. «Камни тают зимой также, как снег тает летом. Понимаешь? А ты знала это?».