Беспрекословно подчиняясь расписанью,
Вставать легко, пока горит звезда,
Пока туман синеет под лесами,
Пока свежа озёрная вода.
Ни всплеска, ни шуршанья крыл, – ни звука,
Ни ветерка, летящего в лицо.
И только сердца вековая мука
Щемит и падает слезою на крыльцо.
Так чудится, что это было, было
С тобою лет четыреста назад,
Вот так же солнце в небо восходило,
И так же буйно цвёл вишнёвый сад.
А ты стоял не в джинсах и ковбойке,
В портах холщовых, стрижен под горшок,
И был точь-в-точь таким же вздох глубокий,
Когда ты отчий покидал порог.
Когда к тебе под лапотные ноги
Подобралась дорога без конца,
Мать с мыслями о милостивом Боге,
Тебя перекрестила вслед с крыльца.
Ты вышел в путь. Он труден был и долог.
Нет издревле дороги на Руси,
Чтобы на ней не ждал поживы ворог,
Кому едино всё, кого трусить.
Краюху аржаного из котомки
Отдал и, чёрт с ним, дальше поспешил.
Пусть эту ситуацию потомки
Решат: а так ли ты её решил?
Ты и тогда не гнался за халявой
И на людской беде не жировал,
Всё шёл да шёл лесами да полями,
И тайны окоёма открывал.
Стоял на перепутьях одиноко,
Отогревался у чужих костров,
И быстрый взгляд молодки синеокой
Ловил, идя по клеверам с косой.
Любой другой работы не чурался:
Клал печи, молотил, рубил дрова,
А час пришёл – и на Москву собрался
В шестьсот двенадцатом,
под праздник Покрова.
Оставил дом, жену – по доброй воле.
Но дальше не припомню на беду:
Не то упал в бою на бранном поле,
Не то от смертных ран угас в бреду.
Где в землю лёг – то место неизвестно.
Стен крепостных незыблемость круша,
Века прошли – не миг. И вдруг воскресла
В ином обличье смирная душа.
Она глядит на Родину глазами,
В которых тихо светится рассвет.
Зачем её из райских кущ позвали?
Достойнее неужто больше нет?
В каких ещё баталиях и схватках
Ей биться предстоит? Кого спросить?
Теряется в сомненьях и догадках,
Но вновь идти готова по Руси.
