Михаил торопливо собрал конспекты, сунул их в сейф и вышел за провожатым. За три дня, проведенные в неприметном здании десятого главного управления КГБ, он привык беспрекословно подчиняться распоряжениям наставника.
“Десятка” специализировалась на колдунах, барабашках, неопознанных летающих объектах и прочей чертовщине. Особое внимание уделялось пророчествующим. Как и в любой империи, самостоятельные попытки заглянуть в будущее пресекались на корню. Визиты чиновников из идеологических отделов ЦК здесь расценивали как неизбежное зло. Сами же “партейные” с нескрываемым интересом изучали странный мир, абсолютно не укладывающийся в строгие рамки бытия, очерченного решениями последнего партсъезда.
За тяжелыми звуконепроницаемыми дверями царило веселье, непривычное даже для непредсказуемой “десятки”. Речь “пророка” то и дело прерывалась хохотом слушателей.
- Так, говоришь, Союз скоро развалится, КПСС запретят, а коммунисты и комсомольцы станут бизнесменами?
- Истинно будет так! – изрек пророк, поглаживая козлиную бородку. - Сухой закон отменят. Церковь будет беспошлинно завозить водку и сигареты, спортивные чиновники – спирт, врачи настроят сотни аптек, где будут торговать дешевым алкоголем. Появятся специальные наркополицейские – для защиты и учета продавцов героина, милиционеры оденут черную эсэсовскую форму, вместо белых рубашек, и начнут стрелять в прохожих. На спортивных матчах и детских праздниках будет рекламироваться и продаваться пиво, а телеэкраны заполонит реклама женских прокладок.
- Чего? – дознаватель подавился смехом и закашлялся. – Чего реклама?
- Прокладок, презервативов, мыла для интимных мест. Геи станут элитой общества.
- Кто? – дознаватель вытаращил глаза.
Помощник наклонился к самому уху дознавателя и прошептал ему пару слов. Дознаватель ругнулся и уже со злобой глянул на прорицателя.
- Бред какой-то. Из-под статьи в элиту…
- Да. Элита в новом мире – это певцы без голоса, спортсмены без побед, люди без совести. А вечером по телевидению будут смаковать пьяные выходки дочери Ленинградского мэра и обсуждать сексуальные пристрастия министра юстиции. Инженер станет ругательным словом, учителя и ученые – самой бедной частью населения.
- Небось и армия развалится? – веселились спецы.
- Нет, армия останется. Но министром обороны станет директор мебельного магазина. А еще появится министерство по чрезвычайным ситуациям, потому что их станет очень много - этих ситуаций. И министр лично будет возить радиаторы отопления из Москвы в Сибирь.
- Министр… радиаторы… - гоготали чекисты. – Здорово!
- А еще будет война.
- С Америкой? – попритихли слушатели.
- С Чеченской республикой.
- И кто победит? – издевательским тоном спросил дознаватель.
- Чечня. Во всяком случае, Россия будет платить ей крупную дань. Ежемесячно.
Чекисты переглянулись и мрачно посмотрели на пророка. Что-то в его тоне им не нравилось. Он уже не вещал, а грустно излагал невеждам прописные истины.
- А с какого рожна мы им будем платить?
- Чтобы они больше не взрывали наши больницы, роддома, автобусы…
- Заткнись!! – дознаватель вышел из себя, что при его опыте было непростительно. – Терроризм в СССР невозможен… ты вообще соображаешь, в какой стране живешь?
- А я не про Союз, я про Россию. Значит, вы мне верите?
Неуверенный смешок прокатился по кабинету. Слушатели старались не смотреть друг на друга. В словах пророка было нечто зловещее.
- Что с Афганом?
- Мы уйдем оттуда. Афган станет главным мировым поставщиком наркотиков, они заполонят нашу страну. А еще через десяток лет Америка, наконец-то, построит там ракетные базы и станции слежения, которыми прикроет для себя опаснейшую сибирскую “мертвую зону” - пусковые площадки российских межконтинентальных ракет. Хотя к тому времени их и так останется очень мало.
- А третья мировая будет? – осторожно поинтересовался Миша.
- Нет.
- Ну слава те, Господи! – ухмыльнулся дознаватель. – И на том спасибо…
- Войны не будет. Никто не воюет со своей же колонией. Осколки Союза будут распроданы иностранцам по предприятиям, по регионам. Разным странам. А многие города и районы просто вымрут…
- К Семенычу! – взбешенный дознаватель нажал кнопку под столом, и в кабинет немедленно вошли два конвоира, чтобы отвести задержанного в спецбольницу. – Последний вопрос! Кто станет следующим президентом?
Пророк молча ткнул пальцем в сторону Миши и вышел, плотно зажатый между хмурыми чекистами. Миша недоуменно оглянулся по сторонам и неестественно захихикал.
Его никто не поддержал.
Шестьдесят лет спустя...
В каталажку Петрович попал исключительно по собственной дурости.
Зойка-соседка настучала. Одалживалась она частенько у Петровича, а вот с отдачей не спешила – терпел он долго, да и послал прямо в подъезде по батюшке. Понятное дело – стукнула куда следует. Соседи в свидетели пошли. Петрович и рад бы по-книжному выражаться, да разве себя переборешь, коли всю жизнь на автобазе отработал.
Оно бы все ничего по нынешним временам – мелкое хулиганство, всего пятнадцать суток, да эти архаровцы для визита уж очень неудобное время выбрали. Петрович цигарку на кухне смолил и с умилением глядел на капающую из змеевика огненную водичку. Тут и гадать нечего: по совокупности лет на пяток спецпоселения тянет, да лишение медстраховки. А поди, заработай на нее с судимостью. Заболеешь чем серьезным – скопытишься. Врачи еще и посмеются: по новым-то законам жить - смолоду здоровье беречь надо, а тем, кто сам травится, зачем медицина…
Сидит-грустит теперь Петрович в уголке здоровущего кабинета, ничего ему не говорят, а почему - непонятно. Людей все ведут и ведут. Следователь вроде тихий мужик, но кремень: крут, невозмутим, в бумаги почти не глядит, а все равно - знай себе чешет и чешет, как по-писаному. Некоторых в обмороке выносят. Не привыкли еще люди к новой жизни, да и как к такому привыкнешь. В уголке секретарь-стажер бумаги строчит – девчушка худенькая, одни глаза в пол-лица. Что ж, работа такая у них нынче – без продыха.
- Фамилия, имя, отчество, год рождения?
- Борщов Геннадий Иванович, тысяча девятьсот семьдесят пятый.
- Место работы, должность или профессия?
- Вольный художник.
- Тунеядец, значит…
- Почему? – длинноволосый мужчина разом вспотел и потянул с шеи шарфик с игривой раскраской - скачущими друг на друге кроликами. – Я продаю свои картины, пишу репродукции…
- Плагиатор и спекулянт.
- Я плачу подоходный! – возвысила голос творческая личность. – Сейчас не тридцать седьмой…
- Как минимум, два десятка картин ушло налево. Удостоверение союза художников, пожалуйста…
- Я никогда не примкну к этому сборищу неудачников!
- Ваше право. Факт незаконной предпринимательской деятельности, уклонение от налогов, беспорядочный образ жизни, неоднократное нарушение комендантского часа. Что вы делаете на улице после двенадцати ночи?
- Идеи и образы моих картин приходят ко мне во время ночных прогулок. Я ненавижу день, ночь – вот истинное время для творчества! Я художник! Творец!
- Не смею препятствовать вашему творчеству. Оленька, оформи товарища. Статья 123, 212 и 116, полгода исправительных работ без поражения в правах. В Норильске, там сейчас полярная ночь – гуляйте, творите себе на здоровье. Увести!
- Фамилия, имя, отчество, год рождения?
- Никитин Сергей… Васильевич, тысяча девятьсот девяносто первый – бледный парень заискивающе смотрел на следователя.
- Место работы, должность или профессия?
- Студент, специальность – юриспруденция.
- Что же это получается, “коллега”? Будущий юрист курит марихуану! Да еще бутылку кинул с третьего этажа, чуть не попал в трехлетнего мальчика.
- Я больше не буду – выдавил Сергей.
- Юрист… Покушение на убийство, а также употребление легких наркотиков, статья 201, 205. Учитывая возраст – три года исправительных работ и запрет на жительство в городской местности в течение десяти лет.
- Фамилия, имя, отчество, год рождения?
- Вадим Степанович Толбухин, тысяча девятьсот шестьдесят восьмой – буркнул нехотя толстый вальяжный мужчина. – Что дальше?
- Место работы, должность или профессия?
- А то вы меня не знаете… Директор сети аптек “БиоФарм”.
- Как вы объясните разночтения размеров декларированных вами доходов и выявленных материальных ценностей во владении на сумму в двести восемьдесят миллионов рублей?
- Вам надо – вы и доказывайте.
- Что именно?
- Что я вор! Или презумпция невиновности уже не действует? Нашел я эти деньги, понятно?
- Где?
- Я отказываюсь говорить с вами. Когда ваш Зайцев узнает, что меня задержали…
- Михаил Евгеньевич?
- Да!
- Он застрелен.
- Как?!! – Толбухин вздрогнул и начал сползать со стула. – За что?!
- В состоянии алкогольного опьянения сбил своим джипом девочку на переходе и попытался скрыться. Люди просто изрешетили его машину. После изучения материалов видеосъемки все оправданы. Я был против продажи короткоствольного оружия законопослушным гражданам, но в некоторых случаях этот закон теперь существенно облегчает нам работу, – меланхолично отметил следователь. – Далее. Как вы объясните тот факт, что восемьдесят процентов выручки ваших аптек приносит стограммовая настойка боярышника?
- А что тут такого? Разрешение Росздравнадзора у нас есть.
- Те, кто давал это разрешение, уже сидят.
- И при чем тут я? У вас какая-то не юридическая логика.
- Совершенно верно, не юридическая. Просто логика. Хорошие люди должны жить хорошо, плохие – плохо и подальше от хороших. Год заключения за попытку давления на следствие. Двадцать пять лет поселений за содержание притонов и организацию преступного сообщества. Неподтвержденные официальными доходами приобретения и денежные средства изымаются в доход государства. Увести!
- Каких еще притонов?! – орал, вырываясь от конвойных, Толбухин.
- Тех самых, с красным крестом на вывеске. Давайте следующего…
Рабочий день близился к концу.
- Олег Палыч… тут восемь человек по одному обвинению. Рекламщики.
- Помню. Оформи согласно третьему приложению, еще не хватало время на них тратить. Растление несовершеннолетних, пропаганда наркотических состояний, вандализм по отношению к национальной культуре, создание преступного сообщества. По десятке с запретом проживания в городах. Что еще?
- Моисеев.
- Передай в особый отдел, пусть там решают. Я б таких на кол сажал, в соответствии с их пристрастиями.
- Героин.
- Расстрел. И нечего их сортировать.
- А со мной как же? – Петрович всхлипнул.
Следователь хмуро посмотрел на несчастного, потом на часы – шесть. Выключил видеокамеру и рубанул ладонью воздух.
- Иди-ка домой, отец.
Петрович, на дрожащих ногах, бессвязно благодаря за оказанную милость, исчез из кабинета.
- Бросит, как думаете? – Оля с интересом проводила взглядом первого, и одновременно последнего на сегодня посетителя.
- Вряд ли, сударыня. Русь, это которая матушка, еще долго не протрезвеет. Её пятьсот лет спаивали, а за последние двадцать всерьез на иглу посадили. Разве что внукам закажет баловаться...
- Дуэльные дела будем разбирать? Три случая на сегодня, можно вызывать.
- Нет, дуэлянтами помощник займётся, с завтрашнего дня выходит.
Олег Павлович встал, с наслаждением распрямил спину и подошел к распахнутому окну. Проводил взглядом прохожего - дюжего парня с перекрещенными мечами на перевязи за спиной, хмыкнул и пробормотал:
- Черт те что. Всего ожидал, вплоть до ядерной войны и оккупации, но чтоб мечи, шпаги и дуэли... Эк нас опять мотает...
- А мне, право слово, нравится, - чуточку покраснев, сказала Оленька. – И еще: помните, как сказал Горчаков, - и девушка старательно процитировала слова известного российского дипломата.
“Россию упрекают в том, что она изолируется и молчит перед лицом таких фактов, которые не гармонируют ни с правом, ни со справедливостью. Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится, Россия сосредотачивается.”