Надо заметить, последние две недели такое счастье выпадало мне довольно редко (что отчасти и объясняло мое неодолимое желание сбежать в отпуск), потому что теперь большую часть времени мой «помощник» предпочитал почему-то находиться в отделе. Вообще, после той злополучной вечеринки у «Маэстро» Федька сильно изменился. Сейчас, вместо того чтобы шляться по заводу, он целыми днями сидел за своим столом, тупо уставившись в одну точку и на все попытки его расшевелить отвечая каким-то нечленораздельным мычанием. Поначалу я жалел своего подопечного, не загружал никакой работой, но очень скоро Федькино бестолковое сидение на месте стало действовать мне на нервы. Тем более что с каждым днем этот субчик становился все более неуправляем, а иногда даже стал позволять себе грубые выпады, если я, на его взгляд, слишком уж сильно его доставал. Один раз в ответ на очередное Федькино хамство я, помню, чуть было не вломил ему со всей дури, но, к счастью, вовремя сдержался. Какое все-таки наслаждение, что я целый месяц не буду его видеть!
А может, не месяц? Может, мы вообще больше с ним не встретимся, так же как с Маляновым, с Наденькой, с другими сотрудниками отдела? Вдруг за время отпуска мои дела пойдут настолько удачно, что я просто не захочу возвращаться на завод? Ну, а почему бы нет! В конце концов, материальный достаток не самое главное в жизни, тем более сейчас, когда я еще не обременен семьей, да и родители мои пока сами в состоянии себя прокормить. Конечно, мать какое-то время будет ворчать, но, увидев, что сын наконец-то нашел себе дело по душе, думаю, в конце концов все-таки смирится. И потом, почему не предположить, что все у меня сложится довольно-таки неплохо. А вдруг мне удастся создать что-то совершенно новое, выдающееся, но в то же время понятное каждому (ведь все гениальное просто), и это будет по достоинству оценено современниками. Вдруг мои картины ожидает успех, причем такой оглушительный, что любой уважающий себя музей непременно захочет включить их в свою коллекцию…
Я вскочил с места, в возбуждении прошелся от одного стола к другому и обратно. Сегодня мне, как никогда, были тесны стены моей импровизированной студии. Во мне клокотала бешеная энергия, силы небывалой вулканической мощности яростно бурлили внутри, нарастая как шквал. Это все настойчивей просилось наружу мое неуемное творческое «я». И я уже знал, чем его утолю. Самой первой моей работой станет Танин портрет. Я решил это давно, еще в первый день нашего знакомства (благо, теперь в моем распоряжении имелась ее фотография, которую по моей настоятельной просьбе Таня подарила мне дня три тому назад). Конечно, это будет не просто портрет. Это будет что-то особенное, призванное отобразить мое нынешнее, совершенно иное восприятие жизни, которым я - и в этом уже нет никаких сомнений - полностью обязан своей новой знакомой…
Я вдруг снова вспомнил тот неповторимый вечер, когда с отчаянием хватающегося за соломинку догонял на частнике Танину электричку, и как мы потом шли, держась за руки, по тихим лунным улицам и все боялись взглянуть друг на друга, а если наши взгляды все же ненароком встречались, краснели, как маленькие, в смущении прятали глаза, начиная глупо хихикать. О чем мы говорили тогда? Да, в общем-то, ни о чем. Немного о погоде - какая, мол, теплая ночь, совсем не похожа на осеннюю, о поэзии (кажется, я сильно ее удивил, припомнив наизусть то подслушанное в машине стихотворение Ахматовой, которое попытался прочитать с той же самой - Таниной - интонацией), ну и конечно, об искусстве, о картинах, которые я еще не написал, но обязательно напишу - дайте только срок, и, готов поклясться, в этот раз моя спутница внимала мне уже без прежнего недоверия, одаривая такими многообещающими взглядами, что у меня просто крышу сносило от счастья. Словом, все было замечательно - так, как еще никогда не было. А я и не знал, дурак, что еще способен влюбляться. Глупо? Конечно, глупо. Но как, оказывается, восхитительно почувствовать себя в роли такого вот влюбленного глупца…
Я частенько вспоминаю то свидание. По сути, оно и было-то всего одно - потом на неделю зарядили дожди, потом у Тани заболела мама, и она целых три дня безвылазно сидела дома, потом был сложный семинар по исторической грамматике, потом еще какие-то причины… Я сперва нервничал, переживал, но после того, как в один из вечеров, подкараулив ее возле подъезда, был, что называется, окачен целым ушатом радости, переходящей попеременно то в умиление, то в какой-то щенячий восторг (помню, Таня буквально повисла у меня на шее, чуть ли не со слезами на глазах повторяя, какой я у нее чудный, милый, неповторимый, и как сильно она по мне соскучилась), стал как-то меньше беспокоиться по поводу нашей продолжительной разлуки, мудро рассудив, что в данном случае она нам только на пользу. Я готов был ждать еще столько же, только бы следующая наша встреча оказалась такой же бурной и страстной. Тем более что именно в тот вечер - так уж получилось - нами, наконец, были сказаны те главные слова, которые во все века приняты между влюбленными, скрепленные для верности таким трогательно-нежным поцелуем, что при одном воспоминании о нем у меня до сих пор мурашки по телу бегают.
Да, после этого я окончательно успокоился, повторяя, как герой одного небезызвестного романа Вольтера: «Все к лучшему в этом лучшем из миров». И, хотя этот самый герой, помнится, весьма и весьма пострадал за свои убеждения, в настоящий момент я не склонен был разделять точку зрения автора. Я с оптимизмом смотрел вперед и решил воспользоваться этой временной передышкой в нашей с Таней отношениях, для того чтобы хорошенько обдумать дальнейшие шаги своего профессионального роста.
У меня, конечно, оставались сомнения, а смогу ли, а получится ли, но, вновь припомнив притчу о двух угодивших в молоко лягушках, я окончательно укрепился в мысли, что сбивать сметану во всех отношениях более выгодно, чем просто медленно опускаться на дно. Дело оставалось за малым - серьезно засесть за работу и проверить, наконец, на что я способен как художник. Но для этого нужно было время и силы, а самое главное - соответствующее душевное состояние. Конечно, по большому счету, то, чем я занимался в отделе Малянова, не отнимало у меня так уж много первого и почти совсем не посягало на второе. Но вот что касается третьего… Чего стоил один Федька Скворцов с его вечно недовольной физиономией! Я уже не говорю о Наденьке, то и дело немым укором возникающей у меня на пути. Нет, от всего этого нужно было избавляться, и немедленно, что я, собственно, и делал…
Было, правда, еще одно «но», к которому я до сих пор не знал, как относиться - мои феноменальные способности. С каждым днем они все больше овладевали моим сознанием, из игрушки для щекотания нервов, некого экстремального развлечения, к которому я иногда обращался в часы досуга, превратившись в непосредственную часть меня самого, без чего я уже просто не мыслил своего дальнейшего существования. В первую очередь я, конечно, имею в виду свои способности к так называемому мыслеулавливанию. Что же касается других моих возможностей, а именно перескакивания из одного тела в другое, будь то животное или человек, то после не совсем удачных опытов с Тобиком и Федькой, больше я подобным образом не экспериментировал, справедливо рассудив, что такие экзерсисы - слишком серьезное испытание для моих нервов. Экстрасенсорные способности были в этом плане куда безопасней.
Помню, первое время я очень этим увлекся. Теперь вечерами, забыв про телек, музыкальный центр и даже про компьютер, я поудобней устраивался возле окна, из которого открывался великолепный вид на окрестности, и, как когда-то в парке, на скамеечке, высматривал себе из проходящих внизу людей какую-нибудь очередную «жертву», потом в полном смысле слова прополаскивал ей мозги, чтобы уже через минуту (я никогда не любил задерживаться в чужих головах подолгу) переключиться на кого-нибудь другого…
Скоро, однако, мне наскучило экспериментировать с незнакомыми людьми, и я, вспомнив, что для того чтобы проникнуть в сознание другого субъекта, вовсе не обязательно видеть его перед собой, а достаточно просто воспроизвести в памяти его образ, переключился на личности, хорошо мне известные. Начал я, конечно, со своих институтских приятелей - меня давно интересовала дальнейшая судьба некоторых из них, тем более что, кроме как с Ромкой, ни с кем из бывшей своей компании сейчас почти не общался.
Как выяснилось, очень многие из них, точно так же, как и я, занимались различного рода халтурой - кто-то с большим, кто-то с меньшим успехом. Были, правда, и такие, кто остался верен раз и навсегда выбранному пути. Судя по тем отрывочным мыслям, что мне удалось выудить из их голов, им не везло почти так же, как и Ромке. Только один из всех - Жорка Кривицкий - сумел довольно неплохо устроиться в жизни, учредив в своем родном городе некую частную фирму, занимающуюся выпуском рекламных стендов, и одновременно с этим рисовал огромные полотна в стиле поп-арт, которые развешивал почти на каждой улице и, по всей видимости, имел с этого приличный доход.
Узнал я кое-что и о судьбе бывшей Ромкиной супруги (самого Ромку беспокоить не стал, так как все еще был обижен на него). Похоже, дела у Маринки шли сейчас лучше некуда: ее новый муж был не то владельцем какой-то крупной фирмы, не то ловким торгашом, и оба они в данный момент нежились под жарким кипрским солнцем где-то на берегу Средиземного моря. Что ж, надо признать, эта невзрачная на вид девица оказалась ловчей, чем я думал, сделав правильный выбор в жизни…
После того, как вдоволь покопался в мозгах своих институтских приятелей, я от делать нечего переключился на соседей по теткиному дому, но это мне надоело еще быстрей. Дело в том, что все эти люди, несмотря на то, что я каждый день сталкивался с ними на лестнице или у подъезда, в сущности, мало меня интересовали. Ну, в самом деле, какой мне прок от того, что Федор Иванович из 28 квартиры недвусмысленно поглядывает на Веру Ильиничну из 32-ой, а его супруга тихо ненавидит соседку с верхнего этажа за то, что ее собачка постоянно гадит в лифте. И что эта соседка в очень хороших отношениях с Аделаидой Ивановной, живущий с ней через дверь, и что почти каждый вечер они собираются у кого-то из двоих на кухне и за бутылочкой коньяка с удовольствием перемывают кости всем жителям дома, включая мою теть-Веру и меня самого…
В общем, с соседей я как-то очень скоро перешел на своих коллег по работе. Не скажу, что это оказалось на много интересней, хотя кой-какие неожиданные открытия для себя я все-таки сделал. Например, узнал, что наша всегда такая строгая и выдержанная Антонина Карповна (в отделе ее за глаза называли «железной леди») на самом деле очень мягкая и слабохарактерная женщина и души не чает в своем единственном сыне, двадцатидвухлетнем оболтусе, которого все никак не может женить из-за его пристрастия к алкоголю. Что тихий и незаметный Глеб Егорович, мой бывший сосед по кульману, оказывается, тайный трансвестит и полгода назад развелся с женой, потому что та, придя как-то из гостей, застала его в дочкином платье перед зеркалом, тщательно наносящим на свою физиономию макияж. Что Виктор Семенович, главный инженер отдела, добрейшей души человек, страшно переживает по причине того, что его супруга Катя изменяет ему с каким-то Воропаевым, но поскольку очень боится ее потерять, а также по причине своей врожденной деликатности, все откладывает решительный разговор на потом. Что толстая мужеподобная Галка, ближайшая подруга Наденьки, страшно завидует ее успеху у мужчин и сейчас радуется в душе, видя, как сильно она переживает из-за разрыва со мной…
Конечно же, все эти свалившиеся на мою голову открытия еще больше усложнили мои и без того натянутые отношения с коллегами. При встрече с ними я теперь все чаще отвожу глаза и краснею по каждому незначительному поводу. Впрочем, все это с лихвой окупается чувством уверенности (я бы даже сказал, превосходства), которое я испытываю всякий раз, когда мне приходится общаться с кем-нибудь из них. Да, я давно уже не тот замкнутый, рефлектирующий юнец, которому постоянно приходилось корчить из себя эдакого придурковатого малого, только чтобы его оставили в покое. И хотя я по-прежнему никому не лезу в глаза, однако, если дело касается каких-то моих личных интересов, не задумываясь, иду на контакт, заранее уверенный в победе. Прекрасно зная все сильные и слабые стороны своих коллег, я с самого начала вырабатываю нужную линию поведения и строю беседу таким образом, чтобы, обойдя все острые углы, добиться своего с минимальными для себя потерями.
Так было, например, сегодня, когда я дожал-таки Малянова с отпуском. А ведь если бы я не завел с ним этот разговор еще в среду и если бы подошел к нему не в первой половине дня, а, скажем, после обеда, еще неизвестно, чем бы закончился мой визит. Но я очень точно все просчитал, вплоть до того, какую первую фразу я должен произнести, входя в кабинет шефа. Малянов был передо мной весь как на ладони с его тупым чванством и дешевыми амбициями маленького диктатора. И все это благодаря моему феноменальному дару. Так что в этом плане мне совершенно не на что было жаловаться.
Беспокоило другое. В последнее время (а точнее, два или три дня тому назад) я почувствовал вдруг, что мои способности… как бы это поточнее выразиться… несколько активизировались. Другими словами, если раньше мне требовались какие-то определенные усилия, чтобы соответствующим образом настроиться, то теперь достаточно было только подумать или просто мысленно назвать того, в чьих мозгах я собирался покопаться, как в ту же секунду - нет, даже в какие-то доли секунды - моя голова вновь на какое-то время переставала мне принадлежать. Поначалу меня это приятно волновало. Я, можно сказать, почувствовал, наконец, вкус к игре - странной игре, навязанной мне кем-то свыше неизвестно для чего и зачем. Впрочем, я по-прежнему не очень-то над этим задумывался. Так было спокойнее, тем более что сам процесс игры оказался настолько захватывающим…
Одним словом, все было бы хорошо, если бы на днях в моей голове не произошел какой-то непонятный сбой. Да, именно сбой. Ну, а как по-другому можно было объяснить то, что вот уже несколько раз я узнавал чьи-то чужие мысли, не прилагая к этому ни малейшего усилия. Происходило это всегда неожиданно и совершенно непредсказуемо, как, например, сегодня с Наденькой.
Конечно, никакого вразумительного объяснения этому я пока дать не мог (как, впрочем, и всему тому, что происходило со мной в последнее время), однако кой-какие мысли нет-нет да и приходили в голову. Например, мысль о том, что это самое НЕЧТО, завладевшее ни с того ни с чего моим сознанием, вероятно, знает обо мне гораздо больше меня самого и ориентируется на какие-то мои подсознательные импульсы.
Да, хорошо, если так. А вдруг все гораздо серьезней, вдруг это уже первые признаки того, что мой дар выходит у меня из-под контроля? Видимо, его не устраивает некоторая моя пассивность, и он таким образом провоцирует меня на более решительные действия. Что ж, вполне возможно. Сколько раз уже я ловил себя на том, что пора бы мне снова повторить этот опасный, но от того не менее притягательный эксперимент по перемещению моего «я» из одного тела в другое. ПОРА ВНОВЬ ПЕРЕСТУПИТЬ ЧЕРТУ.
Последнее время эта мысль становится все навязчивей, все неотступней. Она преследует меня как маньяк, наметивший себе очередную жертву. И, что греха таить, я теперь все чаще подумываю о том, что, может быть, и впрямь стоит прекратить это бессмысленное сопротивление и уступить, наконец, соблазну? Может быть, действительно попробовать еще раз?.. Только когда? И с кем?..
Грохот отодвигаемых стульев, громкие голоса, смех, задорное стаккато каблучков и тяжелое шарканье подошв по полу, как всегда, прервали мои мысли на самом интересном месте, возвестив о начале обеденного перерыва. Как быстро, однако, летит время! Не успел оглянуться, и… Хотя что в этом плохого! Пусть оно летит еще быстрей! Ведь каждый прожитый час приближает меня к отпуску, приближает к свиданию с Таней.
Таня… Как она сейчас там? Что поделывает? О чем думает? Конечно, я в любую минуту могу это узнать, стоит только захотеть, однако почему-то этого не делаю.
Странно, что за последние дни я так мало вызывал перед глазами образ Тани, чтобы настроиться на ее мысленную волну. Может, всего раз или два. И то, это случилось в дни нашей непредвиденной разлуки, когда мне было особенно тяжело на душе… Хотя почему же странно? По-моему, чем меньше ты знаешь о своем любимом человеке, тем меньше причин для разочарования. А я сейчас, как никогда, не хочу разочаровываться. Я хочу, чтобы все было так, как теперь. Пусть хотя бы еще какое-то время легкая вуаль неведения будет наброшена на наши отношения. Возможно, скоро наступит время (я думаю, что это неизбежно), когда каждый ее шаг, каждый жест, каждое слово станут предметом самого пристального моего внимания. Но это будет потом - не сейчас. Сейчас же мне вполне хватает того, что я уже знаю о ней, а узнать больше - нет, у меня пока не возникает такого желания…
С помощью небольшого кипятильника я подогрел воду в стакане и, бросив туда пакетик «Липтона», привычно извлек из портфеля сверток с бутербродами. Вот уже почти неделю я перестал во время перерыва посещать нашу заводскую столовую. Дело, конечно, вовсе не в плохом качестве блюд - я никогда не был гурманом и за годы студенческой и армейской жизни как-то сумел приноровить свой желудок к продукции общепита. Просто теперь в местах наибольшего скопления людей в голове у меня что-то постоянно резонирует, отдаваясь противным сверлящим звоном в ушах - еще одно не слишком приятное напоминание о моем даре.
Я не спеша отхлебнул из стакана и уставился в окно. Там был все тот же серый, до чертиков надоевший пейзаж, с одной стороны ограниченный глухой бетонной стеной, с другой - крышей соседнего здания. Единственное оживление этой унылой картины - несколько чахлых деревьев во дворе, уже почти полностью сбросивших листву и от этого казавшихся еще более жалкими и незащищенными, и с десяток голубей, суетливо семенящих по дорожкам в поисках корма. Где-то там, среди них, возможно, промышляет и мой старый знакомец - белогрудый, серый с черным красавец, из любопытства забравшийся когда-то ко мне на подоконник… Да вот он, кажется, справа, чуть в стороне от других! Или нет, не он. Тот, вроде, был чуть покрупнее…
В боковом кармане моей куртки настойчиво запиликал мобильник. Это, конечно, Таня. Ее номер пока единственный, занесенный в электронную память телефона. Я и «игрушку» эту (по-моему, уже третью за год) купил исключительно по ее настоянию. Ну, точно. На мониторе высветилось «Таня Ч.». Кстати, а какая у нее фамилия?.. А, вспомнил. Четвергова. Звучит немного непривычно, ну да Бог с ним!
- Алло, Таня.
- Здравствуй, милый! - ее голос в трубке был, как всегда, почти неузнаваем.
- Что-нибудь случилось?
- Ничего не случилось, кроме того что я ужасно соскучилась. А ты?
- Я тоже. Жду - не дождусь, когда же закончится этот день, чтобы мы, наконец, встретились. Я надеюсь, в твоих планах на вечер ничего не поменялось?
- Нет-нет, все как договорились. Значит, в шесть?
- Да, в шесть.
- Возле моего дома?
- Да, возле дома.
- А куда мы пойдем?
- Я еще не решил. Можно сходить в кино…
- Нет, только не в кино! Во-первых, там сейчас какая-то мура, а во-вторых, я не хочу весь вечер пялиться на экран.
- Тогда, может, в кафе? Например, в «Белоснежку». Или в «Сиреневый туман».
- Лучше в «Белоснежку». Там, по-моему, не так шумно.
- Ладно, как скажешь.
- Ну, все, я побежала, а то у меня перемена заканчивается. Значит, до вечера?
- До вечера.
Телефон уже минуту как отключился, а я все сидел, уставившись куда-то в пустоту, с идиотской улыбкой на губах. Нет, не зря все-таки я приобрел себе мобильник, хоть и понимал прекрасно, что он нужен больше Тане, чем мне. Мне ведь достаточно только закрыть глаза, мысленно назвать ее имя, и - пожалуйста, связь налажена. Связь, которая лучше всех «Билайнов» и «Мегафонов», вместе взятых. Но Тане ведь этого не объяснишь…
Чуть слышный шорох за спиной («Вот и Федька пожаловал») заставил меня нехотя повернуться. НО ЭТО БЫЛ НЕ ФЕДЬКА…
Бутерброд, от которого я как раз собирался откусить, так и остался недонесенным до рта, а стакан с чаем только чудом не выскользнул из рук. Передо мной стояла Наденька, собственной персоной. Ее белое, как воск, лицо, казавшееся еще белее на фоне черного наряда, делало мою непрошенную гостью похожей на приведение. Только пунцовые пятна на щеках да беспокойно бегающие глаза говорили о том, что это живой человек, а не некое инфернальное существо, неизвестно для чего и зачем вдруг выпрыгнувшее из мрака забвения.
- Можно мне пройти?
Все еще не в силах справиться с удивлением, я лишь неопределенно повел рукой. Хотя почему с удивлением? Да, этого нужно было ожидать. Узнав о том, что я ухожу в отпуск, а, следовательно, ускользаю из-под ее влияния, Наденька решила действовать ва-банк. Конечно же, я предвидел такой поворот событий, предвидел, когда час тому назад, в секретарской, невольно покопался у нее в мозгах, однако почему-то не придал этому большого значения. И теперь, в наказание за свою халатность, захвачен врасплох, пойман в тот самый момент, когда совершенно не готов к этому пустому, унизительному для обоих разговору.
Наденька прошла к тому самому столу, на котором еще так недавно восседала, болтая ногами, с видом победительницы, однако взбираться на него не стала - лишь слегка оперлась скрещенными за спиной руками.
- Извини, что прервала твой обед. Но мне очень нужно с тобой поговорить… Можешь уделить мне пару минут?
Я сделал еще один неопределенный жест, в том плане, что, конечно, не против, хоть и понимаю прекрасно, что в пару минут она вряд ли уложится. Чувствовал я себя при этом прескверно, лихорадочно соображая, что и как буду сейчас говорить. Единственным, пожалуй, плюсом в данной ситуации было то, что бывшая моя подруга решила на этот раз не ломать комедию, с самого начала отказавшись от официального тона.
- Что-то происходит, Сережа, но я никак не могу понять, что… - Наденька сделала паузу, видно ожидая от меня каких-то слов, но я по-прежнему молчал, и она вынуждена была продолжить. - Ты… очень изменился за последнее время. Ты избегаешь меня, даже не смотришь в мою сторону. Что случилось, Сережа?
Я проигнорировал ее вопрос. С одной стороны, не знал, что ответить, с другой - очень хотелось ее проучить. Дескать, сама затеяла этот разговор, сама теперь и выкручивайся.
- Может, ты не хочешь со мной общаться из-за того, что я тогда наговорила тебе по телефону? Но неужели ты считаешь, что я была не права?..
Ага, это уже что-то! От этого, пожалуй, можно плясать…
- Ты так странно повел себя тогда - сбежал от меня, потом бродил неизвестно где. А когда я попыталась с тобой объясниться, ты просто ушел от ответа…
Прекрасно! Просто превосходно! Продолжай в том же духе…
- Ты считаешь, это правильно? Ты считаешь, со мной можно так поступать?.. Что же ты молчишь?! Отвечай!
Ну вот, теперь она уже чуть не плачет. Мощная наступательная ария завершилась не менее мощным крещендо. Значит, пришло время и для моего скромного соло.
- Что ты хочешь от меня услышать? - я постарался произнести это как можно мягче, не переступая, однако, грань дозволенного, чтобы ни дай Бог не впасть в излишнюю сентиментальность.
- Я хочу… чтобы ты… как-то объяснил свое поведение, - произнося эти слова, Наденька привычно дула губки, всем своим видом изображая капризную школьницу. Уверен, что в душе она уже праздновала победу - совершенно, впрочем, преждевременно.
- Ну, что я должен тебе объяснять! Я ведь не снимаю с себя вины. Да, действительно я вел себя в тот день как свинья, - своим менторским тоном я сам себе напоминал няньку, терпеливо объяснявшую напроказившему шалуну, почему ему не следует так себя вести.
- Ты в самом деле так думаешь? Значит… значит, ты на меня не сердишься?
- Ну конечно нет!
Внимание! Сейчас самое время выкинуть свой главный козырь. И я его выкидываю. Глядя прямо в ее широко распахнутые глаза, произношу как можно спокойней:
- Я нисколько не сержусь на тебя, Наденька, потому что считаю, что ты была совершенно права, решив тогда порвать со мной.
- Порвать… с тобой?.. Послушай, я, кажется, наговорила в тот раз много лишнего…
- Нет-нет, ты правильно все решила. Я потом много думал над твоими словами и, в конце концов, понял, что это лучший выход для нас обоих. Да, нам действительно необходимо расстаться, - последнюю фразу я произношу очень четко, делая ударение на каждом слове.
Ну, вот и все. В спорте это, кажется, называется обманным маневром.
Я быстро отвожу глаза. Похоже, убийственная логика моих рассуждений подействовала на Наденьку как удар под дых. Прежде чем снова заговорить, она, словно выброшенная на берег рыба, несколько секунд беспомощно хватает ртом воздух.
- Выходит, ты… (глубокий вздох) считаешь, что нам… (еще два или три судорожных вздоха) нужно расстаться?.. (Очень сильный вздох, больше похожий на всхлип.)
Я благоразумно помалкиваю, всем своим видом давая понять, что мне нечего добавить к сказанному. Инцидент, как говорится, исперчен.
Но Наденька все еще не сдается.
- Сережа, посмотри на меня, пожалуйста!.. Неужели я уже совсем тебе не нравлюсь? Ведь нам было так хорошо вдвоем!..
О Боже! Вот только мелодрамы мне здесь не хватало!
- Наденька, успокойся! Возьми себя в руки! - чувствую, что поневоле снова перехожу на менторский тон и от этого злюсь еще сильнее. - Пойми, все когда-нибудь кончается. Я не властен над своими чувствами…
Ой, кажется, я уже и сам начинаю говорить, как герой мелодрамы. Надо немедленно остановиться, не то…
Но, видимо, Наденьке, наконец, перестает нравиться ее роль - роль жертвы коварного обольстителя. Кроткая Гретхен неожиданно преображается в разъяренную фурию. Теперь она уже не стонет, воздевая руки горе, а шипит как змея.
- Я все поняла! Ты никогда меня по-настоящему не любил! - слова вылетают изо рта, как плевки. - Ты меня просто использовал! Использовал, как последнюю шлюху! И теперь, когда вдоволь наигрался, ты заявляешь мне, что не властен над своими чувствами! Ах-ах, как это трогательно! Сволочь ты - вот ты кто! Жалкий кобель! Мразь! Ничтожество! Я тебя НЕНАВИЖУ!
Наденька уже не просто кричит, а визжит, как резаная, с перекошенным от злобы лицом и разметавшейся по сторонам прической. Нет, такой свою подругу я еще никогда не видел. И надеюсь, не увижу - благо, последнюю фразу она произносит, уже стоя на выходе.
Впрочем, со вздохом облегчения я, пожалуй, несколько поторопился. Видно вспомнив что-то в последнюю секунду, Наденька внезапно возвращается.
- Между прочим, Малянов меня уже вторую неделю клеит, - эти слова она произносит неожиданно тихо, почти шепотом, заглядывая мне в лицо не то с вызовом, не то с какой-то непонятной просьбой. - И сегодня, кстати, опять на свидание приглашал. А я сказала, что подумаю… Так что ты мне посоветуешь? Идти или нет?..
Не скажу, что это известие было встречено мной с энтузиазмом, однако внешне я постарался никак этого не показать и, глядя куда-то в сторону, лишь неопределенно пожал плечами.
Как отнеслась к этому Наденька, для меня до сих пор остается загадкой. Когда я снова повернулся к ней, рядом со мной уже никого не было. Только дробный стук быстро удаляющихся каблучков гулко разносился по пустому отделу…