ПОВЕСТЬ О НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕЧКЕ
У лисиц есть норы, и у птиц небесных гнезда,
Сыну же Человеческому негде голову преклонить...
(Мф. 8:20)
...Жил-был я... Помнится, что жил...
(С.Кирсанов)
***
Я стою босиком на доске, переброшенной между двумя стоящими рядом домами. В одной руке у меня наполовину пустая бутылка кефира, в другой павловопосадский печатный пряник. На прянике выдавлены слова: «Посмотри и вспомни обо мне». Внизу бездна. Зовут меня Иван Дорогомилов. Как я оказался здесь, не имею ни малейшего понятия. Обернуться назад не могу. Мне холодно и страшно…
1.
Судьба этого человека представляется нам занятной. Настолько, чтобы изложить ее на этих страницах.
Иван Дорогомилов в контексте своего поколения — вполне типичная фигура. Родился в семье военного офицера и до пяти лет его вместе с фамилией носило по земле, как круглую колючку, известную под именем «перекати-поле». Осело семейство на западных рубежах страны. С этого момента начинается примерное осознание Иваном себя, как личности. Целыми днями носится он во дворе, забавляясь в «казаки-разбойники», «пекаря», «штандар», «двенадцать палочек» и прочую детскую игру. Затем, как это прежде водилось, общеобразовательная школа, учеба с тройки на четверку, пионэрия-комсомолия — всё в положенный срок, вовремя и без особенных проблем.
Но на рубеже шестнадцати — семнадцати лет в отлаженной системе «Иван Дорогомилов» наступает сбой. Ему словно вожжа попала под хвост. Его срывает с катушек. Вместо того, чтобы, поступив в какой-нибудь институт, ехать добровольцем в строительный отряд, махать топором на устройстве коровника и петь под бесконечным звездным небом бодрые песни у костра, Иван бросает вызов обществу. Он собирает нехитрый свой скарб и, поклонившись в ножки рыдающей безутешно маменьке и получивши затрещину от озлившегося на сыновнее непослушание папеньки, покидает теплый отчий дом и отправляется, куда глаза его глядят.
2.
А глядели его глаза в разные стороны Не то, что бы он страдал косоглазием. Просто очень любопытен был от природы наш герой. И оттого взоры его летали вокруг подобно ласточкам или скорым стрижам. Мир, окружавший его, был сродни детскому наполненному разноцветными стеклышками калейдоскопу. Иван стал смотреть на вещи другим совершенно образом. И всё-то его интересовало и казалось ему чрезвычайно забавным.
Вышедши из дому, он впервые представился сам себе. Такая свобода пугала его и манила. Пересчитав наличность, Дорогомилов был скорее приятно удивлен, чем огорчен таким подсчетом. Добрая матушка его, жалея непутевого сына, ловко ввернула ему в карманы сохраненную от отцовского взгляда кассу. Касса та явилась плодом скрупулезной бережливости, внимательных трат и незаметного постороннему глазу, рачительного отношения родительницы к каждому куску хлеба. И предназначались эти деньги для неожиданной какой-нибудь оказии, или, как это говорилось встарь, для «черного дня».
Нимало не смущаясь материнским подарком и крепко понадеявшись на русский «авось», отправился Иван Дорогомилов в путь по житейскому морю.
Приобретя проездной билет на поезд монорельсовой дороги, вояжер закинул на верхнюю полку свой скромный багаж, закурил скрученную из желтого яванского табаку папиросу, забросил руки за голову и под шипение рельса железной дороги стал наблюдать за проносившимися мимо окон вагона розово-голубыми пейзажами. Мир обманчиво показался ему бесконечно громадным, приветливым к путешествующим и открытым для всякого в него входящего.
3.
Утро встретило Ивана криками кондуктора, звонками дежурного по станции, руганью, не сумевших поделить пространство перрона с почтовыми грузчиками, носильщиков и пронзительными свистками локомотива. Сердитый от ночного бдения стюард, ворча в усы, сунул пассажиру проездные бумаги. Однако, получив на чай мелкую серебряную монету, смягчился и пожелал доброго здоровья и удачного дня.
Вышедши из вагона, Дорогомилов с удивлением уставился доселе невиданную громаду вокзала и круглую, мощеную серым бутовым камнем привокзальную площадь.
Подивиться было чему. Выросший в провинциях Дорогомилов, в жизни своей не видал столь великолепного сооружения, коим являлся Витебский вокзал Николаевской монорельсовой железной дороги. Небольшой вокзальный дом первой в стране «чугунки», выстроенной в незапамятные еще времена, казался изящным чайным павильоном под крышей подпиравшего облака грандиозного стеклянного сооружения. Восемнадцать навесных платформ монорельса и бесчисленное количество вокзальных помещений скрывалось под ним от непогоды.
Пройдя по указательным стрелкам отделанного белым кафелем путепровода, Иван вышел на уже виданную с платформы площадь. Она оказалась совсем не такой уж и обширной. Уходящие ввысь зеркальные стены вокзала сливались с небесной синевой. Казалось, что призрак строения, прозрачный его чертеж каким-то чудом висит в воздухе, чуть раскачиваясь и позванивая стеклом. Точно так ведет себя большая богемская люстра, какая обычно бывает в зрительских залах столичных и заштатных театров.
Дорогомилов спустился в трубу подземки и, нимало не сомневаясь, поехал в самый городской центр. Оттуда он решил сделать первый шаг из предбытия на путь к известности и славе.
4.
Бог ты мой! Как хороши, наивны, самонадеянны и бестолковы бывают первые самостоятельные шаги по желтой кирпичной дороге! В жилах вместо густой черной крови течет газированная вода с вишневым сиропом, голова очаровательно пуста, и силы переполняют тебя. Кажется, случись сейчас на твоем пути какая-нибудь неприступная гора или там, сделанная из крепкого железа высоченная стена — взялся бы за верхушку такой горы…
- Здравствуйте, молодой человек! Младший сержант Левенштайн. Позвольте ваши документики?
Спокойный, подчеркнуто вежливый голос мильционэра вывел его из состояния эйфории.
- Что вы? – переспросил Дорогомилов.
- Документы предъявите, – терпеливо повторил сержант.
- Какие… то есть, чьи… мои, то есть, документы? – не сразу понял Иван, – Бумаги, что ли?..
Кентурион склонил голову к погону и окинул его критическим взглядом:
- Ты чё, – поинтересовался он, – больной? – и стал вытаскивать из-за пояса длинную, похожую на чудовищных размеров фаллоимитатор, черную резиновую дубинку.
***
Рассвет Дорогомилов встретил в «обезьяннике».
Младший сержант Игорь Левенштайн был ничуть не лучше и ничем не хуже других милицейских чинов. Даже мысль о том, что он делает что-то нехорошее, не приходила в его голову. Практика до нитки обирать ни в чем не повинных зазевавшихся провинциалов давно стала нормой поведения мильционэров Старой Столицы. А нечего, понимаешь, стоять, открывши рот, посередине площади. Кто тебя знает, может ты международный аферист или заезжий гастролер-карманник, или, того хуже, опасный бомбист, вознамерившийся что-нибудь такое подорвать.
Аpriori чувствуя себя виноватыми во всех смертных грехах, в большинстве случаев приезжие безропотно давали себя захомутать и расставались с "кровными" на удивление легко. Как будто бы заранее знали, что так, и только так могут развиваться их отношения с представителями охранительных органов. Вот если бы напали бандиты, тогда другое дело...
В полшестого утра в милицейский участок заявился старший дознаватель районной прокуратуры Матвей Филонов. Он был в стельку пьян, а оттого весел и добродушен. Велел дежурному гнать всех узников к чертовой бабушке и послать кого-нибудь за водкой. И чтобы пива прихватили. Не рассуждать! Исполнять! Ка-ару-у-гом!
Так Иван Дорогомилов снова оказался на улице. Без копейки денег, но обремененный бесценным жизненным опытом.
5.
Далее жизнь Дорогомилова стала походить на склеенную в кольцо киноленту. В течение дня для того, чтобы прокормиться, он грузил в фуры ящики с овощами или разгружал вагоны с мороженной рыбой, или мыл посуду в пельменной, или сгребал навоз на ипподроме, или... В общем, делал то, за что никто, кроме приезжего, не брался. К нему прочно прилипло обидное звание "гастарбайтер". Разницу в проходившие дни привносили только места его ночевок.
Он научился спать на твердом каменном полу. Иногда приходилось ночевать на вокзале. Искусство дремать и не падать, сидя на жесткой скамейке – важнейшее из искусств. После, конечно, кино. Но вокзальные ночевки частенько заканчивались в участке. Так что себе дешевле было спать в парадных. Скоро появились предпочтения. Лучшим из вариантов было приютиться во вновь построенных многоэтажках. Жители предпочитали подниматься на лифтах, поэтому теплые, крытые линолеумом полы лестничных клеток располагали к сравнительно комфортному и спокойному ночлегу. Обнаружилось, что подложенный под бедро кусок поролона по мягкости мог соперничать с лучшими моделями ортопедических матрасов...
В конце концов Иван, после долгих мытарств, скопил денег на мзду и вполне официально устроился ночным сторожем в Институт Репродуцирования Человека. В результате такого фокуса он получил некоторый гражданский статус. В перспективе замаячила Green Card.
6.
С обретением гражданского положения, Дорогомилов укрепился в обществе и стал жить на полную ногу. Выгодно снял в Петроградской стороне города небольшую, но удобную и светлую комнату. Поступил в Академию Восточных Эзотерических Практик. Ночами трудился, охраняя чужую сперму, а днем, сидя в позе "лотоса", постигал науки в университетской библиотеке и на семинарах.
Педагоги сменялись, как бегуны в спринтерской эстафете. Декан факультета был лично знаком с Ричардом Бендлером, Сарой Коэн и гуруджи Беллуром Кришнамачар Сундараджа Шри Айенгаром*. На лекции и семинары приглашались знаменитые во всем мире учителя...
Со временем, тренируя ум и оттачивая взоры, Иван стал обращать внимание на незаметные ему ранее детали и нюансы загадочного пейзажа Великого Города. Ему стало казаться, что его окружают не настоящие домы, дворцы, парки и скверы, а, изготовленные рукой искусного мастера, изысканные декорации. Всё, включая облака, липы во дворе и даже самую Неву, перестало для него выглядеть тривиально.
***
Выходя из подъезда, поспешая на службу, задумываетесь ли вы о химическом составе воздуха, который при всем этом вдыхаете? Знаете ли точное число, каждый день попираемых вами, ступеней парадной лестницы? Знакомы ли вы с траекторией похода ваших соседей, домашних муравьев — от крошечных лазов из-под выкрашенной масляной краской плиты подоконника до невыброшенного в помойку пакета с объедками?
***
Дорогомилов стал ощущать себя в окружении псевдоголограмм. Оказалось, что всю свою жизнь он барахтался в паутине зрительных иллюзий. Реальность оказалась многим более плоской, почти двухмерной. Всё, от последнего бомжа-алкоголика до живущего этажом выше отставного генерала, от чахлой аптечной ромашки до охраняемого ЮНЕСКО реликтового дуба, от слепого подвального котенка до афалины Гриши в городском дельфинарии, от конфетного фантика до почетной грамоты — всё это было синтезированными картинками. Обманом чувств. Оптическим эффектом. Изображения потрескивали, подрагивали, разделялись на полосы и поворачивались выгодным боком. В воздухе запахло электричеством. Жизнь одну за другой теряла свои загадки. А заодно с ними и часть своей прелести.
* Ричард Бендлер, Сара Коэн, Беллур Кришнамачар Сундараджа Шри Айенгар — специалисты в вопросах эзотерических практик.
7.
Женщины, с которыми у Дорогомилова раз несколько чего-то такое «случалось», вообще не считались. Они были существами настолько эфемерными, практически бесплотными, что это и любовью в полном смысле слова назвать было нельзя. Не повезло, в общем. Так что до поры на это дело Иван решил махнуть рукой и не тратить пока умственных и физических усилий. Само, как-нибудь образуется, решил он. Сидение в «лотосе», пение мантры «Ом» и другие нехитрые упражнения заменяли ему суету в половом вопросе.
Сношения с родителями сводились к всё более и более редким телефонным звонкам. Отец не одобрял сыновних занятий «черт-те чем», матушка плакала и советовала «поберечь себя» и, самое главное, «не простужаться». Долги наши…
Все свои силы Дорогомилов отдавал постижению мировой истины. Однако, со временем стал замечать, что его эзотерические экзерсисы постоянно упираются в какую-то… плотную и упругую, будто бы сделанную из толстой резины стену. Дальше определенного уровня он, как ни старался, продвинуться не мог. На долгом пути йоги встречаются препятствия, трудности и огорчения, преодолеть которые помогает гуру. Гуру не знает эгоизма; не думая о славе или выгоде, он преданно ведет своего ученика к цели, следит за его успехами, верит в него, и напряженно трудится, чтобы ученик усвоил учение. Учителя, в ответ на сомнения Ивана, уводили его в сторону или отмалчивались. Их изображения были более четкими и, как будто, объемными. Они были ближе ему, чем кто бы то ни было. Но все равно, несмотря на это, Ивана не оставляло ощущение полного в жизни одиночества.
Однажды соученики затащили Дорогомилова на вечеринку. Всё сложилось само собой. Иван страшно устал (он проводил курс очистительного голодания). Их учебную группу в числе многих послали на овощную базу перебирать лук. Студенты изрядно отравились гнилостными испарениями луковых фитонцидов. Кто-то предложил «протереть организм изнутри». Отправились на квартиру к старосте группы. Там Иван впервые попробовал водку, напиток коварный, но дающий ответы на порой неразрешимые вопросы.
8.
Алкоголь, как известно, не панацея, однако он, пока не превратил человека в кучу гниющего, скверно пахнущего, опухшего, блюющего, ничего не соображающего мяса, способствует более или менее сносному передвижению по жизни. Отвлекает от проблем, создает иллюзию порядка в танковых войсках. Нам представляется уместным привести здесь цитату из бессмертного творения Джонотана Свифта «Путешествия в некоторые удалённые страны мира в четырёх частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей»:
«…Я объяснил ему, что вино, привозимое к нам из чужих стран, служит не для восполнения недостатка в воде и в других напитках, но влага эта веселит нас, одурманивает, рассеивает грустные мысли, наполняет мозг фантастическими образами, убаюкивает несбыточными надеждами, прогоняет страх, приостанавливает на некоторое время деятельность разума, лишает нас способности управлять движениями нашего тела и в заключение погружает в глубокий сон…»
Как видно из этого небольшого отрывка, с некоторых пор человечество привыкло разбираться в некоторых, особенно заковыристых вопросах при помощи довольно простого продукта, полученного в результате перегонки сусла из забродившего пшеничного зерна в ректифицированный спирт.
После вечеринки наступило похмелье. Ощущение незнакомое, но любопытное. С головной болью и ломотой в суставах Дорогомилов справился с легкостью. Пара дыхательных упражнений и несколько кровоочистительных асан выгнали беса из организма. Поверженный брахмапудрою змий затаил злобную обиду.
Новый опыт заинтересовал Ивана, и при случае он вновь поставил ногу на ступеньку шаткой, ведущей в никуда лестницы.
9.
И вот, напившись однажды водкою, наш герой отправился к учителю с тем, чтобы задать ему некоторые, вечно волновавшие его вопросы. Он пришел на Крюков канал, вошел в подворотню дома №12, по черной, исчерченной кабалистическими знаками, выдержками из философских трактатов и матерными высказываниями лестнице поднялся в последний, мансардный, этаж и покрутил металлический бантик Бог весть каким чудом уцелевшего до сих пор старинного дверного колокольца. За обитой вспухшим ободранным ледерином дверью в недрах человеческого жилья раздался довольно противный кашляющий звонок.
Замотанный в старушечью шаль и в шлепанцах с кроличьей мордочкой, надетыми на вязаный чулок, гуру вышел отпереть дверь. Изо рта его торчал ртутный градусник. Учитель хворал. Обливаясь холодной водой, он не на шутку простудился. И мантры не помогли. Накануне вечером верная ученица Машенька поставила ему медицинские банки, растерла барсучьим жиром и насыпала в шерстяные носки горчичного порошку.
- Здравствуйте, Антон Николаич! — дохнул на гуру свежим водочным духом Иван, — Я вижу вы нездоровы... Тогда я зайду в другой раз, — Иван было развернулся с тем, чтобы идти прочь, но сила инерции вернула его в ту же позицию, что и раньше — лицом к педагогу.
- Да что уж там, заходи, коли потрудился подняться ко мне нагора, — не вынимая термометра изо рта просвистел гуру.
Темными коммунальными тропами хозяин провел гостя в свою обитель.
Комната Антона Николаевича Светлакова была похожа на уменьшенную модель дацана Гунзэчайней*. По четырем ее углам висели изображенные на шелке царь Сонгтсен Гампо, царь Трисонг Децен, великие гуру Шантаракшиту и Падмасамбхаву**. В нише восточной стены Антон Николаевич устроил алтарь. Главная, вручную вызолоченная сусальным золотом, фигура Будды имела размер стоящего в рост человека и была облачена в шафрановые одежды. Вдоль стен стопками лежали завернутые в разноцветные тряпицы священные книги. Шелковые желтые, зеленые, красные и голубые полотна драпировали потолок и стены. В воздухе плавал исходивший от курительных палочек аромат пачулей и сандала.
Дорогомилов, прямо в обуви, сел, скрестив ноги, на лежавшую посреди помещения циновку, достал из кармана пальто откупоренную бутылку хлебной водки, отхлебнул из горлышка и стал задавать свои вопросы. Он сказал:
- А вот ответьте-ка мне... многомудрый учитель… Что на свете… быстрее всего… мягче всего и всего дороже?..
Гуру Светлаков поправил в курительнице ароматные палочки, поднял взгляд на ученика и в свою очередь спросил:
- Что, дружок? Хреново?..
Иван посмотрел на статую Будды, стащил с головы шапку и, прикрыв ею лицо, горько заплакал.
* Дацан Гунзэчайней - буддийский храм в Спб.
**Сонгтсен Гампо - 33-й царь Ярлунгской династии Тибета. Принято считать, что он принёс буддизм в Тибет.
Трисонг Децен 38-й царь Тибета, правивший с 755 по 797 гг. Сыграл важную роль в установлении и развитии буддизма в Тибете.
Шантаракшиту и Падмасамбхаву - буддийские философы и проповедники.
10.
Пьяные слезы льются легко и чисто, ровно детские. Обиду не вспомнить, причина забыта. А все равно горько. И потому плачет пьяница, рыдает так, что только сопли пузырем.
Наревелся Дорогомилов, огляделся вокруг и в ужасе стал тащить с ног сапоги. Учитель, тем временем, сидя на корточках у лакового сундучка, заваривал на спиртовке Чжэн Шань Сяо Чжун*, более известный под названием «Лапсанг Сушонг», или «копченый чай».
После чаепития Антон Николаевич убрал посуду в сундук и обратился к ученику со словами:
- Все проходит. Пройдет и это. Экклезиаст сказал:
«Время рождаться, и время умирать
время насаждать, и время вырывать посаженное
время убивать, и время врачевать
время разрушать, и время строить
время плакать, и время смеяться
время сетовать, и время плясать
время разбрасывать камни, и время собирать камни
время обнимать, и время уклоняться от объятий
время искать, и время терять
время сберегать, и время бросать
время раздирать, и время сшивать
время молчать, и время говорить
время любить, и время ненавидеть
время войне, время миру…»
Не стоит забывать простых вещей. Вспомни, как течет река… как идет снег… как распускается цветок граната… В общем, кончай, Иван, водку жрать. А пойди-ка отсюда прочь и займись дома очистительными и дыхательными упражнениями. Эвон, как от тебя винищем-то разит!
Дорогомилов поднялся с циновки, сложил у груди ладошки и поклонился учителю большим поклоном, чуть при этом не своротив стоявшую рядом палисандровую фигуру Бодхисатвы.
- Так я, это… пойду, что ли?
- Ступай себе с миром, — завершил аудиенцию гуру Светлаков.
Дорогомилов взял с полу сапоги и, как был, в носках поволокся к выходу.
*Чжэн Шань Сяо Чжун (кит.) — «Малый вид с горы Чжэн»
11.
Гуру пожалел бедолагу и вручил ему на дорожку все, что у него было из еды — початую бутылку био-кефира и политый сахарной глазурью пряник с выдавленным на нем изображением Павлово-Посадского кремля и сентиментальным лозунгом: «Посмотри и вспомни обо мне». Кефир Светлаков приобрел в угловой молочной, пряник привезла из поездки в Павлов Посад ученица Машенька. Дорогомилов обрадовался подарку, как переходящему Красному Знамени. Он счел угощение хорошим знаком.
Но не успел Иван дойти до двери, как услыхал совсем непохожий на голос учителя Антона Николаевича Голос. Он, казалось, звучал в голове. Отдаваясь в висках болезненной вибрацией, Голос произнес:
- Не оборачивайся. За дверью избавься от обуви. Сними также пальто, носки и всю верхнюю одежду. Останься в исподнем. Выйдя из квартиры, закрой, глаза и иди вперед, не оборачиваясь и не сворачивая.
- Как же?.. — спросил было Дорогомилов.
- Делай, что сказано! И тогда, может быть, твой учитель останется жив, — безапелляционно приказал Голос…
12.
Я стою босиком на доске, переброшенной между двумя стоящими рядом домами. В одной руке у меня наполовину пустая бутылка кефира, в другой павловопосадский печатный пряник. На прянике выдавлены слова: «Посмотри и вспомни обо мне». Внизу бездна. Зовут меня Иван Дорогомилов. Как я оказался здесь, не имею ни малейшего понятия. Обернуться назад не могу. Мне холодно и страшно…
СПб, Декабрь 2009