подожди, ириш,
мы выпьем с тобой на привале,
за то, что нам на двоих
тридцать с трудом давали,
за мам и за пап,
которые мало об этом знали,
за тех, кто кончал без нас,
не помня, как начинали.
мы дальше пойдем,
не чувствуя притяженья,
годами блистать, как бусами,
сияя от напряженья,
кричать «мать их за ногу…»
или похожие выраженья,
когда до двери минут десять
и час как закрыто движенье.
не бойся, ириш,
напугать нас не так-то просто,
у нас две обоймы слов
и пара дежурных вопросов
ты видишь? они на нас смотрят,
хотя и косо
им нашей бы адекватности,
в обмен, хотя бы на розы.
зима, ириш,
к нам снег никого не пускает
и сам до нас, сволочь,
почему-то не долетает.
не знаю как ты,
а я если все понимаю,
ломаю то,
что уже и так теряю.
я знаю, уткнувшись в подушку,
мы справимся сами
ириш, не любая кукушка,
успевшая за часами,
кукует от счастья,
скорее вопит «отпустите…»
мы же кукуем для тех,
кто успел за нами –
«ку-ку… проходите,
не стойте же, уходите…».
да, верно, ириш,
стены копят и копят обиды,
но стены слепы, к черту стены,
им смысла не видно…
сама говоришь «расступаются, если коньяк…»
давай их намажем вишневым повидлом
и стены останутся те же
и те же обиды,
зато сладко как…
