Я нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Неужели этому надутому индюку, нашему уважаемому шефу, еще нужно будет растолковывать, чем вызвано мое решение! Как я объясню ему, что последние две недели думал только об этом, что в его отделе я просто задыхаюсь, не говоря уже о том, что гибну здесь как художник. Что сейчас мне, как никогда, необходим глоток свежего воздуха. Что пришло, наконец, время определиться, влачить ли мне и дальше то жалкое существование поденщика от искусства, которое я сам для себя выбрал, или попытаться создать что-нибудь свое, не обязательно гениальное, а просто СВОЕ…
Нет, конечно, не имеет никакого смысла пытаться сейчас что-то объяснить Малянову. Во-первых, это бесполезно. А во-вторых… Зачем зря сотрясать воздух, когда я и так прекрасно знаю, что отпуск мне все равно будет предоставлен. Шеф решил это еще два дня назад, когда я первый раз заикнулся об этом. Единственное, что тогда смущало Малянова, - как поступить с Федькой Скворцовым. Ведь все это время я был у него кем-то вроде наставника, и с моим уходом в отпуск вся ответственность за моего так называемого «помощника» как бы машинально перекладывалась на плечи шефа. Его это, понятное дело, не устраивало, и Малянов долго ломал голову, как лучше всего выйти из этой ситуации. Но не далее как сегодня утром я узнал, что решение найдено - шеф собирается недельки на две отправить Федьку на стройку одного из принадлежащих заводу объектов (по-моему, этой участи не избежал еще ни один молодой специалист из нашей организации - в свое время мне тоже пришлось там изрядно попотеть, таская на пятый этаж тяжеленные ведра с раствором, работая на разгрузке кирпича, а один раз даже попробовав себя в качестве молотобойщика), так что теперь у Малянова не было никаких причин отказывать мне. Все, чего он добивался сейчас, - это продемонстрировать свою власть. Как человек недалекий, шеф находил какой-то особый кайф в том, чтобы лишний раз помурыжить подчиненного, довести до состояния кипения и только потом сообщить ему о своем решении. Мне же в меру сил и способностей приходилось подыгрывать ему в этом бездарно срежиссированном спектакле.
- Просто я подумал, Виктор Федорович, - я попытался изобразить на лице улыбку, - что сейчас самое удобное время. Вы ведь сами говорили, что в ноябре у нас ожидается большая рекламная акция, работы будет невпроворот, вот я и решил…
- Да-да, верно, - Малянов снова принялся вертеть в руках степлер. - Впрочем, имеется одно «но»… Да вы присаживайтесь, Сергей э-э… Алексеевич.
- Александрович.
- А, ну да, Александрович. Присаживайтесь, в ногах правды нет.
Я покорно опустился на стул, всем своим видом изображая почтительное внимание.
- Видите ли, по закону отпуск работнику может быть предоставлен только в том случае, если он проработал на данном предприятии не менее года… А вы, простите, с какого числа к нам оформились?
- Да я, честно говоря, точно не помню…
- Не помните?.. Ну, не беда! Мы это сейчас выясним, - исполненным достоинства движением Малянов приставил к уху телефонную трубку. Трубка ответила надсадным скрипом, после чего разразилась частой сетью гудков. - Черт! Опять что-то со связью!.. Наденька! Пожалуйста, зайдите ко мне на минутку!
Жалобно скрипнула дверь у меня за спиной, и все мое тело, начиная от затылка, напряглось, словно перед прыжком.
С Наденькой Ветровой мы не общались с того самого дня, как поругались по телефону. По сути, это была первая (и, как я полагал, последняя) наша крупная размолвка. Хотя моя бывшая подруга, конечно, так не думала и, несмотря на то, что сама явилась инициатором ссоры, в душе все еще надеялась на примирение. Наденькины взгляды, бросаемые то и дело в мою сторону, были исполнены тоски и упрека, из чего следовало, что она давно жалеет о том, что заварила всю эту кашу. Единственное, что ее сейчас волновало - с чего это вдруг я так настойчиво не желаю идти на сближение.
- Вызывали, Виктор Федорович? - Наденькин голос звучал так подчеркнуто бесстрастно, что в самой этой бесстрастности уже как бы таился вызов. Я даже невольно поежился.
- Наденька, посмотри, пожалуйста, в книге приказов, когда к нам поступил Сергей э-э… Алексеевич. И заодно принеси мне график отпусков.
- Хорошо, Виктор Федорович.
Дверь снова скрипнула, и я ненадолго расслабился. Вот чертов Малянов! Из-за его бюрократических замашек мне вновь приходится чувствовать себя подлецом… Я, конечно, предполагал, что сегодня мне так или иначе доведется встретиться с Наденькой, но при этом меня не оставляла надежда, что встречу все же удастся как-нибудь свести до минимума.
- Да, а как там насчет моего последнего заказа? - предательски-вкрадчивый голос шефа уже как бы заранее уличал меня в допущенном попустительстве. Но ему не удалось застать меня врасплох.
- Вы имеете в виду рекламу новой партии товаров?.. Вот они, - и я с готовностью распахнул перед ним папку с эскизами, предусмотрительно прихваченную из отдела. Всю последнюю неделю я потратил на придумывание этих самых эскизов, так как прекрасно знал, что рано или поздно дотошный Малянов все равно о них вспомнит.
По лицу шефа пробежала тень досады.
- Ну-с, посмотрим… - несколько минут он, сосредоточенно сдвинув брови, изучал содержимое моей папки (или, скорей, делал вид, что изучал, поскольку мысли Малянова в данный момент витали далеко отсюда), так низко склонившись над столом, что мне была видна его довольно объемистая лысина с выступившими на ней крупными каплями пота, кое-как прикрытая редкими пегими волосами. Наконец, со словами: «Вот эти, пожалуй, можно отправить в печать» - отложил в сторону несколько эскизов - как всегда, самых блеклых и невыразительных, - остальные небрежным движением сгреб обратно в папку. Кажется, шеф что-то еще собирался сказать по поводу моих работ, но тут как раз скрипнула дверь…
На этот раз Наденька не стала топтаться на пороге, а, решительно процокав каблучками через весь кабинет, остановилась рядом с моим стулом.
- Вот то, что вы просили, Виктор Федорович.
Конечно, как опытная секретарша, Ветрова должна была, обогнув стол начальника, занять позицию несколько позади его кресла, но в таком случае она бы оказалась в менее выгодном положении по отношению ко мне, и ее бросаемые свысока взгляды попросту не достигли бы цели, не говоря уже о том, что я не смог бы как следует разглядеть ее наряд, который, безусловно, заслуживал особого внимания.
Вообще, как я успел заметить, последнее время моя бывшая подруга предпочитала рядиться в костюмы исключительно темных расцветок, что, по-видимому, должно было означать траур по ее погибшей любви. Сегодняшний день тоже не был исключением, хотя назвать Наденькин наряд трауром язык как-то не поворачивался. Черная блузка-паутинка и просвечивающий сквозь нее черный кружевной бюстгальтер, которые не скрывали, а скорей подчеркивали голизну ее рук и плеч, черная мини-юбка, раза в два, наверно, короче тех, которые она обычно носила, черные туфли на шпильках и неизменные черные колготки - на этот раз в сеточку да еще и с каким-то замысловатым рисунком, растянувшимся на всю длину ее стройных ножек - во всем этом было столько откровенной эротики, что я просто не знал, куда деть глаза. По всей видимости, Наденька, так и не дождавшись ответных шагов с моей стороны, решила воздействовать на меня другим способом, а именно покорить своим вызывающим видом. Что ж, отчасти ей это удалось…
- И по поводу вашего поручения, - голос Ветровой звучал все так же бесстрастно, хотя взгляд нет-нет да и соскальзывал в мою сторону. - Я выяснила, что Сергей Александрович оформлен к нам на работу 15 сентября прошлого года. Вот, посмотрите, - Наденька раскрыла перед Маляновым толстый гроссбух с приказами, который зачем-то приволокла с собой. При этом она (конечно, не без умысла) низко наклонилась над столом, и я волей-неволей должен был убедиться, что ее тонкие гипюровые трусики тоже подобраны в тон костюму.
Я не видел в эту минуту лица шефа, но по его одобрительному хмыканью можно было заключить, что он доволен таким чрезмерным усердием со стороны своей секретарши.
- Что ж, Наденька, большое спасибо. Вы можете идти… Да, и сварите мне, пожалуйста, кофе. Только не слишком крепкий, хорошо?
- Хорошо, Виктор Федорович.
Ловко развернувшись на каблучках, Ветрова неспешно двинулась к дверям. Я вдруг поймал себя на мысли, что провожаю ее внимательным взглядом, и тут же отвел глаза. Ох, лучше бы я этого не делал, потому что, отвернувшись от бывшей своей подруги, невольно снова посмотрел на Малянова и был просто-таки сражен произошедшей с ним переменой. Дело в том, что тусклый, обычно ничего не выражающий взгляд шефа в эту минуту тоже был устремлен на Наденьку и светился таким неприкрытым вожделением, что я вновь, в который раз за сегодня, испытал страшную неловкость. Малянов, впрочем, так ничего и не заметил. По-моему, в эту минуту он напрочь забыл о моем существовании, вспомнив о нем, лишь когда дверь за его секретаршей, наконец, закрылась.
- Ну вот, Сергей э-э… Алексеевич, теперь я убедился, что имею полное право предоставить вам производственный отпуск.
Вот чертов бюрократ! Можно подумать, что раньше он этого не знал!
- Значит, Виктор Федорович, вы меня отпускаете?
- Ну, конечно! А что с вами еще делать! Можете писать заявление.
- А с какого числа?
- Так, сегодня у нас 23-е, пятница… Пишите с понедельника, 26-го. Бланк возьмете у секретаря. А я пока распоряжусь насчет отпускных, - напоследок шеф даже соизволил улыбнуться или, если быть более точным, скривил свои толстые губы-вареники в некое подобие ухмылки, при этом лицо его оставалось таким же непроницаемым.
Я улыбнулся ему в ответ и быстро пошел к дверям. Итак, можно считать, что первое действие моей предотпускной эпопеи прошло более-менее удачно. Но впереди было еще одно, не менее важное…
Когда я покинул кабинет Малянова, секретарская оказалась пуста. Видимо, Наденька вышла куда-то на минутку. Скорей всего, в отдел за чайником, где по старой привычке иногда посиживала за кружечкой с подружками, когда начальник уезжал по делам. Не воспользоваться этим с моей стороны было бы просто глупостью.
Я подлетел к Наденькиному столу и, быстро обежав его глазами (здесь, как всегда, царил невообразимый бардак - куча бумажного хлама, а поверх всего этого раскрытый журнал «Космополитен» и косметические принадлежности), так и не нашел того, что мне было нужно. Бланк заявления, вероятней всего, находился где-нибудь в столе. Что же делать? Может, стоит рискнуть?..
Бросив еще один взгляд в сторону двери, я быстро обогнул секретарский стол и решительно потянул на себя крышку правого верхнего ящика. По счастью, он оказался не заперт. А вот и необходимая мне стопочка бланков. На самом видном месте, как я и предполагал. Однако воспользоваться ими мне так и не пришлось.
- Сергей Александрович, что вы здесь делаете?! - голос Наденьки, как удар кнута, заставил меня резко отдернуть руку.
Я быстро захлопнул ящик и поднял глаза. Моя бывшая подруга стояла на пороге секретарской - брови сведены у переносицы, губы плотно сжаты - в довольно решительной позе, уперев одну руку в бок (в другой у нее был электрический чайник) и выставив вперед ногу. Ну, совсем как Юдифь с известной картины Джордоне. Не хватало только меча и отрубленной головы Олоферна.
- Я… мне… мне надо было взять бланк для заявления.
- И поэтому вы рылись в моем письменном столе? - Наденька еще несколько секунд постояла, не меняя позы, все с тем же непримиримым выражением на лице (она как бы давала мне возможность вдоволь собой полюбоваться, а я - что уж греха таить - и впрямь любовался ею - в эту минуту моя бывшая подруга действительно выглядела довольно привлекательно), потом не спеша прошла в угол кабинета, включила чайник и только после этого снова посмотрела на меня. - Может, Сергей Александрович, вы все-таки позволите мне пройти на свое место?
Это ее подчеркнутое «выканье» и обращение по отчеству окончательно выбило меня из колеи (так получилось, что после ссоры я с ней ни разу не разговаривал, ограничиваясь лишь традиционным кивком при встрече), поэтому, вместо того чтобы выйти из-за стола, где все еще продолжал стоять с видом воришки, застигнутого на месте преступления, я только немного посторонился, отчего Наденька вынуждена была пройти совсем близко от меня. В нос мне шибануло запахом знакомых духов (моя бывшая подруга всегда душилась одними и теми же, французскими, которые ей когда-то дарил муж и которые я месяца два тому назад напрасно искал по всему городу, чтобы преподнести ей на день рождения), и я вдруг почувствовал неприятное щемящее покалывание в области груди. Господи! Что это я! Никак всерьез решил попасться в расставленные Наденькой силки? Нет уж, не выйдет!
- Вы это искали? - моя бывшая подруга протягивала мне чистый бланк заявления. Я заметил, что в глазах у нее уже нет прежнего надменного выражения. Воинственная Юдифь вдруг преобразилась в кающуюся Марию Магдалину.
Стараясь не смотреть Наденьке в лицо, я быстро взял из ее рук бумагу. При этом выставил мысленный заслон в своем мозгу. Однако все мои усилия оказались напрасны. «Сбегаешь, значит?» - эти слова настолько отчетливо прозвучали в моих ушах, что в первую секунду мне даже показалось: моя бывшая подруга произнесла их вслух. Я невольно поднял на нее глаза. Но нет, Наденькины губы были плотно сжаты… а проклятая фраза все продолжала звучать внутри моей черепной коробки. «СБЕГАЕШЬ! ЗНАЧИТ, СБЕГАЕШЬ!» Она сверлила мой мозг, как бор-машина, как перфоратор, как отбойный молоток…
Черт, снова я не сумел совладать со своим даром! Снова он оказался сильнее! Проклятье!.. Мне стоило большого труда сохранить самообладание. Вновь, в который раз, я стал успокаивать себя, что ничего страшного в этом нет, что такое случается не так уж и часто - только когда чужая мысль оказывается слишком… ну, что ли настойчивой, неотступной, навязчивой. А может, это все от того, что я сам не проявляю в этом деле достаточной твердости. Вот и сейчас, стоило мне лишь на секунду расслабиться, уступить Наденькиным чарам, и - пожалуйста - все то, что моя бывшая подруга хранила в секрете, для меня вдруг перестало быть таковым…
Так, например, я с удивлением узнал, что Наденька, оказывается, не настолько зла на меня, как хочет это показать, что она по достоинству оценила мой поступок, что это только в первую минуту, когда застала копающимся в ящике ее стола, невесть что вообразила, а теперь, во всем разобравшись, даже благодарна мне за то, что я таким образом пытался оградить ее от стресса. А если один человек так печется о другом, выходит, в душе он все еще не равнодушен к этому человеку, и значит… Нет, стоп! Так ведь черти до чего можно додуматься!
Я решительно тряхнул головой, отгоняя от себя всякие непрошенные мысли… Тьфу ты! Я ведь совсем забыл, что это вовсе не МОИ, а Наденькины мысли! Она, конечно, может думать все, что ей заблагорассудится. Я-то знаю, что поступил так исключительно из-за боязни скандала, что никаких особенных чувств к ней больше не испытываю, потому что давно люблю другую. Да, теперь у меня есть Таня, и не далее, как сегодня вечером, я иду к ней на свидание.
Жаль, что я не умею внушать мысли на расстоянии. Тогда бы мне не нужно было оправдываться перед Наденькой. А так, чувствую, без выяснения отношений нам все-таки не обойтись…
А может, сказать ей все прямо сейчас? Одним махом сбросить с плеч камень, который вот уже две недели упорно таскаю на себе?.. Нет-нет, это будет слишком жестоко. Еще не время. После, как-нибудь… Стараясь не смотреть на Наденьку, я быстро подсел к столу и вписал свою фамилию в соответствующую графу бланка, после чего, все так же не поднимая глаз, решительно двинулся к выходу.
Но даже за дверями еще какое-то время продолжал чувствовать затылком ее неотступный молящий взгляд.