Я пела… Впервые за много лет я пела во весь голос, в лютеранском соборе, а органистка ругала меня за то, что не даю зазвучать себе в полную силу.
- Зачем ты сдерживаешь свой голос, он раза в два сильнее, чем ты,- говорила она мне.
- Я же без распевки… - Оправдывалась я.
- Здесь такая акустика, что и без нее петь можно!
И я пела: AVA MARIY!.
Звук собственного голоса обволакивал, нарастая с каждой нотой, но страх, почти животный страх неизвестно чего, ежом кололся в сердце. Если бы не этот страх, у меня выросли бы крылья. Если бы не этот страх…
Выпустить голос – все равно, что обнажить душу. Шептать проще, также, как жить под маской. Сколько лет я прожила так.
Святая земля. Для меня она действительно Святая. Она будит меня. Здесь я начинаю оживать, избавляюсь от комплексов и ненужных предрассудков.
В шабат города замирают. Пустынные улицы с редкими машинами, проползающими в нужном направлении, неторопливые прохожие, неизвестно куда идущие, - создается впечатление абсолютного запустения.
«Ничего», - говоришь себе, - «Завтра придет ем ришон (воскресенье) и все опять встанет на свои места: заспешат люди, заработают магазины, полетит время».
- Сегодня мы услышим три органа в трех разных церквах,
Слава был хорошим рассказчиком, а свою вторую родину – Израиль, любил безгранично.
- Но сначала, поедем к Стене плача. Ты записочки приготовила?
Записочки приготовила, и не только я. Мои друзья, зная, куда я еду, еще в Питере привезли свои просьбы к Богу. Я была лишь курьером.
Старый город, окруженный крепостной стеной надежно скрывал от суеты основные святыни мира. Яфские ворота закрыты; в этот день «Эридат эши кадош» - схождение святого огня.
Перед стеной плача чтобы молящимся было удобно говорить с богом - ряды стульев. Стена, разделена ширмой на две части: левая – для мужчин, правая – для женщин.
…Я тоже молилась. Прижавшись лбом к каменной кладке, я оплакивала свои потери, непонимание и страхи, так прочно вжившиеся за годы жизни. Я оплакивала ушедшее время.
- Поехали, - сказал мой экскурсовод, когда я вышла из женского предела. – у нас еще обширная программа на сегодня.
Первый храм, куда мы прибыли, был католической церковью успения девы Марии.
Пирамидальный свод уходящий в шпиль. Мозаичные полы, хранящие надпись «Аминь»…
Орган ничем особым не отличался. Звук, выливаясь их труб, поднимался вверх и терялся под куполом, почти не достигая наших душ. Звучали пасхальные хоралы. Кто-то переговаривался за спиной, а в окна заглядывал задорный золотой диск весеннего солнца.
- Ну, как тебе орган? – спросили меня после концерта. Я тактично ушла от ответа.
- Эта церковь Сэн Джорж, принадлежит аббатству. Обрати внимание, здесь совершенно другой зал, и орган, следовательно, звучать будет по-другому.
Длинное, вытянутое в виде трубы помещение, заканчивалось такой же пирамидой, только, для того, чтобы попасть в нее, звуки должны были сначала пролететь над рядами стульев, на которых сидела паства. Это значительно улучшило восприятие второго действия. А кроме того, в концертную программу были включены помимо Баха, еще представители французской органной школы середины- конца девятнадцатого века Франк Сезар и Лион Бойльман . Музыка плавно неслась над головами, оседая и навевая различные мысли.
- А теперь мы едем на Масличную гору в церковь Вознесения.
Мы выехали из старого города и неторопливо покатили в сторону юга.
Большой парк, раскинувшийся на горе, встретил нас прохладой листвы и запахом хвои. Огромные кедровые шишки валялись под ногами, пахло акацией и розами. Маленькие столики, раскиданные по территории под сенью деревьев, приглашали к отдыху. Мусульманки в белых одеждах неспешно пересекали территорию, поглощаемые строением в готическом стиле, при входе в которое на английском и иврите было написано «госпиталь Августы – Виктории» учрежден красным крестом освящен в 1910 году, предназначен для лечения бедных арабов.
- Через тридцать минут начнется концерт, - сказал наш гид.
Было целых полчаса, чтобы осмотреться.
На краю горы - заброшенный парк (если только можно назвать заброшенным что-либо в этой стране). Внизу – долина с полями, принадлежащими монастырю. А дальше, анфиладой располагался Святой город. Дух захватывало от этой красоты, кружилась голова, радость проникала в сердце.
Огромный зал лютеранского храма с мозаичными полом, сводом и стенами. Картины светской живописи, развешенные на хорах,. Общая камерная торжественность зала поглощала тебя.
Уже с первых звуков орган проникал в душу, манил и дразнил. Звук был везде: в тебе, вернее ты сам превращался в звук. Двойная акустика. Органистка играла зазывно, страстно, увлекая в непонятную, неизвестную долину. Долину музыки. Бах, Вивальди, Мендельсон, Сазар… А в самом конце - «Ава Мария»… Жизнь пролетала перед глазами. Для того, чтобы не упустить ее, я должна была петь! Только со звуком льющегося голоса я могла освободиться от своих страхов и проблем.
И я пела!
- Выпусти, выпусти голос, - кричала мне музыкант!