в котором чудо видеть ты желал?
Но нет желанья больше. (Чудо то ещё –
моих болезней мертвенный оскал!)
Всё правильно. Чудовищу не музою –
музейной пылью быть! (Не много ль то?)
Тем паче, не женою, что под музыку
дождя – с тебя промокшее пальто
с заботливостью снимет, и с небритого
лица смахнёт то ль капли, то ль слюну
красавицы случайной (Маргаритой ли
тебя державшей в мастерском плену?),
и спросит лишь, с какой тебе приправою
подать на ужин блюдо из курей,
подставив щёки, левую и правую,
под хлыст того, кто учит быть мудрей…
Всё правильно. Для пальца безымянного –
кольцо одно, иные – для цепей,
чудовище держащих. (Нет обманного
в том ничего: ты волен, но слабей.)
А сильное чудовище в агонии
побьётся о пол, рыкнет раз, и два,
покурит торопливо на балконе и
с цепи сорвётся… вниз. (Что голова,
что сердце – мне, чудовищу, без разницы!)
И, может, – сердцем или головой? –
когда-нибудь листы твои раскрасятся
в кровавость рифм о том, что было мной:
чудовище – тоску и нежность скрывшее;
о боли в сновиденьях лишь трубя,
мечтавшее о жизни; и любившее –
чудовищно любившее тебя!
