… в небо горгульи клювов вертели дули,
улицы кочевряжились и икали…
там, где гудел тревожно патрульный улей,
мялся со страха на страх цыганёнок-карлик.
видите – как осторожно он держит море
в скалах глазниц? как он грудь прикрывает слабо?
как огибает скребки поднебесья – хоры –
голос на полусогнутых влажных лапах?
и высота помёта клюётся курицей,
неба наплечные бесятся пассатижи…
мойры волнуются:
падает с роста улицы
сгорбленной
маленький мук на пизанских лыжах…
2
раз – на боязнь высоты, два – на ящур в ясельках,
три – на разломанный томик жука навозного…
вой, золотая пчёлка, над медной пасекой,
вий, краснолица мойра, упавши с возика!
море волнуется – море седин и рэндома
чаечных шаек-печалек…
прилив.
вот мука-то –
мойра упала в диггерский винегретовый
мир.
мойра просит:
мук, милый мук,
дай руку, а?
3
их было трое – мёртвая, живая, коровка.
их было – море – красное, чёрное, не скажу.
карлик ступал на воздух.
карлик жонглировал бровкой.
карлик был хвост, разыскивающий ящерку-госпожу.
на дубовой пальме скалился обезьяньи
дарвин, из люков чарли кричал «ничтом»…
там, где карлик садился, мигали «чужое!» сани.
там, где карлик мостился к стенке, обрушивался дом.
ну а с неба сыпались мидии – как гекзаметр,
ну а в кронах осинок вился мурен забор.
и бросала карлика троица кулем – за борт,
за изнанку моря – чтоб он не упал за борт.
