океана не пресней,
но еще не довыл я
до конца своей песни.
Потому что как знамя
я торчу на распутье.
Потому что не знаю,
Какой выберу путь я.
Я бы жил, как другие,
что на месте зависли,
и мозги б не рубили
мне безумные мысли.
Гром прошел б стороною,
я б делил время вскоре,
между толстой женою
и работой в конторе.
Я подушки бы к заду
Прицепил, чтоб не били.
Но для этого ж надо
стать таким, как другие.
А как стану я, если
снова просятся в глотку
недопетые песни,
недопитая водка.
Я бы рвался на драку,
шел бы на смерть и через,
если б кто-то оплакал
мой раздробленый череп.
Пусть на скрученной грубо
на веревке б висел я,
но разбитые б губы
улыбались в веселье,
если б знать, что хоть робко,
как свет солнца в ненастье,
но хоть в чьей-то коробке
затеплилось согласье,
лучь, пусть тонкий как розга,
но прошел сквозь туманы,
и на глобусе мозга
запылали вулканы.
Только уши все дружно
затыкают с чего-то.
Никому, знать, не нужно
слышать крик идиота.
Звон набата не будит.
Притупились рапиры.
И попрятались люди
по отдельным квартирам.
Срок пришел – зажирели
вырождаются люди.
На словесных дуэлях
секундантами – судьи.
И чтоб прочим не тыкал
я в глаза своей песней,
есть в столице Бутырка,
а за ней еще – Пресня.
Так идти ли без толку
мне под градом ударов?
Щас на каждого волка
по пять штук волкодавов.
Вот и мысль от того-то,
что подохну без гроба:
жить как все неохота,
а иначе – попробуй!
Середина 80-х