Что мешает писателю? Выпивка, женщины, деньги и честолюбие. А также отсутствие выпивки, женщин, денег и честолюбия
Эрнест Хемингуэй
«Египтянина любила, египтянину дала-а-а», - разухабистая песенка доносилась в комнату Александра Горчакова, уютно устроившегося с чашкой кофе в кресле возле журнального столика со столешницей из закаленного стекла.
«Космонавта полюбила, космонавту отдала-а-а-сь…», - гнусаво продолжал сосед, бреясь в ванной коммунальной квартиры, расположенной в тихом центре Москвы. Только из-за местоположения здания (эх, можно было бы и просторную «однушку» выбрать в спальном районе), вида из окна на зеленый дворик, где Горчаков парковал свою Toyota Sedan, и возможности работать дома freelance, «свободным художником», Алекс приобрел это помещение, а потому ежедневно дожидался, пока обитатели двухкомнатного жилища не разбредутся по своим делам. Потом в тишине писал статьи в деловые журналы, консультировал клиентов по телефону, встречался с ними в «Шоколаднице» или изредка в кафе «Пушкинъ», неспешно обсуждая там вопросы личного брендинга и маркетинговых коммуникаций. По выходным он мчался в Королёв к Ирине, любимой женщине, мудро не настаивающей на заключении брака и терпеливо довольствующейся их редкими встречами.
Последний раз хлопнула входная дверь, отсекая Алекса от уже поднадоевшего песенного репертуара, неприятных запахов горячих бутербродов, лапши быстрого приготовления и неизменной лёгкой перебранки соседей.
Начиналось его время, горчаковское. Развалившись среди разноцветных подушек и положив ноги в замшевых туфлях на пуф, мужчина с удовольствием оглядел светлую ясеневую мебель с белыми велюровыми чехлами на диване и креслах, ряды книг на полках, гравюры в багетовых рамах и единственную в своей коллекции картину, написанную маслом, доставшуюся ему от бабушки. Вспомнилась ее просторная, почти квадратная гостиная с резной, ручной работы, мебелью из красного дерева. Большой многоярусный буфет с балкончиками и карнизами, заставленный различными шкатулочками с секретом, фотографиями в рамках, изящными статуэтками и прочими безделицами антикварного характера. Овальный стол на пузатых ножках со стульями, грациозно изогнувшими свои спинки; воздушная, но вместительная этажерка с книгами и блестящий концертный рояль, гордо занимающий угол комнаты.
Над роялем - картина Владимира Егоровича Маковского в дубовой позолоченной раме.
«Вот такое детство, - произнес вслух Алекс, подходя к полотну. В стекле отразилось его худое лицо с широкими темными бровями, прямым, почти римским носом, густыми седыми волосами, неожиданными для его тридцатилетнего возраста. Поправил галстук, перестегнул запонку и усмехнулся: «Моя семья долго эволюционировала, чтобы я стал тем, что я есть. А не вот тебе - с газетки жрать», - снял с полки том Эверета Шострома, повертел его в руках, опять поставил на стеллаж, произнося звучно: «Я ИМЕЮ ПРАВО НЕ ИЗВИНЯТЬСЯ И НЕ ОБЪЯСНЯТЬ СВОЁ ПОВЕДЕНИЕ». Прошелся по комнате: «Я ИМЕЮ ПРАВО ПРИНИМАТЬ НЕЛОГИЧНЫЕ РЕШЕНИЯ», присел и потянулся к мобильному телефону, мысленно продолжая: «Я ИМЕЮ ПРАВО БЫТЬ НЕЗАВИСИМЫМ ОТ ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОСТИ ОСТАЛЬНЫХ И ОТ ИХ ХОРОШЕГО ОТНОШЕНИЯ КО МНЕ».
- С бодрым утром, Ольга.
- Это ты, Саша. Привет. А я решила, что мои девчонки звонят…
- Обдумала предложение? Не пора ли приступать к работе?
- Ты о новом романе... Идея, конечно, хорошая, но не терплю я твою Горелик. Наглая деваха, бесстыдная.
- Ошибаешься. Ульяна - умная интеллигентная девушка, а не стерва с Рублевки.
- Пойми, у меня к ней физиологическое отвращение.
- Оль, я же тебе не об эмоциях, о деле. «Жизнь в тени звезды» - на бестселлер тянет.
- Ага, все живем в ее тени последний год-два, хоть телевизор не включай – кругом мелькает ее физиономия, просто раздражает Ульянина изощренная наглость.
- Ну,… это экранный образ.
- «Весь мир — театр, в нем женщины, мужчины — все актеры. И каждый не одну играет роль». Шекспир отдыхает, Саша. Самому не забавно?
- Не хотел тебе говорить,- Алекс помолчал, потом нехотя и, переходя почти на шёпот, добавил, - У Горелик лейкемия. Сколько ей жить осталось, только Бог знает.
- Странно, цветущая такая…Кто бы мог подумать… Богатые тоже плачут, получается.
- Сложно все, тётушка. Значит договорились? Только ты вида не подавай, что знаешь о болезни Ули.
- Хорошо. Привет твоей Ирочке.
«Лёд тронулся, господа присяжные заседатели!» - с выражением продекламировал Александр – «Не забыть передать поклон от тётеньки Оли. Иришка любит подобные знаки внимания. Слышит в них приближающиеся звуки марша Мендельсона. Так мило, по-домашнему. Только пирожков и крыжовенного варения не хватает», - состроил гримасу Алекс.
Какие они, смешно право, родственники? Ольга Казанцева – бывшая жена дяди, давно эмигрировавшего в Америку. И общаться Алекс с Ольгой стал относительно недавно – после выхода её книги «Путин: от матрёшки до кристаллов Swarovski».
«Ольга вот о беззастенчивости Ульяны Горелик рассуждает, а сама-то кто? - рассердился Алекс, - Филолог, не способная прокормить детей на мизерную зарплату школьной учительницы и рискнувшая написать книгу о ВВП. Вот настоящая наглость: с Путиным и рядом не стояла, всего лишь проанализировала прессу, сделала несколько забавных обобщений, кстати, слегка позаимствованных без спроса из моей статьи. Как сейчас помню: «Портреты Путина и Медведева стали изготавливать из кристаллов Swarovski. Видно, для гламурных и особо патриотичных граждан. Стоит удовольствие лицезреть вождя в стразах около 12 000 рублей.
Спешу донести до сограждан мысль о том, что искусственные бриллианты вульгарны во всех качествах: и на украшениях, и на одежде, и на портрете президента. К патриотизму эта акция не имеет отношения, а вот к дурновкусию – наверняка.
Тем не менее, игра стоила свеч. Вряд ли продажи себя оправдают, но PR-эффект достигнут».
Книга о Владимире Владимировиче довольно успешная, написана остроумно и с азартом. Теперь Горчаков предлагал быстро подготовить вторую – «Ульяна Горелик: жизнь в тени звезды». «Жаль, что об Улиной болезни сболтнул, - остался недоволен собой Александр, - Чужие тайны надо хранить лучше, чем свои».
На другом конце Москвы, положив телефонную трубку, Ольга испытывала неловкость – осуждать больного человека… Стыдно как-то. Что вообще она знает об Ульяне? Дочка именитых родителей, честолюбивая, нахрапистая, привыкшая жить роскошно за счёт своих любовников. Негусто: дешёвая информация из жёлтой прессы. «Может, Александр и прав, - решила женщина, - Обещал договориться с Горелик, чтобы я сопровождала её во время реалити-шоу «Путь на Рублёвку». Сейчас летние каникулы, дочери уехали в гости к своему американскому папочке. Я свободна, могу пообщаться с Улей, сотворить новый бестселлер о великой и ужасной. Только тюнинговать образ Горелик не собираюсь, терпеть не могу вранья. Встану в позу и продекламирую: «Я категорически против обмана во всём мире!»
Рассуждения Ольги были искренними или почти искренними, потому что ей сразу вспомнились ночные разговоры по ICQ с Николаем.
Общение началось с комментария Казанцевой в сетевом дневнике Николая Разумовского. Она просто не смогла удержаться от восторженного отклика на его статью, тем более по волнующей её теме. «Неудивительно, Коля - настоящий профи, или мне попадаются только его шедевры?!», - вспомнила женщина. Одно смущало её – она представилась Люсей Бирюковой, студенткой из Саратова. Взяла напрокат имя дочери бывшей университетской подруги. Настоящая женская глупость, отрезающая пути к реальному общению. А складывался разговор забавно:
- Николай, для души предпочту не «измы», а понятную моему сердцу классику.
- Тогда читайте Николая Разумовского.!
- Я не стала вас упоминать, чтобы не прозвучало не так. Вы мне интересней, чем Минаев, например. Верней ваша публицистика и проза.
- Тогда и от сердца отлегло. Спокойной ночи. На классике (моей!) и заснем.
- Мягко ли вам? На фолиантах-то?
- Ладно, мягкая девушка, пора идти баиньки.
Через несколько дней они уже были на «ты»:
- Что затаилась?
- Я полагала, что затерялась в ночи.
- Такие девушки не теряются.
- Это комплимент? Или отказ мне в женственности?
- Я очень комплиментарный мужчина. Изучаю твою фотографию. Все путём – сто пудов женственности.
- Как я тронута.
- Не претендуй, я более тронутый.
- Хорошо, ты более тронутый.
- Ага, значит, ты меня считаешь тронутым? Я в печали.
- Я тоже. Мы оба в печали. Из-за тронутости.
- Всё, логический тупик, привет, разминка закончена)))
Ситуация тупая и тупиковая: Оля фотографию Люси в ICQ установила. Сразу себя почувствовала молодой, красивой. Понять свою авантюру она могла, вопрос «зачем» не стоял, важно, как теперь исправить, иначе завязнет совсем. Ольга Казанцева, строгий преподаватель, новоиспеченная писательница… и вдруг такое легкомыслие для сорокапятилетней дамы. «Вспомнила бабушка девичьи годы», - задумчиво повертела кольцо на среднем пальце, - Или не забывала?!».
ГЛАВА 2
Красивой меня сделал Бог. Если бы он этого не сделал, то я стала бы учительницей.
Модель Линда Евангелиста
В душевой кабинке Ольга направляла на себя струи теплой воды. Ей нравилось так стоять и думать, верней вслушиваться в саму себя. Она наотрез отказывалась сидеть в сауне или принимать ванну, с тех пор как лет в пятнадцать, разомлев от жары, в полуобморочном состоянии чуть не захлебнулась в ароматной пене. Факт того, что ее, обнажённую, перенес на кровать отец, выломав дверь, а мама лихорадочно названивала в «Скорую помощь», оставил зарубку в памяти. Последующие события личной жизни только укрепили рациональность Ольги, её боязнь отключать разум, живя эмоциями. Потому только душ, никакого пара, постоянный контроль сознания. Хотя фантазии и грёзы никто не отменял.
Было горестно-сладко ощущать на теле косые линии «дождя», воображать себя частичкой вселенной или пролетевшей капелькой; хотелось смыть усталость и нервозность, прорасти корнями рядом с деревьями за окном. Мысленно она перенеслась на Лазурное побережье, которое давно мечтала увидеть. Знать французский язык в совершенстве, грассировать как Патрисия Каас и никогда не бывать во Франции! А могла бы там даже для местных жителей провести экскурсию. С закрытыми глазами. Сейчас Ольга представила себя в шезлонге, разомлевшей от солнца воображаемой Ривьеры…
Нет, так никогда не станешь даже пожухлым листочком – звонок домофона надрывно напоминал о реальности. Кто-то настойчиво набирал номер её квартиры, не дождавшись ответа, настырно продолжал жать на металлические кнопки.
Ольга накинула махровый халат, босиком бросилась к входной двери, на ходу завязывая поясок.
- Да, я вас слушаю.
-Тёть Оля, это Люся Бирюкова. Люся из Саратова. Откройте, пожалуйста.
На пороге квартиры Казанцевой стояла темноволосая стройная девушка, судорожно сжимая ручку спортивной сумки.
- Люся? А почему мама не позвонила мне?
- Так она была против поездки. Вы мне сразу скажите, можно у вас недолго пожить или нет.
«Очаровательное личико мадонны с напряженным взглядом карих глаз: не хватает выдержки и умения скрывать свои чувства. Красивая девочка», - призналась себе Ольга, продолжая изучать посетительницу – Как она на мать свою похожа». Вера вот также двадцать лет назад возникла с тортом в прозрачной упаковке. Казанцева тогда представила как кремовое месиво, с кусочками фруктов и марципанов, окажется на точёном носике соперницы, на её гладких щёчках, измажет липкой массой блестящие пряди волос, оставит жирные пятка на лёгком светлом топике. Яркая картинка, но почему-то не хватило злости, ненависти, куража. Какая-то эмоциональная неполноценность. Мужчину делить не стали, он от обеих ускользнул в Америку, оставив жену Ольгу с трехгодовалыми близняшками, а подружку Веру Бирюкову - беременной. Дело прошлое. Уже почти не больно. «Я ему не желаю несчастья, просто не желаю добра», - подавив вздох, Ольга улыбнулась гостье.
- Ладно, не выгоню. Проходи, Люся.
- Спасибо.
- Ты пока располагайся, а я хоть смою мыло и оденусь. А потом мы с тобой позавтракаем.
Люся огляделась по сторонам. «Для учительницы очень даже неплохо, - отметила девушка – Видна гуманитарная помощь из Америки». Внимание привлёк повторяющийся писк – компьютер оказался включённым. Пришедшее ICQ сообщение пронзительно извещало о себе, выбивая на экране монитора дробь жёлтыми квадратиками, а в рамке над панелью появился текст:
- Люсенька! Бирюкова! Я вернулся.
От неожиданности Люся нажала на желтый квадратик – на неё глядела собственная фотография. «Мистика какая-то, - наморщила лоб, покосилась на дверь и щёлкнула букву «Н», пытаясь прояснить ситуацию из истории сообщений.
ГЛАВА 3
Кто шляпку спёр, тот и тётку укокошил…
Бернард Шоу «Пигмалион»
Вернулась Ольга, одетая в джинсы и плотно облегающую трикотажную футболку с короткими рукавами. Рыжевато-каштановые волосы были высушены и уложены. «Бедра у Ольги толстоваты, а так ничего ещё и цвет лица отличный, - неожиданно для себя заключила Люся, но тут же нахмурилась, - Мерзкая тётка. Мама права: Ольга захапывает всё, что не приколочено». Вспомнились материнские рассказы о вечном соперничестве с Казанцевой из-за парней. И самая главная боль – отец Люси, так и не признавший девочку. Казалось, что Люсина девятнадцатилетняя жизнь прошла под всхлипывания о «подлой Ольке», рождая протест против матери, её неудавшейся судьбы, зависти и непонятной привязанности к Казанцевой. Люся начинала почти ненавидеть эту женщину, отнявшую у неё детство и отца, живущего теперь в Америке, материально поддерживающего и опекающего старших сестёр-близняшек, но не вспоминающего о ней, младшей дочери. А Ольга разглядывала девушку, молча пьющую чай, односложно отвечающую на вопросы, и находила в той черты подруги-разлучницы, которая всегда старалась отбить у Казанцевой поклонников, потом мужа, или рассорить с однокурсницами. Перевоспитать Веру Бирюкову было невозможно, как и долго сердиться на неё. «Чёрт с ней, - окончательно сдалась Оля, - будет фильтром: все настоящее останется со мною, а дерьмо осядет на Верке». Столько лет прошло, сейчас судить трудно, что осталось, что осело на фильтре – обе оказались у разбитого корыта.
- Люсенька, а что ты в Москве делать собираешься?
- Я ещё не знаю. Надоело всё, - ковыряя ложечкой варенье, откликнулась девушка, взглянула в упор, - Вы Николая Разумовского знаете?
- Я…да, то есть, нет. Имя слышала, что-то читала, кажется, - в горле пересохло, Ольга потянулась за чашкой с чаем, сделала несколько глотков под внимательным взглядом карих глаз, - Он, вроде, журналист. А почему ты спрашиваешь?
- Разумовский жюри конкурса телеведущих возглавляет. Там выберут напарника для Ульяны Горелик. Очень хочу туда попасть. Очень.
- Тебе же учиться ещё несколько лет…
- Вы как мама. Та тоже об университете твердит. Я могу учиться и в Москве. Или здесь нет факультета журналистики? - Люся почти кричала, губы кривились в непонятной гримасе: то ли смех, то ли грядущий плач. – Я не упущу эту возможность, понимаете? Мой шанс, не отберёте, - перешла на всхлипывания, пряча лицо в ладонях. Тут же норовисто тряхнула головой, откидывая тяжелые тёмные пряди волос, как у Олиного бывшего мужа. И резкие переходы настроения у них тоже схожи. «Олька, пойми, я не могу упустить свой шанс, не будь гирей на ногах. Дай развод. Я потом тебя с девчонками заберу к себе. А сейчас отпусти…»
Звонок мобильного телефона прервал плач, Люся бросилась к своей сумке, торопливо выхватила Nokia из бокового кармана; светилась улыбкой, читая сообщение, отбивала по кнопкам ответ, мурлыча себе под нос.
- Тётя Оль, вы самая лучшая, - закружилась по комнате, - что бы я без вас делала?! Как я вас люблю, тёть Олечка!
Ольга тем временем уставилась на новое сообщение в аське:
Николай Разумовский (11:24:43 4.10.2009)
Считаю дальнейшую переписку нецелесообразной.
Николай Разумовский (11:24:44 4.10.2009)
Контакт удалил себя.
Ольга вышла из того возраста, когда заламывают руки и, рыдая, выкрикивают: «Мой милый, что тебе я сделала?». Скорбная морщинка у губ, нежелание двигаться и поддерживать беседу, мимолётное успокоение, что Люся, захватив мобильник, незаметно перебралась в другую комнату или на кухню. Оцепенение вскоре прошло, мысль заработала чётко, слегка лихорадочно и беспокойно. Пространство вариантов. Единственно правильное решение - перечитать вчерашнюю переписку.