В черно-белом своем преклоню перед нею главу,
И заслушаюсь я, и умру от любви и печали...
А иначе зачем на земле этой вечной живу…
Булат Окуджава
У поэтов нечасто сбываются детские сказки,
Словно жизнь – под запрет, где душа у строки в услуженье,
И с годами лицо прирастает к трагической маске –
Со слезой на щеке и улыбкой Пьеро в отраженье.
Эта маска с тобой в обречённую жертву играет,
Чтоб рыдать сентябрём и метаться рас-трав-ленным маем, –
Так «чужое лицо» – Кобо Абэ... – своё – убивает
И собою самим ты становишься неузнаваем
И себе в оправданье строкой отвечаешь: «Недаром –
Я плачУ по счетам за мою маету и ошибки»,
Но продажная музыка слова роднится с товаром,
Голос тихой гитары меняя на скорбные скрипки.
Даже где-то вблизи допьянА упиваешься далью,
И холодной бумаге достанутся тёплые руки,
Чтобы гулкие строфы наполнить бескрайней печалью
И простую любовь заменить креативом разлуки.
И короткую жизнь сопоставив с ценою успеха,
Ты себе самому объясняешь, что бренное – зыбко,
И знакомая маска кивает: тебе не до смеха,
Потому что под ней не осталось и тени улыбки.
Но порой исключенья – сильней и надёжнее правил,
Может быть, потому и живём, не утратив надежды,
Что бывают на свете Поэты и верные Дали,
Ну, а маска – всего лишь предмет надоевшей одежды.
