"АПТЕКАРЬ" (Лирика / философская)

                                    1.

Старика звали Адольф Леопольдович и он предлагал называть себя Адиком или, в крайнем случае - дядей Адиком...
Вся его внешность излучала лукавое благородство. Длинные седые волосы были откинуты назад, серые глаза с необычайно твердым взглядом, если вглядеться в хитросплетение морщин, убегающих к вискам, удивляли ясностью и умом. Он был немного похож на старика Энштейна, но гораздо симпатичнее. И его шалость не выглядела столь эксцентричной -  во всяком случае, он никогда  не показывал окружающим язык. Разве что погрозит слегка пальцем и смущенно крякнет, словно закашляется, прикрывая рот  ладонью.
Своим спокойным, чуть ироничным баритоном, постукивая по столу костяшками красивых, сухих пальцев, и время - от времени смахивая со скатерти невидимые крошки, он любил раскладывать пасьянс мыслей перед понимающим собеседником. Мы были соседями по обычной питерской коммуналке, где дядя Адик занимал две комнаты из десяти, распределенных между сожителями этого Ноева ковчега, плывущего среди  балтийских туманов в неопределенное будущее. Некоторое время приглядевшись, он выделил меня из остальных жильцов и однажды вступил со мной в пространную беседу.
Надо сказать, что я недавно снял комнату в этой коммуналке - на третьем этаже старинного дома, поступив в питерский институт архитектуры и живописи им. Репина - знаменитую репинку - и мне явно не хватало близких  людей. Поэтому мы довольно быстро сошлись со стариком,  и он даже стал доверять мне гораздо больше, чем остальным, поверяя  свои тайны.
- Вы не знакомы с книгами писателя Кастанеды?  – спросил он меня, однажды,   когда, отметив нездоровый вид- учеба в последнее  время давалась мне чрезвычайно трудно - зазвал на лечебные процедуры, при помощи чудо-чая. Я ответил отрицательно, и он протянул мне книжку в потрепанном, дешевом переплете, рекомендовав почитать на сон грядущий, сделав особенное ударение на слове сон и внимательно посмотрев мне в глаза, словно гипнотизируя и затягивая в глубину своих черных зрачков.
Сделав широкий приглашающий жест рукой, расположился в кресле напротив.
-Я прожил интересную жизнь, молодой человек… - начал он беседу, прикрыв глаза, словно вспоминая события давно минувших дней.
Из его повествования за чаем, с вкусными шоколадными конфетами, которые он высыпал в старинную китайскую чашку тонкого дорогого фарфора, следовало, что родился он, чуть ли не в середине прошлого века.
– А почему бы и нет? – усмехнулся он на мой удивленный возглас. -Мой возраст штука довольно относительная… Как-нибудь мы подробнее поговорим об этом – сказал он, задумчиво выстукивая пальцами «Прощание Славянки» на четыре такта.
Во всяком случае, он еще помнил тот Санкт-Петербург - с красочными проездами кавалькад, сопровождавших царскую чету, когда карета с императорским гербом выезжала на  Невский, чтобы попасть к молебну - в недавно отстроенный, сказочной красоты,  Александровский собор. Впрочем,  было тогда дяде Адику, по всей видимости, не так уже много лет, чтобы его не интересовали сладости,  выставленные в витрине под загадочной и манящей вывеской «Восточная элегия» Особенно будоражил юного Адольфа рахат-лукум, медленно таящий во рту и уносящий к вершинам блаженства.
В душе юного гимназиста закипал восторг; картинки праздничного Петербурга отражались в широко распахнутых глазах, за щекой истекал соком ломоть липкого лакомства, сердце радостно билось, и от всего этого в голове разрастался громадный пузырь фантастических планов на будущее. Адика  уже тогда обуревала недетская  жажда приключений.
Может быть, от этого, а может  для того, чтобы вдоволь насладиться любимым  продуктом, он и отправился однажды в услужение к самому Эмиру Бухарскому, где и начал свою карьеру провизора при дворе его высочества. Одним из его увлечений в то время, кроме собирания рецептов восточной медицины, стало изготовление рахат-лукума. Он не только в совершенстве овладел этим искусством, но и значительно усовершенствовал процесс, объединив в одно целое традиции разных народов. Возможно, именно это и сблизило его с эмиром, как известно большим любителем сладостей во всех видах. И если бы не революция и не стремительное бегство властителя Бухары в Англию, то,  как знать, чем бы могла закончиться головокружительная карьера дяди Адика  в Срединной Азии. А так, пик карьеры -  главный провизор города Самарканда, захваченного красными в 24 году и ставшего столицей Туркестана,  с последующим скандальным увольнением и посадкой в тюрьму на один год за ненормативное расходование опия. Слава богу, что не расстреляли!

-Что же делать, если только это облегчало страдание раненых. Что из того, что это были  классовые враги? Они что - не люди?
Все эти чудесные истории, я узнал, когда симпатия дяди Адика ко мне, простерлась чуть дальше обычных пределов. Однажды он даже  умудрился приготовить на коммунальной кухне с полкило липкого теста отдаленно напоминавшего по вкусу рахат-лукум.
– Давно не занимался этим - посетовал он, делая виноватое лицо.
Впрочем, меня настолько  растрогали эти  хлопоты, что я с удовольствием полакомился его стряпней.
Судьба распорядилась так, что у него совершенно никого не было на этом свете. И возможно, старик  стал испытывать ко мне – нечто подобное  родственным  чувствам. Впрочем, и я, оказавшись один на один с тоской и печалью, тоже всем сердцем потянулся к нему.
В нашем коммунальном общежитии считалось, что дядя Адик - в прошлом аптекарь на заслуженном отдыхе и, потому его регулярные  занятия с пробирками в одной из занимаемых комнат никого не удивляли. Время от времени,  он снабжал страждущих порошками, которые чудно пахли и неизменно помогали от всяческих хворей и болезней, сопровождавших каждую питерскую зиму. За это его уважали и ценили даже самые буйные и неудобные в общежитии члены коммуны. Алкоголик Петрович постоянно лечился травяными отварами, снимавшими, тяжелое похмелье и почитал его за отца родного…   А, бывшая учительница Римма Аркадьевна, всю жизнь, преподававшая обществоведение и ставшая на старость лет необычайно набожной дамой, каждое воскресение ставила за него свечку Богу и просила продление лет, так как не чаяла  жизни без его микстурок, усмиряющих давление и боли в груди и сердце.
Сам же Адольф Леопольдович никогда не болел и был неизменно бодр и приветлив.
Внимательно прочитав эпопею молодого ученого Карлоса в компании с таинственным магом   Хуаном  Матус, в пустыне Чипуана-Питек в окрестностях Аризоны, описанные Кастанедой, и отдав должное  его теории снов, измененной реальности, и места силы, я вернул книжку дяде Адику. Не могу сказать, что тогда мне очень сильно хотелось менять свою реальность - несмотря на некоторые трудности,  она меня вполне устраивала.
У меня был довольно сложный период: учеба, романтическое увлечение одной барышней, питерская зима, посылавшая на мой южный неприспособленный к сырому климату, организм миллионы голодных бактерий и испытывая  на прочность  иммунитет.  
Как будто догадываясь об этом , дядя Адик, приняв прочитанную книгу, молча протянул мне пакетик с розовым порошком, рекомендовав - на прощание - разводить его в стакане теплого молока и каждый раз пить это снадобье перед сном. Что я и сделал в ближайший
же  вечер.

Испытывая необычайную жажду, я брел по пустыне, взбираясь на склоны, поросшие бурой травой и зарослями чапараля. Я знал, что ищу особую траву, которая должна принести мне счастье. Я торопился и потому не обращал внимания на терзавшие  меня муки.
–Это замечательная трава и ты должен доставить ее мне. Непременно найди - она растет на том холме у края горизонта, куда скрывается вечернее солнце. Дождись, когда солнце начнет плющиться о гору и беги к ней что есть силы. Ты должен сорвать ее до захода солнца, эту траву - шептал мне в ухо знакомый голос - Не забудь спросить у травы разрешения и поблагодарить.
- Скажи ей, что впоследствии и ты накормишь ее своим телом, как  положено в этом мире…

Я проснулся рано утром бодрый и совершенно выздоровевший. Мне хотелось бежать куда-то, что-то делать… Я чувствовал себя словно заново родившимся.
Сев на край кровати и протерев заспанные глаза, вспомнил ночной сон. Я бежал к какой-то горе, поросшей красной травой. Мне нужно было сорвать ее и отдать старику сидящему под деревом. Когда солнце уже падало за горизонт, я сделал это.
Я подошел к старцу, закутанному в плащ, и протянул пучок, который успел собрать, повинуясь его приказу. Не оборачиваясь, он протянул мне чашу с необыкновенно свежей и вкусной водой.
- Ты сказал ей спасибо?
- Да, Мастер.
-Положи на землю и уходи – сказал старик, показывая рукой на то место, куда должна была лечь трава.
- Поторопись! Если не успеешь до заката, то навсегда останешься здесь! А ты еще не готов к этому!

Мне был знаком его голос, и очень хотелось узнать кто же он? Хотя я примерно  догадывался - каким будет результат.
Словно какая-то сила заставляла меня остаться,  не выпуская из сна…
Я протянул  руку, но  старик уже растворился в сером тумане, словно его никогда и не было здесь. Только  голос продолжал гудеть в моей голове тяжелым набатом – Уходи...  Уходи... Уходи!
С трудом, оторвав ногу от вязкой почвы, я сделал шаг, затем следующий,  и тотчас проснулся.
Когда я на скорую руку позавтракав, пробирался по коридору, чтобы отправиться на учебу, навстречу мне вынырнул из своей комнаты дядя Адик. В его взгляде было что-то необычное, казалось, он - возбужден и смущен чем-то одновременно.
– Спасибо! - сказал он мне, вдруг, горячо пожимая руку.
– За что дядя Адик? - удивился я его необычной утренней горячности. Насколько я знал, он был не большим любителем вставать слишком рано. А тут вскочил не свет ни заря.
Жмет руку, говорит спасибо.
- Вы в порядке?- спросил я голосом американского киногероя.
- А ты? – тихо переспросил он, снова заглянув мне в глаза.- Не порезался травой?- Впервые он обратился ко мне на - ты.
- Какой травой? Вы о чем?
Он улыбнулся и словно бы растворился во внезапно  упавшем из окна снопе роскошного солнечного света. Я  опаздывал и потому, не став переспрашивать,  рванул к выходу.
-Чудит старик - подумал я, догоняя трамвай, и  на ходу цепляясь  за  ускользающий  поручень.
- Какое, однако, прекрасное утро! И нужно непременно…Нужно непременно объясниться сегодня с Наташкой!- продолжал лихорадочно думать я, пробираясь вглубь трамвая. Почему-то именно в тот день мне, наконец, поверилось, что все у нас теперь будет хорошо.
Вернувшись поздно вечером, я застал на кухне почти всех жильцов коммунальной квартиры с унылыми осунувшимися лицами.
- Старик умер – сказал Петрович глухим голосом, смахивая слезу и шмыгая багровым распухшим носом.
На фоне ночного окна мелко вздрагивали плечи Риммы Аркадьевны.
Она повернула ко мне свое заплаканное лицо.
- Идите, попрощайтесь с ним! – произнесла она сквозь слезы, театрально взмахнув платком, с которым не расставалась никогда.
Старик, облаченный в строгий костюм,  лежал в скромном гробу, в одной из своих комнат, сложив на животе сухие руки, и уставив точеный аристократический нос в потолок. Мне показалось, что  только сейчас, перед моим приходом, он устало прикрыл глаза, пряча невольную улыбку.
Подойдя ближе, я слегка поклонился, вглядываясь, в такой  знакомый, ставший почти, родным силуэт.
– Прости меня, дядя Адик… –  выдавил  я  холодными губами.
И тут легкая усмешка пробежала по его скованному смертью лицу.
- Мы еще встретимся! - Услышал я в ушах легкий шелест, словно трава колыхнулась на холме, повинуясь порыву внезапно налетевшего ветра.
Ощущая невольный ужас, пятясь, я покинул комнату, где странный старик готовился покинуть этот мир, отправляясь в свое последнее путешествие.
-Существует множество миров - они словно оболочка луковицы располагаются вокруг сердцевины… Для мага мир людей лишь описанная реальность и однажды остановив мир, он легко переходит в другую сущность – вспомнились мне слова Хуана Матус.
- Я не волшебник - я только учусь – сказал старик шутливую фразу, когда я спросил его о чем-то.
-Я всего лишь простой советский аптекарь - добавил он, улыбаясь и смахнув невольную слезу, продолжил разрезать луковицу, предназначенную украсить очередной праздничный салат.

                                   2.

Бледно-розовое утреннее солнце сочилось сквозь огромные витражи рисовального класса, едва прикрытые шелковыми занавесями, медленно, будто капля, за каплей проникая в помещение. За стеклом в далекой дымке, угадывался золоченый шпиль Адмиралтейства, утонувший в  Неве. Январское марево накрыло город влажным покрывалом  зимы, проникающей во все щели  сонного города.
Нанося на лист ватмана, приколотый к мольберту, аккуратные, расчетливые штрихи, я думал о Старике. Именно так я стал в последнее время называть покойного Адольфа Леопольдовича - незабвенного дядю Адика.
Голова Вольтера, стоящая на задрапированном  темным бархатом, подиуме, напомнила мне о нем. Все эти чудаковатые небожители: Вольтер, Сократ, Эйнштейн, Пикассо, а еще Чарли Чаплин, Махатма Ганди…  Вся эта высоколобая банда – они знали о нашей жизни нечто такое, что недоступно простому смертному. Старик, видимо, относился к их числу. Возможно, он тоже присоединился к этой  компании, взирая на покинутый мир из неких недоступных нам пока сфер.
Чем больше времени проходило со дня его смерти, тем больше я думал об этом.
Он завещал мне свои комнаты, поставив условие, чтобы я не заходил в одну из них, до определенного срока. Все это было записано в завещании, которое торжественно зачитал, прибывший однажды в  наше коммунальное царство пожилой нотариус, похожий на большую важную крысу  в круглых потеющих на носу очках. Огласив последнюю волю, он, заставил  всех  присутствующих расписаться в итоговом документе.
Жильцы  беспрекословно подчинились, и лишь богобоязненная Римма Аркадьевна пыталась кочевряжиться, выторговывая себе хоть малую толику от стариковского наследства.
-Я его так любила! Как отца… –  канючила она, рыдая и  высмаркиваясь в огромный хлопчатобумажный платок.
Чтобы не доводить женщину до греха я обещал подарить ей персидский ковер, лежащий в гостиной покойного. Мне было жалко отдавать этот экспонат, возможно помнящий самого эмира Бухарского, но больше никаких ценностей у старика не обнаружилось.
Не став придавать большого  значения особому условию,   я  в первый же после заселения день, пытался проникнуть в  таинственную комнату, долго подбирая ключи, но дверь не хотела открываться, тревожно скрипя и выгибаясь, словно рассерженная кошка.
В конце концов, пришлось оставить эти  попытки, тем более, что неприятное  чувство заползало  в душу, после каждого из моих напрасных усилий.
Будто кто-то находящийся  внутри укорял за содеянное. Да и эта ненормальная  дверь внушала смутную тревогу.
Вместе со скромным хозяйством, мне досталась в наследство и библиотека Старика. Кроме беллетристики в ней были труды по химии, философии и истории. Целую полку занимали книги, посвященные оккультным наукам. Я предполагал, что какая-то литература есть и в секретной комнате, вместе с лабораторией, при помощи которой, производились таинственные опыты, но об этом можно было только гадать. При жизни мне не довелось побывать там не разу. Несмотря  на  свою старомодную любезность, Старик был довольно тверд в однажды установленных правилах и всякий раз, когда я бывал у него, задвигал тяжелую штору, ведущую в соседнее помещение.
- Когда-нибудь, я расскажу вам о тайнах этой комнаты - говорил он, пресекая мое любопытство - Идемте лучше пить чай.
Не успел. А может быть, и не собирался вовсе!
Он продолжал жить в ней! Вот в чем дело! Просыпаясь по ночам, я слышал скрип половиц и странные вздохи, доносящиеся из комнаты. Из щели под дверью лился голубоватый свет, и было неясно - то ли луна заглянула в окно или это Старик зажигал внутри лампаду, чтобы продолжить свои опыты.
Я прислушивался к ночным звукам, но как не странно они не тревожили меня. Напротив это незримое присутствие действовало ободряюще, словно я вновь вернул потерянного когда-то друга.
Он навестил меня, однажды, во сне. Я снова оказался возле того холма поросшего бурой травой.
Только теперь солнце находилось в зените, поливая окрестности ровным светом, пронизывающим  палую листву, заставляя ее вспыхивать  роскошным пламенеющим багрянцем.
Он предстал передо мной в образе огромного черного ворона, говорящего  голосом Старика. В ожидании меня он прохаживался по холму,  отбрасывая длинную тень, живущую своей, отдельной жизнью. Она мимикрировала, то, зарываясь в листья, то снова струилась по поверхности, словно змея, играя последними красками осени. В этом мире время, по-видимому, слегка отставало от нашего реального, где уже вовсю царила зима.
Было непонятно - почему я  знал, что это именно он?
- Рад видеть тебя! – обратился ко мне Старик, лишь только мы приблизились друг к другу.
- Я тоже - сказал я,  невольно потянувшись к нему. Мы обнялись, и он похлопал меня по спине жестким крылом. От него на удивление приятно пахло, словно он недавно чистил свои перья душистым ландышевым мылом.
- Зови меня Карл-5 - здесь все зовут меня именно так. Он посмотрел сверху вниз и ухмыльнулся знакомой улыбкой.
- Видимо есть и другие Карлы?- спросил я, чтобы поддержать разговор.
- Да в том числе известный тебе Карл Маркс - он называет себя Великим, хотя в домовой книге числится, как Карл-2. Препротивная личность – доложу я тебе - Постоянно важничает и ворует пищу из общей кормушки. - Кроме того, любит цитировать сам себя. Противнее него только Ленин. Даже Сталин и Гитлер – душки по сравнению с этими двумя.
- А кто у вас еще числится из великих?
Много… Много всякого народу. Можно устроить себе любую компанию на выбор. Но это не главное – он махнул крылом, словно отгоняя назойливых мух.
- Я, например,  дружу с Наполеоном, он не курит и при этом, прилично играет в шахматы.
Мы помолчали.
- Я рад, что ты грустишь обо мне.
- Уже меньше – признался я.
- Это нормально – он понимающе коснулся меня кончиком крыла.
- Зря ты отдал этой сквалыге  персидский ковер – сказал Старик через паузу.- Она его не заслужила... Кроме того, это не совсем обычный ковер…На нем можно летать - представь себе!
Я, признаться, немного подустал от этого несвойственного нашему миру  бреда в виде летающих ковров и играющих в шахматы Наполеонов…
Даже во сне это заметно напрягало. Наверное, с непривычки.
- Не знаю – она сказала, что любила вас. - Как отца…- Я попытался немного сместить акценты.
- Любила? Оставь! – он рассмеялся гортанным смехом, переходящим в злобное карканье, и от избытка чувств даже замахал сразу обоими крылами.
Мне показалось, что в зазеркалье у Старика немного испортился характер – наверное сказываются трудности адаптации?
- Важно  то, что она про меня думала.  Если бы ты знал – какие это были гадости!- продолжал ворчать он.
- …Люди очень часто говорят одно, делают другое, а думают третье. Впрочем, это почти аксиома. Общее место… Здесь, тоже не лучше!
- Хочешь полетать – спросил он меня неожиданно.
- Конечно!
Не без труда, я взобрался к нему на спину, и мы полетели. Мигом перемахнули через холм с красной травой и устремились к городу, видневшемуся вдалеке неясным силуэтом. Ветер свистел у меня в ушах, но это не мешало нашей беседе. Его голос звучал в моем сознании, так, будто там появился радиоприемник, настроенный на нужную волну.
Подлетев к городу Старик, он же -Карл-5, начал медленно планировать, кружа над строениями. Это был странный город, нужно отметить. Казалось, в нем не было никакой архитектурной логики - он словно рос из земли, повинуясь скорее биологическим, нежели инженерным законам. Он немного напомнил  мне творения Великого Гауди.  
И его населяли существа, очень мало напоминающие людей. Это было скопище жуков, бабочек, крыс и гигантских тараканов, ведущих, судя по всему вполне цивилизованный образ жизни, если так можно выразиться. Они куда то спешили, читали газеты и прогуливали своих детей.
- Это Первый Уровень. Здесь тоже существует своя иерархия – прозвучал в голове голос Старика.- Я обитаю в Третьем – это немного дальше. Сделав крутой вираж, он повернул на юг, при этом, я чуть было не свалился с его спины, едва успев схватиться за перья.
- Как поживает твоя девушка?- спросил он, усердно размахивая крыльями.
- У нас все хорошо, спасибо!
- Я хочу сделать вам подарок – сказал он и в моем сознании вспыхнул улыбчивый смайлик, как на экране компьютерного дисплея. Потом я увидел непонятную пиктограмму и набор цифр, которые мне предлагалось запомнить.
Не знаю, почему он передумал показывать мне свое жилище, но на этом наше  путешествие прервалось. Может быть, закончился некий лимит времени, отпущенный для свидания?
Я очнулся в своей постели, размышляя, каким образом в моем сознании могли возникнуть подобные видения. Хотя чего только не случается во снах?
Уже окончательно проснувшись, и глядя на себя в зеркало, я,  машинально двигая зубной щеткой во рту, подумал о том, что все-таки,  это был непростой сон. Старик явно пытается установить со мной своеобразный контакт. Он все предвидел заранее и когда давал,  для прочтения,  книгу Кастанеды, - наверняка уже знал, что эти знания пригодятся мне в ближайшее время.
Что там у него  сказано о снах? У этого странного писателя, спрятавшегося от Человечества в горах Южной Америки. Может быть, и не было никакого Кастанеды. Очередная  «уловка номер 6»?
…Сны это  измененная реальность, возникающая в сознании. Если научиться управлять ими, то можно преодолеть  «врата бесконечности» и попасть в другие миры. Для этого нужна особая энергия – утверждает Кастанеда.
-Значит, Старик умел не только накапливать эту энергию, но и делиться ею?
Возможно, он даже синтезировал вещество при помощи которого, можно управлять снами?
Ответ на это я рассчитывал получить во время очередного путешествия. Может быть, удастся встретить там Карла-5 и спросить его, наконец, обо всем напрямую?
Возле входа в академию меня ждала встревоженная Наташа.
- Ты где пропадал?
- Я нигде… Я был дома. Спал, чистил зубы…Сидел на горшке. Что тебя еще интересует, родная?
-  Смешно. Мы расстались в понедельник – сегодня среда! Хочешь сказать, что все это время ты чистил зубы и сидел на горшке?
- Я озадачено посмотрел на календарь, встроенный в циферблат часов – Да, действительно, я потерял целые сутки в своем путешествии в страну снов.
Пришлось обо всем рассказать Наташе. Когда она, наконец, поверила мне, то ее это привело в необычайное возбуждение.
- Круто! – заявила она в своей обычной манере. – А давай, организуем совместное сновидение в Париж… Или в Америку!?
- Наташа была вообщем- то девушкой неглупой… Но, иногда ее, как и всякую молодую барышню новой формации слегка заносило.
- Наташа, а ты вообще думаешь о том, что ты женщина и тебе еще рожать и все такое?
- А при чем тут это? – сразу же начала заводиться она.
- А притом, что если я не вернусь оттуда то это еще полбеды, осеменителей хватит с лихвой. А вот  твое отсутствие в неплотных рядах вполне здоровых половозрелых девиц, может пагубно сказаться на народном хозяйстве. Поняла?
Вообщем, мне удалось убедить ее, и на сей раз отвести подозрения в моем перманентном, как она считала, мужском шовинизме. Решили, что пока будем экспериментировать на мне. А там - как фишка ляжет.

                                    3.

Между тем, настал указанный – «день икс» и дверь в таинственную комнату, поддалась мне. Как только часы,  показали полночь, ключ свободно провернулся в замочной скважине, и магическая черта была легко преодолена.  Надо сказать, что ничего особенного я там не обнаружил. Даже химической лаборатории не оказалось. Стало странно- с чего я взял, что она там была? Только оттого, что из этой комнаты выносились порошки и микстурки? Да еще иногда слегка пахло серой и фиалками? Смешно!
Комната, впрочем, оказалась гораздо больше, чем я ожидал. Тут таилась определенная загадка. Наверняка не последняя.
Посередине стоял массивный дубовый стол, накрытый бархатной скатертью – глубокого бордового цвета, с бахромой по нижнему урезу. В центре - тяжелая хрустальная ваза с высохшим, но не увядшим, а будто бы  нарисованным  акварелью,  букетом чайных роз, на стене тикали, украшенные резьбой часы. Со смерти Старика прошло ровно сорок дней, кто же интересно заводил их? Это была очередная загадка. Пахло ладаном с легкой примесью ванили и корицы, как будто здесь недавно служили молебен и угощались сдобой.
По  двум сторонам от двери стояли старинные кресла, а в дальнем углу, неподалеку  от окна диван, того же  стиля ,  что и остальная мебель. Видимо,  тут - на диване -  Старик и спал, укрывшись шерстяным пледом,  аккуратно сложенным  теперь в изголовье.
Одну из стен занимал чудесный гобелен, изображавший сцену рыцарского боя. Что-то  из истории столетней войны? Нужно будет порыться в каталогах. Вполне возможно, что вещица имеет антикварную ценность.
В комнате царил легкий полумрак, поэтому я не сразу разглядел белый листок бумаги, придавленный шкатулкой темного дерева, стоящей на комоде. Это было адресованное мне письмо.
Я подошел к окну, разглядывая пляшущие буквы.
«Дорогой, Андрюша, писал мне дядя Адик нетвердой уже рукой. Может статься, что мы не увидимся никогда, но это ничего не значит – ибо…  Душа человеческая никуда не девается,  а лишь совершает  очередное путешествие в другие миры.
Я собирался многое поведать, но, к сожалению, не успел… Оставляю тебе свое скромное хозяйство –пользуйся на здоровье и не забывай меня.
Прости, голубчик, и прощай!
P.S. Не хочу пугать, но иногда тебе будут сниться странные сны, - возможно, что-то уже приснились.  Прошу - не тревожься!  Из этих снов ты вынесешь много полезных знаний - поверь!
Пей порошки, которые найдешь в этой шкатулке, они помогут преумножать и сохранять необходимую энергию. Принимай их строго в указанной последовательности - это важно!
Твой Старик!»
P.P.S. Да еще…  Отправляясь в ПУТЕШЕСТВИЯ, изгони из своей души демонов и все дурное, иначе будет худо! Помни это!»

Я внимательно прочитал послание. Конечно, кое-что я уже начал соображать и сам, но письмо было подтверждением многих  догадок. Как интересно он узнал, что я буду называть его - Старик?
В шкатулке оказались пакетики с порошками и инструкция по их применению.
Я вернулся к окну и еще раз внимательно перечел текст. Каких бесов он имел в виду?
Беса, похоти? Беса стяжательства, денег и  славы? Или всех их вместе? Тех, что преследуют нас и грызут душу, ввергая в соблазны и искушения. Я знал своих бесов наперечет, но до поры, как-то ладил с ними…   Не такие уж, правда, и рьяные мне достались чертенята, но что будет дальше, ввиду открывшихся новых обстоятельств, приходилось только догадываться. Я начинал понимать, что Старик был, не сосем обычным человеком. Если, вообще, понятие человек уместно в его случае. И сумею,  ли я справится со свалившимися на мою голову  чудесными возможностями - еще вопрос?
В рамке окна открывался вид на Исаакиевский собор. Творение Монферана медленно переплывало вброд очередную зиму. По заметенным снегом улицам, брели силуэты людей, пряча лица в поднятые воротники;   бежали деловитые собаки, нюхая штанины прохожих  в извечном поиске - хорошего человека, способного приютить их бездомные замерзающие тела. Они по привычке метили  основания чугунных столбов, увенчанных бронзовыми фонарями, и бежали дальше, принимая мир таким, какой он есть, не особенно жалуясь на судьбу.  Протекала обычная питерская жизнь, уложенная в матрешку общей жизни, которая, в свою очередь несла обременение других более глобальных смыслов…
А моя с этого момента принимала совсем другой оборот, и я чувствовал перемены неким глубинным  инстинктом, заложенным в каждого человека, еще в утробе матери, когда мы только собираемся вынырнуть из лона и отправиться в плавание по реке Жизни и Смерти, преодолевая ее - от одного края к другому. И  непонятно до конца - мы все-таки плывем или нас несет неумолимый поток?
От всех этих мыслей, внезапно нахлынувших на меня, захотелось решительно выпить водки, помянуть заодно Старика, который ровно 40 дней назад покинул этот суетный мир.
Что я и сделал. Выйдя через парадное, пулей метнулся  в лобаз – за углом дома. Уже через полчаса,  подливал себе из хрустального графинчика,  задумчиво хрустя соленым огурцом, пахнущем дубовой бочкой. Я, в очередной раз, решил осмотреть содержимое шкатулки.
Водка неожиданно скоро ударила в голову, и последовательность манипуляций указанных в инструкции вдруг престала поддаваться осмыслению..
Казалось бы, внешне простой алгоритм действий, ускользнул из моего сознания, обернувшись полной бессмыслицей. Не иначе, как бесы  тешились надо мной...   Я не учел того, что теперь мне придется иметь дело совсем с другими силами и мои мелкие шалуны, вскоре покажутся жалкими имитаторами других более могущественных персонажей.
Между тем сознание уже почти покинуло меня, картина окружающего мира исказилась, меняя свой масштаб. В ушах слышался звон, какие-то гортанные звуки и ржание коней, наполнило комнату. Вместе с запахом пороха, человеческой крови и страха все это окружило меня со всех сторон. Ковер на стене задрожал, мелко вибрируя, и неожиданно втянул в себя, обдав свежестью осеннего утра и стереоскопичностью звуков и запахов. Я споткнулся, упав  в грязную лужу, наполненную зловонной слизью. Черт возьми – я оказался посреди поединка! Между конными арьергардами рыцарей Алой и Белой розы!...
И было совершенно неважно, что, читая исторические хроники, я, скорее всего, симпатизировал  партии Белой розы. Сегодня  я мог погибнуть от стрел пущенных, как с той, так и с другой стороны.
Между тем из ближайшего леса выскочил всадник на огромной лошади и, осадив коня в двух метрах от меня, приложил к губам блестящую, медную дудку. После его боевой трели из перелеска выскочила конница подкрепления, и помчалась прямо на меня, гремя оружием и победоносно гикая. Разглядев на кумачовых полотнищах, привязанных к древкам копий, силуэты белой  розы, я хотел крикнуть - Я свой!... Я за вас!
Но, не успел - первый же наездник, поравнявшись со мной, перетянул по спине кожаным арапником и я, едва успев выскочить из под копыт лошади, кубарем покатился в огромную яму, утыканную кольями. Небо наверху из синего вдруг стало черным и заботливо укрыло меня с головой, унося в липкую, противно  звенящую, бездну.
Скорее всего, я умер. Во всяком случае, меня на какое-то время не стало.
Я долго путешествовал в потусторонних инстанциях, пока не очнулся среди частокола огромных шевелящихся деревьев с гладкими отполированными стволами.  Деревья эти мерно раскачивались и шелестели, словно повинуясь какому-то единому ритму.  
Они ласково шептали мне о тщете человеческих усилий и наличие более сладких утех, которыми мы мужчины часто пренебрегаем в своих честолюбивых помыслах и устремлениях.
Их извивающиеся тела  устремлялись куда-то вверх, где было темно,  душно и сыро. Неуловимо знакомый, будоражащий воображение, запах обволакивал меня с ног до головы.
Куда это я попал? Очередная засада-господи, помилуй! С другой стороны хорошо - что хотя бы  жив!
Меня совсем не грела давешняя, чудесная перспектива участия в рыцарских разборках, особенно, когда знаешь, что вся эта ботва будет длиться целых сто лет! Я решил ощупать в темноте разбитое колено и с ужасом обнаружил, что множество моих рук одновременно потянулись к множеству коленок.
Это еще что такое? Густая темень не позволяла достоверно оценить ситуацию. Я был мохнат и мерзок на ощупь, остальное можно было только предполагать.
Между тем колыхание гигантского леса прекратилось. Раздалось непонятное шуршание, вибрация, треск и, вдруг, ослепительный свет ударил в глаза. Свет, казалось, лился со всех сторон.
А затем начался дождь. Это был изумительный теплый и ароматный  всемирный потоп,  заливающий окружающий меня мир упругими струями. Он то приближался, то улетал вверх;  гудел и стонал,  вызывая  восторг и лихорадочное  возбуждение. Мне хотелось танцевать и петь среди этого великолепия звуков и запахов!
Потом в глаза попало что-то неприятное, и я обнаружил себя окруженным  со всех сторон, густой мыльной пеной. Она вздымалась вокруг пухлыми, ароматными  сугробами, чавкала и сопела, норовя задушить в своих вязких объятиях.
Затем снова пошел обильный, смывающий  все без остатка дождь.
Произошедшее впоследствии, я до сих пор вспоминаю с ужасом и содроганием.
Думаю, что подробности этого эпизода умрут вместе со мной. Я даже на смертном одре не стану рассказывать о том, что случилось.
Когда после некоторой паузы, освеженный и умытый, я немного прогулялся с приютившей меня рощей, туда, где  зазвучала мелодия Стинга, и запахло кофе с коньяком,  а затем вернулся назад, в царство сияющего света, то подумал, было, что жизнь, наконец, налаживается. Мне захотелось слегка перекусить, и может быть, тоже выпить чего-нибудь легкого. Я  огляделся вокруг в поисках съестного.  Но моя роща была не из числа плодоносящих, или урожай собрали другие – более удачливые. Не знаю…
Между тем голод все сильнее терзал меня. Приглядевшись к почве под ногами, я обнаружил, что это - и не земля вовсе. Она была похожа на румяный  куриный окорочок. -  весьма, приятная на ощупь и вкус. Обнюхав ее и, лизнув языком, я,  повинуясь непонятному инстинкту, впился зубами в эту – так манящую меня  сочную поверхность. Я понял, вдруг, что это и есть моя пища!!!
- Ой!!! – раздался – будто гром с небес.  – Что это  еще за твою мать! Блин!- орал усиленный миллионами динамиков голос.
- В ту же секунду  громадные толстые черви, увенчанные алыми кинжалами, ворвались в самую гущу, окружающей меня сельвы и стали терзать ее, перебирая и сминая  стволы деревьев. Вскоре, крепко схваченный чьими-то лапами, я был извлечен  на божий свет.
Лихорадочно перебирая ногами, я стремительно летел в стратосферу,  пока не повис там, неожиданно обнаружив напротив огромное женское лицо, закрывающее половину окружающего  пространства.
-Бля! Это что еще за твою мать! Лобковая вошь! Ну, Андрюша…  Ну твою мать! Я тебе покажу - гремела  иерихонская труба, взламывая мой бедный мозг насекомого, привыкшего к тишине и покою.
-Голос, несмотря на децибелы, был очень узнаваем и вскоре я сообразил, что принадлежит он не кому-то, а моей любимой. Моей чудной и несравненной Наташе, отловившей лобковую вошь вблизи  собственного  лона!
Да замечательный сон мне достался нынче.
И, как бы мне выбраться из этой благодати? Ведь дальнейший ход событий можно легко предугадать. Было только непонятно - посчастливится мне умереть легкой смертью, или моя  девушка будет медленно и с наслаждением отрывать лапки, проверяя действительно ли их восемь, как пишут в учебниках по паразитологии?
Я не знаю - почему она не уничтожила меня сразу. Может быть, любопытство ее обуяло? Все-таки,  хорошо, что женщины, более любознательны, чем мужчины. Попутно, я узнал о себе очень много интересного. Даже и не подозревал, что я такой негодяй и подонок - нужно будет внимательнее приглядеться к себе на досуге.
Одной из версий, которая представляется мне весьма вероятной - она просто хотела сохранить мое жалкое членистоногое тельце, как вещественное доказательство. Решив  предъявить мне - меня  в виде лобковой вши, отловленной в  женских трусах! Она решила, что это я наградил ее собой. То есть этой вошью - в которую воплотился поневоле. Уссышься!... С другой стороны радует, что никаких других кандидатур со стороны предъявлено не было. Таким образом, я  легко убедился  в отсутствии соперников, что уже неплохо в условиях тотальной конкуренции, царящей в этом жестоком мире!
Бережно уложив насекомое   на  стеклянную полочку перед зеркалом, сердито фыркая, и топоча ножками, Наташа метнулась  к телефону. Видимо,  не терпелось выразить свое,  глубоко выстраданное мнение по поводу сложившейся ситуации. И очень скоро  ей это удалось.
Вот этот ее звонок, возможно, спас мою жизнь. Потому, что не знаю - в какое  очередное путешествие  могли отправить меня Демоны сна.
- Да, слушаю! Все знаю…  Послушай не кричи так! Я все тебе объясню…- отвечал я, протирая заспанные глаза. Все еще тяжело ориентируясь в пространстве, я c трудом отделял, явь от преследующей меня небывальщины.
-Что? Сволочь? Кто? Сейчас я приеду и все тебе объясню…  Все объясню - я сказал!
Я оторвал от уха телефон, минуты две выпуская в свободный эфир вибрации праведного гнева, немедленно раскалившие окружающее пространство.
- Да, да внимательно слушаю тебя…- я вернулся к ней через некоторое время. Хорошо сделаем так – сходи и еще раз посмотри, что ты там отловила. Еще раз пойди и посмотри – я тебя прошу. Потом поговорим!
Через паузу я услышал негодующий голос Наташи.
-Он удрал! Этот мерзавец удрал - представляешь?
Интересно, как она догадалась, что это был он? Решила, что мужской особи гораздо интереснее побывать в женских трусах?
- Слава богу!
- Что?...  Что ты сказал?
- Я говорю – слава богу, что тебе всего лишь померещилось.
Это был обыкновенный… Э… Комарис-вульгарис…
- Какой еще вульгарис? Что ты болтаешь? И мне вовсе не показалось…Я не дура!
- Разве ты не знаешь? Не успевшие понести летом, самки комара, ближе к зиме,  устремляются в человеческие жилища, чтобы… Чтобы… Там они пытаются завести потомство, но родившиеся личинки – увы мало чем напоминают здоровых и сильных комаров лета…
Чем большую чушь я нес - тем увереннее становился мой голос.
- Это элементарно, Наташа! - Завершил я свою лекцию, длившуюся несколько минут.
-… Комарик! Обычный недоношенный комарик!
- Ну ладно, может быть ты и прав. Когда появишься?
- Да прямо сейчас и приеду.
Значит, я все-таки успел удрать? Ай, молодца! Интересно, а если бы она раздавила меня,  прежде чем пойти звонить по телефону? Проснулся бы я в этом случае?
Когда раздался ее звонок, я лежал на полу в комнате Старика. На столе стояла недопитая водка, а рядом с рюмкой, находилась развернутая голубая облатка из-под порошка. Она была пуста.
Видимо я что-то напутал в инструкции… В мой сон все-таки вошли бесы. Недаром Старик так серьезно предупреждал меня. Впредь нужно быть осторожнее!
Несмотря на это происшествие, я не собирался останавливаться, понимая какие перспективы открываются передо мной.
- Что там говорила Наташа про Париж? Побывать в Париже Пикассо и Модельяни… выпить рюмку абсента с самим Хэмом - разве ради этого не стоит рискнуть?
Увидеть Париж и умереть…  Нет, умирать пока не входило в мои планы. Нужно просто внимательнее прочесть инструкцию. И тут в моем сознании  явственно всплыла картинка, увиденная еще во втором моем сновидении.  Это была пиктограмма с набором цифр…  Снова,  как и тогда во сне, она появилась в голове, будто на экране монитора. Осталось только зарисовать комбинацию на листке с бумагой.

                                     4.

Мы с Наташей сидели  в нашей любимой кафешке, устроенной  в трюме старинного корабля, неподалеку от Академии. Здесь не нужно было много пить, чтобы земля ушла из-под ног. Покачиваясь в невских волнах, массивная  барная стойка постоянно теряла свою горизонталь, а колокольчики, подвешенные к верхней  панели, мелодично звенели, приглашая к диалогу. Для одиноких посетителей это была сущая находка: так можно было получить  необременительного собеседника, тихо поддакивающего вам время от времени. Было к кому обратить свой молчаливый тост, услышав в ответ - салют или прозит,  или на здоровье! - в исполнении хора из колокольчиков!
Нужно сказать, что поступление в Академию далось мне нелегко. Весь процесс занял долгих семь лет, что, впрочем, для этого учебного заведения почти норма - редко кто поступает с первого раза. Разве что такие, как Наташка, которой папа- профессор живописи, вручил карандаш вместе с соской, как только ребенок научился держать головку. Разумеется, под его присмотром, она рисовала, словно дышала, для нее это было так же естественно, как для кого-то чистить зубы по утрам.
Мне же пришлось попотеть. Где только не носила меня жизнь, и об какие только углы не стучала  моей бедной головой. Я был старше нее на целую эпоху. А если еще учесть, что это было время перемен…  Проще сказать, что она была ровесницей моей дочери - вот так!
Но, тем не менее, мы как-то ладили, хотя и ругались довольно часто. Может быть оттого, что я слишком опекал ее?
Пока не натолкнулся  на фразу мудреца – «…Что по настоящему калечит нас, так это постоянное присутствие кого-то за спиной. Того, кто говорит нам, что следует, и что не следует делать…» Тогда я попытался умерить свой назидательный пыл. Иногда мне это удается.
Я рассказал ей рыцарскую часть своего сна, немного приукрасив его недостающими деталями.
История же мокрой и голодной лобковой вши  отправилась в мусорную корзину, как недостойная быть изложенной. Я решил не травмировать нежную девичью душу, да и себя тоже, ее пикантными подробностями. Кроме того, не хотелось раньше времени раскрывать темные стороны истории, во всяком случае,  до тех пор, пока сам в этом не разберусь.
Заказав коньяк, мы принялись составлять план действий.
Я разложил на скатерти листок с рисунком пиктограмм, отловленных из памяти.
Вскоре совместными усилиями, мы разгадали алгоритм необходимых действий. Существенным условием правильного вхождения в управляемый сон являлись впечатления,  полученные накануне и непосредственно перед путешествием / мы с Наташей условились называть это именно так/. Видимо, поэтому я и отправился прямиком в средние века, залюбовавшись на чудный гобелен  в комнате. О причине последующих перемещений, можно только догадываться.
Последовательность приема и количество порошков необходимых для получения энергии перемещений, тоже имело свое значение. Чем дальше путешествие, тем более хитрая комбинация была необходима. Наташе очень хотелось в Париж, и я не возражал, единственным условием было - подальше от рыцарских времен!
Допив коньяк, мы отправились в мастерскую к папе-профессору изучать его библиотеку и готовиться к предстоящему путешествию.  Надо сказать, что мне не довелось познакомиться с этим достойным человеком. Он ушел из жизни еще до нашего с Наташей знакомства. Впрочем, будь он жив, я вряд ли был допущен к телу его дочери. По слухам он был довольно жестким и коварным  человеком, придерживающимся авторитарной схемы управления своим хозяйством. Скорее всего, другие в эпоху тотального соцреализма и не выживали? Может быть, именно поэтому мой слегка безалаберный и легкий нрав  устраивал Наташу?
Она воспитывала меня, а я, как мог, заменял ей отца – так мы и жили: поочередно примеряя, оставшуюся без присмотра,  папину маску - воспитателя и тирана.
Мастерская профессора находилась на Мойке, занимая почти целый этаж  бывшего доходного дома. Перейдя по мосту над  замерзающей Невой, мы пешком добрели до кинотеатра «Баррикада» и вскоре уже спускались вдоль канала к дому художников.  Миновав арочный вход во двор, поднялись в обитель муз. Уж не знаю - посещали эти капризные создания ее папу? Но Наташку музы любили. Она была талантливой девочкой, кроме того,  умной  и  красивой – довольно редкое сочетание! Самым большим кошмаром был страх потерять ее. Хотя, по большому счету, я делал все, чтобы это случилось рано или поздно. Редко дарил ей цветы, почти не говорил, комплиментов…  Я не делал поправку на то, что она женщина, обсуждая с ней все, что взбредет в мою больную голову.
Иногда спохватываясь,  купал в чрезмерных восторгах и обожании, но недолго. Появлялись неотложные дела, безумные проекты и вечно пьяные, нелепые друзья – по уши, заросшие бородой и проблемами.
Вообщем, типичная российская история. Но, похоже, ей это нравилось. Говорила, что объелась обожания еще в школе. Видимо, она была из тех девчонок, в которых влюбляются двоечники и не дают им прохода до тех пор, пока не прозвенит последний школьный звонок. А в новейшее  время и после оного, выныривая из  Интернета в образе любящего друга, заботливо интересуясь - Как дела? Это я Сидоров! – смайлик :  «чмок-чмок!» - Я люблю тебя до сих пор! Ты, как - не передумала?
В случае с Наташей еще и папа - этот сухопарый усатый человек со стальными глазами, смотрящий  теперь с автопортрета, что висит в мастерской, среди натюрмортов с арбузами, дынями и виноградом, которые он любил писать в свободное - от созидания идейно-выдержанных  композиций - время. По тем временам почти что – фига в кармане!
Папа контролировал каждый ее шаг, подбирая друзей и подруг, наряды и обувь соответствующего фасона. Если бы мог он распилил ее хорошенькую головку и заглянул туда, но это он сделать не смог или просто не успел? Однажды испугано вскрикнув, он рухнул на диван и, побыв пару лет овощем, отправился в мир иной.
- Слушай, когда ты уже переместишь папин портрет в более прохладное место? Здесь ему нехорошо. Пожухнут краски и … так далее?
- Оставь папу в покое! Скажи спасибо, что он только на портрете.
- Да уж это точно. Он бы мне перцу-то задал, пожалуй!
Для ближайшего путешествия выбрали томик писателя Ильи Эренбурга, стоявший на полке в  разделе - Франция…
Его фамилия почти ничего не говорила нам, но он писал о Париже, и это было важно!
Мы читали по очереди вслух -  время от времени не в силах удержаться от едких реплик.
- Слушай, если бы ему позволили, то он бы лизнул этому Ленину задницу!  Вот- поц- гневно заметила Наташа, которой ненависть к вождю видимо передалась от папы; по семейному преданию, он,  закончив очередной парадный портрет, смачно плевал в свежеотлакированую физиономию и замахивал стопарь водки, размашисто  крестясь.
- Да и не он один – вяло поддакивал я. – Похоже,  все они тогда были готовы к жертвенному закланию, как ритуальные бараны. Всех куда-то несло… И чего им не жилось? Российский студент жил в Париже на пятьдесят рублей, сочиняя скверные стихи!... И еще умудрялся издаваться за собственный счет! Фантастика! Да, просрали Россию….
Поругивая автора и выдергивая из политических агиток живой текст с ароматом парижских улиц, мы медленно врастали в 1909 год!
Ты хоть свой французский-то вспомнишь, а Наташа?
- Попробую.
- Ну, а у меня врожденные способности к языкам. Прорвемся!
Между тем события тех времен затягивали нас, обдавая мощным жаром грядущих перемен, которые каким–то краем задели и нас далеких потомков. Имена: Пикассо, Модильяни, Сутин, Брак… - были для нас каноническими и такими же далекими, как Марс и Венера – планеты, населяющие ночной небосклон.

Париж, действительно оказался серым и сырым, как и рассказывал об этом Эренбург. Едва бросив свои вещи в дешевой гостинице,  неподалеку от Латинского квартала, в котором материализовались наши тела, как и было, задумано, мы помчались на розыски знаменитого кафе «Ротонда». Когда мы уже собрались распахнуть заветную дверь, за которой слышался гул голосов, навстречу вывалился черноволосый симпатяга с бледным лицом. Он шел прямо на нас, зябко кутаясь в длиннополое поношенное пальто, и что-то сердито бормотал себе под нос.
- Слушай, а это же сам Модельяни!  - изумленно прошептала Наташка, хватая меня за плечо, когда незнакомец, пройдя мимо, нетвердой походкой двинулся в сторону от нас.
- Точно, Моди - собственной персоной!
Мы шли за ним некоторое время, пока он не остановился.
- Что вам нужно от меня – спросил он, резко обернувшись. – Денег хотите!
У меня, их отродясь не было - этих чертовых денег! - он захохотал, кривляясь, и надсадно кашляя.
- Да нет, господин, Модильяни, - произнес я на дурной смеси английского с французским.
- Скажи - пусть нарисует, твой протрет, и я заплачу ему – попросил я Наташу.
Наташа перевела.
- Ты точно заплатишь? – недоверчиво произнес Моди, прижимая к груди большую папку с ободранными углами, словно боясь, что мы лишим его самого дорого.
Мы вернулись в кафе, где Модильяни потребовал стакан красного вина в счет аванса.
Разложив прямо на столе, папку с листами дешевой бумаги он начал быстро набрасывать портрет Наташи.
По моей спине пробежала дрожь священного трепета перемешанного с ужасом от всего происходящего. Я до сих пор не верил тому, что это все-таки случилось с нами. Я так  часто разглядывал картины и рисунки Модильяни в Эрмитаже и Русском музее, что вроде бы наизусть выучил его легкую изящную манеру письма. Но в жизни все выглядело еще более нереально. Казалось, что руки  художника живут собственной жизнью. Они двигались сами по себе, творя то, что глаза и не замечали вовсе. Взгляд Модильяни был отрешенным и равнодушным, ему было совсем неинтересно то, что делали его руки! Вино вот что, пожалуй, интересовало его гораздо больше! Хотя не мне судить.  Все в жизни не так просто, как это кажется на первый взгляд.
Я щедро расплатился с ним из пачки банкнот, которые мы предусмотрительно напечатали на принтере, надергав в Интернете необходимую информацию, когда готовились к своей экспедиции.
Мы с Наташей не собирались корчить из себя олигархов, приехавших в Куршавель, но и побираться нам тоже не хотелось.
Эренбург в тот вечер не появился. Как и в последующие вечера. Как знать, может быть, мы слегка разминулись с ним? И он все еще проходит азы революционного дела в далекой и злой России. Сердитые мальчики наводнили тогда страну… Они, как черви древоточцы пилили могучее дерево, которое уходило своими корнями вглубь веков. Им казалось, что, повалив его, они в мгновение ока вырастят на его месте другое - более здоровое и сильное, устремленное  кроной к замечательно- звездному будущему. Они очень надеялись на это!
Мы то с Наташкой знали - к чему это привело. Но они – нет!
Разумеется, мы не собирались что-то исправлять или менять. Боже упаси! Просто хотелось посмотреть в лицо хотя бы одного из этих пламенных персон, когда ему расскажут будущее.
Хотя… Я вспомнил самого себя в толпе ликующих граждан топающих к Белому дому в октябре 1993-го. Все было похоже на праздник!
По Новому Арбату медленно струилась колонна танков. Стволы пушек надменно пялились в небо. На башнях сидели молоденькие лейтенанты и курили. В них летели пачки сигарет, цветы и  конфеты.
А в это время, навстречу толпе, словно рассекая ее, шла молодая пара: - Люди, что вы делаете? Опомнитесь! Сегодня вы хороните демократию! - говорили они, растерянно заглядывая в лица. Никто не слушал их. Все смеялись, жевали пирожки и грызли семечки. Люди пили пиво и чему-то радовались, повинуясь единому объединяющему всех порыву.
А уже через несколько минут началась стрельба. Лейтенанты, громко матерясь, мгновенно провалились в чрева танков. С лязгом захлопнулись люки и уже вскоре потоки расплавленного свинца полетели в окна арбатских  высоток.
Люди ползли по тротуарам, закатывались в канавы, прятались за торговыми палатками и в подъездах домов. Проспект опустел и только грозный треск крупнокалиберных пулеметов кромсал вязкую тишину.
Я потом думал - откуда взялись эти двое? Парень с девушкой? Может быть, тоже гости из будущего?

    Через две недели пребывания в Париже, мы, наконец-то повстречались с Эренбургом.
Вид у него действительно был своеобразный. В своей мексиканской шляпе с обвислыми полями и прядями темных слипшихся волос, падающих на поднятый воротник пальто и плечи, он был похож на сильно утомленное млекопитающее  в период брачного гона. Действительно «тухлый дьявол», как называл его А.Толстой…
Мы встретили его совершенно случайно на улице Шельшер, что недалеко от «Ротонды», куда мы и направлялись с Наташей, чтобы скоротать вечер в кругу новых друзей. Навстречу нам, в сумраке, приближающейся ночи, брел невысокий мужчина в остроугольной шляпе, укутанный в платок, наподобие мексиканского пончо. Низко наклонив голову и не глядя перед собой, он бормотал что-то себе под нос. Видимо сочинял пламенные  вирши. Или проговаривал очередную статью в « Биржевые ведомости». Мы сразу догадались, что это он, но не успели правильно среагировать на его внезапное появление.
- Господин Эренбург! – наконец, окликнул я его.
- Что вам угодно? – неожиданно высоким голосом откликнулся прохожий. Он обернулся, вглядываясь в нас из темноты.
- Значит, не ошиблись! - обрадовались мы этой нечаянной встрече.
Выслушав сбивчивый рассказ, в котором мы естественно утаили значительную часть правды, он оглядел нас с ног до головы и повел носом, словно принюхиваясь.
- Как у вас с финансами? – спросил он без обиняков, сразу став понятнее и ближе, словно родился и вырос во второй половине нашего  прагматичного  и  злого  века.
- Да вроде бы неплохо – мы не стали прибедняться, не без основания полагая, что это существенно облегчит процедуру сближения с пламенным революционером и будущим литератором Ильей Эренбургом.
– Тогда пойдемте со мной!- он резко повернулся на высоких каблуках и продолжил свой путь, подвывая и размахивая руками в такт движению. Металлические подметки цокали о булыжную мостовую, а фигура в шляпе, словно подпрыгивая и временами отрываясь от земли, в рыбьем свете тусклого газового фонаря, обернулась  сказочным  персонажем, сбежавшим на время из волшебной сказки самого Амадея Гофмана.
Нужно сказать, что изготовленные нами денежные купюры делали свое дело, помогая обретать связи в среде парижской богемы. Мы уже обзавелись парой-тройкой постоянных друзей, которые регулярно поджидали нас в кафе, неподалеку от Монмартра.
Оставалось надеяться лишь на то, что борьба с фальшивомонетчиками еще не была  налажена так же хорошо, как сейчас. Кроме того, хотелось верить, что с нами не могло случиться ничего дурного - ведь, как не крути, мы все-таки – из другого мира?
Правда, нужно признаться, - это было слабым утешением…  Как знать, может быть, люди, бесследно исчезающие в наше время или, напротив, появляющиеся из ниоткуда – без памяти и без прошлого – тоже странники во времени и пространстве, как и мы с Наташей? От этих мыслей становилось не по себе.  И, порой, поддавшись невольной хандре, мы целыми днями просиживали в своем номере, потягивая вино и глядя в  окно на неспешное течение жизни парижских  улиц – там за туманным  стеклом, отделяющим нас от внешнего мира.
…То проследует, по мостовой,  конный экипаж с подрагивающими занавесками,  среди которых угадывается румяное личико молоденькой парижанки; или проедет мимо омнибус набитый важными господами в котелках и моноклях, читающих одну и ту же газету, полную новостей.
То, вдруг, замрет посреди улицы юная пара, что, невзирая на струящуюся с неба влагу, терпеливо позирует господину Родену, изображая вечную любовь. Становилось странно, что мы всего лишь гости в этом чужом для нас мире, настолько сблизились мы с ним, словно бы родились здесь. Впрочем, наверное, это свойство Парижа всех укрывать своим уютным  одеялом любви.
…Прохожие, пряча головы в поднятые воротники, торопливо идут мимо, не обращая внимания на привычные городские картинки. Все это множится и ломается, отражаясь в витринах, и лужах, подсвеченных только недавно появившимся неоном, словно краски и грани на полотнах Пикассо.
« В дождь Париж расцветает, точно серая роза…» - заметил Макс Волошин.
Между тем, именно в гости к Пикассо и направлялся наш новый друг. Вскоре, все вместе, мы уже стучались в ободранную и перепачканную краской массивную дверь мастерской художника.

Этот большеголовый, невысокий крепыш совсем не казался гением. Он был похож на какого-нибудь соседа дядю Мишу, которого каждый имеет в своем кондуите. Эдакий, добродушный черт, любитель выпить и побалагурить. Может быть, мы просто попали в удачный день?
Пикассо, видимо, уже был в фаворе, потому что держал служанку, которая и была послана за вином.
Стоило нам попасть в закрытое помещение, как  Эренбург, вспомнив, что он, как никак, опытный конспиратор и без пяти минут революционер,  стал приглядываться к нам, и задавать наводящие вопросы, смотря из подлобья, словно обиженный ребенок, которому не дали обещанного варенья.
Пришлось отвести его в сторонку и сообщить, что мы недавно прибыли из будущего и никакого отношения к Охранному Отделению не имеем.
Почему-то он сразу же поверил и успокоился.
Пикассо, каким-то образом, расслышавший наш разговор, очень заинтересовался сообщением про будущее.
- Ну и как там в будущем? Мои картины у них есть?- спросил он, посверкивая веселыми глазками - навыкат.
- Они оцениваются в миллионы, господин Пикассо - сообщили мы ему.
- Я в этом нисколько не сомневался! – самоуверенно заявил тот, разливая в стаканы, принесенное служанкой красное вино.
Можно бы было, наверное, сообщить для пущего эффекта, что я впал в  полуобморочное состояние  от фантасмагории  происходящего. Но этого не произошло.
Наверное, мы с Наташей привыкли уже к своему положению и наши рецепторы, отвечающие за восприятие окружающей действительности, слегка загрубели. Мы непостижимым образом научились воспринимать чудеса, как нечто естественное, происходящее параллельно нашему существованию. Словно смотрели фильм, где лишь по случайности оказались главными героями.
Между делом, я жадно изучал творческую кухню гениального мастера. И неожиданно понял - то же самое я видел сотни раз у других художников - своих приятелей. Да и сам грешил подобной манерой. Кубистические картины с изломанными гранями, многочисленные коллажи и ассамбляжи, жирные мазки краски, выдавленной из тюбика прямо на холст. Все это в наше время можно увидеть, что называется от Караганды до Владивостока. Подобной живописи стало полным-полно. Вместе с подражаниями Дали и Сезанну. Особенно увлекаются молоденькие девочки из художественных колледжей, которым лень учиться всерьез.  Это потеряло уже всякий смысл, как увядший букет без запаха, забытый на сцене.
А тут в Париже начала века это, конечно попахивало революцией. Тогда все отдавало революцией. Как созревающий флюс, она искала случая, чтобы прорваться в самых неожиданных местах.
Вся фишка была в том, что Пикассо сделал это первым. Он нащупал нарыв. Своим звериным  чутьем,  угадал грядущий век, а, поняв его суть, не побоялся заявить об этом всему миру!
По счастью, именно в это время Человечество нуждалось в смене декораций.
Впоследствии, когда понадобятся новые звуки, явятся Битлы. Затем Бил Гейтс. А, Майкл Джексон, гениально дернет ножкой, придумав лунную походку, именно в тот момент, когда публика созреет до его откровений.
В том, что подобные личности перестали появляться, в России есть, наверное, некоторая закономерность. Именно об этом мы собирались поговорить в ближайшее время с Лениным, который, как известно, и спроектировал современную Россию. Особенно горела этой идеей Наташа. Видимо у нее был к знатному большевику собственный счет. Обида за папу, растратившего талант на лики партийных бонз?
Пепел памяти все еще  стучит в наших сердцах, господа…
В монографиях о Пикассо  много пишется, про его живописные поиски, приводятся разные слова: о художниках, которым следует выколоть глаза, чтобы они, как птицы в неволе, лучше выражали суть вещей, о том, что он всю жизнь учился писать, как дети и еще много разной чепухи.
Думаю, что все это бред, придуманный критиками. Некое Евангелие, написанное людьми, ловко сбывающими расхожие мифы, словно веники в  чистый четверг, взыскующим святости.  Так же, как история о Гогене, Ван-Гоге, Модильяни и Христе... На самом деле это были обычные бродяги, волею судеб, попавшие в нужное место, в нужный час /Христос, разумеется, отдельной строкой/. Всевышнему сеятелю понадобились овощи определенного сорта, и он швырнул с небес горсть семян. На кого-то просыпалась эта благодать, а кто-то прошел рядом, даже не чихнув.          
Пикассо не досталось почти ничего, /говорят, что он не открыл ни одного направления в живописи, позаимствовав необходимое у Брака и Метценже…/, но он оказался самым честолюбивым и упорным из всех. Он во всем хотел быть первым. Грубо говоря, он хотел трахнуть весь мир и ему это удалось. Возможно, если бы он не был художником, то сделал это как-то по-другому.
Тем не менее, он произвел свой эксперимент гораздо более ловко, чем Сталин с Гитлером, которые тоже грезили подобной  идеей.
То чего он добился упорством и любовью помноженной на искусство, они пытались взять кровавым насилием. И они проиграли, а Пикассо победил! Один голубь мира, нарисованный сплошной линией, перевесил  все их звериные потуги.

Когда мы немного выпили, я попытался изложить присутствующим свою точку зрения на данный вопрос, разумеется, слегка смягчив острые углы.
Эренбург согласно кивнул, заметив, что все это описывается одним словом: исторический  детерминизм, который в становлении человечества играет довольно существенную роль.
Пикассо усмехнулся.- Все мы хотим иметь много женщин, но не у каждого это получается, малыш - сказал он, обращаясь ко мне.
Слово – малыш слегка покоробило меня. Но если разобраться,… Кем я был по сравнению с ним? - пигмеем, взирающим на колоса, присевшего на пятую точку, чтобы пообщаться с приматом.
Он взял лист бумаги и быстро набросал мой портрет в три четверти. Против ожиданий рисунок получился довольно реалистичным. Свернув в трубочку, преподнес его мне, предварительно подписав.
– Теперь ты богат! – сказал он, шутливо потрепав меня по плечу.
- Когда вернешься домой, скажи своим друзьям художникам, что я завидую им.
Он задумался на секунду – Потому что у них есть выбор!
Я попросил его нарисовать вслед и Наташу, но он отговорился, довольно грубо заявив, что работает только по вдохновению. На предложение дать ему денег, презрительно ухмыльнулся и пробормотал что-то по- испански.
Возможно, назвал меня болваном или просто чудаком. Я решил не уточнять, подумав, что гению можно априори простить многое. Расстались мы почти друзьями. Хотя полагаю, что он забыл про нас, как только мы покинули его дом, похожий на Ноев ковчег, который
гостеприимный хозяин без устали украшал нарисованными ликами людей, предварительно расчленив их на составляющие.Он населял его химерами, музами, и минотаврами… Прочими обломками тонущей цивилизации: предупреждая, губя или, напротив спасая ее?

Ленин оказался на редкость лояльным человеком. Когда мы, наконец, удачным образом обаяли Эренбурга и прорвались на заседание съезда РСДРП, прошел почти месяц от начала нашего пребывания в Париже. Мы обошли уже все местные музеи и выставочные залы, включая великолепный Лувр, который придавил нас словно буханка хлеба голодного муравья.
Мы вгрызались в его культурную массу, а он уничтожал нас, превращая в ничтожества на фоне своих шедевров. После этого я особенно зауважал господина Пикассо, который сумел стряхнуть с плеч груз авторитетов и сказать свое слово в искусстве.
Нам в этом смысле было легче - ведь мы прекрасно знали финал эксперимента, который только еще обретал свои контуры в голове «российского кормчего» - Владимира Ильича Ленина. Человека, которому буквально через десять с небольшим лет, предстоит стать нашим - Все.
Пока же, он еще не догадывался о том, что одной бронзы на его чеканный лик  уйдет больше, чем меди на пушки у его предтечи Петра Великого, прорубившего окно в Европу.
Я отговаривал Наташу, но она была непреклонна. Целый час мы провели в поисках
«весомого аргумента». Дело в том, что Наташа хотела достучаться до сознания Ильича при помощи кондитерского изделия под названием – торт бисквитный.
Короче, она решила проехаться этим предметом по его физиономии в момент пламенной речи. Почему именно так,  было непонятно. Отговорить ее мне так и не  удалось - как не старался!
Вот такая перед нами стояла непростая задача.
К делу подошли с фантазией. И только в третьей или четвертой кондитерской лавке нашли  композицию под названием « Жанна  д,АРК»  Это название очень понравилось Наташе. Она буквально расцвела, когда увидела торт. Шоколадная гильотина с коленопреклоненной фигуркой Жанны возвышалась в центре композиции.
Я украдкой сунул палец в рыхлую субстанцию и попробовал торт на вкус. Мне показалось не очень. - Пожалуй, переборщили с корицей. Хотя Ленину возможно понравится!
Но Ленину не понравилось! Он поднял отчаянный визг. Видимо решил, что его травят.
- Соглашатели! Компгадогствующие проститутки! – кричал будущий вождь, размахивая руками.
Но когда все-таки додумался высунуть язык и лизнуть розовый крем, прилипший к усам, немного смягчился.
Он сделал знак, и нас перестали бить. Хотя до этого досталось крепко! Мне в бок даже ввинтили ствол маузера. Какой-то рьяный боевик из эсеров так треснул по ребрам, что я увидел на потолке  звезды величиной с арбуз! Признаться, до этого момента думал об эсерах гораздо лучше. Считал их интеллигентными людьми.
- Кто вы?  – спросил нас Ленин, все еще тяжело дыша и продолжая смахивать с бороды и усов  воображаемые остатки бисквита, когда нас затащили в тесную коморку возле сцены.
Охрану, после тщательного обыска, Ильич попросил удалиться.
- Мы… – начала Наташа. Но я остановил ее и, как можно лаконичнее и без обиняков, рассказал нашу и отчасти его историю. Как ни странно, Ленин поверил нам.
Мне показалось, что он даже вздохнул с облегчением. Может быть, эта Революция ему и самому – нафиг была не нужна? Ведь до этого он был вполне себе нормальным человеком. Любил пиво и Инессу Арманд.
И вдруг зациклился на идее Освобожденного Труда. А тут еще и масть поперла:
Царь - дурачок. Царица – истеричка с Распутиным шашни завела. Можно брать  власть голыми руками. Соблазнительно!
Это, как с Гитлером на знаменитом митинге в мюнхенской пивной. Сидел мужик никого не трогал. Открыл рот случайно - тут его и поперло! Оказалось - врожденный оратор, и даже, откуда ни возьмись, – гипнотический дар!  Могли бы, конечно остановить. Поделиться вовремя таблеткой успокоительного, кляп в рот засунуть. Но звезды расположились иначе. Ох уж эти звезды!
В данном случае в качестве звезд выступали мы с Наташей. Вооруженные тортом « Жанна д,АРК», любовью к Родине и силою обстоятельств, мы ринулись в бой. Как показали дальнейшие события, - не прогадали!

Как это ни странно, но Ленин проникся к нам определенной симпатией и назначил встречу в одной из пивных с видом на Сену.
Мы немного опоздали, и Ленин заметно нервничал.
- Мы еще плохо ориентируемся в Париже – объяснили мы ему свою оплошность.
- Хорошо. Я не сержусь...- Ленин отвернулся к реке, погладил бородку, и  вдруг, спросил, посмотрев на нас с игривым прищуром: - А вы совсем меня не боитесь?
- Да что вы Владимир Ильич! Разве можно?
Нужно признаться – мы слегка лукавили.
Помягчав от наших слов, Ильич заказал пиво.
Разговаривая с ним, я невольно чувствовал себя ребенком, хотя мы были почти ровесники. Для меня он был все тот же дедушка Ленин из стишков на утреннике.
- А вон тот товарищ, между прочим, хотел пустить вас в расход. Еле отговорили.
- Ленин вновь посмотрел на нас с фирменным прищуром, ласково улыбаясь.-  Небольшим перевесом голосов отстояли.
Мы покосились  в сторону и увидели мрачного грузина сидевшего за столиком в темном  углу зала. Он держал руку в кармане пиджака и это был  Сталин. Молодой, но уже  усатый. Перехватив наш взгляд, он сделал свободной рукой характерный жест поперек горла и страшно выкатил глаза.
Струйка холодного пота скатилась между моих лопаток.
-Ну-с давайте о деле!
План Ильича был прост, как все гениальное. Поняв из нашего рассказа, что с Россией у него не выгорает, он решил направить вектор борьбы в сторону  Америки.
- Будем делать революцию в Штатах! Но вы нам поможете!
…Судя по вашему рассказу, я должен договориться с немцами? – спросил он, после паузы.
- Да, Владимир Ильич вас доставят в бронированном вагоне прямо на Финляндский вокзал.
- Так вот этого не будет!
Коротко говоря, его  план заключался в том, что по прибытии в Россию мы должны вступить от его имени в торг: он не появится в Петербурге семнадцатого, а вместо этого миллион золотом  появляется в Париже 1901. Нам предстояло выступить его эмиссарами в 2010 году!
Изложив свой план, Ленин заспешил. Прежде чем удалиться, он передал нам скромную папку, перевязанную тесемками.
- Это для правительства России - сказал он.- И для вас там тоже - кое что есть…- добавил он загадочно.
Выходя из зала, Ленин конспиративно кивнул Сталину, продолжавшему строить нам страшные глаза. Тот нехотя поднялся и двинулся следом.
На выходе Сталин еще раз обернулся и сделал нам козу, раззинув щербатый рот в подобии улыбки. Его правая рука, при этом,  неизменно находилась в кармане, удерживая предмет, который фатально рвался наружу, оттопыривая мятую ткань пиджака.
- А этому слабо «Жанной» в рожу? – подколол я Наташу.
- … Этого только динамитом – вздохнула она. – Или полкило мышьяка в пирожное, как Распутину.
- Ага, а потом еще семь пуль в затылок и утопить в Сене.
…И ведь выплывет, сволочь!
-Ха-ха-ха – мы нервно рассмеялись и заказали пуншу, чтобы согреться и снять напряжение. Только что мы увидели начало триллера, который ожидал Россию.

Записка, вложенная в папку и предназначенная нам, была обыкновенной агиткой.
В ней Ленин в излюбленной манере пытался изложить свой взгляд на мироустройство. В качестве аналога приводились примеры из мира животных. Например, пчелиный рой, где, по мнению Ильича, все было достаточно разумно. Единственное звено в пчелиной семье, которое он считал лишним это трутни.
Забегая вперед, должен сказать, что, в конце концов, он добьется своего, став хозяином образцово показательной фермы, выводящей свиней наделенных разумом.
В том самом краю, где прописался Адольф Леопольдович, ставший вороном.
Когда я в следующий раз посетил его, прихватив с собой Наташу, ставшую моей верной спутницей, он показал предприятие, где на тот момент начальствовал Ильич.
Нужно отдать должное, он сразу же признал нас и принял довольно радушно.
- О, Париж, Париж … - вздохнул он, мечтательно закатив глазки.
Старик прохладно относившийся к Ленину и не скрывавший этого, остался за воротами, отговорившись делами.
Мы прошлись вдоль чистых загонов, где счастливые и радостные хрюшки, поедали отборные, сбалансированные корма, под присмотром своих более продвинутых собратьев. Сытно поев, они радостно делились последними новостями и обсуждали новинки свинского шоу-бизнеса, строя планы на ближайший вечер. При виде Вождя, поднимались на задние лапы и, постукивая копытцами, аплодировали кормильцу.
-Слава Ильичу! – кричали они – Спасибо, родной… Мы счастливы и рады! Мы в изумлении и восторге!
Слезы просились на глаза при виде этой благодати. Вот он социалистический рай!
Владимир Ильич, а как же пчелы? – спросил я его, намекая на прежние увлечения.
- Все впереди! Все еще впереди, батенька – ответствовал Ильич, радостно щурясь и потирая руки.
- То есть… Вы хотите сказать?
- Именно , голубчик…  Именно! Но это секрет - он приложил палец к губам и воровато оглянулся.
- Что он задумал? – спросила меня Наташа, улучив момент.
- Думаю, решил скрестить свиней с пчелами. Представляешь, какая выгода?
Мы не удержались от гомерического хохота, представив порхающих в лазоревом небе свинок с трогательно подрагивающими прозрачными крылышками.
Приняв наш смех, как  знак одобрения, Ленин взобрался на ближайший пригорок и замер в канонической позе, простерев руку к горизонту. Луч солнца, скользнув по его макушке, улетел в стратосферу.
- Сволочь! – прокаркал Старик, когда просветленные, утирая слезы, мы вышли за ворота.
- Почему? – удивились мы, все еще нервно хихикая.
- Да потому… Поставляет контрабандой свининку на Большую землю. А вы ее лопаете в виде колбасы. Круговорот еды в природе! Предприниматель, понимаешь! Едрен-батон! А все революционером себя числит!

Не то чтобы Париж надоел нам. Нет. У нас уже образовались друзья и привязанности.
Появились связанные с особенностями этого города привычки. Нам нравилось гулять по улицам Парижа, наслаждаясь жизнью города, которая не пряталась за стенами домов. Нам нравился запах кофе, прилетающий со всех сторон. И свежеиспеченные булочки с привкусом  корицы и особого уюта. И  этот галльский дух – с едким прищуром… Любезный и язвительный одновременно. Считается, что символ французов – петух. Но это скорее Лис – анархист, ворчун и умница, предпочитающий рыть норы и ходить в обход. И лишь сбившись в стаю, эти животные становятся отчаянно храбрыми и опасными для тех, кто пытается верховодить ими.
К сожалению, мы были слеплены из другого теста. Нам не хватало собственной страны. Плохо обустроенной и грубой, но своей. Мы скучали по Питеру, по интеллигентным бомжам, инспектирующим помойки, по доверчивым городским собакам, заглядывающим в глаза  и нахальным голубям, прыгающим за пазуху. И даже, прости господи, по ментам с их кривыми плутоватыми рожами, сканирующими кошельки сограждан.
Почему? А, поди, догадайся! Умом Россию не понять – верно, подмечено. Это, как подмышка Жозефины, по которой так тосковал утомленный войной Наполеон.
Но вернуться не получалось. Что-то не сходилось в рецептуре порошков, как мы не старались. Опять помощь пришла  от Старика. Явившись во сне, он пропечатал в моем сознании очередную голлограму.

- Сегодня вечером возвращаемся – сообщил я Наташе, как только она, проснувшись, оторвала голову от подушки.
- Куда? Домой?! Ура!!! – она кинулась на меня и стала тискать, словно плюшевого медведя.
- Отстань, сумасшедшая! - Я отбивался, как мог, но был побежден превосходящими силами противника.
Она была не прочь победить меня еще пару раз, но я отговорился делами.
- Так нимфоманка… Хорош! Труба зовет!
Нужно было попрощаться с Эренбургом и проставиться друзьям в Ротонде, Все-таки, мы успели привязаться к этим людям.
Не знаю, как у Наташи, но у меня возникали двойственные чувства. Неким рефреном к обычным отношениям звучало щемящее чувство тоски. Я понимал, что все вокруг некая бутафория. Очень натуральная и рельефная, но по сути искусственная. И эти люди - призраки, вызванные к жизни нашей прихотью. Мы уйдем, а мир сложится в коробки; посыпанные нафталином персонажи уснут до следующего раза, замрут на полпути омнибусы и трамваи, станут  макетами дома; затянутся паутиной витрины кофеен и лавок. Полицейский в полосатой будке, ежедневно взирающий на народ, топорща, свои нафабренные усы, превратится в чучело бессмысленно изображающее картонное рвение, тускло, блестя оловянным глазом.
А, может быть, все просто смоется, исчезнет бесследно, словно акварель, попавшая  в дождь.
Как знать?
-Тебе не жалко их? – спросил я Наташу, когда мы, вышли из пансиона на оживленный бульвар.
- Кого? – удивилась она.
- Ну, вот этих французов. Ведь они все умрут, когда мы покинем их.
Наташа задумалась, с прищуром оглядев толпу.
- Нет. Это мы умрем для них. А у них все будет хорошо. Я знаю!
От ее бодрого голоса и уверенности в собственных словах, стало легче и мне.
Все-таки, молодость имеет свои преимущества хотя бы в том, что легче ступает по земле.
Оттого и передвигается быстрее не замечая, даже того, что живет на болоте.

В этот раз я обнаружил себя в самолете. Это был обычный кукурузник - из советских еще времен. Наташа спала в железном раскладном кресле, свернувшись калачиком..
Пилотов в кабине не оказалось, и я на секунду испытал звериный ужас от ощущения приближающейся неминуемой смерти. Тряхнуло, и самолет полетел вниз, вращаясь по спирали и стремительно набирая скорость. На нас обрушились штабеля  ящиков, мешки с картофелем и овощами. Вскоре падение прекратилось, и в воздухе повис странный звук, напоминающий тягучую восточную мелодию, словно факиры выманивали попрятавшихся  в темных углах змей.
Выбравшись из-под обломков покалеченных ящиков, я подобрался к Наташе.
Легонько ударил ее по щекам, приводя в сознание.
– Где мы?- спросила она, очнувшись и потягиваясь, как будто ото сна.
- Пока не знаю, возможно, на том свете.
- Как хорошо на том свете. Какая чудная музыка!
- Вот это меня и беспокоит… Слишком много чудес!
Я подполз к иллюминатору: непонятная сила удерживала самолет, и он передвигался по воздуху, словно воздушный шарик, послушный колебаниям  ветра. Под нами простиралась бескрайняя пустыня.
-Кажется, мы опять слегка заблудились – подумалось мне - Старик будет огорчен – я оказался скверным учеником.
Напрягая память, попытался  вспомнить - где же я мог проколоться на этот раз?
…Накануне после возлияний в Ротонде, мы улеглись спать, как обычно – за полночь, приняв порошки в обозначенной Стариком комбинации. Мысленно попрощались с Парижем, надеясь проснуться уже дома… Увидеть, наконец, макушку Иссакия и мутные воды Мойки из окна наташкиной квартиры. Прошвырнуться по Невскому, заглядывая в каждую рюмочную и постепенно впитывая в себя его особый мятежный дух.
И тут снова облом. Да еще, какой облом!
Проделав несколько легких пируэтов, самолетик уткнулся носом в рыхлый песок.
На какое то время настала густая и вязкая тишина, залепившая уши.
Наконец снаружи послышались возня и скрежет железных замков. Открылся люк.
- Вилизай, приехали уже! – в проеме нарисовался нечесаный абориген с раскосыми глазками, небрежно приклеенными к заспанной и недовольной физиономии. Похоже, мы все-таки попали на Родину, но немного с другого ее конца.
- Куда приехали?
- В Байгу приехали! Байга здесь!
Ой бой! И девищка  издесь ымеется? Вай хорощий девищка ! Десять баранов даю за хорощий девищка ! Ха Ха Ха!
- Ага размечтался! – Наташа зло сверкнула глазами из темноты и, подтянув  ноги под себя, поправила  юбчонку из модного магазина мадам Беко, которую прикупила накануне нашего отплытия из прошлого в настоящее. Хотя было ли окружающее пространство настоящим?
- Лядно давай вилязий ! Щючу я ! У мине свая  два девищка  есть. Пока хватает мине! ---  
- успокоил нас абориген.

Оглядевшись, мы обнаружили заброшенный  аэродром и покосившееся здание аэровокзала, утыканное антеннами. Ветер гнал песок, и шары перекати поля, заодно подтягивая из-за горизонта темную и длинную, словно сигара тучу. Деваться было некуда, мы уныло поплелись вслед за прихрамывающей и слегка кособокой фигурой в темно синем замасленном комбинезоне.
-Эй, а когда самолет-то будет, командир?
- Не знаю!
- А кто знает?
- Нет никого. Праздник… Байрам!

В ближайшей перспективе нас ждала роскошная картинка длиною в несколько суток. Незабываемое приключение!
Мы сидим в  здании местного аэропорта, на деревянных скамейках, среди грязи и шелухи. За большим до самого пола, мутным витражом хлещет проливной дождь. Кроме нас в помещении никого.
- Мы никогда, никогда не выберемся отсюда, слышишь! – горестно всхлипывает Наташа.
-Уже неделю здесь и все время льет этот противный дождь! Откуда здесь дождь? Вот объясни мне - откуда? Ведь здесь пустыня? Здесь не должно быть никакого дождя...
Кажется, что я всю жизнь прожила тут. В этом противном зале, среди этого мусора и грязи!
- Ну, они же живут. Почему бы и нам не пожить немного? Мне, кажется, мы вообще попали в фильм Тарковского. Может быть, здесь кино снимают по-тихому, а? - Я оглянулся вокруг, словно надеясь увидеть режиссера в мятой кепке, конспиративно выглядывающего из-за  таинственных кулис.
- Издеваешься - да? Издеваешься?! - Она снова зарыдала, монотонно стуча кулачком в мое плечо, словно решила  забить невидимый гвоздь
Неслышно подошла облезлая собака, старательно нюхая влажное пространство.
- Бобик… Бобик… Бедный местный Бобик – ты всю жизнь прожил тут? И поэтому такой несчастный. Да? - все еще всхлипывая, произносит Наташа. Впрочем, немного успокоилась, встретив существо еще более обделенное, чем она.
Собака смотрит на нас подслеповатыми глазами и старательно двигает  хвостом, словно тем самым, стараясь компенсировать прочие свои недостатки. С ее мокрой шерсти на пол стекает вода, образуя большую и грязную  лужу.
- А, что мне уже здесь почти нравится. Поживем еще недельку и совсем привыкнем! Да, Бобик?
Я все еще пытаюсь шутить, полагая, что мне, как мужчине, положено быть стойким.
Я протягиваю руку, но собака не видит этого. Она живо реагирует лишь на запахи. Пустая рука не несет в себе полезной информации.

Все рано или поздно заканчивается. Однажды пришел день, когда нарисовалась другая – более оптимистичная картина.
Мы стоим у распахнутой двери, на фоне прямоугольного проема, за которым снова сияет солнце. Последние капли падают с крыши, звонко шлепаясь в лужу - в ней  стремительно тают  улетающие вдаль облака. Вокруг ни души. Люди словно испарились вместе с дождем. Смылись- исчезли, как вид. Только брошенная техника под огромным расплавленным и пустым  небом. И слепая собака, потерявшая разум.
Словно отпущенные на свободу узники, мы решительно ныряем в проем  и идем  к дороге, убегающей  за горизонт.  Постепенно становимся  обычными марионетками на фоне скупых декораций из малобюджетного кино, которое продолжает снимать упрямый режиссер.
Мираж ломает наши фигурки, терпеливо топающие по горячему асфальту, превращая их
в небрежный мазок на выцветшем свитке китайского мастера из далекой эпохи Минь. Постепенно мы растворяемся в этом сладком сиропе, став обычными атомами, уставшими от бегства и  вернувшимися в лоно породившей их материи. Все возвращается на круги своя…
Рыбачий барак, древний, как легенда о Ное. Он стоит на склоне холма, обдуваемый со всех сторон солеными ветрами; покосившаяся гнилая дверь висит на одной петле.
Раскачиваясь, она скрипит, подпевая ветру.
Рядом прямо на песке сидит морщинистый сгорбленный старик - коричневый от загара и старости, он ласкает собаку вновь увидевшую свет.
- А-А-А ау -e-e-у- А! -А! –А!- поет он вместе с ветром и собака осторожно подвывает ему.
- Здорово, отец! – бодро приветствуем мы старца.
Мы рады, что за целый день блужданий встретили, наконец, человеческое существо.

-А-А-А – продолжает петь старик, равнодушно кося на нас глазом . – У-у-у…- подпевает ему ветер, У- ааа ! – воет собака.
- Ну, что ты заладил, дед? Скажи - где поселок? Будь человеком! Успеешь еще попеть -  у тебя, практически, вся жизнь впереди – говорю я ему устало. И это словно бы не мои слова. Сознание раздваивается от жары и неопределенности, и мы начинаем казаться себе придуманными кем-то персонажами. Возможно, что именно это и происходит с нами.
Старик замолчал, задумчиво теребя бороду и глядя вдаль.
- Там! - наконец, произнес он хриплым голосом и ткнул кривым пальцем в направлении ближайших холмов.
- Но ведь там море? Именно за этими холмами, насколько нам известно, находится Арал.
-Раз я думаю, так - значит, мы еще не выбрались из прошлого - это простое и логически выверенное  заключение возникает в сознании само собой..
- Где там, старик?- я тронул его за плечо.
Но от почтенного старца не добиться уже ничего. Он снова погрузился в послеобеденный транс.
Мы с Наташей устало бредем  берегом моря, примерно следуя указанному направлению.
      
В сумерках приближающейся ночи, появляются аккуратные домики,  разбросанные по песчаному склону.   Крадучись, чтобы не привлечь внимания мы  пробираемся вдоль проволочной изгороди.

По берегу мимо нас, словно тени проходят парень с девушкой. Слышен смех девушки и басовитый говор парня.
– Ну, Руслан! Руслан… – смеясь, говорит она – Ну, вечно ты!
-  Рита - не смей мне перечить! - парень с силой притягивает девушку, и они целуются, замерев на самой кромке прибоя. Падающее за горизонт солнце освещает их последними лучами, высекая салюты искр из растрепанных  каштановых волос девушки.

Я схватил Наташу за руку и силой потащил прочь.
- Андрей ты чего!?
- Это мой отец и моя мать - Нам нужно поскорее уходить отсюда. Ты даже не представляешь насколько все это опасно…
- Рей Бредбери… Раздавленая бабочка? – тихо произнесла Наташа.
- Да, мы нечаянно наступаем на бабочку или убиваем  паучка, а в будущем происходят невиданные катаклизмы. Ты теперь понимаешь, куда мы попали?
- Все уходим! - Спотыкаясь, мы быстро побежали прочь. Чем дальше мы удалялись от берега, тем больше темнота окутывала нас.
Следующую картинку я до сих пор вспоминаю с невольным ужасом.
       Ночь. Мы с Наташей  спим, обнявшись на широком диване в ее квартире с видом на панораму Питера. Внезапно, я просыпаюсь и бреду полуголый к широкому витражу, открывающему вид на залив. Неясное предчувствие тревожит меня. Но все спокойно: по спящим улицам, движутся последние трамваи, и фонарь подмигивает звездному небу, качаясь на ветру.
Любимые кактусы Наташи, занимающие место на полу возле окна, мирно спят в своих горшках, на фоне луны.
     Я подхожу к бару и наливаю себе в стакан немного коньяку, перемешивая  с колой. Непонятная тревога, тем не менее,  не отпускает меня…
Внезапно повернувшись, я вижу, как стена огня  движется со стороны моря, подползая  к  беззащитному, сонному  городу. Слышится нарастающий гул, и начинают мелко дрожать стекла. Кактусы, проснувшись, вертят колючими головами в недоумении и ужасе, они стонут и  пищат,  словно загнанные в угол крысы.

- Этого не может быть – бормочу я - Это сон! Растения… Растения не могут быть живыми!   Это всего лишь сон!

Я  залпом допиваю  напиток и, стянув  с кресла большой клетчатый плед, ложусь на пол, накрывшись с головой.
Между тем, все сильнее дрожит земля, и  огонь накрывает город, ломая каменные дома, словно бумажные макеты. Вскоре кошмар приближается совсем близко.
Огонь стремительно врывается в окно, слизывая и уничтожая все живое на своем пути. Не успев проснуться, мы погружаемся в вечную ночь.
    
     И я снова вижу сон.
Черная лента дороги упирается в песчаный холм. С правой стороны вновь плещется давно исчезнувшее море. Чайка по-прежнему, как ни в чем не бывало, атакует волну. Мы с Наташей поднимаемся на вершину и стоим в изумлении, глядя вперед.
Руины гигантского города раскинулись перед нами. Металлические конструкции, изуродованные, небывалым взрывом тянут к небу изломанные, проржавелые вертикали.

Внезапно картинка перед нами начинает дрожать и мираж исчезает.
-Господи это всего лишь видение, Наташа! Ничего нет…Не бойся! Пойдем вперед.
- А это что? – она показывает в сторону растущей у нас на глазах яблони. Яблоня расцветает, и появляются плоды. Наташа срывает яблоко и, улыбаясь, протягивает его мне. Тихая змейка сползает по стволу и исчезает в песке.
Взявшись за руки, мы идем  вперед по дороге, ведущей к горизонту.
Асфальт позади нас трескается и превращается в прах, прорастая травой…
По огромному полотну неба плывут титры, завершившегося фильма!
Где-то за горизонтом слышны раскаты грома, напоминающие чей-то веселый смех.

Все это вспомнилось мне  уже в питерской коммуналке, где я очнулся словно  после долгого сна. Потолок надо мной качался. Голова гудела, и было непонятно: жив я или продолжаю  грезить?
Я лежал на диване в квартире Старика - теперь уже окончательно ставшей моей. Я был в одежде, и  за стеной на кухне слышался гул знакомых голосов. Наташи рядом не было.
Я  стал склеивать в памяти события предыдущих дней, старательно отделяя правду от полуправды и явной небывальщины. Признаться, в моем положении сделать это было довольно трудно.
Последний вечер в Ротонде запомнился, пожалуй, только тем, что Эренбург был необычайно любезен.
Он предпринимал отчаянные попытки расположить нас к себе. Скорее всего, ревновал к Ленину и пытался выяснить, как нам удалось так близко сойтись с ним. Каким-то образом он  узнал, про приватное поручение, которое дал нам Ленин.
Эренбурга, вероятно, сжигало жгучее любопытство.
Во всем остальном все было, как обычно.
Дело в том, что, посовещавшись, мы с Наташей решили исчезнуть по-английски.
Слишком много подозрительных личностей крутилось в последнее время возле нас, и мы не хотели рисковать.
Диего Ривера, как всегда, выпив лишнего,  впал в ярость и попытался  крушить мебель. Привычные к его вспышкам приятели, повисли на могучих плечах. Успокоившись, будущий гений и коммунист, улыбался, как ни в чем не бывало, нисколько не сожалея об обидных словах, которыми только что сыпал направо и налево. Возможно, и не помнил ничего. Пикассо пребывал в меланхолии, молча, глотая стаканами свое любимое испанское вино. Модильяни что-то напевал, сидя в углу, и обнимая гитару, словно любимую женщину. К концу вечера появился молодой и румяный Хэммингуэй, которого еще никто не знал и он сидел себе тихо возле барной стойки, украдкой стреляя глазами по сторонам, и что-то быстро писал в блокнот.
Полежав еще некоторое время, и невольно прислушиваясь - соседи о чем-то жарко спорили за стеной - я решил, наконец, позвонить Наташе, но она не отзывалась. Приняв душ и наскоро одевшись, заглянул на кухню. Там меня ждали. Увидев вопрошающие взгляды сожителей,  пьющих чай, я буркнул торопливое приветствие и стремительно ретировался.
За спиной послышался гул недовольных  голосов, но я уже летел вперед, не  чуя под собой ног.
Вдруг отчетливо вспомнилась  картина  гибнущего мира,  и я подумал – не было ли это сигналом из будущего, в котором по какой-то причине возжелала остаться моя подруга?
Если нет, то почему она не отвечает на мои звонки?
Все эти вопросы злыми пульсами стучали в голове, пока я, меняя транспорт, расталкивая прохожих, спотыкаясь на ходу, и путая следы, словно мартовский заяц,  мчался в сторону центра.

Наташа встретила меня на пороге своей квартиры отдохнувшая и умиротворенная, словно и не было за спиной наших замечательных приключений. Я еще раз поблагодарил судьбу за замечательное создание, посланное мне неизвестно по какой причине. Наверное, просто повезло.Если это не очередной сон, разумеется.

Но это не было сном. Все что произошло с нами, странным образом изменило страну.
Уехав из недоброй,подозрительной империи зла, мы вернулись в  уютную парламентскую республику, где все уважительно относятся друг к другу и любят своих детей.Я уже и не знаю, какую там бабочку мы раздавили в прошлом, но
наше настоящее явно изменилось к лучшему.Кстати, по возвращении я специально пересмотрел школьные учебники и книги по истории.
Так вот - там не было ни одного упоминания о Ленине. Сталин же известен современникам, как героический деятель спасший страну от интервенции 18года, когда,полчища империалистов подбирались к нашим богатым ресурсами рубежам.В итоге успешных военных действий, мы захватили пол Европы. И ее народы до сих пор благодарны нам за избавление от пут империализма.Об этом они не устают сообщать в итоге регулярно проводимых референдумов.Вообщем мы вернулись в другую страну. И вот  это,действительно,похоже на сон, который к счастью не закончился до сих пор.Как и наша совместная жизнь полная любви и уважения друг к другу.Впрочем, возможно, Наташа  придерживается совсем другого мнения.
-Милая, когда ты уже позовешь меня к ужину? Я чертовски голоден и начинаю нервничать...
-Что? Ты не нанялась обслуживать меня?
Н-да... Пожалуй, последние фразы не совсем вписываются в концепцию моего повествования.Но,из песни слов уже не выкинешь- как не крути.