ИЮЛЬ /2000/
Первый день. Суббота
Солнце с самого восхода. И сразу же с ночных +9-и подскочило до +18-и. Но не надолго. Вскоре набежали облака, сгустились, обратились в тучи и затмили солнце. Дождь, однако, сегодня не шел. Уже к полудню температура упала до +11-и, что, конечно же, никак не располагало к променадам на сквере, тем более — к праздным сидениям на скамейках.
Нора и Князь в последних треволнениях перед прибытием Ксении на каникулы, которое случится уже завтра. Наконец-то! Нора уж три ночи не спит вовсе. Хазаров ее ругает. И тоже почти не спит.
Ксенькины здешние друзья бередят волнение — бесконечно звонят Норе, уточняются по объявленной в газете встрече.
Друзья Норы и Кости тоже звонят, заговаривают при встречах сами о приезде Ксюхи. Кто-то искренне восхищается наведенным в городе по этому поводу шорохом, другие выражают недоумение с примесью нечетко выраженного возмущения — такое прилюдное выпячивание персоны собственного дитяти в городе впервые, такого не бывало. И, главное, зачем?! «А чтоб было!» — мысленно ответствует Князь. «Ксения» в переводе — другая, иная, не как все. «Судя по моей, так и есть!» — это и вслух заявляет, при случае, Нора. И ей всякий раз приятно, когда такой случай представляется.
Второй день. Воскресенье
+9… +13 — температурная динамика суток. Холодно. Да еще то ослабевающий, а то переходящий в ливень холодный дождь.
Еще неделю назад дождя хотели, ждали, молили о дожде дачники-огородники. А сегодня, всего лишь после нескольких дождливых дней, уже клянут то, чего с вожделением ждали. Се человек! Разве он — дитя природы? Или Царь природы? Скорее, он — мученик. И вряд ли святой.
Нора и Хазаров уехали на своей машине в Столичку к самолету из Тель-Авива. Прилетает Ксения. Вернутся поздно. Скорее всего — уже завтра. Вот и о встрече их — тоже завтра.
А сегодня — о посредственности. Об истолковании сего распространеннейшего явления Хазаровым. И в связи с той же Ксенией, отчасти.
«Да будет проклят инстинкт посредственности!» — эту заповедь от Ницше Хазаров осознал много позднее, чем вывел собственную версию истоков бед человеческих…
В одном из последних перед отъездом домой писем Ксения то ли похвастала, то ли попечаловалась, что у нее средний балл за учебный год — 97. То есть не 100, как бы ей хотелось. Хазаров же, когда только узнал, что в Израиле 100-балльная система оценок, сказал: «Это такая же фигня, как нынешняя наша 10-балльная и бывшая советская 5-балльная. Принцип один — серединная оценка — «посредственно»!».
Немногим более тридцати лет назад, когда Хазаров только начинал свою преподавательскую деятельность (а надо заметить, что изначально он к ней не стремился и не готовился), когда стал перед необходимостью ставить оценки-отметки, то сразу же выступил их ярым противником. «Оценка в этом виде не является истинным мерилом чего-либо! Она лишь порождает комплексы!» — горячился мой герой на педагогических советах, всяческих учительских конференциях и даже пытался на эту тему выступить в газетах и журналах. Но… любая система сильнее и выше самой аргументированной логики. И… Хазаров ставил эти самые, ненавистные ему оценки. Правда, со временем додумался до маленькой хитрости — с каждой новой для него группой учащихся Князь, не жалея на то времени, договаривался, что любая оценка — бяка, что относиться к ней нужно с юмором, что отрицательных оценок он никогда и никому ставить не будет, потому что неправильных ответов вообще не существует, что он просит прощение за то, что все же вынужден ставить эти закорючки, хоть и «положительные», что… Уже за одно это ученики Князя боготворили, а его предметы автоматически становились для них «любимыми». Да, был и еще один пункт в душевном договоре Хазарова с подопечными — ученики, студенты не должны были требовать такого же манипулирования оценками от других преподавателей, во всяком случае, не должны были ссылаться на его, хазаровский опыт. И, как уверяет Князь, за три десятилетия ни один из учащихся его не подвел.
Суть же убеждений Хазарова в этом вопросе сводится к следующему. Естественное стремление человека (инстинкт — по Ницше), как и всего живого, — быть в середине. Поэтому основной, массовой оценкой в практике советского образования были 3 балла. Которые имели еще три названия: «посредственно», «удовлетворительно» и «государственная» (!). Вот, «по Хазарову», за семь десятилетий и сформировалось в Союзе общество (читай — государство) удовлетворенных собственной посредственностью . Поэтому, мол, «Союз нерушимый» и развалился. На замечания многих, что, отвергая что-то, надо бы что-то и предложить взамен, Князь и предлагал: «Система должна быть простой, как хлеб, — три оценки: «плохо»-«хорошо»-«отлично». И все! Общество, люди все равно будут стремиться к «середине». Но теперь это будет «ХОРОШО»! И это будет уже качественно иное общество! А?!»
Третий день. Понедельник
Пасмурно и холодно — +9… +13. С полудня то солнце несколько раз не до конца продиралось сквозь тучи, то из тех же туч побрызгивал дождь.
В доме у Норы и Князя семейный праздник! Ну не в доме, конечно, а в квартире, но «в доме» — более к случаю. И не праздник, а так — семейный вечерок. Но краше иных праздников. Привезенная ночью и выспавшаяся днем Ксения — виновница сбора всей семьи и ее главная сегодня радость.
За бутылочкой кармэля, выигранной Князем еще зимой в лотерею в столичном Доме еврейского общества, и проходило сие уютное мероприятие. Надо сказать, что вино, полное наименование которого Carmel-King David-Concord — не вполне царское, хоть и kosher, то есть кошерное. Не оправдало ожиданий.
Самолет из Тель-Авива опоздал на полтора часа, что добавило волнения встречающим, во всяком случае, Норе и Князю добавило точно. Но тут же несколько и ослабло нервное напряжение, когда в среде встречающих родилась мысль, что они там специально выбивают из графика вылеты самолетов, чтобы сбить с толку возможных террористов.
Самолет приземлился. Все всех встретили. Возгласы, объятия, поцелуи, изредка — слезы радости.
—Привет, лягушка, — нарочито буднично, пряча волнение, изрек Хазаров в ответ на бурные объятья дочери.
—Па-апочка!.. Почему «лягушка»?
—Ну вот! Русские сказки уже забыла. Потому что — путешественница!
—М-м… Ладно. Мамочка где?!
—Наверно, на поле выбежала. Лягушку свою в траве искать… Вон, бежит… Лови ее! Да не урони!
—Ма-амочка!!!
—Ксе-енечка!!! А я тебя… там!.. Проворонила!..
Через семь минут уже мчались в машине от аэропорта через всю Столичку к экзотическому ресторану в псевдонародном стиле с названием «Лидо», где запланировано было «покормить ребенка вкусненьким с дороги». Покормили, сами отведали кое-чего, повосхищались кулинарными и архитектурными изысками столичной сферы услуг и помчались в направлении провинциального уюта — домой.
Лихорадочные вопросы и сумбурные ответы на них, когда торопишься задать свой очередной, а ответ на твой предыдущий не совсем удовлетворяет — все это быстро утомило всех. Большую часть дороги Ксения и Нора дремали друг у друга на плече за спиной Хазарова. Удовлетворение этой безмолвной близостью в эти первые часы было большим, чем взаимные горячечные расспросы. Князь крутил баранку и купался в тихой радости.
Уже за полночь заехали прежде всего к бабе Тасе, как и договаривались. Не спала, ждала. Пыталась угостить пирогом с капустой, специально испеченным, да отказались все по позднему времени и усталости. Не обиделась. Отрезала добрый кусок, завернула, дала с собой. Договорились о встрече завтра, и Анастасия Даниловна выпроводила гостей: «Идите, езжайте, отсыпайтесь!»
Собиралось светать, когда въехали в свой двор. Из четырех домов, обрамляющих его, светились окна только одной квартиры. На шум подъехавшей машины из окна до половины высунулась Юля и завопила: «Ксю-уха прие-ехала!!!» Князь одернул ее не менее истошно: «Тише ты, сумасшедшая! Людей побудишь!» Но люди не пробудились.
До полного рассвета пили чай. Пытались выспросить друг у друга: что? где? как? когда? почему?.. Друг друга замучили, устали вконец и легли, наконец, спать…
И вот вечером, выспавшиеся, успокоившиеся, умиротворенные, сидели за бутылочкой кармэля и… «Как будто и не уезжала», — это говорилось в этот вечер всеми. Более определенно выразилась Нора: «Я думала, что умру от счастья, когда тебя встречу. Но это ощущение было во мне лишь первые мгновенья. А потом… а теперь — тихая радость и спокойствие, вот же ты, рядом - руку протяни».
/.../
Двадцать третий день. Воскресенье
Уже третий день подряд похож на два предыдущих. «Больное северное лето»? Благодать!
Нора поругивает Хазарова — никак не свозит ее по грибы «в последний раз». А теперь вот погода сухая, грибы состарились и померли, а те, что неделю назад были молоденькими, нормальные люди тогда же и собрали, а… Грозится сама сесть в машину и… И Князь посулил такой график событий: завтра — дождь, чтобы грибы новые наросли; послезавтра — дождь может идти, но уже на убыль, да и Ксения возвращается из лагеря — какое тогда «по грибы»; а послепослезавтра — хорошая погода, и втроем — по эти! по самые!.. по чертовы грибы.
Нора проснувшемуся у полудня Князю: «Хазаров, пора собирать чемоданы».
Хазаров улыбнулся, как кот, и потянулся до хруста в засолевших суставах. Не ответил.
—Чего ты? Я — серьезно. Месяц остался. Сколько весит мой компьютер? Мне весы нужны.
—Вон же, безмен есть. Взвешивай.
—Ну и как это я им буду взвешивать компьютер?.. О! позвоню Лане. У нее есть, кажется, напольные весы.
—Точно. Она же по три раза на дню взвешивается. Спроси заодно, сколько сегодня…
—Фи, Князь! Шутки твои боцманские…
Позвонила. Трубку поднял Антон. Ланы дома не было. Долго не мог понять, кого надо взвешивать. А когда врубился, сказал, что лучше — безменом. Нора рассвирепела и потребовала, чтобы Антон посмотрел, есть ли весы дома, а не рассуждал о том, в чем ни черта не смыслит. Посмотрел. Есть. Перезвонил и долго изливался извинениями перед Норой. Обратили все в шутку.
Хазаров получил задание весы привезти. Кое-как выторговал право привезти не сегодня, а завтра сей классический для готовящихся к отъезду Туда агрегат…
/июлю конец; продолжение воспоследует/