В это утро Ляпников проснулся с тяжелой головой. Такой голова обычно бывает после многодневного праздника, с его затяжной попойкой и обязательным похмельем. Его даже не обрадовала непременная чашка бразильского растворимого кофе, которое он любил с ностальгически-голодных времен юности. А бутерброд с маслом и черной икрой вызвал приступ тошноты. Однако, несмотря на состояние, завтрак должен быть съеден. Потому что на службе вместо обеда сегодня предстоит изнуряющая драчка за фонды с головным предприятием и битва за сферы влияния с конкурентами. И чтобы сломить сопротивление Нахряпова и его команды, нужны будут немалые силы.
Ляпников механически жевал свой бутерброд и так же механически прихлебывал ароматный обжигающий напиток бодрости, не ощущая вкуса ни того, ни другого.
– Лёнчик, что с тобой сегодня? – спросила его жена Матильда, женщина средних лет, худая, с тонкими ногами и тонкими губами. – У тебя такой потерянный вид. Ты, по-моему, нездоров...
Она сидела напротив своего мужа, одетая в черное японское кимоно, расшитое изворотливыми драконами с золотыми усами. Кофе она пила мелкими глотками, грациозно отставив мизинец в сторону.
Ляпников хотел было отмолчаться, но, зная настырный характер супруги, ответил, задумчиво глядя на мореную дубовость стола:
– Понимаешь, сегодня меня хотели похоронить...
Матильда прыснула, разбрызгивая кофе, словно увлажняла проглаживаемое белье, но чашку из дорогого сервиза все же сумела удержать.
– Ты что, бредишь? – кашляя, просипела она.
Ляпников молча утер забрызганное лицо полотенцем и закурил сигарету.
– Успокойся, – ответил он, выпуская дым через волосатые ноздри, – это сон мне такой привиделся. Снится мне, будто проснулся я оттого, что кто-то у самого моего уха забивает гвозди. С таким грохотом вколачивает он эти гвозди, аж в голове гудит...
Матильда облегченно перевела дух и с интересом уставилась на мужа: она любила, когда заводили разговор о снах и гаданиях. И сама любила рассказывать. Вот вчера ей приснилось, будто карман её платья – это аквариум, и там плавают золотые рыбки. Матильда кормит их, приговаривая: «ципа-ципа-ципа». К чему бы это?
Ляпникова обычно сновидения не баловали. Он ложился и проваливался в темный колодец без времени. И вот теперь ему внезапно приснился сон, и Матильде было ужасно любопытно узнать, что же это могло присниться ее Ляпникову.
– Открываю я глаза, – продолжал Ляпников, – и обнаруживаю себя в каком-то красноватом полумраке. Перед глазами, вот так – он поднес ладони к лицу, – доски... со всех сторон... неструганные... Солнце просвечивает сквозь щели, и я вижу, что доски эти снаружи покрыты или обтянуты красным материалом. Вот, думаю, почему все красно... Вновь загрохотал молоток. Смотрю: участок одной из досок вспучился и оттуда толчками полез гвоздь. А рядом кто-то говорит. И говорит так, будто что-то держит во рту. Гвозди, наверное, держит. Вынимает изо рта по одному, заколачивает их и говорит: "Осиротели вы тепереча без начальника-то вашего...". А кто-то ему отвечает, жутко знакомым голосом: "Се ля ви, как говорят американцы: хочешь жить – учись стрелять. Потеряешь нюх, не впишешься в очередной крутой поворот жизни... – и сыграешь в ящик".
Что ж это такое, думаю я, про какого это начальника они толкуют, и где, в конце концов, я нахожусь?! Шевельнул я рукой, что-то зашуршало, пригляделся – цветы. Искусственные. И тут меня словно током долбануло: "Я в гробу!!!" И голос того, кто говорил "се ля ви" и прочую гадость, я узнал. Это Петруков был, мой зам. А начальник, которого они хоронят, стало быть, – я!
– Ах вы, души подлые! – думаю. – Липовый отчет вам в глотку! Своего начальника живьем хотите закопать! Р-р-разнесу!..
Двинул я ладонью по доске и выломал ее. Затрещала материя, разрываясь... Высунул я в дыру нос и гаркнул страшным голосом:
– Вы что!?! мать вашу так да разэдак!.. Совсем офонарели! А ну, выпустите меня сей же час!
Вижу сквозь дыру, как толпа кинулась бежать врассыпную. Музыканты (с музыкой хоронили, гады!) тоже рванули, теряя на ходу свои дудки и барабаны. Только Петруков один остался, это его, стервеца, страхом парализовало. Он от испуга портфель свой неразлучный в могилу уронил и в штаны сходил, правда, по легкому...
Матильда захохотала тонко и визгливо, забрасывая назад голову. Ляпников смотрел на нее недовольно, ждал пока она выдохнется.
– Мне, между прочим, не до смеха было, – обиженно сказал он. – Ты можешь себе представить – до того все было натурально: и доски эти корявые, и материя... Вот прямо сейчас ощущаю, как я рву ее... Палец еще занозил, до сих пор ноет... Ты ведь знаешь, какие гробы у нас делают. Даже построгать толком не могут...
Ляпников посмотрел на руку и обомлел.
– Мистика... – прошептал он одними губами.
Из пальца торчала заноза.
* * *
- Ну, в общем-то, ничего страшного я у вас не нахожу, – сказал доктор Клюквин, вынимая из ушей слуховые трубочки стетоскопа. – Сердце для вашего возраста более менее в норме, меньше курите... Нуте-ка, позвольте еще раз взгляну...
Доктор Клюквин оттянул веки пациента, заглянул ему в зеркало души. Проверил, как сужается зрачок под действием света. Потом постучал молотком под коленку.
– Реакции адекватные, реактивность в пределах нормы. Мне абсолютно ясно, что вы вполне в compos mentis – здравом уме. На ночь проветривайте спальню. Не укрывайтесь с головой. Должно пройти.
– А как же заноза, ведь она настоящая?
– Мало ли где вы могли посадить занозу. Ночью палец разболелся, в мозг поступили сигналы, которые вызвали ассоциативное сновидение. Обычное дело.
– Пилюль никаких не пропишите? – спросил Ляпников, одеваясь и отслюнявливая деньги медицинскому светиле за высококвалифицированный прием.
– Это излишне, – ответил доктор.
Ляпников протянул руку, чтобы забрать деньги.
– Я имею в виду лекарства, а не презренный металл, – сказал доктор, пряча банкноты в стол. – Обратитесь к сестре, она вытащит вам занозу и продезинфицирует палец. Это бесплатно.
Медсестра, туго затянутая в халатик, выгодно подчеркивавший ее осиную талию и выдающуюся попку, усадила пациента напротив себя. Взяла его руку и, положив ее на свое округлое колено, отчего у Ляпникова защекотало в носу, стала изучать папилярные узоры больного. Потом воткнула иголку в подозрительное место, и не успел пациент сказать "ой!", вытащила на свет божий злополучную занозу.
– Большое спасибо, – сказал Ляпников медсестре, сжимая пальцами ее гладкое колено.
– Приходите еще, если что... – ответила сестра, обворожительно-хищно улыбаясь.
* * *
– Боже мой, Лёнчик, ты весь зеленый, и под глазами мешки, – сказала Матильда на следующее утро. – Опять приснился дурной сон?
– Хуже... – ответил Ляпников, ежась от страха. – Мне приснилось продолжение прошлого сна. Не то что бы продолжение, а тот же самый сон, только на этот раз я очнулся в нем несколько позже... В первый раз меня не успели похоронить. А в новом сновидении я проснулся оттого, что на крышку гроба падала земля – россыпью и комками. Могилу уже начали засыпать!
– Господи! – вскинула руки и прижала их к тощей груди жена.
– Меня пугает тот факт, что в следующий раз я очнусь в гробу, закопанном глубоко под землей. И когда уже все уйдут, и некого будет позвать на помощь. Что же это такое?! Боже, за что караешь?!
* * *
На службе Ляпников целый день присматривался к своим сотрудникам. Возможно, кто-то из них насылает на него порчу или сглаз. Но ничего подозрительного не обнаружил – все они были доброжелательны, трудолюбивы, опрятны. Придраться было совершенно не к чему. И Петруков был предан без лести. К концу рабочего дня стало совершенно ясно, что никто из его сослуживцев не желает вреда своему начальнику, тайно не интригует, не подсиживает. Да и кто станет подсиживать, это вам не старые времена. Сейчас не станут тратить годы на решение такой проблемы, проще подложить бомбу под служебный автомобиль. Отчего же тогда его, Ляпникова, преследуют такие ужасные сновидения?
Всему виной моя мнительность, решил Ляпников. Подсознание – вот кто меня подсиживает, интригует против меня. Мое собственное подсознание. Оно в иносказательной форме, через сновидения, говорит мне, мол, стар ты стал господин Ляпников-Тяпников. Пора тебе на покой. Покойник ведь от слова покой. Вот мне и снятся похороны. Как еще оно, подсознание, может мне сообщить о том, что я нуждаюсь в отдыхе? Не показывать же мне пляжных красоток. Когда у меня аллергия на солнце, а на девушек давно одна реакция – щекотание в носу, и не более. Всю мою энергию забирает работа. В ней смысл моего существования. Без нее мне смерть... Ну вот, опять пришли к тому, с чего начали...
Этот внутренний монолог позволил нашему герою скоротать время, покуда он ехал домой на служебном "Мерседесе".
– Василий, ты приготовил то, о чем я тебя просил? – очнувшись от невеселых дум, спросил Ляпников своего водителя, когда тот скрежетнул ручным тормозом.
– Пожалуйте, – ответил аккуратный Василий и протянул начальнику длинный предмет, тщательно обернутый в мягкую ткань и перевязанный синтетическим шпагатом.
– Завтра в 8 часов, как обычно, – сказал Ляпников шоферу, отпуская машину.
Собственно, это было сказано не столько шоферу, который и так знал, когда заезжать за шефом, а самому себе, чтобы убедить подсознание – рано мне еще на покой, еще нас ждут большие дела. Ведь ему, Ляпникову, только 55! Разве это годы? Смешно.
Но Ляпникову было не до смеха. Придя домой и съев свой калорийный и вкусный ужин, он по обыкновению улегся в постель. На телевизор у него сил не хватало. Не говоря уже о жене. Впрочем, Матильда не скучала, упивалась заграничными сериалами, с головы до голых пяток погружаясь в розово-критинистическую ауру мыльных опер. Благо, этого секонд-хендовского теледерьма с избытком хватало.
* * *
- Ой, бляха-муха! – возопила супруга, хватаясь за коленку, после того, как забралась под одеяло общей их кровати. – Что это?!
Матильда провела рукой по ноге мужа и нащупала нечто длинное, холодное, с острым загнутым концом.
– Что? Где? – выныривая из полудремы, прохрипел Ляпников.
– Вот это вот, что такое?! – повторила вопрос супруга, вытащив на свет божий тяжелый металлический предмет.
– А-а, это... монтировка, – пробормотал супруг. – Дай ее сюда.
Он отобрал монтировку, сунул ее под одеяло, положив себе под руку, и, успокоившись, закрыл глаза.
– Что за идиотские выходки! Я чуть ногу себе не сломала! Зачем она тебе нужна?
– Если меня засыплют землей, – сказал Ляпников, не открывая глаз, – без монтировки мне не выбраться.
– Кончай придуриваться! Ведь это только сон! Не представляю, как она тебе может пригодиться? Ты же будешь находиться там, а эта хреновина – здесь.
– Там будет находится ее проекция. А вообще-то, решение таких сложных философских вопросов, как метафизическое единство разных пространственно-временных континуумов, лучше отложить до утра.
– Господи! Что за бред ты несешь? Спиноза-заноза. Вот так всегда – до утра... А я, между прочим, еще в таком возрасте, когда кое-что не терпит никакой отсрочки. Ляпников, рядом с тобой лежит не проклятая железяка и не арифмометр, а женщина! и ей требуется чуть больше внимания!..
– Арифмометры сейчас уже нигде не применяется, даже в России. Для этого существуют калькуляторы и компьютеры. Ты отстала от жизни, милая...
– Ах, я отсталая! А кто меня закобелил... тьфу ты – закабалил? Мне кухня, тебе – работа. Феодал! Бревно! Чурбан! Ты даже милой меня называешь исключительно в уничижительном аспекте!.. Ну, ты еще пожалеешь...
И они легли спина к спине как два непримиримых врага, волей обстоятельств вынужденных жить под одной крышей.
* * *
– Нет, я этого не переживу! – заплакала, завопила Матильда. – Откуда взялась эта земля? И эти щепки? Ужас, ты мне все простыни вымазал в грязи! Я их только вчера постелила... Господи, наказание ты мое... ведь их теперь никакими "досями" не отстираешь. Ну, чего молчишь, долго это будет продолжаться?.. Ты погляди на себя, ты стал похож на выходца с того света.
– Именно оттуда я и пришел...
Ляпников лежал скорчившись, весь дрожа. Его закордонная шикарная пижама от "Олд Ингланд", надетая на нем, была вся испачкана землей и во многих местах порвана. В руках он сжимал монтировку. Искрошенные в щепу куски досок валялись тут же. Он обессилил в страшной борьбе за собственную жизнь. События этой кошмарной ночи – готовый материал для сценария фильма ужасов.
На сей раз Ляпников очнулся не от шума, а совсем наоборот, в буквальном смысле – от гробовой тишины. Не видно было ни зги. Он застыл в напряжении. Он почувствовал трепещущее и яростное молчание мира, толчками бившее в виски, почувствовал тесноту, немыслимую неподвижность земли и ощутил вдруг, что сердце превратилось в холодный камень. Явная нехватка воздуха заставила его поторопиться. Главное, не паниковать, сказал себе Ляпников. Ведь он готовился к такому повороту событий. И вот это случилось: он очнулся слишком поздно. Кончилась гражданская панихида, его зарыли в могилу, и все разъехались по домам. Если и есть кто-нибудь поблизости, все равно никто его воплей не услышит. А если и услышит какой-нибудь бродяга глухие стенания из-под земли – убежит от страха. А могильщики не станут его раскапывать за бесплатно.
Вот тут и пригодилась ему с вечера приготовленная монтировка. Стараясь не поддаваться панике, Ляпников нащупал в кромешной мгле спасительную железяку. Так же на ощупь вставлен был острый конец монтировки в щель между досками. Экономя воздух, следя за ровностью дыхания, Ляпников стал методически кромсать доски. Дерево трещало, ломалось, в образовавшееся отверстие сразу же начала сыпаться земля, насыщая жалкие остатки воздуха острым сырым духом первозданности. Он пропихивал землю и щепки себе в ноги, расширял рваную дыру. Он расчищал путь наверх – к воздуху, к жизни!
Несколько раз подкатывалась соблазнительная мыслишка, что все это сон и не стоит пугаться. Плюнь на все и успокойся. Упокойся – и на завтра встанешь живехонек. Но кислородное голодание, безжалостной рукой перехватившее его глотку, вновь заставило несчастного возобновить кошмарную работу. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Спасение закопанных – дело рук самих закопанных.
Вряд ли стоит подробно живописать, как именно выбрался наш герой из-под двухметрового слоя земли. Это дело кровавое и неблагодарное. Еще незаслуженно обвинят в некрофильстве. К дьяволу это все. Главное, что Ляпников все-таки выбрался. И только тогда он проснулся. Вот же подлость какая!
* * *
Он старался не спать. Но отдыхать все равно когда-то нужно было, и он засыпал, положив под руку монтировку. Матильда ушла от него. Переселилась в другую комнату на диван. И он остался один на один, затерянный между двумя, как оказалось вполне равнозначными, пространственно-временными континуумами – сном и явью. Это было ужасно, господа!
Однажды Ляпников привычно очнулся в гробу, но монтировки рядом не обнаружил.
Хоронили Ляпникова всей организацией, даже из Столичного генерального офиса приезжал представитель от руководства. Похороны были настоящими, не во сне. С духовым оркестром, с речами, как и положено. И Петруков стоял у гроба, зажав под мышкой неизменный свой портфель. И скорбь его была искренней. Петрукова, а не портфеля, разумеется.
* * *
– А ты это здорово придумала, – сказал Любовник, лежа на широкой двуспальной кровати Ляпниковых. – Просто убрала монтировку, и все.
– Не говори глупостей, – ответила Матильда, затягиваясь сигаретой. – Я больше не могла видеть, как он мучается. Если хочешь знать, с моей стороны это был акт милосердия. Я на него зла не держу. По большому счету, он был неплохим мужем.
– Ну раз так, тогда извини... Как насчет другого акта?..
– Фи, как ты вульгарен!
Тут в дверь позвонили – как-то особенно громко, страшно! В спальне возникла легкая паника.
– Кто это может быть? – свистящим шепотом спросил Любовник.
– Это пришел ОН! – убежденно сказала Матильда, до боли стискивая руки и прижимая их к груди.
– Что ты несешь!?! – вскричал Любовник, лихорадочно заталкивая обе ноги в одну штанину.
Матильда, как была в одном пеньюаре, так и бросилась открывать двери. Любовник кинулся ее отговаривать, но она не слушала его.
Ляпников ввалился в коридор землисто-кровавым чудовищем. Его сопровождали, поддерживая под локти, Петруков, шофер Василий и мальцы из охраны.
– Лёнчик!.. Лёнчик... Лёнчик... – как заевшая пластинка повторяла жена, обливаясь слезами.
– Что, не ожидала?.. – прохрипел Ляпников, едва шевеля губами с запекшейся кровью, и бросил в угол жуткую железяку, которую принес собой.
– Господи, чудо-то какое! – вздрогнув, возопила неверная супруга и стала истово креститься. – Яко Лазарь воскрес!..
– Ты лазаря-то не пой... помыться мне надо...
Матильда была в ужасе и ничего не понимала. Но потом в ней победила хозяйственная сторона женщины, и она повела супруга в ванную. Пустила горячую воду, стала отмывать мужа от грязи и дезинфицировать раны на его многострадальном теле.
Любовник, воспользовавшись суматохой, хотел тихо слинять, но его задержали мальцы из охраны.
– Босс, – обратился к Ляпникову Петруков, держа подмышкой свой портфель, а в другой руке – полотенце, – что делать с этим... может, ему яйца отпилить тупой пилой?..
– Отпустите его с миром, – ответил Ляпников, морщась от боли, когда ватка, смоченная антисептиком, касалась края раны. – Бог велел прощать... И тебя прощаю, – муж поднял глаза на жену.
Матильда уткнулась мокрым носом в плечо супруга, опять затряслась в рыдании. И обжигающие эти слезы окончательно растопили холод души Ляпникова. Стало как-то необыкновенно легко, будто из сердца вынули занозу.
Через час, когда все страсти вместе с грязной водой были слиты в канализацию и когда сослуживцы, исполнив свой человеческий долг, ушли, Ляпников лежал на кровати, скрипяще-чистый, спеленатый в толстый, длинный до пят махровый халат и улыбался. Прощеная жена сидела рядом и с ложечки поила супруга горячим чаем.
– ...Пока они откап...кап...капывали меня сверху... – слегка заикаясь, говорил Ляпников, между глотками, – я пробивался к ним снизу... Я работал ка-ак стахановец. Эта была еще та проходка...
Матильда ужасалась, слушая мужа, а тот продолжал:
– Петруков молодец... оказался по-по-порядочным человеком, а я... не доверял ему... Он мог ведь запросто наплевать... да еще поиздеваться... но нет... Я когда по трубе ему звякнул, он без лишних вопросов снарядил команду... Представляешь?
– По какой трубе?
– Да ну по мобильной, конечно, не по канализационной же... Он мне, оказывается, сотовый телефон положил в гроб... как умершему воину его меч... весьма бла-ародно... А Василий – свою монтировку... Знал, что я испытываю к ним пристрастие... Как я ошибался в людях!..
* * *
С тех пор Ляпников существенно поменял свое мировоззрение. Стал относиться к людям с пониманием и снисходить к их слабостям, а так же замечать их достоинства. Петрукову стал доверять как самому себе. И даже заключил обоюдовыгодный мир с Нахряповым. Для сотрудников ввел один выходной день и повысил зарплату, отчего снискал славу либерала. Щекотание в носу пропало, зато ощутил силу в другом месте. В общем, Матильда больше не жалуется. Живут они теперь счастливо, а кошмары напрочь исчезли.
КОНЕЦ
Середина 80-х, 1999 г.
.............................................
© Владимир КОЛЫШКИН. "Заноза", рассказ, 1999.
.............................................