Целью наших «сходняков» были неизменные выезды на «блядки».Место «ТЕЧИ» изменить было нельзя. Это было бы таким же идиотизмом,как если б опытный рыбак,прикормив рыбу,смотал удочки и отправился ловить рыбу на автобусную остановку. Мы ездили на 16-ю станцию «Большого Фонтана», где в скоплении домов отдыха и пансионатов, находился «Край непуганых курортниц».
Один из нас обладал «несметным богатством»-до крайности запущенной дачей на 18 станции «Лютсдорфа»,т.е. на обратной стороне глобуса Одесской области. Главным местом любовных утех служил рояль, без половины клавиш, что не мешало аккомпанировать в такт «исполнителям».
В колодезном полузатопленном ведре, всегда находились ингредиенты будущего «благородного напитка для дам..с». Это были: водка(2 шт.), любое газированное вино (1шт.), напиток «Буратино», либо другой сладкий «шмурдяк». Это может показаться странным, но среди девушек из русской глубинки попадались особы, которые не пили водку,а пили сладенькое. С этой целью был разработан напиток «Ледокол Ленин». Не потому, что холодный, как лёд, а потому,что «атомный». Водка в нём совершенно не чувствовалась, но «каменную башку» чемпиона Валуева снесло бы со свистом, и ему бы тоже наверное захотелось любви, а не драки.
Любимой нашей «дуркой» был миниспектакль под названием «ГИПС». Прознав, что среди девочек находятся абитуриентки, мы начинали «прикалываться». «Бухнув», мы начинали жаловаться друг другу на декана, профессора Лялькину и др. преподов.
Подпитые девчонки неизменно спрашивали, где мы учимся, на что Валька говорил, что мы студенты «ГИПСа». Тут же следовал вопрос: «Что это за гипс?». Наступал момент нашего «изумления» и, даже» возмущения. Как, кричал я: « Вы что же газет не читаете?» В связи с демографическим кризисом, решением партии и правительства с прошлого года в Одессе открыт Государственный Институт Половых Сношений» - ГИПС.
Мы студенты первого набора, но учиться очень тяжело, особенно на практических занятиях. Устаём страшно: иногда приходится потеть по 3 пары. Тут вступал Янчик: « Этих двух «баранов» уже почти отчислили. Никак не могут сдать «куннилингус». Профессорша их на дух не переносит. «Прикалывались» мы конечно без особой надежды на обоюдное развитие темы, но, как ни странно, в одном случае из трёх приходилось импровизировать на ходу поскольку девицы хотели подробностей о практических занятиях.
***
Я пытаюсь вставить Нюмку в какую нибудь группу прямоходящих, но проблема в том, что он не ходил прямо, не ходил криво, он «возникал». Более невнятной личности я не встречал. На «лежбище» нас частенько подвозил на своей «ПОБЕДЕ» однорукий сосед. После основной работы он «кастрюлил». Так назывался частный извоз, который подразумевал, что «частник» зарабатывает на содержимое кастрюли. Так вот, уже находясь внутри «Победы» мы гадали, в каком «гадюшнике Минздрава» сегодня лучше «клёв». Туда и «заруливали». Максимум через 5 минут возникал этот «ломброзоид».
Старина Чезаре выделил четыре типа преступников: душегуб, вор, насильник и жулик. Нюмка не вписывался ни в одну из этих групп по двум причинам: во- первых он не был преступником, а во- вторых, он был противнее их всех вместе взятых. Можно было бы назвать его «сволочью», но…Я встречал сволочей, которых когда-никогда хлопали по плечу и не очень агрессивно говорили: «Ах ты сволочь» и при этом даже улыбались. Неет.. «Этого» хотелось бить лопатой, а называть исключительно «сукоблядь», «пидоргнойный» , «гандонштопаный» -Ух, бля, я даже сейчас вспотел от кайфа, что поймал !
Был он интриганом, перед которым кардинал Ришелье должен был бы снять «ермолку». Он отзывал каждого из нас «в сторонку» и говорил, что двое других друзей ненавидят третьего и замышляют какую то гадость, что оказывалось полной небылицей. За это был нами нещадно бит. На него это не производило никакого впечатления и он по-прежнему говорил «МЫ».У него никогда не было денег, но он постоянно падал нам «на хвост», то в ресторане, то на даче.
Однажды, когда он завалился спать в одной из комнат, мы обнаружили в кармане его джинсовой куртки бухту «бабок», которая в те времена нам не могла даже присниться. Он опять рассказал очередную «парашу». Всё же отказать себе в удовольствии посмотреть на «театр одного актёра» в Нюмкином исполнении мы не могли.
Весь реквизит его состоял из красной повязки с надписью ДЕЖУРНЫЙ. Надев повязку, Нюмка мгновенно преображался, становился старше, его вдавленная половина лица (следствие использования «стариками»-краснофлотцами его рожи вместо палубной швабры) становилась злобной. С неподражаемой значительностью он заходил в комнату отдыха, где курортники смотрели телевизор и, голосом «хозяина» зоны строгого режима говорил»:- Таак, время! Всем спать!! И выключал телевизор. Это было настолько натурально, что всё, на что решались бедные курортники, это разжалобить «высокое начальство». «Ну, товарищ, ну миленький, ну фильм же, ну пожалуйста». Нюмка окидывал каждого в отдельности ужасным взглядом и непререкаемым тоном произносил: « Товарищи, хотя Вы находитесь на заслуженном отдыхе, обеспеченном советскими профсоюзами, дисциплину никто не отменял. Спокойной ночи». Он уходил, а телевизор оставался выключенным. Если же какое – нибудь новое «лицо» делало попытку включить «телек» законопослушные члены профсоюза громким шёпотом его одёргивали: «Мужчина, нельзя! Уже объявили отбой!
***
Второй спектакль назывался «транспортно-пассажирская подляна». Нюмка садился на велосипед, защипывал штанины бельевыми прищепками, надевал повязку и ехал на пересечение «Комсомольской» и «Тираспольской». На этой трамвайной остановке расходились маршруты 4-го и 5-го трамваев, которые до этого шли по одной улице. Не слезая с велосипеда, как был в прищепках, тем же партийно-начальственным чуть ли не Левитанским голосом он объявлял скопившимся на остановке гражданам: «Товарищи! Начиная с сегодняшнего дня трамвай 5-го маршрута, будет следовать по маршруту 4-го, а трамвай 4-го будет следовать по 5-му». И уезжал. Вот это был театр! Зрители не расходились ещё пару часов, обсуждая содержание и высказывая различные трактовки пьесы. В обсуждение были втянуты и вагоновожатые, которые не знали куда ехать, но все предпочитали «Староконный рынок» - он был ближе. Вот так Нюмка создавал хаос на всех конечных остановках трамваев и троллейбусов, благо в Одессе их было достаточно.
Третью пьесу из его репертуара можно было бы назвать «На лезвии бритвы». При каждом отделении милиции была комната «народной дружины», где собирались за «отгул» работяги и ИТР, чтобы «бухнуть» и походить по городу вместе с ментами. Надпись «ДЕЖУРНЫЙ» воспринималась работягами круче, чем какой-то там «дружинник». Например, ефрейтор однозначно главнее рядового. Поэтому, когда Нюмка усталым голосом говорил: «Товарищи, на сегодня можете быть свободны» - народные дружинники с удовольствием шли бухать дальше, а патрульные менты ломали свои «каменные бошки», куда делся отряд добровольного содействия милиции.
Странно, что жизнь его ничему не учила, даже история его досрочной демобилизации из армии по здоровью. Как он сам рассказывал, дело было так: будучи корабельным писарем и имея доступ к пишущей машинке, этот самоубийца напечатал приказ, который гласил: «Нижеперечисленные матросы премируются внеочередным отпуском» Дальше следовал список, состоявший из самых отъявленных «раздолбаев» В списке не было ни одного отличника боевой и политической подготовки. В конце сияла подпись командира корабля, лихо подделанная наглым самозванцем. Бунт на корабле начался вскоре после появления приказа на доске приказов по кораблю. Броненосец «Потёмкин» просто «отдыхал» на Одесском рейде со своими червяками в мясе.
Расплата была неизбежна. Оказывается корабельная швабра, которой «драют» палубу весит 5 кг. Заметьте: не моют, а «драют». Швабра сломалась об Нюмку, но поскольку палубу всё равно нужно было «отдраить» инструментом послужило Нюмкино лицо. После этого он был «комиссован», как непригодный к службе. Он был противен и непонятен, но всё же…
Вдруг мы заметили, что он пропал. Это было странно, необычно и чёрт побери, чего - то не хватало. Потом были похороны, и мы не сговариваясь пришли. Его тело всплыло через три дня после пропажи, во рту у него был кляп с надписью «ДЕЖУРНЫЙ"