Много этой зимой намело снегу, аж до самой крыши погреба бабки Натальи. А между тем этот погреб ничем не примечателен, кроме того, что его весь занесло снегом. Нужно также отметить, что нём никогда не хранилась ни самогонка, ни сидор, ни вишнёвая наливка… в общем, простому алкашу и поживиться-то нечем. Так что представьте себе, как удивилась бабка Наталья, когда обнаружила в своём погребе Ивана Ивановича Редько, известного на всю округу бражника. Бабка Наталья как увидала – глазам не поверила, подумала, может, барабашка с ней шутки шутит. Сходила к соседке, говорит, не пошла бы ты со мной поглядеть, что там у меня в погребе завелось. А про свои подозрения, которые насчёт барабашки-то, умолчала, а то, чего доброго, соседка бы с ней не пошла – уж больно суеверная была.
Взяла, значит, бабка Наталья с собой соседку Прохоровну, да воды святой на случай, если придётся барашку из погреба изгонять. Оно-то, конечно, в идеале для такого серьёзного дела нужно было бы попа позвать, чтоб он нечисть-то изгнал как след, чтоб другим неповадно было… но за попом ещё нужно ходить. К тому же, может, не всё так серьёзно, и без него справятся.
Вошли бабка Наталья с Прохоровной в погреб, а Иван Иванович (или же барабашка в его облике) лежит себе в том же положении, что и давеча, разве что только рот открыл, да храпеть начал. Перепугались бабы. С какой бы стати Ивановичу очутиться в погребе? Хоть бы и способ нашёл залезть, так ведь причина не ясна. Ведь Ивана Ивановича Редько иначе, как сивухой, не завлечёшь.
- Да и Иван ли это Иванович-то? – дрожащим голосом вымолвила Прохоровна.
- Да кто ж ещё-то? – лукаво спрашивает бабка Наталья.
- Ох, Наталья Николавна, знаю я эти штучки – это барабашка. Вот что я тебе скажу: погреб твой надо немедля сжечь, чтобы нечистая сила не пошла по деревне плодиться!
- А как это не нечистая сила, а живой человек?
- Да помилуй, Наталья Николавна! – всплеснула руками Прохоровна. – Да как же человек мог сквозь брёвна в твой погреб проникнуть? Дух это злой, жечь его надо!
- Ну погоди, а если дух, так мы погреб задаром сожжём, а он, злыдень, и улетит, куда хочет.
- Нет, не улетит, слыхала я, что если поджечь сруб с четырёх углов, то хоть бы сруб и без крыши стоял, нечистой силе с него не выбраться, а гореть в нём.
- Ой, а мой же мужик-то, Иван Кондратьевич, погреб на пять углов рубил, а не на четыре! – вспомнила бабка Наталья.
- Да ты что! – испугалась Прохоровна. – Вот потому-то у тебя теперь барабашка-то и завёлся, что срубил Кондратьевич этот погреб не по-людски. О, слушай, я вот что подумала: если очертить вокруг барабашки святой круг, то будь сруб хоть семи- или восьмиугольный, а только никуда нечистому с этого круга не деться, так и гореть в нём.
Бабка Наталья посмотрела на Прохоровну – та была в каком-то особом возбуждении. Пока первая соображала, что же делать, последняя уже чертила угольком вокруг незваного гостя.
- Всё, - довольно сказала Прохоровна, когда круг был готов, - пошли поджигать.
- Слушай, а вот если сруб шестиконечный, тогда что? Поможет круг?
- Да ты что! Ты вдумайся в это слово - «шестиконечный». Да в шестиконечном барабашка сам себе хозяин, никакие круги его не удержат, стыдно этого не знать! – возмущённо сказала Прохоровна, и спросила, - Спички у тебя с собой?
- Спички? Нет, в дом надо идти… слушай, а может у Ивана Ивановича спичек попросим?
- Да ты что!!! – возмущению Прохоровны не было предела, - Да это же барабашка! Его вещами нельзя пользоваться! Вот, положим, возьмёшь ты у него спички… так разве барабашкины спички можно употребить себе во благо? Будешь жечь погреб, а подпалишь дом! Знаю я эти штучки. Иди домой за спичками.
Боязно стало бабке Наталье погреб жечь, да и потом - чем питаться до лета, если сейчас всё пропадёт? Да и вот тоже вопрос: а где же в следующую зиму продукты хранить? Но возразить как-то неудобно, уж очень самоуверена соседка. А станешь спорить – так сама погреб подпалит. Чтобы потянуть время, бабка Наталья спросила:
- А что, может, и смоляков взять?
- Бери-бери… и бумаги возьми…
Выйдя из погреба, бабка Наталья подумала, что, чем погреб жечь, лучше бы батюшку позвать. Она вернулась в погреб, и высказала своё соображение Прохоровне.
- Батюшку? – переспросила та.
В это время незваный гость начал шевелиться. Заметив это, Прохоровна громко взвизгнула, и бросилась наутёк.
На другом конце улицы от бабки Натальи жила Семёновна, ещё не старуха, женщина лет за сорок. Несмотря на своё хорошее здоровье и достаток, Семёновна часто грустила.
В её доме всегда был идеальный порядок. Поговаривали, что если у ней бывало в доме грязно, то она ничего, кроме как уборку, и делать не могла.
Сейчас Семёновна сидела за столом, и, попивая из пиалы чай, любовалась узорами на стекле. Её взгляд скользнул ниже, и вот, она уж нарадоваться не может, какой у неё беленький подоконник. И вот на столе лежит под стать ему скатёрка. Ай, какая скатёрка! Глаз не оторвать!
Ой… что это? Пятно? Семёновна потрогала пальцем тёмное пятно на скатерти.
«Черничное варенье, - с раздражением подумала она, - ох уж этот Сергей Сергеич, за собой никогда не уберёт». Она взяла тряпочку, которая лежала подле её правой руки, и, поругивая мысленно мужа за неаккуратность, вытерла противное тёмное пятнышко. И продолжила созерцать чистоту. Потом, вдоволь насмотревшись на чистые стол, а потом и пол, Семёновна вновь взглянула на причудливые узоры на стекле, и на мгновенье ей показалась, что она – Снежная Королева. Ей даже пригрезилось, что её дом – это Снежное Королевство, где всё сияет белизной и чистой. Вдруг её мечтания прервал скрип дверей в сенях.
Угадав, что вошедший не обмёл с валенок снег, Семёновна крикнула:
- Там в сенях метёлка для валенок!
Но в дом, пренебрегая метёлкой, уже входила раскрасневшаяся Прохоровна.
- Здравствуйте, Прасковья Прохоровна! – сказала Семёновна, - Я говорю, метёлка в сенях стоит.
- А, пущай себе стоит, мне-то что? - спросила Прохоровна, и, не давая вставить слова, перешла к делу, - Там вон у бабки Натальи вообще беда: барабашка завёлся!
Она подошла к полке, на которой стоял телефон, и спросила:
- Семёновна, какой там номер у районной милиции?
- Зачем милиции?
- Да говорят же тебе: у бабки Натальи завёлся барабашка!
- Да Вы что, Прасковья Прохоровна, помилуйте: какой барабашка? Это же всё выдумки!
- Слушай, ну ты тут мне сказки рассказывать будешь! – гневно сказала Прохоровна, - А я ж его своими глазами видела: лохматый, рогатый, лежит по-собачьи, и храпит!
- Но послушайте же! – вскричала Семёновна, - Но ведь всех этих Ваших барабашек, домовых, леших не существует! Я читала в журнале, что учёные научно доказали, что это всё выдумки!
- Так что ж ты, и в домового не веришь?
- Не верю!
- Безбожница! – возмущённо воскликнула Прохоровна.
- Отнюдь, Прасковья Прохоровна, в Бога-то я верю…
- Какая-то половинчатая у тебя вера! Не полная! Смотри, такими вещами не шути, а то ещё за неуважение к домовому тебя черти в аду на сковороде поджарят! – постращала Семёновну Прохоровна, и добавила, - Вот, я тоже была молодая да дурная, в домовых и леших не верила, и тогда мой домовой начал мне показывать своё присутствие явными действиями…
Вдруг в соседней комнате что-то хлопнуло, и обе бабы взвизгнули, ни на миг не усомнившись, что это проделки домового.
- Я же тебе говорила! А ну давай скорей номер районной милиции! – воскликнула Прохоровна, и добавила немного погодя, - А домового своего не обижай, а то он пойдёт, и приведёт сюда жить барабашку от бабки Натальи, и будет тебе тот в доме беспределить!
Семёновна ойкнула, и спешно открыла телефонный справочник на нужной странице. Прохоровна набрала номер.
- Приезжайте скорей! У человека в погребе сидит барабашка! –прокричала она, когда на том конце провода сняли трубку; затем удивлённым голосом сказала Семёновне, - Хм… что-то разъединилось… наберу-ка ещё раз…
- Алло! Милиция? Приезжайте скорей, тут у гражданки в погребе барабашка завёлся! – спешно проговорила Прохоровна, и, выслушав ответ, положила трубку, затем сообщила Семёновне, - Всё будет хорошо, сейчас они приедут.
Семёновна была удивлена весьма. Она хоть в последние пять минут и сама поверила в барабашку, но всё же ей почему-то казалось невозможным вызвать на него милицию.
- Ой, как же они проедут, снегом-то всё засыпало! – запричитала Прохоровна.
- Так это… надо позвонить Пете, пускай он дорогу до шоссе расчистит!
- Русому-то Пете?
- Да какому Русому! Трактористу Пете!
- Ой, точно! – подхватила Прохоровна, - Где его номер? Ага, вот… так… Алло! Петя? Петенька, слушай, тут беда такая случилась… нужно расчистить дорогу от дома бабки Натальи до шоссе.
- Какой бабки Натальи? – послышался сонный голос Пети.
- Какой? Ну, той, что на окраине живёт.
- А зачем?
- Ой, беда, Петя, у неё в погребе барабашка завёлся, и… ой, что-то сегодня связь плохая, всё разъединяется… так, наберём его ещё раз… Алло, Петя, это снова я…
- Барабашка?
- Нет, это Прасковья Прохоровна Каланчёва. А барабашка – так он сидит у бабки Натальи в погребе, милиция за ним уже выехала…
- Слушай, Прохоровна, нет времени у меня с тобой шутки шутить, - сердито ответил Петя, и Каланчёва услышала короткие гудки.
Прохоровна стояла у телефона в замешательстве.
- Что же теперь делать? – спросила она.
- А что он сказал? – спросила Семёновна.
- Это… что времени у него нет.
- Так это… нужно же было сказать ему, что срочное дело.
- Так я и сказала…
Семёновна было задумалась, но от размышлений её отвлекла вода, стекавшая с валенок гостьи.
- О, давай батюшке звонить, - предложила тем временем Прохоровна.
Она набрала номер.
- Алло, - раздался в трубке голос отца Александра.
- Алло, батюшка?
- Да.
- Приходите скорее, у бабки Натальи завёлся барабашка!
- И что он делает: ходит по крыше, стучит, скрипит?
- Да нет, - сказала Каланчёва, - лежит себе в погребе да храпит!
- А по чём Вы решили, что это барабашка?
- Ну а кто ж ещё?!
Батюшка молчал. С одной стороны, ему не хотелось выходить из дому, на улице было холодно. С другой, ему было ужасно любопытно узнать, что там приключилось.
- Скоро буду, - сказал он наконец.
Отец Александр не верил в барабашек. Но он не исключал возможности, что бесы в своих кознях могут воздействовать на органы восприятия человека, создавая иллюзию шума или даже видимого образа. Но если нечто лежит и храпит… и не является одной только иллюзией… то это не проделка нечистого, и на это было бы интересно взглянуть.
- А ты через полчаса не забудь ещё раз позвонить Пете, - сказала Прохоровна Семёновне, положив трубку, - вдруг он к той поре освободится. Дело-то срочное.
За полчаса, которые Каланчёва поджидала батюшку у Семёновны, последняя извелась весьма, поскольку считала неудобным вытирать при Каланчёвой лужи от её валенок, а между тем они порождали в душе хозяйки большое неудобство.
Наконец в окне показался батюшка, и Прохоровна ушла. Не медля ни секунды, Семёновна схватила тряпку, и вытерла лужицы.
В её голове проносились события последнего часа: Прохоровна, барабашка, домовой, милиция… Семёновна не знала, что и думать. Но на всякий случай домового решила чтить.
«Ох, наплодились всякие: барабашки, домовые… и ведь все грязь в дом несут, небось… а может, ещё и какую заразу. А как пол мыть – так только я одна», - горько подумала Семёновна.
Отец Александр был молод, и весьма любопытен. Сейчас, спеша к бабке Наталье, он гадал, что же за странное существо стало поводом для звонка ему. Может, какой-нибудь ещё неоткрытый биологами вид?
«Всё это глупая фантазия, может быть, - оборвал свои мечтания батюшка, - Да и эта Прасковья… странная женщина. Вечно со своими условиями к прихожанам пристаёт: то свечку другой рукой ставить прикажет, то платок велит завязать не так, а этак, то ещё чего удумает… а недавно заявила, что во время каждения не надо кланяться, что батюшка стенам кадит. Так ведь, самое интересное, поверили. Вот глупость-то какая: зачем бы могло понадобиться стенам кадить?».
Его рассуждения разом оборвались, когда он услышал за спиной знакомый голос:
- Здравствуйте, батюшка!
Он обернулся:
- Здравствуй, Прасковья!
- Батюшка, благословите!
- Бог благословит!
- Батюшка, беда: у бабки Натальи в погребе барабашка завёлся. Это ей, наверное, за её грехи такая напасть. Ой, да эта грешница своим бесстыдным поведением на всю деревню беду накличет!
- Да что ж она такого бесстыдного-то сделала?
- Ох, батюшка… как приду на исповедь – расскажу!
- Прасковья, ну сколько тебя можно вразумлять: на исповеди надо говорить свои грехи, а не чужие. А то получается, что на исповедь ты ходишь осуждать, а не каяться.
- Ай, батюшка, опять Вы за своё… а между тем, есть много всего, что Вам следовало бы знать. Но только если ж я Вам сейчас это расскажу, то получится, что я сплетничаю, потому что Вы сможете потом это другим рассказывать. А если я на исповеди вам это скажу, то не сможете, поскольку будете хранить тайну исповеди. И я не буду сплетницей, и Вы будете проинформированы.
- Ох, Прасковья, ну к чему мне эта проинформированность?
- Молодой Вы ещё, батюшка, ничего не понимаете… о, Боже!
- Что такое?
- Здравствуйте, Иван Иваныч! – поздоровалась Прохоровна с прошедшим мимо Редько; когда тот прошёл, она сказал батюшке вполголоса, - Вот Вы говорите, что Вам ни к чему знать, кто как нагрешил, а у меня – так только мои грехи спрашиваете, хотя я могла бы рассказать гораздо больше. А я Вам скажу, что Вы должны знать грехи всех. Вот посмотрите хотя бы на Ивана Иваныча – это же величайший грешник! Вот, скажем, барабашка, тот, который у бабки Натальи в погребе, его облик принял. Стало быть, этот Редько такой бесстыдник, что барабашке находиться в его образе приятно.
Тем временем они приблизились в дому бабки Натальи. Бабкин пёс Мухтар заметил их, и принялся облаивать.
- Цыц, собака! – цыкнула на него Прохоровна, - Не видишь, что ли, кто пожаловал? Или ты последний стыд потерял?
Пёс умолк и посмотрел внимательно на батюшку. Отец Александр и Прохоровна успешно миновали Мухтара.
- Мир вашему дому! – входя в дом, сказал батюшка.
- С миром заходите! – сказала бабка Наталья, и подошла под благословение к отцу Александру, - Проходите, как Вас ждала – чай заварила… он, наверно, уже и настояться успел.
- Да что чай, Наталья Николаевна, давай ближе к делу! – накинулась на неё Прохоровна.
- Да что дело, сначала чай, - возразила бабка Наталья.
Гости вслед за хозяйкой прошли на кухню, и сели (однако же, Прохоровне не сиделось). Отец Александр был спокоен, и ни жестом, ни видом не выказывал любопытства. Бабка Наталья налила гостям и себе чаю, и тоже села.
- Ну, так вот, - сказала она, и поведала батюшке и Прохоровне о происшедшем. То, что уже известно читателю, я опущу.
- И вот, значит, - говорила бабка Наталья, - когда я уже не знала, что делать, и должна была бы за спичками идти, барабашка зашевелился…
- Неладное почуял, - шепнула на ухо батюшке Каланчёва.
- … и тут Прохоровна закричала, да как побежит…
- Это я за подмогой побежала!
- Ну, хорошо, пущай себе и за подмогой… ну так вот: я тоже надумала бежать. А потом вдруг вспоминаю, что у меня ж с собой пятилитровая банка святой воды. Ну, я крышку открыла, и выплеснула часть на гостя незваного… он как зарычит, как встанет на четвереньки, и пошёл на меня…
В этом месте рассказа Прохоровна побледнела, прошептала: «Господи помилуй!» и перекрестилась.
- … приближается ко мне, а я, не будь дура, оставшиеся полбанки святой воды на него и выплеснула. Это чудо невиданное вскочило на ноги, да как начало матерится, я аж обомлела. И вот стою я, слушаю его, и понимаю, что ТАК материться никакой барабашка не умеет, а только один Иван Иванович Редько. Ну, у меня как камень с души – всё-таки передо мной живой человек, а не нечисть. Говорю ему:
- Ваня, ты ли это?
- Я ли? Знамо дело – я! – отвечает, - А ты, - спрашивает, - как сюда попала?
- Как? Так это… через дверь… а ты как сюда попал?
- Что значит: как ты сюда попал?! Да я тут живу!
Я удивилась, а он посмотрел он по сторонам, и спрашивает:
- А где это я?
- В моём погребе, - говорю.
- А как я сюда попал?
- Не знаю, - говорю. Он и растерялся, а я спрашиваю, - А где ты в последний раз себя помнишь?
- Ну-у… на свадьбе у племянника… ой, а где же гармонь? А куда я дел гармонь? Бабка Наталья, ты мою гармонь не брала? – спрашивает. Ну, а мне-то на кой его гармонь?
- Нет, - говорю, - не брала, и даже не видала.
Охал он да вздыхал, всё гармонь порывался искать. Отвела я его домой, полотенце утереться дала, рассолом отпоила, да шапку и кожух его на печке просушила, а то они ведь все в святой воде были. Отогрелся Иван Иваныч, да домой недавно ушёл, перед самым вашим приходом.
- От ведь нечистый какие козни нечестивцам-то строит! – подытожила Прохоровна.
- Прасковья, ну что ты выдумываешь! – возмутился батюшка.
- Ох, батюшка, ну не пустые же это слова! Вот как Вы объясните, что с нечестивцами постоянно всякие беды случаются?
- Какие беды?
- Да вот хотя бы этот Иваныч – как он в погребе оказался? Ведь без чертей тут не обошлось.
- Ох… а вспомни, когда ты тем летом понапрасну в милицию позвонила. Тоже ведь можно сказать, что без чертей не обошлось. Ой, Прасковья, что же ты так в лице-то переменилась?
- Я же на этого барабашку только что от Семёновны милицию вызвала! Так что же, снова ложный вызов, оказывается! Что я скажу?!
В это время в сени постучали.
- О, стучится кто-то… - сказал отец Александр, и спросил, - Слушай, Прасковья, ты что, и вправду милицию вызвала? Знать, они уж и приехали, в сени заходят… ну вот, Прасковья, видишь, а ты говоришь, что с нечестивцами только случается – и с тобой случилось.
Меж тем Прохоровна, не слыша батюшку, сказала:
- И как же это они проехали? Ведь Петя дорогу ещё не расчистил…
В следующий миг в комнату вошла Семёновна:
- Здравствуйте… батюшка, благословите!
- Бог благословит!
- Бабка Наталья, какой номер твоего дома? – спросила Семёновна.
- 32. А зачем тебе?
- Да вот Прохоровна вызвала на твоего барабашку милицию, а я потом вспомнила, что она им адрес не назвала. Куда ж они поедут?
- Погоди, Марфа, не нужно милицию, - вмешался батюшка.
- Сами справились? – радостно спросила Семёновна.
- Да… сами придумали, сами с ним и справились.
- Вот Вы скажете тоже батюшка – придумали… - обиженно сказала Прохоровна, - ничего не придумали! Ну, что ж нам ещё-то было думать, когда в погребе мужик храпит?
Отец Александр ничего не ответил, засобирался, сказав:
- Ладно, интересно с вами, но пойду я – дела.
- Батюшка, скажите, а как нужно правильно домового чтить? – спросила Семёновна.
- Что?! – воскликнул отец Александр, – Кто же это тебя надоумил его чтить?
- Так это… Прохоровна. Прасковья Прохоровна.
- Ой… ну сколько можно! Прасковья! – начал сердиться батюшка.
- А что я? А я ничего, - быстро затараторила Прохоровна, - я вон книжку в церковной лавке купила, там написано, что домового нужно чтить.
- Да мало ли что продают в церковных лавках!
- Ну Вы скажете, батюшка, тоже… в церковной лавке плохого не продадут!
- Но вот тебе же продали! – воскликнул батюшка, перевёл дыхание, и спросил, - К тому же, как почитание домового совмещать с Православием?
- Ну… так в чём трудность? Богу – молитву, домовому – тарелочку молока…
- Прасковья! Какую ещё тарелочку молока!? Богу единому поклоняйся, и Ему одному служи!
- Хорошо, батюшка, я всё поняла… - сказала Прохоровна, но отец Александр уже разгорячился, и читал лекцию:
- Все эти домовые – это всё проделки нечистой силы, для которой и тарелочку с молоком грех поставить! Что ж эта за вера у вас такая, да упование на Бога, если вы ещё к дополнительным мерам прибегаете! Что ж это за многобожие! Прасковья! Тебе ли после этого называть ближних нечестивцами!?
- Ой, виновата, батюшка, каюсь! – чуть ли не заплакала Прохоровна.
- Да все эти ваши домовые да барабашки – ни что иное, как бесы, которые только и ждут, чтобы их боялись. Потому что, если их бояться, они волю человека подчиняют себе, и заставляют служить греху! – грозно подытожил отец Александр, и добавил, - В общем, жду тебя, Прасковья, в это воскресенье на исповедь.
Высказавшись, батюшка заторопился домой. Когда он ушёл, Прохоровна сказала:
- Эх, батюшка наш молодой, ничего-то он ещё не знает, да не понимает… надо же – домового бесом называет! Но ничего… домовой его ещё научит.
Вот такой случай был в нашем селе. После этого, когда мне говорят: «Кто много читает, тот много знает», я улыбаюсь.
На этом я бы и закончил рассказ, да боюсь, читатель станет мучиться вопросом: куда же запропастилась гармонь Ивана Ивановича Редько? – Так вот, весной в крыше того самого погреба обнаружилась дырища где-то метр на метр. Полезли мужики её латать, глядь – а из темноты чердака что-то поблёскивает. Посмотрели поближе – а это гармонь Иваныча.
Как отнесли её хозяину, да рассказали, где да как нашли, так сразу он припомнил, что как они с кумом ехали с племянниковой свадьбы, так на кочке сани как подпрыгнули, так он, Иван Иваныч, и свалился в сугроб. Только, должно быть, не сугроб то был, а засыпанный по самую крышу погреб бабки Натальи. Потом Редько ничего не помнил, но догадаться нетрудно: проломив крышу, Иваныч оказался на чердаке, откуда сполз по куче брикета, потом на дверь в хранилище наткнулся, ну и зашёл погреться.
С тех пор Редько на свадьбах не напивался – уж очень боится гармонь свою потерять. А книжки в нашей церковной лавке как продавали, так и продают самые разные – и полезные, и заразные.
