И вот час ответственного испытания пробил. Чего только с Мотей ни делали! Вначале мы провели разведку боем, наивно полагая, что наш оппонент выбьется из сил и мгновенно избавит нас от дальнейших стратегических головоломок. В результате силы покинули нас обоих раньше, чем Мотю. Он сражался до последнего, как настоящий мастер подушечного конг-фу.
Затем Волк предложил поиграть в прятки. Новая затея вселила надежду, с которой проснулось и второе дыхание. Хитроумный план Волка был прост и гениален: пока спрятавшийся и притихший Мотя будет ждать, чтобы его отыскали, седьмой сон найдет его раньше, чем мы. Однако объяснение правил игры затянулось. Мотя никак не мог взять в толк, что сообщать место, куда собираешься спрятаться, совершенно не обязательно, а тем более через каждые три минуты кричать оттуда «дындыра за себя». Второе дыхание безнадежно угасло, как и первое, с последним лучом позднего летнего заката.
Тут уже Мотя сам пришёл нам на помощь, предложив рассказать ему сказку. Благоразумно разделив последние силы на двоих, и экономно расходуя их, мы по очереди принялись потчевать Мотю пилюлями сильно действующего снотворного в виде увлекательных детских историй. Толщина книги определяла раз от раза увеличиваемую дозу. Пока один из нас читал, другой гипнотизировал Мотю. По неизменным законам жанра веки нашего подопечного должны были в скорости сомкнуться, но с Мотей происходила обратная реакция. Широко раскрытыми глазами он разглядывал картинки в прочитанных книжках, пока один из нас нашёптывал уже содержание следующей. Таким образом, действие снотворного скорее было обращено против нас самих…
* * *
Моя дружба с Витькой началась ещё в пятом классе. С тех пор мы были неразлучны. Его латышская фамилия Vilks переводилась на русский язык как «волк». Я первый стал называть его так – ему это страшно понравилось. Волк обладал необъяснимой притягательной силой, хотя он больше молчал, чем рассказывал интересные истории. Но в его молчании всегда была вдумчивая глубина и красноречивая таинственность. В то время, когда все наши одногодки млели под сладкозвучные мелодии с фестиваля Сан Ремо, Волк методично усаживал меня в удобное вольтеровское кресло и ловкими движениями одну за другой вставлял в магнитофон бабины с музыкой Битлов, Перплов и Цепелинов. Особенно священным было то место из «Стены» Пинк Флойда, где слышен звук разбивающегося стекла. В тот момент мы подбегали к окну, имитируя, что расколачиваем его вдребезги. Это наполняло нас ни с чем не сравнимым чувством свободы.
Однажды летом Волк предложил мне сплавиться с ним по реке Нерль, соединяющей серебряной цепочкой своих волн древнейшие города Золотого Кольца. Понятное дело, родители ни за что не отпустили бы нас одних, если бы поход не возглавил бывалый путешественник и, как выяснилось позднее, начинающий романтик – старший брат Волка, Тимур. Мы долго добирались из Риги на поезде, стиснув зубы, тащили несколько километров от станции пудовые рюкзаки, и вот, наконец, наша резиновая трёхместная байдарка уже скользила по приветливому течению. Первой остановкой был Юрьев-Польской – удивительный город, расположенный как бы на днище огромного блюда. Первую ночь на природе решено было провести под открытым нашим будущим приключениям небом. Забравшись в широком поле на огромный, как Вавилонская Башня, стог сена, завороженные, мы наслаждались драматическим светопреставлением заката. Спустилась тихая, тёплая ночь. Тимур и Витька погрузились в пахнущие душистым сеном сны, а я ещё долго сочинял своё первое в жизни стихотворение.
Небес разноцветное блюдо разбилось.
Пролилась меж трещин лиловая мгла.
Осколки мгновенно в той мгле растворились,
И звёзды упали в стога.
А в каждом стогу спит скиталец случайный
В надежде, что сам средь полей,
Уткнувшись своею звездою печальной
В мечты о любимой своей.
Благодаря тому, что заснул последним, уйти в своих грёзах далеко мне не удалось. Вероятно, именно поэтому утром я проснулся первым и тут же принялся будить своих спутников. Надо сказать это оказалось делом непростым. Не знаю, на какое расстояние отлетали спутники в своих снах, но их возвращение из космоса обратно на землю всегда занимало немало времени, а в этот раз показалось дольше обычного. (По утрам оба брата были особенно молчаливые и рассеянные).
Но вот попутный ветер вечного настоящего уже снова уносил нас дальше по быстротечной поверхности счастливого будущего вдоль молчаливых склонов невозвратимого прошлого. То и дело на берег к воде сбегали рощицы молодых берёзок и долго-долго махали нам в след полупрозрачными зелёненькими платочками. Белоснежные облака как будто заранее баюкали неугомонное лето сказками о волшебной русской зиме. В плеске волн переливалось эхо колокольного звона, доносившегося, казалось, из глубины веков. В бесчисленных зеркалах речного потока множились отражения куполов, начищенные до радужного сияния золотыми лучами июльского солнца, православных церквей.
Добравшись до первой деревеньки, мы попросились на ночлег. Дверь отворила молодая женщина иконописной красоты – мы же в свою очередь открыли рты: больше всех нижняя челюсть отвисла у Тимура. Так мы с Волком стали свидетелями любви с первого взгляда. Она, оказывается, действительно существует, если кто-то ещё сомневается.
У Маши – так звали эту женщину – был трехлетний сынишка, Матвей. Через пару дней постоя стало очевидно, что якорь брошен надолго. Тимур с Машей стали уединяться, потом возвращаться с прогулок под вечер и вот наступил день, когда Тимур сообщил нам об ответственности за укладывание Моти. Парочка влюблённых собралась встречать рассвет.
* * *
После третьей неудачной попытки, когда все книжки с полки перекочевали в кровать Моти, Волк, аки агнец, спал рядом в кресле, принявши лошадиную дозу всемирного мифологического фольклора. Меня охватило отчаяние! Мотя был ни в одном глазу, а в моих глазах уже недвусмысленно двоилось. Оставалось только уподобиться изобретательному Меркурию, уморившему стоглазого Аргуса. Предприняв последнюю попытку, я задул свечу и твёрдо решил сочинять сказки на ощупь до тех пор, пока одного из нас не покинет сознание. Точно не помню, что именно я тогда плёл про скованных сном рыцарей, беспробудно спящих принцесс и недремлющий злодеев, но от безысходности мой рассказ получался особенно вдохновенным. На мгновение мне даже почудилось, что я слышу мерное, долгожданное сопение Моти. Как вдруг в тишине глубокой ночи прозвучало неожиданное признание.
- Я хочу обедать!
К этому испытанию я был явно не готов. Мой внутренний голос неожиданно понизился и, строго говоря, перестал быть внутренним.
- Матвей, ночью нормальные люди спят, а не обедают! Пока тебе будет сниться то, что я рассказал, незаметно наступит утро. А завтра, я обещаю тебе, что мы плотно пообедаем. Быстро спать, Матвей!
- Хорошо, - согласился Мотя и тут же заснул.
Маша и Тимур вернулись только под утро, когда дитя и обе няньки спали без задних ног. Ко второй половине дня взбодрённая компания собралась за завтраком и в мой адрес со всех сторон посыпались бурные поздравления. Меня распирала гордость - ответственное задание Тимура удалось выполнить при помощи моей хитросплетённой байки. Но тут произошло то, чего и во сне не приснится. Мотя задал всем изобличающий мою убаюкивающую некомпетентность вопрос.
- А почему мне ничего не приснилось, как он обещал?
В воздухе повисла пробуждающая любопытство пауза. И тут Мотя сам выдал снотолковательный ответ.
- Наверное, потому, что, пока я спал, сон ушёл обедать без меня…
