не болеет от психики тонкой – не понятная штука – душа.
Перекаты коврового поля, по которому бродят стихи,
обретают границы покоя вдалеке от словесной реки.
Мы в ином измерении взвесей имяреков, прошедших свой век –
очень трудно любить человека,если умер в себе человек…
Очень трудно творить соучастье и молитвы волшебную ткань,
если выбрало время причастьем бестолковейшей жизни алтарь.
Вот собрались, обсели друг дружку, и творим невесомую Навь –
наши строчки сцепились на мушке: выстрел грянет – и прочь пектораль!
Не прощаясь, уйдем по-английски, говорить нам о прочем грешно –
это рядом, совсем уже близко, чуть коснись и сорвёшь полотно.
Домотканую занавес пятен, под которыми ползает жук,
он должно быть давно уже спятил или просто побит был за фук.
Охранял он волшебную дверцу, ржавой охрой проевшей мечты,
чуть коснись, и под скриплое скерцо обретешь идеал пустоты.
И прикроются жалюзи тихо, и умчаться кареты в страну,
где Батурин казацкий великий обретет и позор и суму…
И в заштатном еврейском местечке тощий раввин даст кровный обет
не считать тараканов за печкой и числа своих горестных бед,
а молиться легко и лампадно перед образом будущих дней,
по которым бредём не бровадно, оттого что живём не умней…
и писать разучились по-русски, и молиться забыли о чем,
потому что уклад наш зулусский, так что здесь и мечты ни причём.
5 августа 2006 г.