Она темней истории монашки,
И задает проклятые тона
Тебе и мне, родившимся в рубашке.
В ней дым от сигарет – пироксилин,
Разложенный на атомы безумья,
А на плите конфорка – минный блин,
И чья-то удивленная глазунья.
У памяти ни отдыха, ни сна,
С ней днем и ночью – как с подпитой девкой,
Она до одурения скучна
И ноет нескончаемой «стодневкой».
И «дух» душе не братец и не муж,
И ноют грудь, и правое предплечье,
И варится в казанах красных луж
Людское, а, вернее – человечье.
У памяти ни горлышка ни дна.
