влажным шелком волос стреножила,
сокровенные струны нащупала,
коготочком рвала-тревожила.
Привораживала, дурманила
жарким зовом, дрожью весеннею,
а потом несогласьем ранила
и дразнилась, суля спасение.
А к утру - безоглядно и медленно,
как ведомая жаждой великою,
прикипала ко мне потерянно,
обвивалась вокруг повиликою,
забывала про смех и шалости,
разрывала вириги гордости...
И опустошала без жалости,
побеждая своей покорностью.
Сколько длилось это - не ведаю.
Ни лица не помню, ни голоса.
Но не вижу с тех пор бела света я,
как опутан в зеленые волосы.
