дурочки в контакте себе щекотали пах, то
ступал на карниз неведомый бес в бандане и
рассказывал прописную истину: деньги не пахнут.
я думала: деньги – самое настоящее, самое правильное,
такие маленькие, незаметные (в лифчике ли, в сапожке…) –
это за них отсыпают на-гробики-гравий, гранулы,
это за них покупают не пахнущие семьей брошки,
это за них сражаются бездымные крематории
совести, это благодаря им перестаёт чуять гниль гамлет…
я размешивала в чашке костную пыль цикория.
мне представлялось, что это правильно:
не пахнуть –
обязательное свойство любого реального, ощутимого –
санитарных районов, саднящей сверхсрочно ранки,
хорошедевочкового потаённого никотина,
нехотина стать мускусистой содержанкой,
не понюханной мной любви, не вынюханных рощ бамбуковых,
не запримеченного дыхания сан-и-паул…
синтетический вечер развешивал на балконных верёвках луковый
угар из соседских кухонь.
и ты – пахла,
и самое худшее – ты пахла, независимо от фрикций флюгера,
от наличия плёнки на окнах, от насморка или кашля –
подноготной трусостью киношного фредди крюгера,
приклеившимися к дёснам комочками перловой каши,
планктонным вызовом, слэмом гружёным кузовом,
чужим напором, съёженным что твой суслик, –
пахла! – мой ржавый тугрик, мой кпз-шный тузик, мой
альфонс-босяк, моя неумёха-муза…
