И мечи свои точит о листья ветвистой ракиты,
Подмастерья им шепчут слова неизвестной молитвы
И до донышка цедят весну, небеса и мохито,
Подмастерья отчаянно верят в другую любовь...
И пока они пишут о сотниках и муравьях,
И по шахматным доскам своим расставляют фигуры,
И стреляют в шутов и придворных казнят балагуров...
На оконных подрамниках молния пляшет, как дура,
Чтоб спасти от тоски незачетного их короля.
Если выключить день, муравьи засыпают в углах
И фигуры молчат, и луна открывается редко -
То ложится пугливой болонкой к нему на карету,
То глядится в его зеркала беспокойной кокеткой,
Верно вышла б к нему на порог если б только могла...
И король подустал, незачетен и, вроде как, предан,
И конвой разбежался и сотники бьются за булки,
И на шахматных досках шуты расставляют фигурки,
И на окнах повсюду бумажки, бинты и окурки,
И тоска укрывается клетчатым маминым пледом.
Эта злая игра продолжается сто долгих весен,
Двести зим продолжается, все корабли у причалов,
Подмастерьям приказано сотню готовить мочалок,
Чтоб тоска не кричала, совсем никогда не кричала
И на водную гладь не бросала вовек своих весел...
Короли преходящи, тоска остается навечно,
И глядит как танцуют на окнах две тысячи молний,
И наутро о них ничегошеньки больше не помнит...
И садится безмолвной царицей на огненном троне,
И рыдает как девочка в хрупкие белые плечи...
Blacksymphony, N'rewind'
