Анна Молок © 2009
У меня один герой! Посвящается Принцу на Белом коне, который, не раздумывая, согласился стать моим мужем.
Отдельное спасибо уважаемому Дэвиду Линчу. Его рассказ «14-08» помог мне преодолеть страх белого листа.
В-15, или Ложная память
Парамнезия — нарушения и расстройства памяти, выражающиеся в ложных воспоминаниях; может происходить смешение прошлого и настоящего, а также реальных и вымышленных событий. Парамнезия часто характеризуется переоценкой влияния собственной личности на исход некоторых событий, имевших место в прошлом.
1
В ночном переулке Бронной единственный ярко освещенный подъезд ресторана вдруг вздрогнул. Дверь распахнулась и тут же захлопнулась (видимо, от сильного пинка) со скоростью, неуловимой глазу. Возможно, прошла терция, поделенная пополам, не больше. Высокий мужчина замер в позе капитана экскурсионного ледокола. В клубах собственного тепла и четком прямоугольнике испуганно проснувшихся голубых лампочек. Он неожиданно открыто для столь позднего часа улыбнулся, вдохнул полной грудью и вдруг страшно, плашмя, лицом вниз полетел со ступенек. Летел он долго, в рапиде, со сложной пантомимой рук и удивлением в глазах, пытаясь мысками туфель зацепиться за стремящиеся в противоположном направлении ступеньки.
В голове бились друг о друга две мысли: «Я успею добежать и подхватить» и «Рухнул как подкошенный». Нога мужчины дернулась, а снег у головы начал тошнотворно темнеть. Наверное, пистолет был с глушителем... Или стрелял снайпер. Ни одного звука. Если бы заорать... Возможно, звук стряхнул бы оцепенение. Но мозг и ноги свело как в ледяной воде. Желудок горел и пульсировал, ухая все ниже. Очень медленно начала вползать невыносимая мысль: не может быть! Нет!!! Нееееееееет… Нет, только не так! Вот мне его дали, и с голубой каемочкой, и что? И все? На, мол, он был, он жил, он ждал тебя, а ты... Убедилась? И все... Но я ж не зна...
Все же звук снял оцепенение. Соседка, выгуливающая по ночам Николь, уже искала пульс под тикающим турбийоном. И слабая улыбка-стон вернула мир на место.
Ежен мог себе позволить послать администратора, хоть и договорился с собой не материться. И со слюнявым авансом отказать официантке, предложившей проводить его немного по бульварам, тоже мог. Он был узнаваем, он был тут завсегдатаем. Денег, плутовства и алкоголя в нем всегда было поровну, за что и прощалось все. Но делить сейчас эту тихую ночную дорогу по пушистому белому бульвару не было никакой возможности!!! Он специально медленно допивал тот пятый стакан, ненужный организму, но так необходимый для понимания. Он не любил этот недорогой вискарь, но... Именно в пятом был цвет ее волос. Цвет, который он никак не мог назвать. Сны иногда подсказывали его оттенки. В тревожных предрассветных, в час Быка, за спиной Прозрачной Женщины горел костер. Он не был страшен ее вечной душе, поэтому Ежен не просыпался. Он любовался этими языками пламени, они сливались с ее волосами и не жгли. Были еще «дачные» сны. Они сопровождались запахом пшеницы в ее волосах, собственно, волосы и были пшеницей. В этих осознанных сновидениях он переживал ощущения, превышающие по качественности и реальности все ощущаемое во время бодрствования. Главное было донести этот цвет из пятого стакана через бульвар до сна... Пинком распахнув дверь на улицу, он улыбнулся ночной белизне. Набрать полные легкие морозного воздуха! Напиться им, хотя уже... И тут случилось немыслимое! Навстречу, на скорости не оставляющей времени для маневра, прорывая вполне пригодные к боям траншеи, мчался огромный хряк. «Так вот как прокладывают бобслейные трассы», — подумал Ежен и, смирившись с белой горячкой, на выдохе полетел со ступенек. Когда он коснулся телом и лицом земли, на секунду вернувшееся сознание посоветовало чуть подвинуть ногу. «Так будет эффектнее в кадре», — съязвило оно. Ежен умилился и вырубился.
Буквы. Пузатые, изящные, хромые и шатающиеся, нагло подбоченившиеся...
Можно ли так сказать: она любила буквы? Наверное, можно. Ведь мы говорим, что любим множество нестоящих внимания вещей и предметов. Даже к плохо передаваемым ощущениям, которые не все в состоянии и понять, мы легко прилагаем этот глагол.
Было бы здорово написать, что с четырех лет она презирала корыстное полено, променявшее азбуку на пять сольдо, но это вовсе не так. Любовь к буквам пришла через сострадание, через презрение к тем, кто, как неумелые дети из этого волшебного материала, складывал бессмысленные, но тщеславные и пошлые конструкции с единственной целью получить те самые пять сольдо... Долгая работа корректором отучила вникать в коклюшную путаницу женских романов и в назидательно-поучительную какофонию газетных статей. «Газетных» ей было особенно жалко. Напечатанные на дешевой бумаге плохой типографской краской, они пачкали пальцы и ничего, кроме омерзения, не вызывали. Смысл отступал перед брезгливостью и немедленным желанием выбросить. Мытье окон на Первое мая и дачный сортир...
Копируем и в заметки. Это так, размяться...
Который день стоит раскрытый ноутбук, мешает завтракать, и чашка с кофе уже три раза была на грани.
Важно начать, дальше будет легко. Помогут любимые буквы, но главное не это! Главное, что все воспоминания так свежи и подробны!
2
Отсутствие паспорта у мужчины выдавало его несомненную принадлежность к коренным жителям столицы. Огромный плюс. Как и разбитый нос (всего лишь)! Минусом на данный момент был только вес мужчины. Полная невозможность говорить и передвигаться давали знак равенства. То есть лежал он уже ровно, на спине, с протертым снегом носом. Хряк Николь, приобретенный как карликовая декоративная свинка, в качестве транспортного средства, конечно, рассматривался, но... Николь не переносил запах алкоголя. Вероятно, генетически, на уровне горилка-сало. Поэтому послушно, но на уважительном расстоянии брел за двумя женщинами с грузом. Идти-то метров сто. Осмотреть раны, промыть, компресс, и даже, пожалуй, она смогла бы сделать укол. Да, точно смогла бы! Ну... Ну, если очень нужно. В лифте мужчина начал приходить в себя. Тикающей сильной рукой он отстранил подпирающих его женщин, видимо, желая дышать и осмотреться. Жестом, предваряющим надевание фуражки, он откинул черную прядь со лба и вывалился в расползающиеся двери лифта, здорово приложившись копчиком и затылком. «Капитан!» — еще раз подумала Она. «Ну да, этаж-то второй», — со вздохом подтвердила факт падения хозяйка Николь. По мере удаления зловонной угрозы хряк успокаивался. В подъезде гулко раздавалось бодрое похрюкивание.
В эту ночь порт приписки был безжалостно пестрым. Рукотворное одеяло в стиле пэчворк бережно прикрыло Капитана, с которого удалось снять лишь часы и шарфик. Точнее, выловить утекавший по безвольному, но сильному плечу... А часы так, чтобы еще не покалечился. Осторожно пробираясь между вяло отмахивающихся рук, она расстегнула три пуговицы мокрой, но приятно шелковистой рубашки. Чуть ниже сердца и левее на коже был аккуратный кроваво-алый кружочек. Ну конечно, был бронежилет! Нутро еще раз болезненно сжалось, теперь от ужаса и восторга одновременно. Они потеряли его по дороге, на одном из многочисленных привалов. Из мужчины все время что-то сыпалось: зажигалки, перчатки, телефоны, какие-то пищащие и звенящие предметы. Что потяжелее, ныряло в снег, не давая себя разглядеть. Пришлось одеться и пробежать эту пунктирную стометровку еще два раза. Бронежилета не было. Могла соседка стырить для Николь, большой свинье жить в городе сейчас небезопасно. Она вернулась, успокоенная предрассветной тишиной. Долго смотрела на безмятежное и родное незнакомое разбитое лицо.
Намеченный Еженом путь был сильно сокращен обстоятельствами. Сон был вязким и липким, как мед. Мед... Над- или подсознание привычно привязало мед к искомому цвету. Он начал успокаиваться, но что-то мешало, жужжало, тормошило. Мухи или пчелы. Он смирился, перестал отмахиваться: мед и пчелы — закономерность. Надо было смотреть дальше, уходить на край поля. Там, вон там крошечные голубые точки. Это пульсирует жилка на шее Прозрачной Женщины. Нет, это цветы! Ежен и бодрствуя не мог запомнить, кто в этой сельской ботанике васильки, а кто незабудки. Поэтому мозг вдруг выдал: не забуду Васю! Боже мой! Что? Татуировка. Чуть не проснулся в смятении... Привычным и легким усилием руководителя заставил себя вернуться к меду. Ведь образ складывался. Ну и пусть с татуировкой. Главное вспомнить, увидеть, почувствовать и, наконец, впитать! Так горячо было желание! Желание! Горячо!.. Синяя жилка билась у самых губ, руки и пах ощущали немыслимое тепло. Жар. Не было только запахов. Но запах же в «дачном» сне — всплыло издалека. Терпеть дальше было невозможно и не нужно. Наконец-то! И Ежен распахнул объятия. Вот оно! ОНА! И больше не отпущу!!!
Как он был нежен... Он отдавал. Отдавал все. Надежду, ожидания, мечту. Все, что копил и прятал, думал, что утеряно, растрачено бездарно и бездумно и чего больше нет. Но было бесконечно, так много, что текли слезы... Спазм застрял в горле и свербило в носу: «Поэтому нет запаха...» Чтобы не сойти с ума, сознание услужливо ушло.
Эта часть воспоминаний была самой яркой. Почти ежедневно она прокручивала ее в голове — иногда частями, небольшими щемящими вспышками-фрагментами, а иногда целиком. Бережно и скрупулезно, до самых крошечек и нюансов. Как бисерное покрывало. Чтобы не рассыпать, не порвать тоненькую нить, на которую нанизывались драгоценные картинки и звуки.
Странная штука память. Вчерашний день слился с позавчерашним, а позапозавчера вообще невозможно было выцепить из прошедшей недели или двух. А вот последовательность событий той зимней ночи, три с половиной года назад, ничто не нарушало и не путало. Сколько она сидит перед открытым ноутбуком? Час? День? Неделю? Больше?
Конечно, было странно брать отпуск, когда муж в отъезде. Они всегда отдыхали вместе, и это были лучшие дни в году. Они не брали с собой ни ноутбук, не телефоны. Москва, работа, суета — все исчезало ненадолго навсегда. Белый песок и пахнущий бинтами ром из горлышка… Она напишет об этом отдельно. Есть вычищенные обработанные фотографии, которыми можно подкрепить текст. Нет, конечно, это не для печати. Она села писать для себя, для него… Капитан уехал надолго. Действие его следующего фильма частично происходит на ледяном Нептуне. Выбор натуры здесь будет не простым, опасным и не быстрым. Он проплывает мимо темно-синих шершавых айсбергов, отколовшихся от бесконечных шельфовых ледников. На маленьких льдинах белые медведи закрывают лапами нос и зажмуриваются — так их не видно. Закостеневшие от холода папы-пингвины тесно прижались друг к другу. Они не могут пошевелиться — на лапах драгоценное яйцо! Ежегодная чудовищная репродуктивная пытка — единственный смысл жизни.
3
Как было страшно ей и радостно проснуться! Тихо-тихо боком выкатясь из-под тяжелой, почти скульптурной руки, она пошла на кухню. Что делать? Что со всем этим делать?! «Я больше не пойду на эту чертову работу! Я не могу и не хочу никого видеть, кроме него. Я не хочу есть, не хочу пить, не хочу смывать с себя его запах. Хочу слепить горшок! Да, именно горшок, кувшин пока и не получится. Вниз по бульвару, у музея Востока есть скульптурная мастерская. Наверняка и гончарные курсы. Медленно, как старый “Зингер” раскачать, разогнать гончарный круг и опустить руки в холодную влажную мягкую глину… Поеду с ним на северный восток и ближний полюс, осмотрю и промою рану, рожу ему детей, буду редактировать его сценарии, перестану бояться пещер и научусь управлять вертолетом, свяжу хемингуэевский свитер... и... и носки». Она сидела на диване, поджав ноги и глядя... никуда не глядя. И не могла остановиться, перечисляя. Есть целый мир, украденный его отсутствием. И вот он открылся, рухнул всем громадьем! Газетно-глянцевые бумажные пейзажи перешли в 3D. Как тут остановиться?!
Глаза открывать было нельзя! Одной большой мурашкой на хребте он понял, что не дома! И не просто не дома, а даже не там, где можно было бы проснуться и открыть глаза. Тишина заставляла мурашку дрожать все сильнее. Любой случайный звук — и она рассыплется тысячью осколков, которые погребут его здесь навсегда... Нет, а мед? А жар? Огонь и слезы?! Минуточку!!! Ведь он нашел!!! Нашел ее, свою ускользающую, невидимую, единственно-необходимо-нужную! Не сон. Эта мысль подбросила Ежена до потолка. Внутренне. На самом деле открылся почему-то только один глаз, но лучше бы он этого не делал! Мутный зрачок уперся в воды Стикса, черные как ночь. Черные. Сознание сузилось до точки. Волос. Черный волос!
Выступивший холодный пот не был привычным похмельным. Беззащитно выставив меховое нутро, рядом спала куртка. Краем глаза он зацепил разорванные манжеты рубашки, валявшейся на полу. Однако... Брюки тоже неприятно удивили Ежена. Было похоже, что они выстрелили хозяина под потолок и опали в изумлении от содеянного. В ровном овале ремня симметрично размещались два эллипса брючин. Через композицию был виден незнакомый пол! Поднял и, охнув, сел на край кровати. Острой головной болью пришло воспоминание о пятом, полном до краев стакане и фантасмагорическом хряке, фрагменты сна — не сна. Известно, что при иннервации мышц наяву и при движении во сне задействуются одни и те же зоны головного мозга. Но тренировать моторные навыки этой ночью в планы Ежена не входило. Мимика лица застыла. Без интереса, через почти закрытые веки оглядывая квартиру, он вышел на кухню. В другой бы день батман с кульбитом и он бы выкатился на кухню нарядным кексом, не оставляя места для неловкой паузы. Чист сердцем, весел и порочен до восторга…
Но женщина с черными волосами и сливовыми глазами со слезинкой была не той женщиной, которой так хотел отдать и отдал всего себя целиком этой ночью Ежен.
«Сzeњж cukiereczek! Dobry ranek, pani! Что принято здесь пить в это время суток?» Женщина с пониманием, не вставая с дивана, открыла одной рукой стеклянный буфет. Пожалуй, она была некрасива. Необычное, запоминающееся, чуть застывшее лицо, странные глаза. Он тут же отдернул взгляд. Заочно распертые изжогой пузатые графины ликера, невнятный рислинг, вызвавший импульсивный спазм, огромная бутыль какой-то правильной «рыбьей» водки. К полному изумлению Ежена, из морозильника были извлечены две замерзшие стопки. Отсалютовав хозяйке, он быстро влил в себя две подряд. Прислушался. И пока что-то съедобное доставалось из холодильника, почему-то украдкой выпил третью. Глаз-слива насмешливо мигнул.
— Болит?
— Все болит.
— Рана болит?
— Рана?
— В тебя стреляли. Дай посмотрю.
— Не надо.
— Я осмотрела ночью…
Сидеть дальше было невыносимо. Желудок, в панике отстраняясь от члена, полез вверх. Больно надавил на сердце. Еще раз. И еще. Член полыхал и скулил. Просился домой немедленно, но через ближайший КВД. Он ныл не переставая и обвинял мозг в алкоголизме и насилии. Мозг рассыпался консервированными горошинами и не отвечал…
— Мне нужно идти.
Часы, шарф, куртка, туфли, горсть телефонов и ключей, что-то еще большое и тяжелое. Туфли… Одна — «До» — сотка по шляпку через подошву в пол, «вечера» — вторая намертво! «До вечера!» Ежена качнуло.
Он вылетел из подъезда, потеряв всю осанистость и лоск. Черные, с тоненьким серебром, волосы прилипли ко лбу. Рухнул в маленький сугробик на лавочке и вытер мокрое лицо снегом. Дыхания не было. Он набрал полную грудь воздуха и услышал громкий хрюк. Медленно выдыхая, Ежен повернул насаженную на кочергу голову. Хряк улыбнулся.
«Что происходит? Где набранный на одном дыхании текст? Куда переселились вмерзшие в столовую льдину пингвины? Где глазки-бусинки медведей? В конце концов, бутылка рома где? Ну, пусть найдется хоть пустая, со слабым запахом карболки и прилипшим ко дну белым песком. Может, тот, кто украл любимые буквы, в ней оставил подсказку? Я легко пройду этот Myst еще раз!»
В навороченной, но дико удобной Liguid Story Binder вместо букв стояли сплошные жирные тире, одна радость — сохранились точки. Окна, где располагались вылизанные архивные фотки, напоминали ограбленный вандалами музей. Женщина расстроилась. Находясь в постоянном горячечном творческом зуде, Капитан все время куда-то бежал, звонил, писал, летел, телеграфировал, посылал проблесковые маячки, двигался, короче... Конечно, что делать с буком, а главное чего не делать, он объяснил. Установил программы, показал азы. Но, извините, у техники свои причуды. Она точно знает, когда мужчины дома нет и можно пошалить. А за минуту, секунду, терцию до его прихода — разззз, и все работает. Испытано на сисадминах! Что уж говорить о домашней. Тут и допотопные лампочки в сговоре. Иногда, оооочень редко, демонстративно хлопаются при всех. Типа: смотрите, мы не такие.
Обидно и нечестно. Ее пишущая машинка осталась на антресолях в 97 или 93 году. Ну и ладно, не жалко, она начнет все заново в проверенном надежном Ворде. Времени полно. Со льдин и айсбергов звонить невозможно, поэтому ее телефон отключен. В 2000-м от шельфового ледника Росса откололся здоровенный кусок —- айсберг B-15. Махина больше 10 000 квадратных километров. Конечно, он с тех пор, скитаясь, обкрошился, но по-прежнему остается самым большим и синим. Если айсберг синего цвета, скорее всего, ему больше 1000 лет. Его-то и ищет Капитан. Он привезет фотографии и километры видео. Расскажет, какой В-15 на ощупь. А может быть, даже привезет в переносном холодильнике большой кусок. Синий кусок тысячелетнего айсберга, обложенный слабыми прозрачными спасающими его льдинками.
4
Главным недостатком Ежена была патологическая нежадность. «Купить щенка, ангорского кролика, игуану, и этот дом исчезнет навсегда, как дом № 3 в Камергерском!» Но пустые или сломанные банкоматы вели его нервными зигзагами к дому. За заборами, в закоулках, за каждым поворотом злобно зеленели запретные для него Сбербанки. Задница!!! Дело в том, что длинная аристократическая фамилия Ежена не умещалась на сбербанковских картах. Да, вот на золотых, платиновых и дисконтных она изящно вписывалась и даже их украшала, а вот на зеленой нет! Он не собирался откупаться борзыми щенками и барашками в бумажках. Просто память подсунула прочитанный по диагонали кирпич о женской логике, точнее, горестные рассуждения о полном отсутствии таковой. На кирпич наплывали из неведанных глубин статьи о синдроме спасателя. Или спасителя? Одинаково плохо. Спасатель жаждет постоянной благодарности и, чуть заподозрив, что подвиг забывается, может ситуацию сынициировать. Спаситель же готов собою жертвовать бесконечно и тоже за признание и хвалу. То есть в обоих случаях они нуждаются в спасенном гораздо больше, чем сама несчастная жертва обстоятельств. Чисто теоретически, если исключить и пятый стакан, и полбутылки, выпитых дома до похода в ресторан, то Ежен просто подошел бы познакомиться с симпатичной свиньей, а вовсе и не слетел бы кубарем со ступенек. А если убрать что-то одно... Пятый стакан жалко. Вычеркиваем полбутылки. И что? Ежен встает, даже подпрыгивает, отряхиваясь в воздухе как молодой ретривер, и, насвистывая, уходит на бульвар. Что получается? Получается, что член был прав!
Перед тем как залезть в душ, Ежен внимательно осмотрел себя в зеркале. Не девяностые, конечно, но кто сейчас только не стреляет: менты, дети, пенсионеры... Он начал с самой незащищенной части. Сильную и красивую задницу бывшего конькобежца украшал симметричный фиолетовый синяк, растекавшийся от невыносимо ноющего копчика. «Хотите, я его стукну, и он станет фиолетовым, в крапинку», — вдруг выдала сморщенная горошина под черепной коробкой. Коленки. Да... Брюки, как и туфли, можно было выкинуть еще по дороге. «С тобой я не разговариваю», — сказал Ежен вслух, поднял глаза выше и уставился на красную точку чуть ниже и левее сердца. Она нестерпимо чесалась. «Можно бюджетненько снять социалку об опасностях курения в постели», — извлек он сиюминутную корысть из собственной холеной шкуры. Дальше смотреть не хотелось. Лицо требовало серьезной примочки. Впрочем, не только лицо. Примочка нашлась на барной стойке, и едва початая... Правильная, почти черная, зашкаливающая среднестатистический градус. До темноты с таким лицом в город лучше не высовываться, аккуратненько рассудил Ежен.
Медленно отхлебывая из горлышка, он что-то машинально искал в Сети. Сливовый глаз не отпускал, он точно знал, что этот предрассветный секс был не обещанием-авансом. Это была клятва. Как объяснить, что довольно длительное сознательное воздержание, накопленная и утаенная страсть, его другая, новая жизнь и даже пьяные слезы все предназначалось не ей. Другая жизнь. Он вспомнил аккуратные стопочки и разлетевшиеся веером листы, буквы, буквы, буквы. Быстро сделал заказ в интернет-магазине и нырнул.
Он Пил. Да, Пил с большой буквы. Засыпал, просыпался, топка горела, шел за хворостом, подбрасывал, опять засыпал, просыпался и опять пил... Еще шел в магазин. Сначала натягивал на больной затылок кепку, с маскирующим длиннющим козырьком. Потом плюнул на кепку или она покинула его, не выдержав нагрузки. Прозрачная Женщина тоже покинула его. Обиделась, или он не давал ей шанса. Пойло было холодным, черным и горьким, как и его сны. Они смыкались над ним ледяной водой, в которой медленно двигались черные остовы айсбергов. Научившись уверенному управлению действиями и событиями в своих осознанных снах, он мог перевести падение в полет, изменять сюжетные линии схожих типовых кошмаров. Но сейчас он безвольно барахтался в черном ледяном крошеве, и плеваться для определения направления было бесполезно. Разбудил звонок в дверь. Привезли заказ. Он не пошел в душ, не сбрил неведомо как образовавшуюся щетину. Оделся, взял коробку и вышел. Здесь тоже была черная вода, из которой вздымались темные глыбы домов. Бобслейные трассы растаяли, и он с трудом узнал нужный дом. Поднялся по лестнице на второй этаж и постучал в дверь. Тишина и чернота подъезда казались продолжением его тяжелого сна. Он не знал, сколько тут стоит. А может, и действительно уснул. Свет в высоких окнах подъезда вывел Ежена из оцепенения. Он еще раз очень громко постучал. Ознобно зевнул, невольно исполнив цыганочку. Услышал приглушенный звук, то ли всхлип, то ли хрюк. Поставил ноутбук на аккуратный ворсистый коврик и очень медленно вышел на улицу.
Ворд проявил чудеса сообразительности и сотворил с текстом тот же фокус: точки, тире, тире и точки.
Темно-синий цвет имеют так называемые «черные» айсберги, недавно перевернувшиеся в воде. Они неустойчивы и не так заметны среди черных волн — очень опасно для кораблей.
Ежен шел не оглядываясь. Он знал, что с каждым шагом дом исчезает, оседает в темную воду. Конец февраля. На здании, в сторону которого он шагал, табло показывало дату. Солнце всходило прямо над ним, и цифры рассмотреть никак не удавалось. Но вот легкое голубое облачко-перышко набежало на солнечный диск. Ежен, щурясь, торопливо забивал мигающие и подслеповатые цифры с табло в телефон, пока не убежало голубое облачко. Облачко... Узкое прозрачное женское лицо в ореоле волос из солнечного света. Большой палец Ежена впечатался в кнопку соединения.