Пока рано говорить о том, что все-таки привлекло мое внимание к этой паре родственников, но самое время сказать о глазах девочки. Взгляд ее, направленный в одну единственную точку в течение минут пятнадцати, был сам по себе очень нехарактерен и странен для ребенка (особенно для ребенка!) Лишь изредка глаза поднимаются на уровень бабушкиного лица, когда та о чем-то очень заинтересованно и взволнованно спрашивала внучку. Спрашивала с неизменным и, несомненно, подлинным участием. Впрочем, выглядело это довольно подозрительно и неестественно в условиях (чтобы не сказать смешнее) массовой узости взгляда на окружающую действительность.
Участие, однако, никоим образом не мешало девочке безрадостно пожевывать свои сладости. Изредка она даже (видимо для приличия, понятие о котором неизвестно откуда взялось в нетронутой взрослой моралью детской голове) поглядывала на бабушку, но глаза! Именно глаза выдавали ее, словно упрекая «Бабуль, ну ты чего пристала ко мне, говоришь что-то, спрашиваешь… И вообще, я ем! Купила мне фигню какую-то, а я хотела Скителлс».
Рассматривать эту картину получалось не вполне осторожно – не отводя глаз. Случалось улыбнуться – то ли от горечи осознания возможной безбудущности этого ребенка, то ли от злорадственной мысли, что бабушка, оставаясь невиновной, взрастит такое дитя и старость потратит на слезы боли и отчаяния за него.
Поймав очередной мой пристальный взгляд улыбающихся глаз, женщина словно чуяла опасность, незримую и необъяснимую. Будучи, скорее всего, человеком огромной душевной доброты и беспомощного милосердия, она силилась кинуть гневный взгляд в мою сторону, будто заявляя о своем намерении убить всех и каждого, кто хоть каким-либо образом посягнет на ее драгоценную внучку.
И вот я стояла и думала: это ведь сидит не маленькое чудо, грызущее почем зря продукты мировых брендов. Это будущий террор для целой семьи. Это слезы родителей, это бессонные ночи, это литры валерьянки и пучки невосстановимых нервов.
Значки на ее сумке – это ее дизайнерские шмотки, ради которых отец в свои пятьдесят будет работать с утра до ночи;
Ее безучастные глаза – мальчики, которых она никогда не полюбит и девочки, с которыми никогда не подружится;
Ее так несвойственное детям молчание – беспорядочные половые связи, грязные подъезды, сигареты и травка;
Ее неблагодарность. Ее малодушие. Ее пороки.
* * *
- Милая моя, купила помидор, - можешь завтра приготовить соус! Давление какое низкое сегодня, просто кошмарно… А ты новости-то слышала? Пенсию, говорят, подняли! Подняли они! Им бы только говорить, как не было денег, так и не будет! Ух… Дорогая, ты не поверишь, - ехала вчера с Леночкой домой. Так девушка одна в метро прямо-таки уставилась на девочку нашу. Я внимания, значит, сначала не обратила, думала – ну Ленуська у нас такая красавица, что грех не любоваться! А та смотрит и смотрит, а у самой глаза – ох недобрые! Я и сообразила – порчу наводит! Ну точно! Вот дрянь-то, чтоб ей провалиться!
