Глава 7
Пожелав доброй ночи Дезире, Кэтлин побрела в свои покои через пустые коридоры замка. Было тихо, лишь иногда скрипели двери, да холодные сквозняки лизали ее ноги. Слишком много выпало на ее долю. И, опять жалея себя, совсем как накануне интересной беседы, она особо тщательно перебирала в памяти те события, что послужили причиной такого его состояния.
«Дезире – сумасшедший прохвост…»
…Итак, все началось с бедняги итальянца, главными грехами которого явились наивность и доверчивость, так гармонично сочетавшиеся с его расточительством. Потом маньяк-маркиз с его личным слугой, не менее загадочным, чем сам господин… Вымогатель Франсуа. Альфонс!.. Но, пожалуй, весь натюрморт выглядел бы скучно, если б светский попугай дю Мирэ не добавил ему изыска. «Будто весь мир против меня!..»
Тихая, томная ночь навевала меланхолию. Кэтлин остановилась возле окна и распахнула ставни. Наслаждаясь прохладой, она отпустила все свои мысли и уже в полном спокойствии любовалась чарующим ночным пейзажем. Легкий ветерок пел колыбельную густым кронам деревьев, трепетно и нежно качая каждый листок. Уйти в свою спальню так скоро в этот волшебный миг, маркиза сочла неудобным и даже почти грешным. Она решила побродить по замку и сама же вздрогнула от собственной идеи. Вдруг, в самом деле, проще простого встретить привидение в старом доме, полном воспоминаний! Улыбка тронула ее губы. Если б так и случилось, она громко закричала бы. От восторга, какой бывает у малышей при виде человека в костюме Санты Клауса, свято верящих в то, что перед ними настоящий дух Рождества.
Закрыв окно, она продолжила прогулку. Все ж таки, свежий воздух иногда приходится весьма кстати – бред Дезире наполовину выветрился из ее головы.
Направление, выбранное Кэтлин интуитивно, вело в крыло, где находились апартаменты маркиза. «Что, если слуга сказал правду?» И снова задрожали колени, а по коже пробежали мурашки. Вот лестница – точная копия той, что ведет на второй этаж, к ее спальне. Там комната супруга. И если под лестницей у Кэтлин коридорчик, ведущий прямиком в кухню, то любопытно, что под лестницей маркиза? Она знала только, что это было нечто вроде кладовой, никогда не запиравшееся на ключ, так как Дезире складировал туда какие-нибудь громоздкие вещи, которые, по его мнению, могли когда-нибудь пригодиться. Может быть, и пригодятся, как раз его госпоже – большой любительнице редкого антикварного хлама. К тому же, как отходы фабрики расскажут знатоку многое об истинной ее деятельности, так и те вещи, возможно, прольют свет на темную фигуру слуги-ученого.
Ее воображение разыгралось столь сильно, что, пересекая гостиную, она значительно ускорила шаг. Открыв кладовую, Кэт долго нащупывала выключатель, но напрасно: как только он щелкнул, лампочка ярко вспыхнула и тут же с треском погасла. Маркиза тихо выругалась, возвращаясь в гостиную за одной из свеч, что всегда стояли на столе. На каминной полке отыскались спички и, обзаведясь скудным источником света, она продолжила осмотр кладовой. Первой гостью встретила переполненная пепельница, что натолкнуло на мысль, слуга проводит обычно здесь больше времени, нежели предполагалось ранее. «Интересно, что он курит?.. Похоже на запах кошачьих экскрементов…» Кэт поморщилась, попятившись назад. Жалобный скрип и громкий хруст возвестили о трагической гибели предмета тонкого стекла под подошвой ее тапка. И она оглянулась. То была колба, используемая, наверно, в работе с химическими веществами. «Надеюсь, Дезире она была не так уж дорога», - злорадно улыбнулась маркиза, довольная собой, и ногой отмела в сторону стеклянные останки. Но тут же насторожилась, разглядев в полумраке десятки таких же колбочек, банок, реторт и пузырей. Они тускло поблескивали из-под слоя пыли в свете свечи, напоминая собой героев, давно ушедших на покой, после участия в громких сражениях, когда-то изменивших историю.
Краем зрения Кэтлин заметила светлый силуэт слева от себя, возле небольшого окошка. Казалось, он двигался плавно, совсем неслышно, спускаясь по лунной дорожке. Она вздрогнула, ее сердце забилось быстрее. Сглотнув комок, сбившийся в горле, поборов свой страх, она повернулась медленно, но решительно, направляя на фигуру свет.
- А ну-ка, покажись, призрак! – грозно прошипела она, и тут же увидела: - Ах!.. Ты – портрет…- И вздохнула с облегчением и некоторой досадой.
Да, портрет. И притом выполненный, примерно, в конце семнадцатого века кистью художника, чье мастерство было очевидно. Изображенный мужчина, в одежде эпохи Людовика XIV, был прорисован с головы до ног в мельчайших деталях. Отсвет огонька озарил его лицо, и оно показалось Кэтлин знакомым. Она приникла к полотну и, в глубоком потрясении, вдруг отшатнулась.
- Филипп… О, Господи!
Муж смотрел на нее с портрета таким же искренним, печальным взглядом небесно-голубых глаз; стоял, опираясь о бюст Аполлона, расслабленно, непринужденно, затмевая своей необыкновенной красотой самого бога Солнца. Все в нем было так, как знала Кэт. Все, кроме лица. Вот, каким оно было до той жуткой аварии, красивым: небольшой, прямой аккуратный нос, густые светлые усы, умеренно крупные, чувственные губы, прямые от переносицы брови над глубокими глазами поэта-трубадура. От всей его позы с картины, совсем как в жизни, веяло надежностью, спокойствием и большой физической силой, сокрытой в его могучем стройном теле.
Дезире сказал правду.
«Он был похож на ангела, - отметила маркиза. – Будто бы сошел с иконы, настолько был красив. Но, как же так получилось?» Роковой случай пусть и лишил его сверкающей внешней красоты, но не лишил красоты душевной. То, что было в прошлом, уже не имело для Кэтлин никакой важности. Ее муж и сейчас красив, ну, может быть не так, как прежде. И все же, разве не эти небесные черты угадывало ее зрение сквозь страшные шрамы? Разве не эти глаза, с волнением, смотрят на нее также искренне и чисто? Заглянув в их синий омут хоть раз, любая женщина мечтала бы занять ее место! И тут ее осенило совсем некстати: «Как же сказать ему о шантажисте де Лонгвилле, и, после этого не потерять его доверия навсегда?»
Интерес к дальнейшему осмотру комнаты совершенно пропал, и Кэт спешно покинула ее. Погасив трепещущий огонек, она бережно отправила свечу на прежнее место и удалилась в свои покои, с надеждой заставить себя все же уснуть и дать, наконец, своему напряженному мозгу возможность привести все мысли в порядок.
У сложного кристалла ее жизни вдруг проявились новые, еще не изученные грани. Отныне все будет иначе. Так Кэтлин чувствовала сердцем. Совсем недавно она призналась себе самое, что в ее душе распускалось, подобно прекрасному цветку, светлое нежное чувство к маркизу. Это оно заставляло ее так тщательно подбирать наряды перед каждой встречей с мужем; это оно являлось ей странным, давно забытым, состоянием расслабленности и парения. Благодаря ему, чувству, она стала такой ранимой, уязвимой, сентиментальной. Словом, вовсе «расклеилась». Вот именно, расклеилась. Так она часто повторяла себе, пытаясь раздавить этот упрямый нахально-прекрасный бутон. Но, увы, болезнь, под названием любовь, уже набирала ход. Кэтлин ненавидела себя такой, потерявшей голову. В подобные редкие моменты она обычно жалела, что родилась на свет женщиной, то есть существом более эмоциональным, чем мужчина, способный даже в самой сложной ситуации с каменным лицом и трезвым рассудком, верно рассчитывать все ходы-выходы. Она любила повторять в разговорах с подругами, что нет ничего хуже для женщины, чем власть эмоций над разумом, ибо именно в эти минуты, она становится столь же доверчивой, как годовалое дитя, и способна отдать свое сердце в руки первого негодяя, даже зная об истинной его сущности.
Беседа со слугой-ученым лишний раз убедила ее, что покуда не раскрыты все тайны замка де Ланшер и нельзя отделить сказку от были и правду ото лжи, праздно грезить о возвышенном несколько рановато. Она, в самом деле, плохо знала своего супруга, а новые подробности его мистического происхождения только добавили загадочности его фигуре. Теперь он вообще представился Кэтлин как нереальный персонаж детской сказки. И если Дезире преследовал цель просветить госпожу, внести ясность, то на деле все вышло так, как обычно происходит при самых благих намерениях.
«Кстати, у него всегда так получается», - подумала Кэтлин, встречая новое утро с чашкой свежесваренного зернового колумбийского кофе. С добавлением чайной ложки десятипроцентных сливок и шоколадной крошки. Все, как она любила. Все по ее рецепту, по ее заказу.
Для госпожи кухарка Роза всегда прилагала в приготовлении блюд и напитков особые старания, не то оттого, что с Кэтлин их связала дружба, не то оттого, что обе были уроженками туманного Альбиона. С первого дня их знакомства и за время проживания Кэт в замке между ней и кухаркой установилось нечто вроде телепатической связи, и Роза, как, собственно, подобает образцовой прислуге, зачастую интуитивно чувствовала не только настроение хозяйки, но и моменты ее пробуждения, в которые ей особенно было приятно выпить чашечку любимого кофе…
За исключением, конечно, Дезире, Кэт была довольна всей прислугой замка, то есть всеми тремя женщинами. Что же касалось Розы, то в ней она ценила еще одно качество помимо тонкой интуиции – кухарка молчала, когда нужно было молчать, и говорила, когда нужно было говорить, соблюдая при этом все правила этикета и субординацию. Она была второй после Марты, кто хранил секрет встреч маркизы с де Лонгвиллем, и Кэт была уверена в ней. Как и Дезире, принявший ее некогда в штат, чьи тайны также были ведомы ей, и она также молчала о них. Роза казалась Кэтлин душой замка, душой его кухни. Сегодня она приветствовала маркизу доброй улыбкой и чашкой кофе; хотела, было, занять госпожу беседой, но на пороге кухни внезапно возник некто, и ее «душа» неслышно испарилась.
Кэтлин не потрудилась обернуться. Она и без того знала, что за спиной у нее стоит Дезире и внимательно наблюдает за тем, как она берет чашку с блюдца, подносит к губам, делает глоток, ставит ее обратно.
- Доброе утро, Дезире! – отчеканила она, стараясь смягчить раздражение в интонации. За всю ночь на ее долю выпало всего-то пару часов сна. Виски гудели, и поэтому для такого, как слуга ее мужа, изобразить благожелательность она посчитала слишком большой честью.
- Доброе. – Дезире уселся напротив, чтоб заглянуть в ее глаза. На его губах блуждала все та же маниакальная усмешка, что и накануне. – Вы были в кладовой. Сегодня ночью, сразу после того, как покинули меня. Я готов поделиться чудесами дедукции. Сначала я наткнулся на раздавленную пробирку и пару сваленных на пол колб, а значит, посетитель – человек неуклюжий. Сгоревшая лампочка подсказала, что, вдобавок еще, преследуемый фатальным невезением. И я почему-то сразу подумал о вас!
Кэтлин, обжигая язык, парой глотков покончила с кофе.
- По вашему хмурому лицу я уже определил, что шутка не удалась.
- Браво, Шерлок! Что еще?
- Это я хотел спросить, что ещё вы нашли? Вы видели портрет…
- Да. И он - подделка, верно?
Улыбка пропала с лица слуги, и на душе у Кэтлин стало немного спокойнее.
- Я знаю, Кэтлин, что совсем не нравлюсь вам еще с момента, когда впервые попытался расположить вас к себе, перейти на «ты», но вы предпочли прежнюю дистанцию. Что ж, я принимаю вашу антипатию как данность. Только не нужно перегибать палку. Я не вор и не мошенник. Подделки – не моя специальность. Напомню, я – ученый, мне нужны только достоверные факты и, подкрепленная ими, сенсация. Я не шут, стремящийся к однодневной славе. Я хочу, чтобы мое имя вошло в историю, и так будет! А ложь, как известно, всегда, поздно или рано, всплывает на поверхность.
«Аминь», - мысленно закончила его речь Кэтлин.
- И кто бы мог подумать, сколь честолюбивые планы роятся в голове невзрачного серого слуги господина де Ланшера! – воскликнула она полушутя. – И много людей в курсе этого вашего проекта?
- Нет.
- Интересно…
- Как я уже сказал, после удачного завершения опыта у меня возникли новые вопросы, на которые я пока что не нашел убедительных ответов. А один из этих вопросов является для меня настоящей проблемой. – Его взгляд сделался серьезным, задумчивым. – София Гера сказала в своем дневнике о том, что при проведении эксперимента лично ею, он также увенчался успехом. А успешный результат здесь может быть только,.. сами понимаете, маркиза. Любопытно, кого же воскресила она?
- Вы намерены искать еще и творение той первой доктора Франкенштейн?
- Еще не знаю. Мне бы пока разгадать те ребусы, что преподнес маркиз, - пожал плечами слуга.
- Магия? – Шутливая интонация скептика в голосе Кэтлин немного обидела его.
- Магия была вначале. А теперь – ее следствие… Вот тут уже сложнее. Я действовал как и было сказано в дневнике Софии, слово в слово… В общем, Кэтлин, ответьте на такой простой вопрос, где хранятся человеческие воспоминания?
Она замешкалась. Слуга помог:
- Правильно, в мозге. А что же происходит с мозгом после смерти человека, после того, как труп основательно разложился, плоть обратилась в прах, и остался лишь остов – скелет?
- Он исчезает.
- Да. Он тоже становится прахом, как и все прочее, состоящее из мягких тканей. Когда я занялся воскрешением маркиза де Ланшер, все, что было в моем распоряжении это скелет и документальные сведения о нем. Лишь с дневником Гера удалось воссоздать подлинный образ. Из трубчатой кости я выудил информацию ДНК, но – вот досада, - даже при наличии всех необходимых приложений у меня не было гарантии получить именно маркиза. Понимаете, о чем я?
- Вообще, нет.
- Я о том, что мне, наряду с точно воспроизведенным телом, нужна была еще и его душа. Душа вельможи, фаворита короля-Солнце, с его памятью о прошлой жизни, с мыслями, с чувствами, пережитыми им в ушедшем безвозвратно семнадцатом столетии. Мне нужен был настоящий гость из прошлого! И София подробно изложила в своем труде, как можно достать из параллельного мира его неприкаянную душу и снова вселить ее в тело. Так я получил его, истинного маркиза де Ланшера. Будьте готовы, когда исследования и анализ результата будут завершены, вы, несмотря на ваше негативное отношение ко мне, будете в числе «ви-ай-пи» гостей на моем триумфальном шествии.
Кэт кружила с опустевшей кофейной чашкой по кухне. Слуга был явно не в себе. Ее настораживало и пугало то, с какой эйфорией он говорил о будущих лаврах. Мысленно она сделала для себя пометку поднять эту тему в разговоре с супругом, который уже стоял за ее спиной посреди кухни.
- Если я буду гостьей, то кем тогда будет Филипп? Подопытным кроликом, отзывающимся на кличку Результат?
- Вижу, вы сегодня не в духе, - с досадой вздохнул Дезире. – И выглядите усталой…
- Это оттого, что из-за вашей болтовни меня мучают кошмары по ночам! – злобно прошипела Кэтлин.
- Могу предположить, что в этих кошмарах есть место и для меня, - с грустной иронией отметил маркиз, вошедши к ним. – Мы опаздываем, Дезире.
Щеки Кэтлин заалели. Затаив дыхание, стараясь придать голосу как можно больше очарования, она пролепетала:
- Ну, что ты, Филипп! В последнее время… ты снишься мне в других снах. – И смутилась еще более.
В ответ маркиз лучисто улыбнулся. Ей нравилось видеть мужа таким, в хорошем настроении, доброжелательным, открытым, с улыбкой на устах. Стоило с ним тогда лишь встретиться взглядом, как вдруг начинало казаться, что в целом мире имеет настоящую ценность и стоит превыше всего сущего лишь одно – их согласие, их поющие в унисон сердца. Снова вспомнив о Франсуа де Лонгвилле, маркиза только ближе подалась к мужу. Шестое чувство подсказывало ей, что Филипп объединит с ней усилия, и они справятся с угрозой вместе. И имя наглеца уже теряло свою устрашающую тень, превращаясь в свежую, живую тему для беседы за чаем.
- Надеюсь, ваше с Дезире отсутствие не будет слишком долгим. Есть разговор, серьезно, правда… Я буду очень ждать тебя. – Сегодня голос жены для маркиза звучал особенно мелодично, он был согласен на все.
- Уговор! Как только вернусь, сделаем ужин на двоих. Я приложу все усилия для того, чтобы этот вечер стал незабываемым… Идем, Дезире! – окрыленный роем каких-то, лишь ему известных, идей, он скрылся за дверью.
Слуга лениво отделился от поверхности табурета, с презрением покосившись на Кэтлин.
- Если вы мне не верите, назначьте экспертизу, пусть специалисты изучат портрет!
И еще. Кэтлин, мне искренне жаль, что вы записали меня в число своих врагов. Может, вам все же стоит пересмотреть это решение?.. Мадам маркиза.
Церемонно откланявшись, слуга проследовал за хозяином. А Кэтлин еще долго следила за входом кухни, желая убедиться, что он больше не вернется за чем-нибудь эдаким. И, конечно, было бы уж очень хорошо, если б он не вернулся в этот дом вообще. Никогда. Его последние слова еще звенели в ушах маркизы. В них явно читалась угроза. С той минуты Кэт пообещала себе не оставаться наедине с этим страшным, полубезумным человеком.
… Женские эмоции – вещь особая. Ею никогда не жалко поделиться, от чистого сердца, со всеми, кто хоть немого умеет сопереживать, ставить себя на место другого и осыпать градом полезных советов, которые так никогда и не будут приняты к сведению адресатом, просившим их или не просившим, но почти всегда сводящим на нет все героические попытки окружающих вернуть ему душевное спокойствие. В общем, Кэтлин вспомнила о маме. Вот опять, вопреки обещаниям, она давненько не писала ей на электронный ящик, не звонила. Определенно, Оливия сердилась на невнимательную дочь. Обычно бывало именно так, и всегда трудно было объяснить маме, что ее малышка Кэт, захваченная с головой интригами и приключениями, попросту предпочитала дождаться подходящего, на ее взгляд, момента для общения, либо тихого, комфортного, либо же совсем отчаянного. Почти такого, как сейчас. «Неприятно», - констатировала мысленно Кэт и брезгливо поморщилась, высунув язык. Оливия, помнится еще, была восхищена Дезире. Каково же будет ее мнение теперь, когда Кэтлин поведает ей об истинной сущности этого человека, нарисует его чудовищем, раскрасит накопившимися эмоциями и сделает яркий акцент на собственном уязвленном самолюбии?
В твердой решимости претворить идею в жизнь, Кэтлин поспешила в кабинет мужа. Филипп никогда не был против ее общения с родственниками, друзьями и, уж тем более, с мамой. Им, маркизу де Ланшер и Оливии, случилось странно познакомиться, однако, и он, и она, прониклись дружественной симпатией друг к другу. При воспоминаниях о прогулке с ней по Елисейским полям, у Кэтлин все переворачивалось внутри от смутного чувства, легкого недоумения и негодования, что откликались в ее теле – даже физически! – в виде головокружений и тошноты. Неудивительно, ведь тогда Оливия призналась дочери, доверяя материнской интуиции, Филипп наверняка именно тот идеальный зять, о котором можно только мечтать, а мнение Кэтлин шло вразрез с этим откровением, на тот момент.
Прошло время, и теперь Кэт готова была согласиться с ней. Ах, Филипп, искренний, благородный, в нем столько романтики!.. В размышлениях Кэтлин напряглась, стараясь припомнить, на какого такого литературного героя так похож ее муж. Точно, Ромео! Все-таки, Оливия права, о таких, как Филипп, ее дочь лишь читала в книгах. И вот один из героев вдруг из вымысла воплотился в реальность, ожил, чтобы найти ее. По-прежнему оставалось неясным, из какой сказки «сбежал» его личный луга…
Когда Кэтлин все же добралась до чистого электронного листа редактора «word», гнев ее рассеялся вместе с азартом. Она не знала, с чего начать. Схватилась за голову, запустив тонкие пальцы в копну выбеленных волос. Как же можно рассказывать Оливии все эти грязные подробности? Если начать перемывать косточки слуге, то, слово за слово, придется сознаться, что сама попала в переплет, - да еще при каких обстоятельствах! - под гнет шантажиста, собственного стыда и бессилия найти в себе мужества, чтобы сделать отчаянный шаг – поговорить с собственным супругом, может быть, вызвав его злость, но при этом избавить себя от сомнений, колебаний, от проблемы.
Несколько минут она сидела так, пусто упершись взглядом в экран, слушая ровное гудение системного блока. Затем сделала глубокий вдох-выдох и приступила к посланию. Тепло поприветствовав маму, она стала писать о том, что было прямой противоположностью действительных событий. Пальцы быстро бегали по клавиатуре; придуманная на ходу сказка строилась так ладно, что по окончании повествования, перечитав все, Кэтлин сама захотела поверить в нее. Мысленно похвалив себя за искусную художественную ложь, маркиза передала маме горячий привет от супруга и, скрепя сердце, приписала имя слуги. Имя… Оформляя отправку, Кэт несколько раз повторила его шепотом. «Какое интересное у него все же имя…» Явно уменьшительная форма, а как же оно звучит полностью? И, успокоившись на том, что письмо убедит Оливию, замок де Ланшер - рай на земле, где нет и тени зла, и все друг друга любят, Кэтлин отправилась в библиотеку. Читать тексты на французском языке ей по-прежнему представлялось более легким, нежели восприятие речи на слух. По этой самой причине она не выносила французское телевидение: уже через десять-пятнадцать минут сосредоточенного прослушивания торопливого потока чужестранных слов, у нее начинался жуткий приступ головной боли.
Она так мечтала побывать во Франции, что с превеликим удовольствием собирала информацию об этой стране. Ей никогда не хватало терпения и усидчивости, однако, ради заветной мечты, невероятным усилием воли Кэтлин заставила себя выучить французский язык, что казалось ей грандиозным подвигом после лобового столкновения со всей сложностью грамматики этой речи. Но, добравшись, наконец, до цели, Кэт обнаружила – ее подвиг ничтожен, потому как в реале французского она не знает вовсе. Из двухминутного монолога рядового француза ее слух и сознание успевают выхватить лишь пару-тройку знакомых слов и перевести всего-навсего одно-два из них. Собственное невежество и самонадеянность доводили ее до отчаяния. В ее устной речи разбирались только Марта, Филипп, еще кухарка с Матильдой, ну и пресловутый личный слуга хозяина. Каждый из них по-своему реагировал на ее частые речевые ошибки и неизбежный тяжелый английский акцент. Марта весело смеялась, когда совершенно не могла понять хозяйку, иногда, сильно коверкая, невпопад говорила что-то по-английски, а иногда лопотала на певучем румынском, и Кэтлин тогда невольно начинала смеяться вместе с ней. Филипп в таких случаях терпеливо поправлял ее, либо переходил на ее родной язык, коим владел в совершенстве, равно как и испанским, но все же чаще старался в общении с супругой делать упор на развитие устной французской речи. Не забывал при этом поддерживать, убеждая, что вскоре она научится, ошибки исчезнут сами собой, дело лишь в практике, хвалил за маленькие достижения, попутно отмечая, что у Кэтлин явно присутствует талант в освоении языков. Дезире снисходительно улыбался, переспрашивал и исправлял тогда, когда вовсе не мог ничего разобрать, прочее пропускал, не заостряя внимания. Несколько усложнялось общение с Матильдой. Обилие сленга в речи этой девушки порой повергало Кэтлин в шок. «Ты славная девчонка, - говорила тогда ей маркиза. – С тобой весело,.. но сейчас я тебя немного не понимаю!» Та улыбалась в ответ и просила, чтоб госпожа научила ее каким-нибудь новым английским словам. Кухарка же являлась для маркизы де Ланшер объектом зависти. И в этом, конечно, Кэтлин видела свой позор. Роза вполне грамотно изъяснялась как на родном английском, так и на французском.
В общем, ни у кого из окружавших Кэт французов ее речь не вызывала раздражения и дискомфорта. Ни у кого, кроме нее самой. Чем более старалась она говорить так же, как они, чем подражала их интонациям и произношению, тем комичнее это получалось в итоге. Промеж собой они наверняка подтрунивали над ней, Кэтлин чувствовала, и это доводило ее до истерики. Но и на этом не завершался список раздражавших ее мелочей. В нем также значились те нелепые ситуации, в какие она попадала из-за собственного невежества день ото дня, как например употребление фраз или слов не к месту, что могло поставить в неловкое положение не только ее, но и тех, кто мог находиться рядом в этот жуткий провальный момент. Подобное было и в тот день, точнее вечер, когда волею Судьбы пересеклись пути ее и Франсуа. А если вспомнить всю забавную прогулку? Госпожа маркиза де Ланшер, чью голову основательно одурманило дорогим вином, горланила гимн Соединенного Королевства где-то в центре Парижа, в районе Эйфелевой башни, а за рулем тогда сидела полуграмотная румынка, знающая столицу Франции «как свои пять». На самом же деле это означало: половину, с горем пополам, по карте, а другую половину вообще по наитию – «ой, улица с таким чудным названием…нам, кажется, сюда». А если вспомнить еще что-нибудь? За все прожитые двадцать семь накопился определенный багаж воспоминаний, только обо всем почти вспоминать было стыдно, а потому, Кэт старалась пореже возвращаться в мыслях к прошлому, больше жила настоящим, и зареклась когда-либо писать мемуары.
Она была согласна с мужем, ей нужно как можно больше читать, общаться. Решив начать с чтения, еще давно, с трехнедельного периода отсутствия маркиза, она проводила в библиотеке основную часть времени. С тех пор это место в замке полюбилось ей. Здесь было удобно предаваться размышлениям, к тому же местный уют, тишина, чистота и спокойствие настраивали на позитив. А еще, - что с самого начала вызвало у маркизы восторг и умиление, - книг было огромное множество, а среди этого изобилия отыскались и произведения английских классиков, конечно, на родном языке. Кэтлин всегда была расположена не только к чтению, но и к собирательству книг. Она любила сами книги. Мировая паутина Интернет для нее не могла сравниться с новеньким изданием в яркой блестящей обложке, чьи молочно-белые страницы обычно так приятно пахнут типографской краской. Или пусть даже с какой-нибудь книгой не столь новой, от одного переплета которой веет благородной стариной, и, беря ее в руки, любой человек ощутит, что держит он не просто книгу, а нечто почти одушевленное. Именно «почти», поскольку порой такие книги старше своего владельца, помнят еще его деда и прадеда, молчат о тайнах, что им известны, и секреты их могут узнать лишь немногие избранные.
Витая мыслями и духом в заоблачных далях, Кэт ласково водила пальцами по тугим корешкам, твердым обложкам, словно приветствуя молчаливых мудрецов. Вытянув одну из книг наугад, она спешно открыла ее, прочла попавшуюся на глаза строку вполголоса, прислушиваясь к своему произношению, и повторяла до тех пор, пока не убедилась, что стало звучать лучше. Затем перевела:
- И насадил Бог Сад в Эдеме, на Востоке, и поместил там Человека, которого Он сотворил.
Кэтлин пожала плечами и вернула книгу на место. «Словарь французских имен», - улыбнулась ей другая с соседней полки. «То, что надо!» - обрадовалась маркиза. Небольшая потрепанная брошюра, насколько возможно, кратко советовала неопытным молодым родителям, как правильно выбирать имя любимому чаду. Кэт пролистала страницы до списка мужских имен, однако, скурпулезно перечитав их все, имени слуги так и не нашла. Готовая уже отбросить книжицу в сторону, она в сердцах наскоро перебрала страницы от корешка до корешка. Совсем неожиданно имя Дезире попалось на глаза и, удивительно, оказалось в разделе женских имен! Не веря очевидному, Кэт читала снова и снова: «Дезире - уменьш. от Дезидерия».
- Что за новости? - тихо прошептала она. – Очень странно…
Вдруг послышалась знакомая мелодия, поначалу словно издали, потом звук стал нарастать. Мотив летал в воздухе до тех пор, пока Кэт не сообразила, что его источник находится на дне кармана ее халата. В постоянном ожидании звонков Франсуа, она завела привычку везде с собой носить мобильный телефон. Взглянув на дисплей, Кэтлин тяжело вздохнула. Пришлось ответить:
- Да, Франсуа!
- Маркиза! Не забыла обо мне? Это правильно. Когда думаешь платить?
- Сегодня…
- Ух, так быстро?
- Нет! Сегодня я поговорю с мужем, выпрошу у него деньги и завтра утром позвоню тебе сама. Идет?
- Испытываешь мое терпение, - с фантастическим спокойствием говорил де Лонгвилль.
- Я сказала – завтра! К тому же, условленный нами срок в две недели еще не вышел весь. Так что до завтрашнего утра доживи как-нибудь!
- Я жду тебя-я, маркиза-а, - торжествующе пропел Франсуа, и Кэт с некоторым облегчением нажала на «отмену вызова».
- Тварь!
И вдруг в библиотеке стало неуютно, неспокойно. Не сиделось, не читалось. Маркиза поспешила вернуться в кухню, надеясь встретить там прислугу, но девушки, как назло, разбежались. Повернувшись к бару, она потянулась за бутылкой красного полусладкого вина. Что ж, и это неплохая компания, чтоб скоротать время! Подходящий момент, чтобы подумать обо всем.
Запивая растерянность и печаль щедрыми порциями полусладкой находки, Кэтлин сотни раз заставляла свое воображение репетировать сцену объяснения с мужем. Как только обрисовывались, казалось бы, самые приемлемые варианты поведения и находились нужные слова, маркиза с восторгом принимала их, но по прошествии мгновения уже браковала. «Все не то». Когда с содержимым бутылки было незаметно покончено, Кэт тяжело вздохнула, пытаясь обуздать приступ подкатывающей к горлу тошноты. Впервые в полной мере она ощутила, насколько утомительными могут быть сомнения и раздумья. Она устала от самой себя. Мучимая икотой, Кэт шаткой походкой вышла из кухни. Следуя в свои покои, она немного задержалась у окна. Медленно и необратимо наползающая на небо темнота подобно условному сигналу напомнила, что главный момент близится также неумолимо. «Как быстро уходит день…» - это была единственная мысль из их стремительного общего потока, которую она обличила в слова. Все остальные она пропустила через душу, напоследок отметив, что в ней с каждым часом сгущается тьма, почти как за окном.
Желая опрометью помчаться к спальне, Кэт с ужасом обнаружила, что тело ей неподвластно, оно производило только те движения, какие были угодны ему, и чтобы сохранить равновесие, пришлось пойти на компромисс, умерив прыть. «Господи, что было в той бутылке? Наверняка адское зелье! Любопытно, как я выгляжу сейчас?» Первым делом Кэт, все еще икая, подобралась к зеркалу. Увиденное настолько расстроило ее, что она с трудом удержалась от соблазна зарыдать в три ручья. «Красное лицо, стеклянный взгляд помутневших глаз… Да, осталось расплакаться, сейчас в самый раз!» Показав язык отражению, Кэтлин задалась целью вернуть себе ясную голову и нормальный вид. Контрастный душ быстро снял хмель, халат был сменен на темные брюки и белую блузу. С макияжем и прической она подоспела к приезду Филиппа. Заслышав, что в гостиной суетятся, она спустилась навстречу.
Филипп светился от радости, избавляясь от маски. Его глаза горели, и на минуту Кэтлин показалось, что он вот-вот взлетит. Супруг подскочил к ней с красивыми диковинными цветами в руках. Вручая букет, он слегка коснулся губами ее щеки.
- С чего ты такой довольный? У тебя День Рождения? – спросила Кэт, признавая к своему стыду, что действительно до сих пор не знает этой знаменательной даты.
Филипп немного растерялся, но потом ответил, смущенно улыбаясь:
- Не совсем. Мой День Рождения еще впереди, он будет в конце октября. А разве только этот праздник может быть поводом для радости? Есть и другие, например, Рождество. А с дорогим сердцу человеком каждый день может стать праздником.
Поужинаешь со мной?
- Нет. – Кэтлин отвела глаза, надеясь скрыть свое постыдное состояние. – Я на самом деле не голодна. Прости, поужинала сама, не смогла тебя дождаться.
- Ничего. Сам виноват. Мы с Дезире задержались на целый час… - Он нахмурился. – Кэт, ты пила?
- Нет… Немного.
- Что-то случилось? Ты чем-то расстроена.
Озираясь по сторонам, Кэт наткнулась взглядом на серый силуэт слуги и умоляюще посмотрела на мужа.
- Мы можем поговорить у тебя, наедине?
- Конечно, - выдохнул Филипп и широким шагом направился к своей комнате, всерьез обеспокоенный настроением любимой.
Кэт спешила следом, не выпуская букет из рук. Его аромат немного успокаивал, но в то же время, в ее представлении, придавал трагизма всему действию. Так она и вошла с придушенными умирающими цветами в нервно зажатых ладонях, думая о том, что возможно, скоро настанет тот день, когда она вспомнит обо всем с улыбкой и облегченно вздохнет, радуясь, что все ушло в прошлое. А пока… Маркиз кружил по комнате; Кэт старалась всеми силами призвать к работе полупьяное серое вещество в своей голове, выудить из него хоть какую-нибудь фразу, с которой бы можно было начать монолог.
- Я слушаю, - тихо произнес Филипп. – Не беспокойся, в настоящий момент мы действительно одни.
Он стоял близко, говорил мягко, доверительным тоном. Он чувствовал ее замешательство и, желая помочь ей раскрыться, ласково коснулся ее плеча. Сработало. Кэтлин дала выход эмоциям:
- Филипп! Я устала!
- От чего же?
- От общества Дезире, от всего прочего!.. – Она швырнула букет под ноги. – Неужели ты сам не замечаешь, как его присутствие давит на меня? Филипп, дорогой, он же ненормальный! Сутками напролет он рассказывает мне о каких-то невероятных, фантастических проектах, способных, якобы, перевернуть мир. Когда он заявил мне, что ты являешься основной составляющей… или результатом… какого-то эксперимента, я наполовину поверила ему. Он обладает даром убеждать, это точно. Знаешь, что такое этот дар для шизофреника? Филипп, мне страшно, я ничего не понимаю, и в последнее время все чаще задаюсь вопросом о собственном психическом здравии! Скажи, что все его россказни не более, чем бред! И, молю тебя, огради меня от этого человека! – Беспрерывный поток ее слов иссяк, и она, в ожидании ответа, впилась взглядом в испещренное шрамами лицо мужа. – Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь!
Филипп выдержал паузу, позволив ей перевести дух.
- Кэтлин, Дезире – гениальный ученый, и весь его бред – чистая правда.
- Все равно я ненавижу его. – Ошеломленная она опустилась на пол и закрыла лицо руками. – Значит, правда все, и на портрете, что лежит в кладовой, ты?
- Да, я.
Филипп помрачнел. Изначально им было принято решение держать супругу подальше от такой шокирующей информации. Он боялся даже в мыслях рисовать моменты подобных откровений. Но час истины, которого он так избегал, все же пришел. Дезире подвел его. Ведь еще до похищения будущей маркизы де Ланшер, они условились, что слуга выдумает историю, вполне похожую на правду, на случай, если мадам проявит излишнее любопытство. Теперь же предстояло выяснить, какую цель преследовал этот человек, нарушая их договор. И маркиза уже посетила призрачная догадка. Наверняка Дезире надоела роль слуги в этом доме. За недолгий период существования их своеобразного тандема Филипп достаточно хорошо изучил некоторые повадки своего компаньона, чья широкая душа частенько выказывала стремления вполне земного характера: слава, почет, деньги, власть. Вот и сейчас, в очередной раз, он придал значимости собственной великой ученой персоне. Де Ланшер поджал губы от негодования. Почти как его жена, он сам был вынужден терпеть Дезире в силу ряда обстоятельств. Его выводило из себя обязательство согласовывать с ним действия, принимать решения совместно там, где он мог обойтись без посторонней помощи, но это же и заставляло его молчать, проглатывая обиды. К тому же, их связывала общая тайна, разглашения которой маркиз совсем не хотел. Поведать правду миру означало бы до конца дней своих жить под прицелом фотокамер и зорким взглядом общественности, чувствовать себя не человеком, а неизвестным науке подопытным животным. Ученый клялся, что маркиз для него уникальная личность со всеми положенными правами и свободами, а поступками своими не единожды доказывал, что Филипп - есть материал, мутант, продукт эксперимента, его гениальное изобретение, таковым и останется.
- Я не хочу, чтобы кто-либо еще знал об этом. Я не хотел посвящать в это и тебя. Пойми, я такой же человек, как ты, или тот же Дезире. Человек, который хочет прожить спокойную обыкновенную жизнь так же, как остальные, а не делать сенсацию из факта моего существования! Мне трудно говорить… Давай сменим тему. То, что касается отношения Дезире к тебе, я могу с уверенностью сказать, он к тебе расположен и вовсе для тебя не опасен. А его ученая деятельность со всеми возникающими сложностями, связанными с ней, или с нашими общими делами, остаются нашими до тех пор, пока ты не принимаешь в них непосредственного активного участия. Думаю, мы с Дезире как-нибудь придем к согласию. Да и тебе следует быть более терпимой к нему. Несмотря на то, что он представился моим слугой, мы находимся с ним в равных правах. Он также владеет замком, как я и ты.
Кэтлин терла виски.
- Но я твоя жена. Почему ты собирался скрыть правду от меня?
- Чтобы сохранить тайну, если ты все же соберешься подать на развод. Это просто.
- А сейчас, когда я все знаю?
Филипп помог жене подняться и, улыбаясь, нежно привлек ее к себе:
- Ну, сейчас… Придется терпеть все твои капризы. Именно каприз, по сути, делает женщину еще более привлекательной. Я так думаю.
Он коснулся кончиками пальцев ее подбородка, и Кэтлин почувствовала, как снова у нее подкашиваются ноги. Она помнила, что обязательно должна сообщить ему о Франсуа. Де Лонгвиль звонил сегодня. А сегодня ли? Под взглядом бездонных голубых глаз, говорившем о желании Филиппа выразительнее всяких слов, она совершенно растерялась. Перед ней был тот самый красавец с портрета. Он склонился над ней, и она не стала сопротивляться поцелую, напротив, ей хотелось, чтобы это мгновение продолжалось… Он легко поднял ее и усадил на край кровати. Когда же руки маркиза скользнули под ее одежды, Кэтлин словно ударило током. Она резко вскочила с места и, нервно поправляя ворот блузы, объявила:
- Филипп, у нас неприятности! Вернее, неприятности у тебя,.. из-за меня. Я познакомилась с одним парнем, мы… Короче, он оказался журналистом. Подлым и наглым. Он вымогает у меня деньги… у нас деньги. Тогда обещает, что не напишет ни строчки. Сотрясает воздух, грозит каким-то серьезным заказчиком. И, по-моему, действительно дело плохо.
Маркиз обвел комнаты отрешенным взглядом. Казалось, он не услышал ни слова из сказанного. Усмехнувшись краем губ, он проговорил серым холодным тоном:
- И снова деньги… Денег, мадам маркиза, у меня достаточно. Хотя очень может быть, что я уже банкрот! Все зависит от того, с кем еще, кроме этой газетной крысы, ты успела познакомиться? Я должен еще кому-нибудь?
- Филипп…
- Что?! У журналиста имя есть?
- Франсуа де Лонгвилль.
- Отлично.
Воцарилось напряженное молчание. Маркиз мерил комнату шагами, стараясь подавить свой гнев и отчаяние. Кэтлин спешно пыталась придумать что-нибудь в свое оправдание, попутно взвешивая, стоит ли оправдываться вообще.
- Ты знаешь де Лонгвилля? Откуда? – робко спросила Кэт, надеясь немного разрядить атмосферу, но тщетно. Язык все еще предательски заплетался. А Филипп злился еще больше.
- Знаю ли я его? Хорошо, что не жму ему руку при встрече! Его знают все, весь Париж с его престижными издательствами, газетами, журналами, телевидением. А теперь, по несчастливой случайности, и ты. Однако мне верится с трудом, что это была случайность.
- Прости меня. Так вышло. Я давно хотела тебе рассказать…
- Как давно? – перебил ее маркиз.
- С того дня, когда пришла к тебе впервые сама, помнишь?
- Да, с того дня много воды утекло, но я помню ясно, как ты тогда пришла ко мне и стала нести чушь про то, чтобы попробовать сначала, про то, чтобы ближе узнать друг друга. И здесь снова моя вина! Я, как последний дурак, поверил тебе. Но я все-таки узнал тебя. Ты до мозга костей лжива и корыстна.
- Филипп!..
- Жаль, ты никак не можешь усвоить, что я устроен иначе. Возможно, это покажется странным, но со мной все просто. Нужно было просто прийти, просто попросить денег и просто сразу рассказать, черт возьми! А ты обманывала меня. Надо же! Позволила даже себя поцеловать.
Он готов был высказать ей ровно столько, сколько скопилось на душе за долгое время его страданий от безответного чувства к ней, но стих, заметив, что Кэтлин плачет. Она беззвучно шевелила губами, наконец, голос вернулся к ней:
- Филипп, я хочу, чтобы ты знал, между мной и Франсуа ничего не было… - Ей перехватило дыхание, слезы снова ручейками побежали по щекам, и она закрыла лицо ладошками.
Маркиз смотрел на нее, стоявшую у порога, трогательную, маленькую и хрупкую. Обида застила его взор, и в этой вздрагивающей от всхлипов девушке он не видел более ничего, разве только воплощение лжи и предательства. Час назад готовый поверить в то, что сказка стала былью, он держал ее в объятиях. Теперь же, в глубоком разочаровании, он мрачно и глухо аплодировал ее таланту столь убедительно лгать. Уж она и смеялась, и плакала, и целовала его – все, для того, чтобы опять выпросить денег. И только? А может быть для того, чтобы теша женское самолюбие, причинить ему как можно больше страданий и боли?
- Отлично сыграно, Кэтлин. Красиво. Браво! Ты умница. Да, мне больно. Ты рада? Можешь уйти.
Она собиралась сказать ему, что он неверно все истолковал, что он действительно понравился ей и даже не представляет, как сильно, и если бы не роковое стечение обстоятельств… Но подняв на мужа полные слез глаза, поняла, что он не услышит ее, даже если она закричит, и уже не поверит ей.
- Уходи, Кэтлин! Я выпишу тебе чек, как всегда. Уходи!
Кэт мотала головой. Тогда Филипп, открыв дверь, сам вытолкнул ее в коридор.
- Пойди к себе в спальню. Попроси у Марты успокоительных капель. И не попадайся мне на глаза, прошу. Оставь меня, маркиза, оставь!