Вечер встречи (Рассказ)

Раз в году, в первую субботу февраля, школа зажигает  все огни для бывших своих учеников – тех, кто год, два, десять лет назад, а то и вечность, в последний раз выбежал из её стен, щурясь на солнце, смеясь и ничего не желая помнить.
Наташа собиралась на вечер встречи долго; достала фотографию выпускного класса, включила настольную лампу, повернула её так, чтобы свет падал лишь на снимок.
Девчонки и ребята, классный руководитель, завуч и директор школы в четыре ряда выстроившись перед фотографом, затаённо или явно улыбались. Одна только маленькая мышка Лиза Петрова предпочла отнестись к историческому моменту съёмки с полной ответственностью и серьёзно застыла в третьем ряду  слева. Наташа назвала всех по именам, здороваясь с каждым, попробовала вспомнить, с кем и когда виделась.  Получалось,что только четверых она встречала более-менее регулярно, кое с кем пересекались в магазине или автобусе, в кино или парке, на подобных вечерах ранее. Но больше половины словно в дремучем лесу затерялись, и новости о них  доходили до Наташи невесть какими окольными путями.
За эти годы у одноклассников произошли перемены, да ещё какие! Сыграно полтора десятка свадеб; три (в том числе и её,  Наташина) -  в недалёком будущем.  И   чертова дюжина голосов: пять девчоночьих и восемь мальчишеских, - пока одинаково звонких, веско заявили о рождении нового поколения.
Семь лет!.. Почему они тогда, расставаясь после выпускного, обозначили именно такую не круглую дату для общего сбора? Ведь было какое-то обоснование… Семёрка – счастливое число? Вероятно… Ещё что-то? Может быть, кто-то дальновидный полагал, что собраться  будет легче,  если детишки позволят  оторваться от хлопот, с ними связанных? В классе было семеро кавалеров и чуть ли не втрое больше принцесс. Здесь ли был ключик?
«Вот соберёмся, - подумала Наташа, - обязательно спрошу».  Она переживала заранее бесконечные разговоры с девчонками, представила, как войдёт в  свой класс там, рядом с актовым залом. Сядет за свою, у окна, парту, закроет глаза…
Вот стоит у доски Екатерина Георгиевна, - белокурая математичка, расписывает все фокусы Ньютонова бинома: это поставить туда, это – сюда. А теперь сравним левую и правую часть. Слева от Наташи – окно, где за стеклом по подоконнику скачет воробей, справа – Тоня Глазова, читающая сквозь щель парты книжку о крестоносцах. Левая и правая части, как видим, равны.
Вовсе даже нет!
А вот на третьей парте в среднем ряду сидит великий Дрогин. Зажал нижнюю челюсть в ладонь и смотрит Катеньке в глаза. Конечно, что ему до бинома! У него – пуд  пятерок по всем математикам.  Когда Катенька грипповала, его даже просили в средних классах уроки вести!
Сейчас вот возьмём и нарисуем его с этой челюстью.
В белой рубашке, при галстуке, Дрогин улыбался Наташе с фотографии, чуть откинув голову, с видом  человека, уверенного в себе и в завтрашнем дне.
Наташа не сдержалась и показала ему язык.
Как тогда, в выпускном классе, она боялась, что девчонки подметят её неравнодушие к Дрогину, и ещё больше - что догадается об этом сам Дрогин. Но он, как все нынешние великие, девчоночьи знаки внимания принимал за должное своей незаурядности. А с подружками Наташа вела хитрые разговоры о том, что нравится ей тихоня Марик Шагалов, который ничего в жизни, кроме чудных стоклеточных шашек не видел и видеть не хотел. Для девчонок это было странным, но поскольку эта странность ничьих пристрастий не затрагивала, желающих  приставать к Наташе с расспросами не было.
Влечение к Дрогину Наташа никогда не осмеливалась называть любовью, -  тем словом, которое  так часто звучало в доверительных признаниях и шушуканиях одноклассниц. Просто ей хотелось, когда ничего не получалось с новой картиной, и хоть реви и бросай краски, чтобы кто-нибудь с самоуверенным презрением отругал её за слабость. И тогда она представляла себе Дрогина. Такого, который быстро выводил на доске лишь ему одному понятные последовательности решений и говорил, что всё это слишком ясно, чтобы растолковывать. Наташа злилась на дрогинское самомнение и с яростью бралась за кисти и палитру.
«Получится, у меня получится», - убеждала она себя, выплёскивая на холст лихорадочное сочетание  красок. Вызывать Дрогина на этот лишь ей одной понятный поединок  постепенно стало необходимостью.
Наташины картины были экспрессивны, пронизаны солнцем;  краски словно соревновались друг с другом, мозаичными осколками заполняли пространство холста, не смешиваясь. И в Доме Культуры, где Наташа занималась в студии живописи, об этих  картинах много спорили.
Дрогин уехал из Ульевска через несколько дней после выпускного вечера – поступать в какой-то престижный институт, но не в Москву, до которой было всего три часа  езды на электричке, а в северную столицу. Почему именно в город на Неве, Наташа не знала. Кто-то обмолвился, что вроде бы у него там какие-то родственники; было, где устроиться с жильём.
Уехал и уехал. В судьбе Наташи ничего от этого не изменилось. Она была для Дрогина никем, ничем, и никаких иллюзий строить не привыкла. Разве что в начале сентября, после вернисажа в ДК, она не отправилась, как обычно, автобусом домой, а пошла к школе по обсаженной старыми липами улице. Погода стояла теплая, настроение было приподнятое: как-никак четыре её картины взяли для выставки!
Типовое, серого кирпича, здание школы выглядело внушительно среди  домишек рабочего квартала, выстроенного сразу после войны пленными немцами. Она прошла через незапертую  и ржаво скрипнувшую калитку в пустынно-тихий школьный двор, на площадку перед ступеньками, поднимающими ко входу. Сколько раз по ним взлетала и спускалась вприпрыжку. Где-то там, слева, была ущербная ступенька, на которой она однажды в начале декабря  поскользнулась и  крепко ушибла колено. Вот тогда подхватил её под руки и помог подняться Дрогин. Это было первое прикосновение к его сильной руке. Случайное и такое памятное.
Стоя у той злополучной, так и не отремонтированной ступеньки, (хотя  школьному завхозу, помнится, говорили о том, что надо срочно устранить это безобразие, чтобы дети не калечились), Наташа  ощутила какое-то сиротское чувство. И было оно  слито с именем парня, который ничего о школьных её терзаниях так и не  узнал.
Наташа встретила Дрогина почти через год, теплым июльским вечером, возвращаясь от прихворнувшей тётки.
Поздоровались сдержанно. И Дрогин, и Наташа обменялись набором общих фраз о житье-бытье и разошлись. От этой холодной, пустой встречи Наташе вмиг стало так тоскливо, что на глаза навернулись слёзы. Обида скользнула по сердцу льдышкой, рассекла его острыми краями.
- Наташка! - услышала она голос Дрогина. Оглянулась мгновенно, даже не успев вытереть увлажненные глаза.
Он стоял под фонарём. И увидев, что Наташа остановилась, бегом бросился к ней:
- Я провожу тебя.  
Она кивком согласилась и с улыбкой, едва обозначившейся в уголках губ отметила: он не знает, что её дом вот – через дорогу. Осталось только перейти и подняться на третий этаж.
По городским улицам они бродили заполночь. Летнее дневное тепло стойко держалось в  воздухе, прошитом блёстками  звёзд. Говорил почти всё время Дрогин. О белых ночах, о своём институте, больше о новых друзьях, о том, что ему пришлось многое в себе переломать, когда он попал в компанию столь же подкованных ребят, острых на язык, начитанных, всезнающих. Тщеславная дрогинская натура больно ударялась о характеры покрепче, давала трещины, и в мозгу прибавлялось извилин.
Он обращался к Наташе с разными вопросами, но она только слушала, не стесняясь признаваться в незнании ответов. Все воображаемые встречи с Дрогиным так не походили на этот вечер, что она никак не могла совладать с собой, внутренне напрягалась и досадовала, что выглядит рядом с ним круглой идиоткой. Слава Богу, Дрогин не замечал Наташиного смущения, подхватывал её незамысловатые  фразы – они были для него отправными точками – и (о, великий школьный Дрогин!) возводил из собственных рассуждений такие красивые здания, что Наташе, как с самого последнего их этажа, открывалась ясная и дальняя перспектива.
Ещё три дня подряд он забегал за Наташей домой, и прогулки заканчивались ближе к рассвету. Как немного надо, чтобы чувствовать себя счастливой! Наташа не задумывалась, отчего зачастил Дрогин, её не волновали мамины слёзы и шум, что она спустит ухажера с лестницы.
Наташа храбро брала Дрогина под руку и чувствовала, что он никогда так не ходил: шел не в ногу, то отрываясь, то толкая плечом. Это смущало его. Извинительным тоном Дрогин сетовал:
- Не умею я…
А  затем он снова исчез почти на год. Договорились, что напишет ей на почту до востребования. И впрямь – через неделю Наташе  вручили открытку с  поздравлениями по случаю дня рождения. Там были смешные строчки о светившем полосато солнце, о пригоршнях синевы из холодного ручья и ещё слова «Я верю, ты будешь счастливой!»
Вместо обратного адреса стоял прочерк в виде буквы Z.
Больше она ни одной весточки от Дрогина не получила. Поначалу заходила на почту каждый день и, называя свою фамилию, внимательно следила за неторопливым перебором разноцветных конвертов и открыток, которые оператор доставала из ячейки.
Не верилось, когда ей отвечали:
- Нет, девушка, Вам ничего не прислали.
Хотелось самой добраться до стеллажа с письмами… Вдруг оно не на той полочке, вдруг вон под той бандеролькой…
Оператор, видя её недоуменный взгляд, ещё раз перебирала корреспонденцию, понимающе вздыхала и казенной фразой успокаивала:
- Пишут, значит…
Она появлялась в почтовом отделени всё реже и реже. Но не наведываться совсем не могла, надеялась, что Дрогин напишет. Фамилию свою Наташа престала называть: работницы почты хорошо запоминают лица. Едва подходила к окошечку, как ей отвечали с сочувствием:
- Сегодня нет… Может, завтра?
Однажды, открывая на звонок дверь квартиры, Наташа увидела на пороге Дрогина. Вымокший под дождем, он встряхивал руками.
-Да, это я!..
Она обрадовалась, как-то сразу позабыв, что от него не было вестей долгий год.
Наташа принесла полотенце и  туристскую ковбойку отца, приготовила кофе, суетилась у стола и всё расспрашивала:
- Как твои дела, Дрогин? Рассказывай, рассказывай! Ну что же ты?  Как учеба? Ты без хвостов? Как твои новые друзья? Ты уже привык там? Как «Невы державное теченье, береговой её гранит»? Ты в Русском музее был? А в БДТ ходил? А Эрмитаж, как тебе Эрмитаж? Как же я тебе завидую! Обязательно поеду  следующим летом на белые ночи! В Летний сад хочу, в Александро-Невскую Лавру,в Петродворец…
Дрогин, слушая эту пулеметную очередь вопросов и надежд, отвечал немногословно, сетовал на трудную программу обучения, пытался встречными вопросами перевести разговор на Наташины заботы и дела, расспрашивал, кто и как из школьных друзей-подруг устроились. Однако новости, которые Наташа сообщала, воспринимал без комментариев, совсем не так эмоционально, как годом раньше. Что-то давило на него. Наташа, возбужденная неожиданным приходом одноклассника, этого не заметила. Ей казалось, что сбывается та самая фраза из Дрогинской открытки: «Я верю, ты будешь счастливой!»
Поэтому его немногословие принимала за усталость занятого, замученного  студенческой текучкой человека. И только быстро и запальчиво возразила Дрогину, когда он сказал ей:
- Знаешь, всё в мире намного проще, чем казалось. Ты была права, когда говорила, что надо полагаться на время. Оно проходит и всё становится на свои места.
- Да ты что, Дрогин? Был прав ты. Жизни не хватит, если только ждать. Надо спешить, надо во всё вмешиваться, ускорять жизнь! Это ты был прав в прошлом году!
-О, в прошлом году! – Он улыбнулся, почти как на фотографии, откинув голову на спинку кресла.
Глаза его были за чертой света от торшера, в тени, и Наташа  не увидела их грусти. Зато отчетливо представила, что вот так Дрогин может приходить к ней каждый день, быть рядом каждый вечер, разговаривать о тысячах интересующих их обоих событий, явлений, вещей.
Она почувствовала в приливе нежности к этому сильному и  самостоятельному парню, что сейчас скажет ему слова, от которых потом можно будет сквозь землю провалиться, но совладать с собой не могла.
- Слушай, Дрогин, будь моим мужем!..
Наташа вновь ощутила холодок льдинки, режущей сердце, и,  не давая себе опомниться продолжила:
- Не смейся, Дрогин! Я буду готовить обеды, завтраки и ужины. Варить кофе. Буду стирать твои рубашки, гладить. Бегать по магазинам. Я не буду тебе мешать, ты не думай! Просто буду женой у великого мужа.  Будь со мной, Дрогин. Возьми меня в жёны.
Он тогда, не пошевелившись, почти мгновенно ответил:
- Нет, Наташка. Я скоро тебе надоем. Во мне ничего оригинального нет. Я просто заурядный парень с необоснованными претензиями на величие. Это скоро во мне пройдёт. Это сейчас проходит. Я буду тебе в тягость. Нет, Наташка…
И после того долгого вечера она его больше не видела. Где он, что да как в его жизни происходило, – не знала.
Жизнь без Дрогина ей поначалу казалась лишенной осмысленного содержания. После того отвергнутого предложения Наташа несколько месяцев хандрила, бросила занятия в студии, лишь исправно бегала на работу в типографию, где уныло выискивала ошибки в наборах книжек с какими-то заумными научными текстами.
Но время сначала шелестящим  листопадом, а потом  белыми сугробами  завалило её печали. Она вернулась к живописи, снова пошла к своим друзьям-художникам. Жизнь потекла по тому руслу, где на берегах больше не было  пристани с наименованием «Дрогин». Действительно, вычитанная в книжках мудрость о докторе-времени была перепроверена и утверждена собственным опытом.
И вот она, Наташа, стоит перед школой, сияющей желтыми окнами в февральских ранних сумерках. Вот поднимается по ступенькам с торопливой стайкой  юных, вероятно, прошлогодних выпускников.
В вестибюле, украшенном разноцветными шарами, гирляндами, звучит  музыка, полно людей -  возбужденные голоса, приветствия, смех. Вот и она встречает первую одноклассницу - Нину Шумилову, маму двоих детей-погодков. Нина радостно чмокает Наташу в щеку и сообщает, что уже видела многих ребят. Они пошли наверх, сначала по кабинетам, а потом - в актовый зал.
- Хочешь – догоняй, а хочешь – постой рядом, - предложила Нина. - Я тут жду  Ленку Панину из параллельного, подарок для её сынишки передать. Связала вот пинетки на досуге.
-  Постою, - ответила Наташа, то и дело поглядывая на хлопающие входные двери.
В них продолжали  появляться в основном юные, совсем не знакомые лица. За  несколько минут вошли только две молодых женщины, которых  Наташа отнесла к своим ровесницам, но не вспомнила, да и они окинули её равнодушным взглядом.
«Кажется, я зря тут осталась», - заключила Наташа, чувствуя нараставшее в душе ощущение неприкаянности.
- Кто из наших-то пришел? – спросила Наташа Шумилову.
- Да видела я Панову, Жукову, Буманскую, Маринку Рык, Вовку Терехова…  Марик Шагалов тоже пришёл… И Дрогин... И Юрка Бондаренко… Погоди!
Нина сорвалась с места к дверям. Это появилась долгожданная Лена Панина.
Имя Марика Шагалова вызвало у Наташи улыбку, а фамилия Дрогина словно прокарябала железкой по стеклу. Наташа, хотя и вспомнила всю историю их отношений, в общем-то, не верила, что он появится на этом вечере. «А, собственно, почему? – спросила она себя. – Только потому, что четыре года от него ни слуху, ни духу? Но ведь даже интересно, что с ним стало!»
Подхваченная под руки подругами, Наташа поспешила с ними – искать   одноклассников. Панина не рассчитывала увидеть своих в таком количестве, как Наташа. Её класс собирался в школе на пятилетие выпуска. Поэтому Лена за компанию с Наташей и Ниной заглядывала в кабинеты. Девушки радостно  приветствовали учителей, которые с неподдельным интересом смотрели на своих бывших воспитанниц: «Вот вы какие стали, красавицы!»
Возбуждение от каждой новой встречи нарастало, и криком «Ура! Наши!» их  встретили в кабинете химии, где Наташа и Нина  нашли тех,  кого искали.  Среди одноклассников, поглядывая на них снизу вверх, стояла с букетом хризантем учительница химии   Анна Алексеевна. «Химичка» считалась одним из самых уважаемых  преподавателей, к ней они тянулись в школьные годы больше, чем к молоденькой «англичанке» – Марине Сергеевне, которая была у них в выпускной год классным руководителем. Марина, кстати, в школе не задержалась, через год ушла  в бизнес, референтом в какую-то компанию.
Наташа быстрым взглядом пробежала по лицам  одноклассников. Изменились, многие изменились. Тут и тщательный макияж, и совсем не простенькие школьные прически, и наряды. А у Марика  Шагалова – усы и бородка.
А это? Господи! Усатый Дрогин! Смотрит на неё внимательно, улыбается, двигаясь навстречу.
- Ребята, ребята, давайте сфотографируемся! – гудел призывно бас Володи Терехова, пытавшегося построить собравшихся в кабинете одноклассников. – В кои-то веки мы опять почти все вместе! Давайте встанем, как на выпускной фотографии, она у меня вот… Анна Алексеевна, скомандуйте, Вас они послушаются!
Пока все   суетливо  определялись, кто рядом с кем должен был встать, Дрогин протянул Наташе обе руки. И этот жест был ей удивителен. Но она  подалась  навстречу и положила свои ладошки на его.
- Здравствуй, На-та-ша!
Имя Дрогин так и произнес – по слогам, словно уверялся, что  перед ним именно она.
- Здравствуй, Дрогин! Ты каким чудом здесь, душа пропащая?
Он, все ещё держал её руки и поэтому только пожал плечами и как-то виновато  улыбнулся:
- Не спрашивай! Точно - пропащая…  
- Дрогин, Наташка, что вы там! Снимаемся, идите в кучу, наговоритесь ещё! – позвала их Ленка Жукова, рыжеволосая  красавица. И они разошлись: Дрогин куда-то на задний ряд, а Наташа присела на стул рядом с Анной Алексеевной, хотя на  старом классном фото в центре  была совсем не «химичка».
После нескольких щелчков затвора фотоаппарата собранный  класс снова рассыпался на  гудящие группки, голоса  продолжали звучать возбужденно, смешливо. Кто-то достал из  сумок бутылки с шампанским и пластиковые стаканчики, хлопнули пробки…
- Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, -  на радостях  выплеснул   митяевскую  строчку Терехов.
И вслед  многоголосо и протяжно  зазвучало:
-  Ура-а-а-а!
Дрогин опять подошел к Наташе, держа в руках два белых стаканчика.
- Выпьем, Наташ, за встречу, за тебя!
Она видела, что Дрогин пытался улыбнуться, щеточка усов немного расплылась над губой, но его  темно-серые глаза были без того давнего, озорного прищура…
- Выпьем, Дрогин, - ответила Наташа, - и за встречу, и за меня, и за тебя.
Она  вдруг поняла, что та школьная, потаённая  любовь, то сумасшедшее предложение стать его женой -  светлое наваждение, которые  вот с этим глотком шампанского навсегда, на-все-гда, перестают её занимать.
«Ты мне чужой, Дрогин», - заключила Наташа и  выдохнула  легко, невольно поморщив нос:
- Пузырьки! Колются…
- Ты расскажи мне о себе, - беря Наташу под локоть и отводя в сторону, попросил Дрогин.
- А что ты хочешь узнать? Живу. Из типографии ушла три года назад. Работаю  в КБ. Проектируем медицинскую аппаратуру. Всё так же бегаю в студию. Через месяц будет небольшая персональная выставка.
- Замуж не вышла?
- Ну, ты же не взял, - улыбнулась Наташа.
- Шутишь?
- Конечно, Дрогин, шучу. Теперь – шучу! Скоро выйду.
- Кто он?
- Художник.
- А поподробней?
Дрогин разговаривал тихо, медленно.
Наташа поняла, что он вновь изменился.
- Правда, не знаю, как  и что рассказать. Валера -  умный,  высокий, Худой – ветром его так и качает. Говорит, что я ему необходима.  Я боюсь поверить, что это так на самом деле, и хочу, чтобы никак иначе не было. Всё думаю, что надоем ему, что-нибудь сделаю не так, как надо бы. Я так боюсь ему помешать…
- Напрасно, - возразил Дрогин. Если будешь бояться, ничего счастливого у вас не получится. Ты ему  действительно надоешь и  он перестанет тебя  замечать, если вы не будете на одной ступеньке лестницы, если ты станешь поддерживать  его  только снизу…  Он просто однажды забыть сможет, что ты у него есть.
Наташа слушала Дрогина и верила.
- Ты знаешь что? Приходи на  свадьбу. И вообще, приходи к нам. Можешь завтра? Ты же насовсем вернулся в Ульевск? Вы с Валерой найдёте о чём говорить. Он хороший спорщик.
- Он-то, может, и хороший. Да я сейчас никудышный.
- Ой, Дрогин, так я  и поверила!
-  Ладно,- кивнул он, - я зайду как-нибудь. Познакомимся с твоим…
Тут Дрогин замялся, подбирая слово, которое, по его мнению,  приличествовало бы  статусу  Валеры. И промолвил:
- … избранником.
- А ты не женился ещё? - спросила Наташа. - Хотя нет, не отвечай. Сама вычислю.
Она поймала дрогинский взгляд - вспыхнувший  было удивлением и тут же погасший.  
"Нет, - подумала, - если что и было у тебя, то  без свадьбы, без семейной  жизни. И не потому  что кольца на пальце нет. Кольца  мужчины не любят носить... Просто ты до сих пор не знаешь, чего хочешь. Привык  жить  только собой".
- Холостяк, - сказала Наташа.
Дрогин улыбнулся и кивнул:
- В проницательности тебе не откажешь!
- Не отказывай, - в это мгновение  всё то, что было Наташе дорогим от встреч и ожиданий, что лежало в самом  укромном уголке памяти и было привязано к образу Дрогина, перестало её  волновать.
- Какой  замечательный  вечер, Дрогин... - Наташа  взяла  его под руку. - Пошли к нашим!