В воскресенье в полдень он подъехал. Погода словно на заказ. Неспешно вынул заготовленные доски – сделал скат. Стал ждать. Оксана вскоре вышла, села рядом и, не глядя на него, сказала:
– Так. Не думай, что уговорил – меня ты не сломаешь. Поедем только ради мамы. И то только если пообещаешь, что о каких-то чувствах мне не будешь говорить.
Он промолчал. Она не отступала:
– Так что, ты обещаешь?
– Да. – Кивнул он неохотно. – Если это так ужасно – да.
– И в гости после заходить не соглашайся – не пользуйся тем, что мама слишком добрый человек.
– Не расстреляешь хоть?
– Живи. – Оксана, успокоившись немного, вышла.
Он вслед за ней:
– Помочь с коляской наверху?
– Нет, там мы сами. Проблемы только от лифта до выхода, тут по ступеням вниз. А с досками ты хорошо придумал...
Приехали. Нашли местечко – луг с густой травой, некошеный. Вокруг – берёзки «вышли погулять» – опушка, а позади их дом – залитый Солнцем лес. Холм. Воздух. Небо – с голубого – в белое. И вверх оно ещё огромнее, чем в сизо тающую даль... Нет ничего возвышенней Природы. Она добра и терпелива. Она нам – Мать...
Он разложил коляску, помог её обитательнице пересесть в неё и откатил на бугорок – к пространству. Принёс туда же и накрыл складной походно-дачный столик, «поставил на ноги» лёгонький очажок, разжёг в нём костерок «на угли», и – работа кончилась...
Неизбалованную выездами дочь Оксаны увлекли грибы – она, пища от удовольствия, разыскивала их, садилась и разглядывала, вдруг кричала – Ма-а, смотри, у них под шапкой складочки, прям как у куколки под юбкой! – И – не срывала...
Любовь его, кутаясь в куртку, с видом «Ко мне не подходи!» – прогуливалась по большому кругу.
И только мать её, вдыхая поминутно свежесть, говорила с ним с симпатией (он чувствовал – не только благодарность):
– Виктор, Вы не представляете, какое для меня всё это – чудо! А Вы как будто и не рады? Почему? Вас что-то мучит? Поверьте, большинство проблем на самом деле – ерунда.
И тут его прорвало – всё кувырком, насмарку, всмятку – выть хотелось, а она!..
Он подошёл к коляске инвалидной, сел перед ней на корточки и, заглянув в восторженно-открытые глаза, самой несчастной, но так разительно не понимавшей его женщины, стараясь не кричать в отчаянье – выплеснул боль свою клокочущую – ей:
– Меня она не хочет слушать – запретила говорить о чувствах, скажите ж ей хоть Вы, что я – люблю её, я не могу без неё жить! Любовь нельзя не признавать – удобно-неудобно – Её же никуда не деть, не выкинуть! Ведь так нельзя! Ведь это же невыносимо! Понимаете? Так не должно быть. Этого не может быть!..
Мать её растерянно захлопала глазами:
– Оксана, что он говорит?
– Он всё себе внушил! – Голос её дрожал. – Он сумасшедший, мама!
Женщина посмотрела на него:
– Нет, не похож. – И на неё. – Оксана, подойди.
– Ну ма-ам!
– Что – мам? Мне по траве к тебе катить?
Оксана молча подошла. Скрестила руки. Отвернулась.
Но мать не отступала:
– Посмотри в глаза.
Дочь, поборовшись с собой – подчинилась.
Мать ещё раз взглянула на него, и снова к дочери:
– Кто укусил тебя? Зачем себя обманывать?
– Но это невозможно, мама! – И развернулась, и пошла.
– Если бы это было невозможно – не было б тебя! – Крикнула ей вдогонку мать и оглянулась на него (чего, мол, встал столбом, я буду догонять?)...
С тех пор их друг от друга трактором не оторвать.
Любовь можно закрыть в тюрьму, можно пытать, уродовать, корёжить, но истребить Её – природу душ – нельзя!..
Все вышеперечисленные действия – только себе дороже.