На следующий день (он был в своей «конторе» по делам) – его позвали к телефону.
– Виктор? Это Пылаева. Не помешала?
– Нет. – Растерялся он.
– Здорово Вы вчера по мне проехались...
– Хорошо что Вы решили позвонить. Простите, я переборщил. Во всяком случае – я не хотел обидеть.
– Вчера мы оба были хороши...
– Можно мне ещё прийти? Или – терапия уже кончилась?
– Вообще-то, да, но, думаю, мы найдём ещё о чём поговорить.
– На нейтральной территории?
– Наверное, так будет лучше.
– Надеюсь, эта встреча – не прощание?
– Если Вы не хотите – нет. Можно и в частном порядке иногда встречаться. В месяц раз или два, наверное. Но только для бесед, не более того. Если, конечно, это Вас устроит.
– Меня устроит – всё – мне важно сохранить с Вами контакт. В какой бы то ни было форме.
– Но – мне бы не хотелось, чтоб у Вас развилась зависимость, потребность в постоянной психологической поддержке. Поймите и не обижайтесь, но – жить надо всё-таки самостоятельно...
– Нет, это просто личный интерес – чисто по-человечески...
(Вокруг него в «конторе» стало тихо, но – он был «не здесь» – не замечал. Да если б и заметил – наплевал бы!)
– Ну, если так, тогда другое дело, в принципе, я согласна быть Вашим другом. Вы очень интересный собеседник, но, боюсь, что я Вас всё-таки разочарую, со свободным временем у меня вечная проблема, и в частной жизни я – обыкновенный человек.
– Это очень замечательно, что Вы боитесь. Я тоже очень этого боюсь. И вообще – с моим-то багажом.
– Но я ж Вам не жена и не любовница, а просто друг.
– Тогда – как друзья – может быть – перейдём на «ты»?..
(Коллеги замерли и слушали только его. Пытались разобрать и голос в трубке, но – (откуда?!) – вдруг разжужжалась муха!)
– Давайте. – Нерешительно ответила она.
– Не «давай»? – (Сердце, ещё не веря – таяло).
– Да-да, конечно же, давай. – (Наверное, смущённо).
– Если «ты», тогда... Оксана?..
– А я и так уже – без отчества. – (Видимо – улыбнулась).
– И хорошо – я не люблю официоз. И вообще, ещё привыкнем в старости. – Он помолчал секундочку. Потом спросил. – Может, пойдём после работы погулять?
– Сегодня трудно – ещё столько дел.
– Но ведь мы можем переделать их и вместе?..
– Боюсь, будет неинтересно. Мотаться по непривлекательным местам... – (Он знал, что это не кокетство).
– С друзьями всюду хорошо.
– Но мне, самое позднее к восьми, надо домой, а это в Реутов, так что... – Она всё не решалась, опасалась.
– Я провожу тебя – мне интересно всё. Друзья ж не только для того, чтоб развлекаться. – Заверил он.
– Ну, хорошо, только программа скучная – покупки... И домой к себе, уж извини, не приглашу. – (Построжела, но – решилась).
– Это понятно. Но мне ничего ведь и не надо. Просто побудем вместе, рядом – пообщаемся, подышим воздухом одним...
– А времени не жалко? – (За игривостью – тревога).
– Для тебя – нет... – (Успокоительно – с теплом).
– Звучит как-то двусмысленно, неоднозначно...
– Ну хорошо – обещаю, что не буду приставать, я просто друг, и всё. Как бы подруга. Теперь сомнений нет?
– Немного есть ещё... – (Наверно, мучаясь – призналась).
– Оксана, то – уже прошло... Да даже когда был – свинья, то – с кем угодно, только не с друзьями.
– Понятно. Я попала в круг.
– Нет, ты единственная. Но я и другим больше не буду гадить. Благодаря тебе... Ну что, договорились, до пяти?
– Хорошо, я постараюсь. Но не обещаю, может сложиться так, что задержусь. – (Что-то «спасительное» для себя решила).
– В порядке. Я у крыльца, в машине подожду.
– Ладно. Пока. – (Чтобы не распалять – посуше).
Трубка легла на ложем ждавший её телефон – он, освещённый радостной улыбкой – вышел...
«Контора» снова стала шевелиться (не работать) – каждый тут думал о своём – своя рубашка, хоть и грязная, но – ближе...
Вечером «бегали» по магазинам долго (он соблазнил – „Давай объездим всё – не будешь мучиться потом!“) и времени уже даже на «малую культурную программу» – не осталось...
– Ты меня очень выручил. Может, подбросишь ещё на вокзал, до электрички? – Держала всё-таки дистанцию она.
– Нет, пробки, да и намотались – хватит. На вокзал не повезу. Только с доставкой на дом. До подъезда.
– Издеваешься? Ну-ну. Быстрее надоест. – И отвернулась.
– Ты что, ещё не поняла? Ты для меня – больше, чем подруга.
– Вить, ты же обещал. – (Нахмурившись, с укором).
– Я обещал тебе не приставать, а не скрывать от тебя правду. И это не синдром спасителя или нахальство, а отчаяние. Потому что хуже быть уже не может – терять мне нечего. Всё, что во мне было плохого, гадкого – ты уже знаешь. Осталось лишь хорошее. Соль ты съела, а картошку – нет.
Оксана нервно рассмеялась:
– Эх, ты – картошка!.. Надо тебя съесть?.. – И резко оборвала смех. – Допустим – так. Зачем это тебе? Любовницей ведь я тебе не буду. А так – в хомут – зачем? Жить беспроблемно надоело?.. Или решил на нервах поиграть? – И – жёсткий взгляд в упор.
– Оксана, торг здесь неуместен. Я люблю тебя. Я это никому и никогда не говорил. И больше не скажу... Хотя ты мне, наверное, не веришь... – (Взглянул и, погрустнев – «вернулся» на дорогу).
– Конечно. Чувства ведь, по-твоему, непродуктивны. А жизнь, известно всем – борьба. – (Заносчиво – занозой?)
– Жизнь – борьба, для тех, кто борется, а для тех, кто нет – это Любовь, покой и созидание... Просто такая мудрость не бросается в глаза – добрые люди незаметны. – Задумчиво ответил он.
– Противоречишь сам себе. – («Остыв», всё же ещё кольнула).
– Нет, открываю новое и развиваюсь.
– Но почему я? Что во мне такого привлекательного?
– Прежде всего то, что ты – моя, единственно возможная, а я... Да, я действительно не лучший, но, я думаю, я – твой. Сейчас ты ещё, может, сомневаешься, но ничего уже не изменить, придётся принимать это, как факт. – (Упорно шёл через её «Не понимаю»).
– Браво. Я чуть не удивилась – забыла, кто мне это говорит.
– Любовью оскорбить нельзя. Или не так? – (Спокойно).
– Ты что же, хочешь, чтоб я бросилась тебе на шею?
– Глупо, конечно, но, признаться – да... Я просто должен быть с тобой. Это отчаяние, а не наглость вовсе. – И – нахмурился.
– Как здорово! А ты подумал, что у меня, может, кто-то есть? Что у меня мать-инвалид в коляске на руках и дочка, и что живём мы – все – в двухкомнатной квартире? И не в Москве. Ведь ты же взрослый человек – как представляешь себе с этим жить?..
– Пока – никак. Но и как без тебя – не представляю. Условия важны, конечно, но не решающи. Для меня, что бы там ни было – всё ясно – без тебя – ничего больше быть не может.
– Всё, поиграли – хватит. Не фантазируй, это вовсе не смешно. Бессмысленный и глупый разговор. Закончим с этим. Вернёмся к делу. Тебе не кажется, что надо объясниться с Таней и Наташей? Или ты решил, что всё закончится обычной болтовнёй?
– Ну почему? Просто без указания – ни шагу.
– Я не шучу. – (Похоже – злилась).
– И я... Ведь им же будет больно. Не лучше ли «пропасть»? Со временем всё потихонечку засохнет. Так наибезболезненней...
– Но ведь это – загонять болезнь вовнутрь! А злокачественное образование необходимо вырезать.
– Я не хирург, мне больнее резать, чем быть резаному самому.
– Смотрите, какой благородный! – «Я» да «Мне». – А ты о них подумал? Ведь тем, что ничего не прояснишь, ты ещё больше им испортишь жизнь – разовьёшь в них свой синдром – вместо того, чтоб от него освободить. Пойми – это и для тебя самого нужно – ведь ты же не избавишься от него полностью, пока не выправишь тянущийся вслед за тобою «хвост». Отмываться надо до конца.
Он стиснул зубы – посмурнел:
– На место ставишь?.. Ладно. Ты права. И я отмоюсь до конца. Но это – сказанного – не меняет...
Оксана молча отвернулась. Он тоже помолчал. Потом сказал:
– Ладно. Давай о чём-нибудь другом поговорим.
– Какое небо голубое? – Не глядя на него, кольнула.
– Хочу дружить – не воевать. – Упорно примирялся он.
– Дружи. – Вскинула подбородок.
– Хорошо – дружу – снимай сапожки.
– Что?.. – Глаза нараспашку – обернулась.
– Сапожки тесные – да целый день, да столько бегали – а тут – в тепле – горят, наверное – устали ноги...
– Нет, ничего. – Сообразила, отвернулась.
– Не ври. Ехать ещё порядком. Под сиденьем тапочки мои, без запаха – ныряй в них, пальчики пошевели – приятно.
– Нет, всё-таки ты – профессиональный соблазнитель!
– Что, задел?.. Да не стесняйся, разувайся. Мы же друзья, свои. Или ты думаешь, что ноги некрасивее сапожек?.. Да не смотрю я, не смотрю... – И напоказ «зашорился» на набегавшую дорогу.
Она поборолась с собой несколько секунд и (боковым зрением проверяя, так ли?) – быстро переобулась, и – вздохнула.
– Легче дышать? – Не глядя, улыбнулся он.
– Ага. – Сказала независимо („Не улыбаться – глупо!“)
– И что же медицина говорит? – Какое отношение имеют ноги к лёгким? – (Напоказ – задумчиво).
– Растут всё из того же организма. – (С лёгкостью).
– За юмор – пять... Кофе не хочешь? – (Якобы, между делом).
– Здесь – в машине?! – Не выдержала, и взглянула ещё раз.
– У меня тут малютка-кофеварка есть. В прикуриватель. Банка «Арабики» в кармашке за сидением и – минералка.
– А подушки с одеялом нет? – Не отводила она глаз.
– Будешь смеяться – есть. Подушка надувная, в «бардачке», и плед в багажнике, в пакете.
– Зачем? – (Брови поднялись выше).
– Иногда надо отдохнуть – усталого всерьёз не принимают.
– Какой ты весь просто-ой, уютный. – Едко прищурилась она.
– Издеваешься? – Коротко (не понявши) обернулся он.
– Нет, констатирую – умело создал настроение. – (Буравила).
– А лучше б не умел?.. – (Нахмурился).
Оксана, снова отвернувшись, промолчала, а он – зло долбанул ладонью по рулю:
– Чёрт бы побрал этот дневник! Знал бы – не дал. У тебя скоро у самой так будет мания анти-марионетки! Нет, надо же, я вырос из своих проблем, а ты – в мои – вросла!..
Оксана улыбнулась (с якобы сарказмом) – в никуда:
– Так помоги больной-несчастной.
– А ты не смейся – помогу.
– Ну-ну. – И подбородок вскинула.
– Закрой глаза и слушай. – Выплеснувшись, мягко сказал он.
Она, вздохнув – скрестила руки на груди и чуть расслабилась, из-под ресниц смотрела на дорогу. И он, задумчиво – вперёд:
– Представь, только, пожалуйста, не дёргайся и не перебивай...
Оксана, молча, судорожно засмеялась. – Он переждал:
– Я бы хотел побыть с тобой хоть день, с самого раннего утра. Побудь и ты со мной – представь – проснуться вместе в смятости подушек, в смешанном аромате тел, руки-ноги разобрать и ленно выползти из тёпленького гнёздышка, вместе умыться свежестью, прийти в активного себя – за завтраком смотреть в глаза – мои ты знаешь, а твои – как старицы, вода прохладная, но тёплая на вид, прозрачно-буроватая, настояна на палых листьях, а в ней – узор – сплетенье водорослей и, сквозь воду – зелень изжелта. А дальше, между ними – омуты, чарующие бездны. В них, утопая, замирает сердце, и понимаешь вдруг, что Счастье – там...
Тревога в её голосе:
– Мы же слетим с дороги!.. Куда ты вообще меня завёз?
Он очнулся и уверенно подправил курс:
– На кольцевую. Чуть подольше, зато можно говорить...
Секунду помолчав – вернулись к прежним мыслям.
– Ерунда, конечно, но красиво. А я за день и говорить устала.
– Так отдыхай. А я, если ты слушать не устала – попою.
– Что? – В третий раз он поразил её.
– Понятно – песни. – (Просто).
– Ты поёшь? – Она как будто открывала его снова.
– Пока что нет, но – надо. Для тебя – спою. Попробую. Иногда это хорошо уравновешивает душу.
– А если я усну? – Глядя вопросом – в шутку он или всерьёз?
– Надуй подушечку. – Мягко кивнул на «бардачок».
– Ну ладно, пой. – Она откинулась на спинку.
Он начал – тихо, но проникновенно – «Землянку», «Журавли», романс «Не спрашивай» и «Клён ты мой, опавший»...
Въехали в Реутов. Он, сменив тон, спросил:
– А тут – куда?
Оксана показала. По пути сапожки снова быстро натянула. Он подкатил к подъезду.
– Спасибо, что подвёз. – И улыбнулась. – И пел очень хорошо. Тут у тебя – пансионат. И в самом деле – отдохнула.
– Рад был с тобой познакомиться не на работе.
– Ладно, пока. – Оксана вышла.
Он достал ей сумки, проводил к подъезду:
– Ну что – без слёз, без поцелуев?
– Без! Спокойной ночи, ерник.