детском саду плыть, покачиваясь на волнах домашнего уюта, было особенно приятно. Солнечные лучи складывали узоры из наката на стенах. Узоры соединялись в картины. Откинувшись на подушки, можно было бесконечно долго плыть в блаженной истоме фантазий. Когда истома от созерцания стенных пейзажей истощалась, Сашка вздыхала, вставала, быстро, босиком, летела в другой конец комнаты к тумбочке, хватала коробку и плюхалась с ней обратно на кровать. В коробке лежали открытки. Они были сложены аккуратной стопкой, завёрнуты в плотную бумагу и перевязаны бечёвкой. Сашка развязывала бечёвку, осторожно разворачивала бумагу и начинала внимательно рассматривать содержимое. Открытки были очень старые, так она считала, не наши. Смысл их был непонятен. Поздравительные открытки, присылаемые ей и матери к 1Мая, ноябрьским праздникам или Новому Году, были привычны. Дед Мороз, сирень, салют обозначали приход того или иного времени года. Изображённые на старых открытках зимний вечер, майский жук ещё как-то могли быть объяснены, но обнимающиеся мужчина и женщина были такими же нереальными как узор наката на стене. Сашка и мать жили вдвоём, без отца. Надписи на обратной стороне были сделаны в основном мелким подчерком. Сашка точно знала, что буквы в надписях были не русские. Однажды, она не удержалась и спросила: «Ма, а что это за открытки?». Мать испугалась чего-то и соскоблила с них бритвой все марки. «Гитлера мама не любит» - подумала Сашка. К пяти годам ей было понятно, что Гитлер – это, скорее всего, что-то очень грустное. Короткий зимний день заканчивался. Приход сумерек означал возвращение матери с работы и вечер. Открытки складывались такой же ровной стопочкой, заворачивались в бумагу, перевязывались и убирались в коробку.
В семь лет Сашка стала выпускницей детского сада и поступила в школу. Болеть
она стала реже – в школе было интересно. Учиться ей нравилось. Открытки всё же не давали покоя. С деловым видом она проставила на каждой оценку. Впрочем, ниже четвёрки поставить было нельзя. Мать по-прежнему была немногословна. На вторично заданный вопрос: «Откуда открытки?» - коротко отрезала: «Мала ещё». Мать Сашка любила беззаветно и дальше расспрашивать сочла неудобным. Отношения с матерью всегда были для неё священными. Сашка чувствовала в матери какую то тайну. Сама мать была для неё узором наката на стене – такой же загадочной и изменчивой. Открытки подкрепляли уверенность в существовании непостижимой пока связи матери с чем-то очень неуловимым, таинственным. К четырнадцати годам девчоночье любопытство не могло больше оставаться неудовлетворённым. Сашка решительно выложила стопку перед классной руководительницей - преподавателем немецкого языка.
- Ты понимаешь что это?
- Да, немецкие, военные, открытки.– Ответила Сашка - Я хочу знать, что в них.
- В них жизнь, о которой нам с тобой знать неудобно - неприлично. Забери.
Урок Сашка запомнила и в следующий раз вопросы матери начала задавать уже
осторожно, подходя к главному издалека.
- Ма, вот ты воевала…
- Да, медсестрой.
- А оружие же у вас было?
- Было.
- А ты хоть одного фрица убила?
- Слава Богу, ни одного.
- Как?
- А вот так.
Сашка была настолько ошарашена, что про открытки спрашивать не стала. Потом она влюбилась. Стопка с открытками развязывалась чаще. Смысл чувств некоторых из них стал осязаемо понятен. На душе теплело как от весеннего дождика. Чувство простоты и лёгкости проникало в самые дальние и глубокие тайники, которые Сашкина душа уже знала и оберегала зорко, не впуская в них ничего лишнего. Открытки возбуждали и пронзали нервы чем-то исключительно своим. Мать, почувствовав её состояние, рассказала, что подобрала открытки около убитого почтальона в Кёнигсберге. « Может, они для кого-то последним известием были, приветом, весна ведь. Влюблённая я была сильно, хоть и война». Сашка тогда остро почувствовала, что такое любовь.
Сашка выучилась на инженера и работала в тихом научном учреждении. Дни были похожи один на другой и монотонны как раскачивание маятника часов на стене. К тому времени Сашка успела за буднями забыть про открытки. Мать заболела весной. Уходила решительно. По-военному кратко сказала: «Ты меня сожги, и не плачь!». Так Сашка и сделала. Закусив губу, она за двадцать пять рублей вызволила из крематория урну с прахом, чтобы захоронить к девяти дням.
-Куда будете оформлять? В нишу или землю?- старательно участливо спросила работница отдела захоронений.
-Землю, наверное, - ответила ничего не понимающая Сашка.
-Платите, с квитанцией к мастеру подойдёте, если хотите сегодня. – комментировала для Сашки дальнейшие её действия всё та же работница.
Дождь шёл кладбищенский – с моросью. Он заливал за ворот джинсовой куртки, не спеша, проникая в поры тела, вызывая не унимающуюся дрожь. Закрывая урну полой куртки, Сашка шагала за мототележкой, нагруженной цветочницей, лопатами и рабочим, которого выделил Сашке мастер. «Вот, сейчас и всё кончится. Вот и рубеж» - думала Сашка. «Рубеж, рубеж, рубеж…» - ей так вдруг отчётливо представилась молодая мать, бегущая навстречу жизни и любви в далёком сорок пятом. Мать протягивала ей открытки и говорила: «Не бойся, смерти нет, есть тайна жизни, когда постигаешь жизнь - смерть последняя преграда, я её перемахнула». Тайна открыток - тайна жизни - стала настолько очевидно разгаданной, что Сашка улыбнулась. Молча, как полагается, она бросила монетки на дно квадратной и неглубокой ямы. Мать, так и не подарившая Сашке заветного барабана, припасла на последнее самое главное – смерть не конец, это лишь собственный страх перед открытием тайны мироздания. Сашка подняла голову, посмотрела на серое и блёклое небо, улыбнулась ещё раз, резко и ясно прочувствовав, что улыбка у неё мамина.
