Весь день он вспоминал о ней, этой рыжеволосой женщине со странно узнаваемым лицом, сидевшей в пустовато-неуютном, но согретом и одушевлённом ею кабинетике на фоне светлого окна, как будто в блеске серебра на новенькой иконе... Вспоминал, как ощущал себя, как никогда, самим собой и в то же время – на себя обычного нисколько не похожим. Это было и странно, и приятно, пьянило, будоражило, влекло. Прервать вдруг эти собеседования он ни за что б не смог... И это вдруг насторожило, испугало.
„Что это я раскис, потёк? – Подумал он. – разоткровенничался слишком, ей нужно только расколоть меня, дать мне совет, какой положен по науке, и закрыть дело – отчитаться. А как я дальше буду жить, ей всё равно. Да и чего я размечтался, собственно? На что рассчитывать? Ведь тут не дружба – служба. Про себя-то она ничего не говорит. Хватит расклеиваться, надо собираться в кучу и держать позицию. Чего подскажет – хорошо, но с потрохами ей себя не выдавать. Беседовать, конечно, интересно – будит мысли, но это только лишь игра – нет настоящего – всё призрак...“
На этот раз в назначенное время она ещё не закончила беседу с предыдущим пациентом, и он (горя от нетерпения) должен был немного в коридоре подождать. От делать нечего, прислушался к тому, что доносилось из щели неплотно запертой соседней двери (между собою разговаривали, видимо, её коллеги):
– Давать советы напрямую – непрофессионально. Необходимо подводить к мысли о том, какое именно решение нужно принять, как выбираться из сложившейся тяжёлой ситуации. Но ни в коем случае ничего не навязывать и не подсказывать. Вы понимаете? Он должен думать, будто сам дошёл до всего этого, иначе ничего в конечном счёте не усвоит и – в лучшем случае – опять вернётся к нам...
„А вот и подтверждение моим недавним мыслям. – Внутренне с грустью усмехнулся он. – И тут, хоть и на благо, но враньё. Всё те же игры с нитками марионеток – одни только манипуляции...“
И, думая – прослушал, что ответил первому – второй:
– Понятно, но ведь этот метод сильно усложняет и утяжеляет процесс самопознания и саморегуляции. Глубина проникновения от этого страдает. И потому, в целом, возможности психоанализа гораздо выше, чем возможность психотерапии. В особо сложном случае, я думаю, можно попробовать работать вместе, ведь для пытливого ума, научно обоснованные знания – это лекарство...
На этом месте предыдущий пациент (явно копавшийся в себе) не замечая его, вышел. Он заглянул:
– Мне подождать, или Вы пестуете нас без пауз?
– Ого, предупреждаю – хамство лечат ещё большим хамством, так что не нарывайтесь. Заходите.
– Я тут случайно подковался в психологии – или, вернее, даже в психотерапии, и у меня созрел вопрос.
– Пожалуйста.
Он сел напротив, прямо посмотрел в глаза:
– Я слышал, психотерапевт не должен давать прямых советов, а должен незаметно подводить больного к мысли о решении его проблем. Но Вы, похоже, говорите обо всём открыто. Почему?
– Психология – наука гибкая, не то что математика, здесь есть простор для творчества и индивидуальности.
– Ох, наживёте Вы себе врагов в математической среде.
– Ничего, уж как-нибудь переживу. А дискутируем мы с Вами потому, что Вы, во-первых, не больной, а во-вторых – думающий и самостоятельный. Не так-то просто Вас к чему-то подвести, Вы очень чутки к фальши, недосказанности, а потерять доверие для психотерапевта это всё – конец, полный и окончательный провал. Кроме того, Вы для психолога – счастливый случай – ведь Вы по складу своего ума и сами психоаналитик – Вам не хватает только специальных знаний. Мы можем говорить почти что как коллеги. Вам нужно не лечение, а только чуточку подправить путь.
– Что ж, замечательно, всё ясно, я готов.
– Тогда начнём? – Взгляд её надломился вдруг, стал грустным и усталым – как будто что-нибудь печальное открылось ей...
Он это сразу уловил и догадался – думала о нём. И не по делу, а – как-то особенно по-человечески, тепло... Истинное (скрытое) внимание приятно, но жалость? – Вот ещё!
– Вчера мы не закончили – хотите ещё что-то прояснить? – Он положил локти на стол и (как мог, игриво) – заглянул в глаза.
Она внимательно (но будто сквозь) ещё одну тягучую секунду задумчиво смотрела на него. Потом встряхнулась, улыбнулась:
– Как Вы спали?
– Плохо, но не тяжело – приятно. Наверное, от высказанности очищаюсь, вот и кружится голова.
– Для Вас быть откровенным – трудно?
– Не то чтобы... Скорее непривычно.
– Понятно, но для пользы дела, всё-таки снимите напряжение, сходите в баню или в лес, немного выпейте, и будет легче. Я боли Вам не причиню – секретов никому не разболтаю – задача у меня одна – помочь. Мне важно, чтоб Вы это знали.
– Понятно – верю – и постараюсь сделать всё, чтоб Вы смогли распотрошить меня для благородной цели.
– А Вам фамилия подходит.
– Стараюсь соответствовать.
– Ну хорошо – пойдёмте дальше – зачем для этого Вам нужно было лгать? Ведь можно было просто подыскать себе партнёршу и взаимно удовлетворять друг друга – тогда никто бы не страдал, никому не было бы больно... – Она опять была деловой леди.
– Один раз так и в самом деле было. – (Открытость этой темы с этой женщиной стала азарт разогревать!) – Но – только раз за... Вот уже двенадцать лет. – Всем хочется чего-то больше...
– А сами себя Вы не пробовали удовлетворять?..
Он улыбнулся её неврачебно проскользнувшему смущению:
– Не думал, что беседа с психотерапевтом может нравиться!.. Но это так... Конечно, пробовал. Но на долгий срок это не выход. Удовлетворение, по-моему – это не только механический оргазм, в нём много составляющих. Социальная, визуальная и даже – как ни цинично это, может быть, звучит – душевная... Да – так и есть. Мне никогда и даром не хотелось проститутку – секс без эмоций для меня – всё тот же онанизм, только вместо своей руки – чужое тело... Сможете Вы найти какое-то решение этой проблемы?
– Я не сексолог, а психолог... Хотя, конечно же – пересечений в этих специальностях довольно много... Какого-либо идеального решения, по-видимому, нет. Но Ваш способ не лучший, слишком уж бесчеловечный. И для женщин, и для Вас самих болезненный. Наверное, было бы лучше выбрать меньшее из зол.
– И как же наибезболезненней всего? – (Заинтересованно).
– Как Вы сказали? Наибезболезненней?.. Хорошенькое слово... Моё решение – честный, партнёрский секс, как дружеский обмен услугами, без недомолвок и вранья, без иллюзий и надежд. А нет возможности, так – мастурбация. Всё лучше, чем...
– Возможно, Вы и правы... – (Интерес его угас). – Но – у меня на это не хватало воли. Наверное, хотелось больше, чем моглось. Хотя – к чему вся эта святость? У всех так. Больше или меньше.
– Во-первых – не у всех, а во-вторых – кто-нибудь счастлив от того?.. Вы ведь и сами не пришли б сюда, если б не сожалели...
– Да. Да, Вы снова правы, но... Я, выходит – слабый человек... Пытался, но не мог. Наверное, что-то во мне отсутствует, чего-то важного, необходимого мне не хватает...
– Понятно, Вы не знаете – чего? Но в чём всё это проявлялось, как выглядело, как происходило?
– Я и один жить не хотел. Верней – не мог... И вместе с кем-то тоже – нет. Был рядом, но не заодно. Не плотно, а на расстоянии, выскальзывал из рук, и тем у всех подтачивал уверенность в себе, раздразнивал, сводил с ума. Ни взять, ни выбросить, одно только мучение – морока. В общем – непреднамеренный злодей... Жаль, что понял я это только пару месяцев назад, совсем недавно...
– И то вперёд, но мы пока узнали только что, а надо выяснить ещё и почему? В чём корни зла, как это вообще могло случиться? Давайте разбираться глубже. Отчего у Вас сформировалось такое недоверчивое, настороженное отношение к женщинам в целом? Откуда взялась эта подозрительность?.. Вас в детстве кто-нибудь коварно обманул?.. Это не просто следствие обиды, а восприятие как пола вообще. Вспомните, кто в этом смысле мог на Вас, хоть пусть непреднамеренно, но повлиять? Кто Вас к такому видению подтолкнул?.. – (Сосредоточенно).
– Не знаю что сказать. Никто конкретный, просто наблюдения за жизнью, за людьми... Всё это накрутилось постепенно...
Она придвинула к нему стеклянный шар (величиной с кулак!), лежащий на трёхногой чёрной, проволочно-завитой розетке:
– Хорошо, может быть, это нам поможет? Попробуйте со всей возможной концентрацией смотреть в глубь шара и отключиться от всего реального на несколько минут, так легче разблокировать себя и что-то вспомнить. Обычно применяется для медитаций.
Он заглянул в расплывшееся красками стекло и вдруг утонул. Сознание, сжатое в ком, как будто распустилось, помутилось, но странно – в самом деле стало легче говорить. Эта прострация его не отупляла, а как-то «отвязывала» – воодушевляла:
– Вся вина моя, быть может, в том, что видел то, чего другие, в большинстве своём – не замечали. И даже те, кто делали – сами не понимали в сути – что? Но я на этом вырос, с детства к этому привык, и мне казалось, что так и должно быть – всё нормально. Интуитивно – это было неприятно, но я не ощущал всей гадости того, что видел и, не отталкивая этого – привык! Как, привыкая с детства к мясу, не понимаешь, не осознаёшь, что это – труп!..
Он помолчал пару секунд и продолжал:
– Где-то читал – выросшие в неполных семьях менее способны создать крепкую, стабильную и дружную семью, чем выросшие с папой, с мамой. А я и вовсе рос среди заядлых разведёнок. Почти все женщины вокруг меня – мать, тётка, две соседки, их подруги, открыто или втихаря, охотились на мужиков. И если думали, что я не слышу – на посиделках обсуждали меж собой, как обдурить, захомутать какого-то очередного, попавшегося на пути «Телка», «Козла» или «Барана»... Может, в одном лице хотели совместить разнообразие и счастье? Во всяком случае – притворство от и до, а о любви, доверии и нежности и речи не было! Такое – редкость, не у всех. Я ведь только потом понял, что вообще-то так бывает. А эта кодла... Даже если у какой-то дома и был муж, то называли его строго – «Крокодил». Между собой только, конечно, а в лицо, слащавой кошечкой – сю-сю-сю-сю – если ведёт себя нормально, а если что-то не по ним, так сразу сами превращались в «Кобру». Какое после этого у меня могло быть к ним доверие и уважение? Кем были женщины? – Только в кино и в сказках говорилось про какую-то любовь, но в реальной жизни – я её не видел... Хотя, как каждый человек, наверное, в глубине души всё же мечтал о ней. Но – её не было – ни у меня, ни у кого-нибудь вокруг. Я б все эти уловки женские переварил, лишь бы за ними что-то было. А так – нет уж, спасибо, извините. Почему измены в браке? – Нет любви. А без неё не устоять против наплывов преходящей страсти. Даже если по опыту уже и знаешь – что это всего на год, от силы – два, а там пройдёт, будто и не было, бесследно...
Он вздохнул:
– Если б я знал, что настоящая любовь когда-нибудь придёт – я б выдержал монашество, не ввязывался ни во что и дожидался. Когда надежды нет, всё как-то серо, пусто, грустно. Всё кажется, что жизнь проходит мимо, что ничего в ней истинного – нет. Вот и суёшься в общий суетный водоворот. А потом, как опротивеет, снова в келью. Так всё и замыкалось в круг...
Он снова помолчал секунду:
– Нет, я своей вины не отрицаю, мне просто надо разобраться, как же это всё так получилось, что в душе своей, по убеждениям, не принимая зло, я же сам и натворил его? – В таком количестве! Какой след я оставил в жизни? Боль, горечь, пустоту – сплошные разочарования. И сделал это всё я сам, никто меня не принуждал. Я сам изгадился душой и распустился! – Ничего уже не изменить и не исправить. Осталось только лишь казнить себя за прошлое и отказаться от всего, даже от самой надежды – чтоб походя опять не сделать зла. Червоточина какая-то во мне! Я проклят!..
Он замолчал, ошеломлённый собственною речью.
– Да, задали Вы мне задачку... – Она стиснула ладони у груди, будто хотела попросить о чём-то важном, но – всё не решалась...
Минутку помолчали. Он вздохнул:
– Простите, сам не знаю, что наговорил.
– Ничего – и для Вас, и для меня так даже лучше. Вспоминать и думать иногда бывает больно, но другого пути нет. Мы с Вами все эти проблемы разберём и вместе всё исправим.
– Да, хорошо бы. – Вздохнул он устало и опустошённо.
– Главное – не хитрите, словами не играйте и не замыкайтесь. Иначе смыла нет.
– Понятно. Но что дальше? Что-нибудь из моих рассказов Вам уже стало ясно? Как Вы думаете, этот мой идеализм, внутренний максимализм, мечтательность, это всего лишь инфантильность?
– Мне Ваша инфантильность видится не в – нереалистических мечтах о чистом и высоком чувстве, а в том, что Вы практически ни разу – ничего даже не попытались сделать для того, чтобы его найти или развить, хоть как-то реализовать. Не входя в глубокий, искренний, действительный контакт, вечной своей закрытостью, самоконтролем, Вы исковеркали и обеднили жизнь и всем своим подругам, и самому себе – ничего настоящего и полноценного не создали, не пережили, не развили ни своей, ни чьей-нибудь души. У Вас даже глубоких разочарований не было и нет – жизнь Ваша не имеет цвета. И своей какой-то формы у Вас тоже нет – просто аморфная, приспосабливающаяся к окружению амёба, в которой хоть и есть ядро, но никому оно не видно. Вы дистанцировались от своих партнёрш, вместо того, чтоб вывести на откровенность и вместе строить своё счастье – Вы сами себя урезали, используя только их тело, без души. Вся Ваша инфантильность – это лишь непонимание того, что без взаимности не может быть и счастья.
– Всё это хорошо, понятно, но, как сказано где-то у Казановы: «нельзя хотеть того, чем владеешь»... Любая связь, быстрее или медленней, но обязательно начнёт со временем надоедать.
– Казанова, это образованный и далеко не глупый человек – на равных мог беседовать с самим Вольтером, но всё-таки особенно глубокомысленным его не назовёшь. Это выражение, бесспорно – верно... Но только для того, кого манит не цель, а её достижение. С получением чего-то нужного – потребность удовлетворяется, но – возобновляясь постоянно, всё-таки – не исчезает... Отпадает лишь необходимость снова достигать её – это большая разница. Но у Вас скорее противоположная проблема – Вы не стремитесь достигать – Вам хочется всегда кого-то при себе иметь...
– Вы, как всегда, в самую точку. Анекдот хотите?
– Анекдот?.. – Непонимающе нахмурилась она.
– Да, для разрядки. – (Улыбнулся предстоящей пике).
– Расскажите... – (Растерянно пожав плечами, отодвинулась).
Он потёр руки и придвинулся:
– Короче:
------------------------------------
Маньяка привели к психологу и тот проводит тест – нарисовал квадрат и спрашивает:
– Что это такое?
– Это кровать, на которой я... Ну, сами понимаете...
Психолог нарисовал вокруг ещё один квадрат:
– А это что?
– Это комната, в которой та кровать, на которой я...
Психолог начертил третий квадрат:
– А это?
– Это дом, в котором комната, а там кровать, на которой я...
Психолог – ещё квадрат:
– А это что?!
Маньяк отпрыгнул в сторону:
– Ну, доктор, Вы – маньяк!
------------------------------------
И с насмешнической подковыркой заглянул в её глаза. Но она вдруг побледнела и, вместо ожидаемой ответной шутки, он вдруг услышал сдержанное, но решительное:
– Вот что, Виктор – хватит пудрить мне мозги. Это не шутки. Не уводите разговор от темы. Я постоянно ощущаю в Вас второе дно. И если Вы его мне не откроете – боюсь, что я Вам не смогу помочь. Если хотите просто потрепаться – какой-нибудь подруге позвоните, она и разговаривать умеет. А моё время оставьте тем, у кого действительно проблем не расхлебать. Решитесь всё-таки на откровенность – приходите завтра, в то же время. А если нет, то в самом деле – хватит...
Его обдало холодом и затрясло:
– Простите, я хотел как лучше, мне в самом деле тяжело. – Он встал и коротко кивнул ей на прощание. – До завтра.
– Всего Вам доброго. Я жду. – (Вежливо, но холодно и сухо)...
„Куда-то не туда меня сегодня занесло. – Подумал он, выходя на крыльцо «Надежды». – Паясничал, как идиот. Обидел. Кто бы другой, она – на заслужила. А говорила в точку, правильно. Это я сам боялся слушать. Терпела ещё меня, дурака... Да, в третий раз уже совсем прогонит. И что я в самом деле? – Всё-таки больной? Да, дело дрянь. Надо всё завтра же исправить!..“