белость пелёнок под белочкой-пеленой…
Зая, ты хочешь с князем? Ты хочешь в князи,
срочной посылкой, без тары и накладной…
Изредка, правда, ты соображаешь, зая –
не на троих, а извилинкой-червячком,
что так нельзя, недозрела, не созреваешь,
ловишь не звёзды, а мух, да и тех – сачком.
Это – как озарение вялой шкуры,
вдох, поборовший самсонистый гайморит,
это – как выйти к чёрту на перекур и
вспомнить, что нужно всё-таки покурить,
вздрогнуть в горбатой, что твой верблюд, кровати:
«жёстче и откровенней, и до конца…»,
плиткой разбитой почувствовать перфоратор
и умереть понарошечку, слегонца.
Глазки – на темя, коленки, вестимо, – сзади…
Тужишься, сериалишь, засранка слов.
Знаешь, что где-то в книгах сидит в засаде
стайка фазанов – от Быкова до Басё.
Каждый охотник знает, и каждый – мажет –
насморком по мишеням и по жеже:
«маша на кухне, саша затрахал машу…» –
мыльная поэмбень между М и Ж,
шрамики-драники, чернопобелка судеб…
Каши берёзовой, мухи в карандаше
дай нам всем, господи, маленьким и беззубым,
группке под храмом журнальным больных бомжей.
Зелень, салатовый, долларовый, укропный,
тускло-бутылочный – сколько же рас у строф!
Радуг не будет, не будет, ну шо поробиш –
кровь да любовь да любовь да любовь да кровь…
В день пятикратным причастьем марихуаной
(по санаторному графику) не сыты, –
боже, помилуй, миленький, графоманов,
дай хоть таблеточку истинной высоты!
Неопалимый купон на глоток палёнки.
Глина, неопалённая до халвы…
Зая, летит журавль по твоей пелёнке.
Ты не поймаешь.
Но всё равно – лови.
