ЛАВКА БОГОВ (Кладовка (проза, не вошедшая в рубрики))

Из жизни Патриарха

«Терах жил семьдесят лет и родил Аврама, Нахора и Арана. Вот родословие Тераха: Терах родил Аврама, Нахора и Арана. Аран родил Лота. И умер Аран при Тераху, отце своем, в земле рождения своего, в Уре Халдейском.  Аврам и Нахор взяли себе жен; имя жены Аврамовой: Сара; имя жены Нахоровой: Милка, дочь Арана, отца Милки и отца Иски.  И Сара была неплодна и бездетна. И взял Терах Аврама, сына своего, и Лота, сына Аранова, внука своего, и Сару, невестку свою, жену Аврама, сына своего, и вышел с ними из Ура Халдейского, чтобы идти в землю Ханаанскую; но, дойдя до Харрана, они остановились там.  И было дней [жизни] Тераха двести пять лет, и умер Терах в Харране.»
                                                                          Книга Берешит

“Что нам за помощь и услаждение от всех идолов [...], что ты поклоняешься им? Ибо в них совсем нет духа (души); но они, которых вы почитаете, суть проклятие и соблазн сердца. Почитайте Бога небесного, Который низводит на землю дождь и росу, и все совершает на земле, и все сотворил Своим словом, и вся жизнь пред Его лицем! Зачем вы почитаете тех, которые не имеют духа? ибо они нечто сделанное, и на своих плечах вы носите их, и не имеете от них никакой помощи, но они служат великим поношением для тех, которые делают их к соблазну сердца и почитают их. Не почитайте их!”
                                                                          Книга Юбилеев
КНИГА ПЕРВАЯ.
Глава первая. Вместо пролога.
1782 г. до Рождества Христова
Даже в самых ужасных ночных кошмарах Терах не мог себе представить, что с ним может случиться такое. Никогда еще он не чувствовал столь сильного давления и почти животного страха перед окружающим миром, как сейчас.
Здесь, в царском дворце, уже много лет Тераху были знакомы каждая комната и самый укромный уголок; он знал здесь по имени каждого раба. Каждая сплетня и тайна, как бы она ни скрывалась, непременно становилась известной Тераху благодаря верным осведомителям. В глазах правителя Терах обладал почти безраздельным авторитетом и никто и ничто не могло поколебать его. По-крайней мере так казалось самому Тераху…
Как же он мог пропустить удар? Где совершил ошибку? Ответы на эти вопросы Терах пока не знал, но в чем бы не заключалась причина столь неожиданной немилости монарха, для Тераха дворец стал теперь чужим и враждебным. Взгляды придворных, рабов и даже фрески на стенах таили в себе угрозу. Отсюда хотелось скорее убежать как можно дальше и больше не возвращаться. Но дворец не хотел отпускать Тераха просто так. Он требовал жертвы, расплаты за свою былую благосклонность, жаждал крови и смерти. Терах был уверен, что куда бы он ни бежал, все равно, рано или поздно, ему придется отдать…
Правитель возвышался над Терахом словно гора, готовая вот-вот обрушиться на него в сокрушающем гневе. Глаза этого страшного человека смотрели на Тераха из-под густых нахмуренных бровей, внушая ему беспомощность и страх.
- Разве у меня нет выбора, мой повелитель? – едва слышно задал вопрос Терах, не смея поднять голову.
- Выбор есть всегда, Терах, - басом прогудел правитель, продолжая сверлить ненавистным взглядом своего бывшего фаворита, - только не стоит выбирать противление воле богов. Они могут прогневаться, и тогда тебе не поможет никто, даже я.
Терах поднял голову и увидел за спиной правителя Тасида, жреца богов Нанниру и Исина, покровителей великого Ура. На его лице играла самодовольная ухмылка. Что ж, эта хитрая лиса сыграла на этот раз удачную партию.  Уже который год жречество жаждало власти  и на горе многих получало ее, ниспровергая всех, кого считало своими врагами. Терах на свою беду оказался одним из них. Он знал, что теперь, когда он в опале, ни у кого из окружения правителя ни здесь в Уре, ни в Баб-или нет желания ему помочь. В одно мгновение он стал никем. Такова судьба придворного…
- Эта жертва умилостивит великих богов Сенаара и принесет процветание Уру и твоему дому.
- Но это же мой сын… - пролепетал Терах.
- Это не единственный твой сын, - уже гремел голос правителя откуда-то сверху, - ты еще не стар и боги не обидят тебя потомством. Конечно, если ты их не разгневаешь собственным упрямством…
От осознания собственного ничтожества и бессилия Терах уже ничего не видел вокруг себя, кроме тени правителя. Ему хотелось испариться с места, на котором он стоял, как можно быстрее.
Тем временем, судя по всему, буря над головой Тераха утихла также неожиданно, как и разразилась. Правитель перестал гневаться на своего непокорного слугу и почти по-дружески положил руку на его опущенные плечи:
- Завтра последний день, когда благословенная жертва должна быть посвящена богам, Терах, - будничным тоном произнес он, - если к полудню ты сам не решишься самостоятельно исполнить волю всезнающих, за ним придут.
С этими словами правитель сделал жест, который означал, что самая страшная и роковая аудиенция в жизни Тераха закончилась. Впереди самая ужасная для него ночь. Выйдя на дворцовый двор, где раздавался конский топот и бодрые голоса стражников, Терах несколько раз вдохнул наполненный пылью знойный воздух, и, будучи не в силах больше держаться на ногах, опустился на нагретый солнцем каменный парапет. Окружающий мир перестал существовать. В его ушах все еще не стихал голос правителя: «Если к полудню ты сам не решишься самостоятельно исполнить волю всезнающих, за ним придут…». Придут за его сыном… Заберут его на смерть… На глазах у Тераха навернулись слезы и он зарыдал как ребенок. Так сидел он, сотрясаемый горем, оставленный всеми, пока солнце не скрыло свой лик за изрезанным домами и деревьями горизонтом и дворцовую площадь не покрыли вечерние сумерки.
Когда Терах наконец, поднял голову, его окружала ночная темнота. Черное небо затянули тучи, сильный, порывистый ветер был холодным и продирал до самых костей. Пройдя мимо почтенно склоненных перед ним стражников, Терах оказался за воротами царского дворца. Первым его побуждением было зайти в ближайшую харчевню и залить отцовское горе дешевым кислым вином. Но Терах удержался от искушения – вот уже третий день в городе все, от нищенки до заезжего купца, обсуждали бедного опального чиновника, вынужденного принести в жертву собственного сына. Поправив на себе дорогие одежды, сохраняя величественную осанку и моля богов о том, чтобы никто из знакомых не повстречался ему сейчас на пути, Терах зашагал к своему дому. Дом. Его он построил немного больше года назад на щедрый подарок правителя. Тогда Терах думал, что в этом доме на многие годы поселятся благополучие и счастье…
Амкелин встретила мужа на высоком крыльце с массивными каменными поручнями, на которых искусный художник вырезал жутковатые лики сенаарских богов. Увидев их изображения, освещенные тусклым светом факела, Терах невольно вспомнил, что его жена была против изображений «идолов», как она выражалась, в их доме. «Чужие» боги принесут несчастье – говорила Амкелин. Ее пророчество исполнилось.
- По выражению твоего лица вижу, что ты принес недобрые вести, - тихо произнесла  Амкелин, когда Терах подошел ближе.
Терах остановился возле высокой лестницы и, разглядывая барельеф на перилах, молчал. Ему не хотелось говорить. Но бессилие, которое одолевало его душу в присутствии правителя, странным образом превратилось  в ожесточенность и злость в присутствии жены.
- Они прогневались на нас, - глухо произнес он, не смотря на Амкелин.
- Кто прогневался? - не поняла та.
- Те, кто сохраняет наш дом. Ты прогневала их своим неверием! – голос Тераха сорвался на крик. Его глаза теперь в упор смотрели на Амкелин, готовые испепелить женщину. Уязвленное мужское достоинство требовало возмездия…
Вид Тераха в тот момент был действительно страшен. Этого крепкого и по-богатырски сложенного мужчину испугался бы всякий, кто увидел бы. Всякий, но не его жена. Она по-прежнему смотрела на мужа сверху вниз, и в ее взгляде Терах прочел только холодный металл презрения, что еще больше его взбесило. Он молнией взлетел вверх по лестнице и навис над маленькой хрупкой Амкелин. Но женщина даже не шелохнулась.
- Ты не веришь в богов, Амкелин, потому что считаешь себя самой умной, - взревел Терах, - ты всегда смеялась над моей верой  и над верой моих предков, презирая наши традиции и вековые устои, теперь пришла расплата! Боги разгневались и теперь забирают нашего младшего сына!
- Боги никого не заберут, - невозмутимо ответила Амкелин.
- Наверное, твой неведомый бог, в которого ты веришь, спасет его! – с сарказмом произнес Терах.
- Они не заберут нашего младенца, - продолжала говорить женщина, - потому что ты его не отдашь. Ведь они мертвы. Ничего не слышат и не видят. Одно слово – камень и дерево!
Терах только устало покачал головой. Его злость вдруг неожиданно куда-то улетучилась. Сейчас он почувствовал, насколько он уже стар.
- Тем не менее, завтра за ним придут, - произнес он.
- Если ты пожертвуешь собственным сыном ради прихоти этих негодных людей, я прокляну тебя и умру, - прошипела Амкелин, - и проклятие мое не покинет дух твой и после смерти…
До уха Тераха донесся детский плач.
- Абрам плачет, - сказал он, - как ты могла оставить его одного?
В ответ Амкелин только насмешливо усмехнулась:
- Это не Абрам. Рабыня твоя сегодня после полудня родила сына…
Услышав жену, Терах как-то сразу успокоился, и глаза его сверкнули недобрым блеском. На короткое время он отвернулся от жены и стал о чем-то напряженно думать.
- Нам надо бежать, Терах, - едва сдерживая слезы, произнесла Амкелин, положив ладони на широкие плечи мужа, - Шем давно зовет нас с собою в Ханаан из этого зловонного места. Если ты желаешь, чтобы твой младший сын остался среди живых…
Терах снова повернулся к жене и насмешливо посмотрел на нее. В выражении его лица и глаз женщина не увидела ни капли растерянности или отчаяния. Терах как и прежде казался самоуверенным и гордым, будто его сыну больше ничего не угрожает.
- Куда нас зовет Шем? – с сарказмом спросил он, - в пустыню в окружение полудиких племен? Кто, позволь спросить, защитит этого юродивого старика от кишащих в Ханаане врагов? Уж не он сам возьмется за меч? – Терах рассмеялся, но его смех показался Амкелин несколько неестественным. Она силилась предугадать, что именно задумал ее муж, почему его настроение столь резко изменилось в лучшую сторону. Однако женщина знала, что спрашивать бесполезно – ничего, кроме замысловатых фраз и отговорок она сейчас не добьется. Оставалось дождаться утра и молить Всевышнего, чтобы Терах не совершил очередное безрассудство.
- Я тебе не раз уже говорила, что воля Единого в том, чтобы мы покинули Ур и отправились на запад, - едва слышно сказала Амкелин.
Терах поднял подбородок жены средним и указательным пальцем правой руки и медленно, словно он разговаривал с малым ребенком, произнес:
- Пока я жив в моем доме будет исполнятся воля сенаарских богов, Амкелин. Это ты слышала от меня также не один раз. Чужеземному богу нет места в сердцах и жилищах благородных обитателей Великой Долины.
- Единый - не чужой бог, - возразила Амкелин, хотя хорошо понимала, что смысла в этом споре нет - Терах слишком самоуверен и горд, чтобы прислушаться к чьему-то другому голосу, кроме своего собственного, -  Его воля непреклонна и всегда исполняется!
- Ну что ж, пускай докажет мне лично свое могущество, - с ехидной улыбкой произнес Терах и ушел в дом…

Глава вторая
Семнадцать  лет спустя
Амкелин вздрогнула и проснулась от сильных болей во всем теле. Женщина знала  - болезнь вернулась и на этот раз уже не отпустит ее. Все тело болело так, словно его сильно поколотили палками.  Голова раскалывалась, мысли, застигнутые врасплох неожиданным пробуждением, в смятении метались в воспаленном от болезни сознании. Хотелось пить, однако не только встать, а даже протянуть руку к кружке у нее не было сил. Она облизнула пересохшие губы и повернула голову в ту сторону, где на охапке прелой соломы спал ее сын. Единственный из трех, кто остался рядом с ней сейчас. Амкелин чувствовала приближавшуюся к ней смерть,  но понимала, что не готова умереть. В ее душе по-прежнему оставалось то, чем она  должна была поделиться с сыном. Это надо было сделать как можно быстрее. Прямо сейчас. Возможно, ей отпущено лишь несколько часов. Женщина попыталась позвать Абрама, но язык оказался не в состоянии справиться со словами, поэтому из ее уст вырвался еле слышный стон. Она не надеялась, что Абрам услышит ее, потому что тот обычно спал крепко, и разбудить его было нелегко.  
Но Абрам откликнулся сразу. Он не спал, с тревогой прислушиваясь к неровному хриплому дыханию матери. Уже несколько месяцев она лежала без движения, пораженная сильным неведомым недугом, с которым не мог совладать ни один местный знахарь. Второй день подряд они сидели на заплесневелых от давности лепешках и воде, которую Абрам каждое утро носил из пересыхающего колодца. Так было, потому что полгода назад отец в очередной раз разорился на одной из своих нечистых сделок, потеряв дом и даже самое необходимое имущество.  Во всем он почему-то обвинял Амкелин, хотя та неоднократно со слезами предупреждала его об опасности. Теперь же, Терах неделями не появлялся дома, не работал, занимаясь, в основном  разбоем или попрошайничеством. Когда мать Абрама была здорова, она подрабатывала прачкой в доме одного знатного вельможи, поэтому хлеб и вино всегда водились в доме. Но теперь, когда она заболела, голод стал частым гостем в их убогой халупе. Тех жалких грошей, которые он, подросток, зарабатывал, тягая тюки с товарами на пристани, едва хватит, чтобы прокормиться. Абрам стал хуже спать, с ужасом представляя себе будущее, умоляя всех известных ему богов, чтобы они смилостивились над его семьей и послали ей благополучие. Абрам не был уверен, слышат ли его просьбы те, к кому он обращается, но с каждым днем его молитвы были все горячее и пламенней. Он каждый раз обещал богам щедрые подарки, если те помогут его семье, думая, что это должно сделать их более сговорчивыми. Но боги медлили. Абрам не знал почему. То ли он мало обещал им в благодарность, то ли боги все это время были заняты другими, более важными, чем у него делами, и им было не до его ничтожных просьб, но ничего не происходило. Отец считал, что если бы мать перестала изображать из себя больную, то могла бы вполне пристойно обеспечить себя и собственного сына, а он, Терах не станет унижаться до того, чтобы  от зари до зари батрачить на привередливых и жадных толстосумов. Когда-то боги снова должны вспомнить о нем и снова вернуть к нему благорасположение правителя и жрецов. Но матери становилось с каждым днем хуже и хуже, и в душу Абраму закрадывался липкий и ледяной страх. Каждую ночь он с волнением прислушивался, - дышит ли  она? Страх ее смерти, граничащий с ужасом, не давал сна усталому сознанию мальчика.
Абрам услышал хрип матери и тут же вскочил на ноги. Прочтя по губам о мучавшей ее жажде, мальчик бросился к кадке с водой. Когда Амкелин, наконец, напилась, то почувствовала, что может говорить:
- Сын мой! – еле слышным голосом позвала она.
- Я здесь, мама, - отозвался Абрам, присаживаясь на постели матери и с состраданием смотря на нее.
- Отец не приходил, когда я спала? – спросила она.
Абрам отрицательно покачал головой:
- Его не было со вчерашнего утра, - ответил он, тяжело вздохнув, - соседка говорит, что видела его пьяным на окраине города возле леса. Он был похож на животное…
- Я тебе должна кое-что рассказать. Это очень важно, - прервала сына Амкелин.
- Я слушаю, мама, - тихо произнес мальчик.
- Ты должен это узнать до того, как я умру, а мне, поверь, сынок, осталось не так уж и много. До того, как ты родился, твой отец был влиятельным вельможей в Уре. У него была жена, которая родила ему Арана и Нахора. Он всегда ее любил больше, чем меня, - Амкелин горько усмехнулась. Ее затуманенный болезнью взор был обращен в прошлое, - что для него молоденькая девчушка, какой я тогда была? Средство для утоления похоти, и ничего больше. То, что я забеременела тобой, для него было неприятной неожиданностью. Только собственная репутация заставили его  взять меня в жены. Но самое страшное произошло через три года после твоего рождения…
Амкелин закашлялась и Абрам увидел капельки крови брызнувшие на его рубаху изо рта матери.
- Мама…
Вдруг в дверь громко постучали.
Абрам поднялся на ноги, посмотрел на дверь затем на продолжающую кашлять мать, и затем подал ей воды. Он знал, кто стучит в дверь, поскольку слышал шаркающие шаги отца, когда еще тот брел по дороге, его хриплый голос. Однако Абрам не спешил открывать двери пьяному отцу, поскольку знал, что последует потом. Отец  отшвырнет его в дальний темный угол их убогого жилища и как обычно набросится с кулаками на больную мать. По мере того, как  стук ставал все более настойчивым, а проклятия за дверью все более угрожающими  в  душе у Абрам назревала буря. Злость, неожиданно поднявшаяся из глубин его естества, овладевала душой. Раньше, повинуясь увещеваниям матери, Абрам старался брать себя в руки и загонял бурлящие эмоции на задворки сознания, но теперь он более не находил в себе сил сдерживаться.  Накопленный за последние годы груз обиды и ожесточения против собственного отца властно рвался наружу, требуя немедленного удовлетворения.
Абрам посмотрел на худощавое мертвецки бледное лицо матери, еле видное в  желтоватом свете луны, бесстрастно взирающей на страдалицу через маленькое окно. Ее темные, наполненные страданием и страхом глаза, с нездоровым блеском были устремлены на него. Обескровленные губы едва заметно шевелились, силясь продолжить рассказ. Сердце Абрама сжалось от боли. Он искренно верил, что боги все-таки не оставят его мать, но она слабела прямо на  глазах, будучи уже не в состоянии даже говорить.  
Абрам поднялся со своей соломенной постели и шагнул к двери, сотрясаемой от ударов. Неведомо откуда в его руках появилась увесистая палка. Дрожащими от возбуждения пальцами Абрам отодвинул тяжелую металлическую щеколду. Дверь распахнулась, и Абрам увидел перед собой сгорбленную фигуру отца. Терах, одетый в жалкие лохмотья, покачиваясь, стоял на пороге собственного дома  и мутными  глазами смотрел на сына. Абрам напрягся, ожидая привычного обращения, в решимости дать отпор агрессору, даже если это будет ему грозить осуждением и смертью. Он знал, что должен сейчас защитить мать. Но Терах продолжал стоять за порогом и смотреть на Абрама.
- Почему долго не открывал двери? – раздался приглушенный рокот из запутанной грязной бороды отца, - неужели я должен разбудить целую улицу, для того, чтобы попасть в собственный дом?
- Все спали. Уже поздно, - выдавил из себя скупую фразу Абрам. Он не любил разговаривать с нетрезвым отцом. Воняющий потом и прокисшим вином, он внушал мальчику непреодолимое чувство гадливости и презрения. Обычно Терах чувствовал это, злился и часто жестоко избивал Абрама.
Абрам решил больше ничего не говорить, но продолжал стоять напротив отца с палкой в руке. Его глаза из-под опущенных бровей сверкали в темноте воинственным огнем. Мальчик ждал нападения, чтобы оказать сопротивление. Но прошло несколько минут, а отец и не думал бросаться на сына с кулаками как обычно. Грянул гром и на голову Тераха хлынул ливень, однако тот не тронулся с места, пристально всматриваясь в Абрама. Мальчику на какое-то мгновение даже показалось, что отец уже совсем не пьян, - дождь отрезвил его, но по-прежнему оставался на месте, не освобождая отцу дорогу в дом. За спиной донесся слабый стон матери. Наверное, ей стало холодно, или она боялась за него, Абрама? Абрам еле сдержался, чтобы не заплакать. Что же делать?  Закрыть двери перед носом отца или впустить его в дом? И в том и в другом случае, Абрам был уверен - их с матерью не ждет ничего хорошего…
- С палкой встречаешь отца, Абрам? - вдруг раздался знакомый голос за спиной у Тераха, и Абрам вздрогнул. Его сердце радостно забилось. Это был его брат Нахор.  Чуть больше года назад его забрали в ополчение. Набонид, правитель славного города Ура, ведущий нескончаемые войны с соседями, всегда нуждался в свежих воинских пополнениях для своей армии.  И вот, он  дома. Живой. Абрам бросил палку и кинулся на показавшегося в дверях брата с радостным воплем. Богатырская фигура Нахора почти полностью заняла небольшой дверной проем хижины.
Терах посторонился, давая возможность Нахору пройти, и молча наблюдал за встречей своих сыновей. После смерти первенца для него словно погасло солнце, перестали светить звезды, рождать земля и даже сам воздух казался ему отравленным болью невосполнимой утраты. Но все это время Терах, почему-то, совсем не осознавал, что у него есть еще двое сыновей: Нахор, доблестный и умелый воин, и Абрам, часто задумчивый, но трудолюбивый и любящий свою мать мальчик. Разве ради них не стоило продолжать жить, глядя на сыновей, вдруг подумал Терах. На его потрескавшихся губах впервые за последние полгода появилось нечто, отдаленно похожее на улыбку. Появилось и сразу исчезло. Перед затуманенным взором предстал Абрам, его младший сын, с увесистой дубиной в руках и недвусмысленными намерениями во взгляде. Откуда-то из груди поднялась волна гнева и негодования. Как мог этот сопливый мальчишка даже помыслить о том, чтобы поднять руку на собственно отца?! Да знает ли он, что бывает за такое… Терах, даже сам не зная почему, осекся, усилием воли прервав бурный поток эмоций. Кажется вчера, какая-то женщина, встретившая его на улице, обезумевшего от выпитого им дешевого прокисшего вина, прорекла, что ждет его, Тераха, если он не образумится и снова не станет добропорядочным семьянином. Конечно же, сейчас семья не в моде, но боги, в отличие от людей, не следят за модой, они обязательно покарают. Терах с содроганием в теле вспомнил, как наполнилась его душа ужасом, каким реальным показалось ему пророчество незнакомой женщины, встретившейся ему на пустынной сельской дороге. Он, помнится, мгновенно протрезвел и поклялся грозным богам, что с завтрашнего дня вернется к нормальной жизни, пойдет на работу. Но на следующий день Масал приказал работникам выгнать его взашей, грозно предупредив, чтобы Терах больше не появлялся к нему на глаза. Новой жизни не получилось, и Терах одолжив денег, снова напился проклятого кислого вина. Он был страшно зол на себя и на богов за то, что лишился работы, сыпал проклятиями и был полон решимости выместить все зло на больной жене и Абраме. Однако возле самого порога Терах увидел Нахора. Возвращение его среднего сына спасло его семью от очередной громогласной семейной сцены, о которой на следующий день судачил бы почти весь Ур. Так разве мог ли он, Терах судить Абрама? Не должен ли он прежде осудить себя?
Терах тяжело вздохнул, чем привлек внимание сыновей. Нахор выпустил из богатырских объятий брата и обернулся к отцу.
- Вижу, что благословенный ливень, ниспосланный богами, вернул тебе трезвый рассудок, отец, - тихо произнес он, - не желаешь ли пригласить меня к себе в дом?

Глава третья

Терах первый проковылял к могиле и склонился над прахом матери. Нахор и Абрам молча стояли в отдалении, ожидая, когда отец попрощается со своей женой. Случилось то, чего так страшился Абрам. Спустя несколько дней, после приезда Нахора, матери стало совсем плохо и однажды утром, Абрам взяв ее ледяные пальцы, понял, что ее больше нет в живых. За день до этого Нахор ходил в храм и принес богатые жертвы Наннару, покровителю Ура, утверждая, что это могущественное божество, защищавшее от бед целый город, сможет спасти от неизлечимой болезни  и его мать. Однако Наннару не помог – мама все равно умерла. Убитый горем Терах ругал, на чем свет стоит, своего среднего сына, упрекая его в том, что обращаться надо было к Сину. Нахор ничего не отвечал отцу, только молча ходил из угла в угол и о чем-то думал. Тогда Абрам подумал, что вообще нет смысла обращаться к богам. Они ведь все равно не хотят помогать. Неужели они настолько безразличны к людям, которые строят для них величественные храмы и приносят богатые жертвы. Почему они не захотели исцелить его мать? Или не смогли?.. Абрам не знал, как ответить на эти вопросы, поэтому поклялся всем известным и неизвестным ему божествам, что больше никогда не станет у них что-либо просить.
- Для отца смерть матери большая потеря, - помолчав, добавил он, наблюдая за отцом.
Абрам взглянул на брата и хотел ответить, но передумал и только передернул плечами. «Навряд ли - с горечью в сердце подумал мальчик, - отец никогда не любил мать. Я-то хорошо знаю».
Нахор заметил движение Абрама и внимательно на него посмотрел.
- Тебе не следует осуждать отца, - сказал он, - людям свойственно ломаться, если их постигает чрезмерное горе.
Абрам отвел глаза от пытливого взгляда старшего брата.
- Что теперь будет? – спросил он, с болью наблюдая за тем, как пламя пожирает останки его матери, - ты снова уйдешь на службу, а я останусь здесь совсем один.
- Отец будет с тобою, - возразил Нахор.
В ответ Абрам с тоскою посмотрел на него и, махнув рукой, убежал.
Мальчика душили слезы, рыдания разрывали грудь, тоска съедала его душу, и он не знал, куда надо деться, чтобы прекратить эти нестерпимые мучения. Неужели он, Абрам, теперь обречен на одиночество? «Отец будет с тобою». Слова брата глубоко врезались в память и были насмешкой над ним.  О чем думал Нахор, его родной брат, когда говорил это? Неужели он не понимал, что отец не способен быть для него, Абрама, надежной опорой. Неужели Нахор не понимает, что отец, вместо того, чтобы самому зарабатывать деньги, будет требовать от своего младшего сына еще больше вкалывать, чтобы обеспечить его, как он это делал с матерью? Неужели Нахор столь непроницателен и бесчувственен. Ему-то что? Армия хоть и не мед, но, по крайней мере, не нужно заботиться о хлебе насущном. Лучше погибнуть в схватке с врагом, чем медленно умирать от голода и стыда, словно собака.
Абрам бежал, куда глядят глаза, пока совсем не выбился из сил. Когда, тяжело дыша, он опустился на землю и огляделся, то обнаружил себя далеко за городом. Только острая вершина зиккурата, стоявшего посреди Ура еле просматривалась на туманном горизонте. Огромное багровое солнце медленно и величественно заходило за  горизонт. Становилось холодно. Абрам обхватил руками колени, опустил голову и заплакал. Здесь, в дали от людей и богов он наконец мог себе это позволить после всего, что случилось.  Он мог отвести душу без опаски быть застигнутым врасплох сверстниками, отцом или братом. Брат. Когда Абрам был еще маленьким, он больше всего любил играть именно с Нахором. Друг с другом они были более близки чем с отцом или матерью. Теперь спустя почти год, когда Нахор вернулся домой, Абрам понял, что его любимый брат изменился. Мальчик даже не мог точно сказать, что именно изменилось. Жесты, взгляд, слова. Нахор стал жестким, иногда даже грубым, неспособным к сочувствию. Абрам знал, что служба в войсках Набонида, правителя великого города Ура, сделала его брата таким. Нахор наверняка убивал, покалечил жизни многих людей, принес бесчисленное количество жертв безразличным богам. Все это, безусловно, отложило ощутимый отпечаток на характере Нахора. Абрам в полной мере ощутил собственное одиночество и бессилие против окружающего мира. Он потерял мать, отец им почти не интересовался, и теперь, когда Абрам подумал о брате, понял что и Нахора, того Нахора, которого он знал в детстве, тоже потерял. Он остался совсем один. Что будет дальше? Этот вопрос Абрам задавал себе миллион раз, и чем больше он звучал в сознании мальчика тем сильнее ощущалось одиночество и бессилие. Абрам мог только плакать. Он плакал долго, однако его это мало волновало. Для него время как будто бы остановилось. Наступила холодная ночь. Пронизывающий ветер, гулявший по долине, пробирал до костей и заставлял тело дрожать мелкой дрожью. Надо было возвращаться в город, домой, но Абраму не хотелось, поскольку он хорошо понимал, что никакого дома у него на самом деле нет. А нищенская хижина  и отец – это не дом, это пытка. Так зачем же возвращаться?
Вдруг Абрам почувствовал, будто кто-то прикоснулся к его плечу, от чего по спине пробежали мурашки. Вначале он подумал, что это ночной холод делает свое дело, и не мешало бы согреться. Неподалеку есть пещера, где в дали от посторонних глаз можно развести костер и остаться на ночлег. Однако чувство того, что некто стоит рядом и смотрит на него, не покидало Абрама, а наоборот еще больше усиливалось. Мальчик медленно поднял голову, но вначале ничего, кроме темноты, скупо разбавленной лунным и звездным светом, не увидел. Он встал на ноги и спотыкаясь и оглядываясь пробрел в ту сторону, где еще год назад заприметил укромную пещеру.
Там царила кромешная почти осязаемая тьма. Абрам на ощупь добрался до охапки полусгнившей соломы и сел. В следующее мгновение он увидел то, что повергло его в шок.  Абрама прошиб холодный пот и захватил ледяной ужас. Он не мог шевельнуть даже мизинцем ноги и отвести взгляда от видения, представшего его взору в темной пещере. Это было похоже на бледно серую дымку, напоминающую человеческую фигуру. Она висела в воздухе посреди пещеры, освещая ее небольшое пространство собственным светом. Абрам не смог различить глаз, но хорошо ощущал, что на него пристально смотрят. Теплая приятная волна захлестнула внутренности. Мальчик, сам не осознавая, что делает, стал на колени и поклонился. Когда же снова поднял голову, не увидел ничего, кроме осязаемой пещерной тьмы…
- …просыпайся же наконец, мальчишка окаянный, - раздался над самым ухом Абрама раздраженный голос Нахора.
Абрам открыл глаза и удивленно уставился на брата. Пещера освещалась ярким пламенем костра, разведенного посреди. Нахор сидел рядом и недовольно смотрел на Абрама. Несколько минут братья молча смотрели друг на друга.
- Почему ты убежал? – холодно спросил Нахор, - отец нуждался в утешении и внимании, а должен был волноваться из-за твоего исчезновения. Мне стоило больших трудов найти тебя здесь.
Абрам протер глаза и сел. Он почти не слушал брата. Перед его глазами стояла до сих пор дымчатая фигура.
«Значит, это был сон» - подумал мальчик и поежился. Все равно было как-то не по себе.
- Он не волновался обо мне, - сказал Абрам и посмотрел на огонь, - отцу нет до меня никакого дела. Я не собираюсь возвращаться домой.
Нахор ошарашено посмотрел на Абрама.
- Почему?
- Я  не хочу батрачить на пристани от зари до зари, для того только, чтобы зарабатывать ему на вино.
Нахор встал и, подойдя к костру, подбросил туда немного сухих веток, затем прошелся по пещере.
- Ты должен понять его, Абрам, - после некоторого молчание произнес он.
- А кто-нибудь должен понять меня, - почти закричал Абрам, - пока была жива мать, я итак терпел это достаточно долго. А теперь я не собираясь помирать с голоду, только потому, что отец не может остановиться!
Нахор подошел к Абраму и присел рядом.
- Вы больше не будете голодать, - твердо сказал он и посмотрел в глаза брата.
В руке Нахора появилась небольшая фигурка божества. Он подал ее Абраму. Тот взял ее, покрутил в руках и снова отдал ее брату.
- Я больше не молюсь богам, Нахор, - произнес он, - от них нет никакого толку.
Нахор покачал головой и сунул фигурку под нос Абраму:
- От богов есть толк, Абрам, - ответил он, - смотри: она хоть и глиняная, но покрыта тонким слоем позолоты. Ее можно продать на рынке.
Абрам вначале непонимающе посмотрел на брата, затем грустно усмехнулся:
- Спасибо за совет, братец.
Нахор приблизился к Абраму и пристально посмотрел ему в глаза:
- Боги бесполезны, если им молиться, это правда, - вкрадчиво произнес он, - зато они могут принести хорошую прибыль, если их продавать тем, кто этого еще не понял. Я научу тебя делать богов и выгодно сбывать их. Тебе поможет твой племянник Лот.
Абрам снова взял в руки идола. Видение из сна снова предстало перед его глазами. А может, это был не сон?
Абрам взглянул на брата. Впервые за долгое время его любимый брат был так рядом с ним. В его темных глазах он прочел понимание. Абраму захотелось рассказать Нахору о своем видении, но тут почему-то вспомнил свой последний разговор с матерью. Он решил воспользоваться удобным случаем и удовлетворить свое любопытство.
- Нахор, - сказал Абрам, после того, как Нахор, не надолго отлучившись, вернулся в пещеру с дичью, - правда, что до того, как я родился мой отец был состоятельным человеком?
Нахор, до этого старательно крутивший над пламенем костра на вертеле тушу зайца, остановился и внимательно взглянул на брата.
- Твоя мать возненавидела отца, за то, что тот сделал, Абрам, - тихо произнес он, - хотя лично я никогда не понимал ее ненависти. Ведь отец тогда спас тебе жизнь.
- Что произошло? – горя нетерпением, спросил Абрам.
Но Нахор только отрицательно покачал головой.
- Мы с Араном были свидетелями всего того, что происходило, - старательно выговаривая слова, произнес он, - мы поклялись отцу, что ты никогда не узнаешь о случившимся. Такую же клятву на алтаре Нанниру он вытребовал у твоей матери, однако, как я погляжу, она нарушила ее. Для нее боги Ура никогда ничего не значили.
Абрам передернул плечами и отвернулся:
- Ничего мать мне не сказала. Не успела… - Абрам с трудом подавил рыдания.
- Мне жаль тебя, братец, - вновь принявшись за зайца, сказал Нахор, - мать перед смертью растревожила твою душу, лишив ее покоя, быть может, на долгое время. Одно я могу тебе сказать. Если ты даже и узнаешь правду о том, что произошло, - это тебе ничего не даст. Твоя мать всегда была склонна несколько драматизировать. Она ненавидела нас и нашу мать за то, что мы поклонялись богам Ура…
- Кому поклонялась она?
Нахор в ответ пожал плечами:
- Отец говорил, что ее дальний родственник из Харрана внушил ей когда-то еще давно какую-то блажь, но я не интересовался душой твоей матери. Ненависть у нас, как ты знаешь, была обоюдная.
- Но ты же не веришь богам, Нахор, - сказал Абрам, пододвигаясь ближе к огню, - почему для тебя так важно не нарушить клятву?
- Я не верю в то, что богам интересны дела людей, - подумав, ответил Нахор, - а клятву я не нарушу, потому, что отец попросил меня об этом. Хорошо, что мать не научила тебя своим верованиям, иначе беда, отступившая от нашей семьи много лет назад, могла бы снова вернуться.

Глава четвертая

В храме было темно и пусто, но это совершенно не угнетало правителя. После привычного многолюдства, суеты, государственных проблем, дворцовых интриг, раскрытия заговоров и прочей мирской грязи Набонид чувствовал себя в храме великого бога Наннару словно заново рожденным. Только здесь он, хотя на очень короткое время, становился обыкновенным человеком, каким был много лет назад до своего восхождения на престол. Храм был единственным местом, куда правитель заходил без оружия и без охраны, поскольку здесь они не были ему нужны. Под сенью величественных сводов каждый смертный и каждый богоравный правитель мог чувствовать себя в полной безопасности. Никто не осмелится пролить кровь перед лицом могущественного Нанниру. Кроме великой обители Мардука в Баб-или, храм Нанниру в Уре - единственный,  где непреклонно соблюдались древние обычаи, куда не проникала бурная река времен и где не дули разрушительные ветры перемен.
Набонид осторожно, почти благоговейно ступал по мраморным плитам храма, отполированным умелыми мастерами до зеркального блеска, и с наслаждением вдыхал аромат священных благовоний. Как редко он бывает в обители Вечности! Правитель подошел к сокрытой в таинственном полумраке статуе Нанниру и оглянулся. Храм был пуст. Никто не смел нарушить покой правителя великого города Ура, когда тот разговаривает с богами, даже верховный жрец. Набонид по обычаю  преклонил одно колено на предусмотрительно положенную перед алтарем атласную подушку и прикрыл глаза. Нет, он не молился. Перед ним был всего лишь идол - камень, имеющий некую форму. Правитель за всю свою жизнь даже ни разу не удосужился разглядеть, каков же на самом деле этот бог. Судя по всему, Нанниру не был на него от этого в большой обиде, поскольку пока не насылал на царство Набонида никаких бедствий. Правитель великого Ура не верил в то, что Нанниру может гневаться на него. Набонид не верил, что этот и какой-либо другой бог, живущий в Междуречье, гневается или проявляет благосклонность к людям. Боги, которых знал Набонид, всегда молчали и были абсолютно бесстрастны, даже тогда, когда им приносили самые кровавые жертвы или устраивали перед ними грандиозные оргии, («чудеса», которые «творили» жрецы, чтобы позабавить себя и одурачить невежественный народ, не в счет). Набонид давно подозревал, что богам нет дела до страстей человеческих, а в самых потаенных размышлениях даже позволял себе сомневаться в самом их существовании. Поэтому, приходя в храм, правитель никогда не разговаривал с богами. Он вел диалог с самим собой. Храм был местом, где можно было позволить себе непозволительную правителям роскошь, - слышать самого себя. Хотя бы очень короткое время, но все-таки слышать и понимать. И Набонид пользовался такой редкой возможностью. Несколько драгоценных минут проведенных в полном молчании и самосозерцании невозможно переоценить. Здесь обычно приходили самые великие замыслы, решения, казалось бы, безвыходных ситуаций, умиротворенность, возвращалась уверенность в своих силах. Набонид не верил, что все это – дело рук Нанниру. Уверенность приходила не от бесчувственной холодной статуи, стоявшей перед ним, но откуда-то изнутри, из потаенных глубин его утомленной души. Приходило и освещало разум новым сиянием мудрости и силы. Помогало бороться и быть победителем. Нанниру здесь явно был не причем.
Размышляя об этом, Набнид еле заметно усмехнулся в густую бороду и встал с колен. Он не должен был показывать своего неверия даже главному жрецу. У него не было прав разрушать веру, которую он не создавал. Ведь на этом идоле держалась и его, Набонида, власть, и он должен был заботиться о сохранности этого основания.
- Долго живи, мой царь, - раздался за спиной тихий и торжественный голос главного жреца храма Нанниру. Худощавый высокий человек, облаченный в торжественную одежду жреца, появился неслышно, будто бы материализовавшись из самого храмового полумрака, - я искренне надеюсь, что не потревожил твой покой и не прервал разговора с богами.
- Долго живи, Тасид, - ответил на приветствие правитель.
- Открыл ли тебе Нанниру свою волю, мой господин? – вкрадчиво спросил жрец, поклонившись Набониду.
С некоторых пор главный жрец Нанниру стал раздражать правителя. Тасид был умен, даже слишком умен. Его бесцветные глаза смотрели на него, Набонида, также пристально и бесцеремонно, как и на любого другого простолюдина, хотя внешне жрец всегда выражал свое почтение.  Но Набонид почувствовал в Тасиде противника, и некоторые донесения верных людей подтверждали истинность этих ощущений. Нужно было только выбрать подходящий момент, чтобы убрать потенциально опасного человека со своего пути. Правитель по опыту хорошо знал, когда именно нужно атаковать, дабы упредить нападение противника. Главный жрец храма бога Нанниру был таким противником.
- Иногда боги также, как и люди бывают скрытны, - ответил Набонид, - их намерения сокрыты во мраке неизвестности.
- Если и существует мрак, так только в нашем разуме, - также вкрадчиво произнес Тасид, - поэтому нам неведомы пути великих богов.
- Уж не думаешь ли ты учить меня разговаривать с богами? – с металлом в голосе спросил правитель. С каждым днем этот высокомерный жрец становился все более несносным. Или он просто задавака, или же за его поведением кроется то, на что ему, Набониду, надо срочно обратить внимание.
Тасид в смирении преклонил колени перед правителем. Его бледное лицо стало еще бледнее и стало похоже на хорошо выбеленное полотно. Наверное, он понял, что несколько перегнул палку. Жрец предпочел ничего не отвечать.
Хотя в Уре, впрочем, также, как  и в Баб-или, власть жрецов оставалась поистине огромна, однако существовал некий предел, за который не следовало заходить в отношениях с правителями, какими бы они сейчас слабыми не казались. А Набонид действительно не производил впечатление сильного правителя. Несколько больших дворцовых заговоров, лишь каким-то чудом раскрытых Набонидом, не совсем удачные войны с Угарит, - все это значительно подорвало авторитет Набонида в стране. Все это Тасид хорошо понимал, но также ему было известно и то, что армия и наемники все еще оставались верны правителю, а против такого довода нельзя было противопоставить только богов Ура, нужны были доводы посерьезнее. Жрец считался одним из наиболее последовательных защитников правления Набонида, однако отнюдь не брезговал исподволь плести интриги против Набонида с целью получения определенных дивидендов в последствии. В последнее время правитель был так занят войной и заговорами, что совсем не заметил, появления под самим своим боком ядовитой змеи, которой оказался жрец Нанниру в Уре. Такд умал сам жрец, однако Набонид был в курсе всего того, что происходит в его ближайшем окружении. Тайные соглядатаи правителя с кропотливостью пчел продолжали собирать по крупицам всю необходимую информацию о жрецах и их замыслах, не забывая и о шпионах самих жрецов на тайных советах Набонида.
Правитель подошел к коленопреклоненному Тасиду и несколько секунд смотрел на жреца.  Ему не стоило показывать свою слабость и выходить из себя. В конце концов, ничего крамольного жрец и не сказал.
- Надеюсь, что твой разум, не омраченный правительственными заботами, способен распознавать волю богов, которым ты служишь? – ровным голосом спросил Набонид.
- Все, что в моих силах, повелитель, - глухо ответил Тасид, не поднимая головы.
- Тогда встань и открой мне волю богов, жрец Нанниру, - торжественным голосом произнес правитель, с интересом наблюдая за Тасидом. Интересно, что он сейчас скажет?
- Не гневайся, владыка, - так же глухо ответил жрец, медленно поднимаясь с колен, но, по-прежнему, не смея поднять голову, - но боги и звезды открывают твоим верным слугам не самые радостные вести.
- Говори.
- Богам Ура грозит опасность, - помолчав, сказал Тасид.
Правитель рассмеялся.
- Если и богам в наше время грозит опасность, Тасид, что же говорить о смертных людях? Зачем тогда, скажи на милость, просить богов о покровительстве, когда, оказывается сами боги в опасности?
- Авторитет Нанниру и Исин под угрозой, - терпеливо выслушав издевку Набонида, продолжил Тасид, - древних богов великого Ура желают сбросить с места их славы и попрать в грязи нечестия. Такое уже было много лет. Повелитель Ура должен быть готов показать себя верным их слугою, дабы не накликать на свое царство их гнев.
- Кое-что я слышал об этом, - задумчиво произнес Набонид, - сын какого-то вельможи показался нашим жрецам демоном. Хе-хе-хе, забавная история. Но скажи,  кто же теперь посягает на богов Ура? – с иронией спросил правитель, - пока мне известно только об охотниках на мою собственную голову.
- Я понимаю твое опасение, мой повелитель, но усердие твоих людей должно быть теперь направленно в сторону защиты богов Междуречья, так как им грозит опасность.
Слушая жреца, Набонид нахмурился и внимательно посмотрел на собеседника. То, что он знал о Тасиде, конечно же, правда. Его грязные игры при дворе заслуживают особого внимания, особенно в свете последнего раскрытого заговора. Но сейчас в голосе жреца проницательный правитель уловил нотки, которые не позволяли усомниться в искренности говорящего. Вполне возможно, что Тасид получил какую-то тревожную информацию от богов, звезд или людей, - неважно. Тасид не был пешкой в государственном аппарате Ура. У него уже многие годы сохранялось устойчивое высокое положение при дворе. Много денег и связей, - как обычно  у жрецов. И если при всем при этом Тасид просит о помощи, это говорит о многом. Жрец предлагает стабильность его, Набонида, правления в обмен на помощь. Набонид знал, что Тасид может быть хорошим союзником. Возможно, ему удастся превратить потенциального тайного врага в преданного слугу? Такое случается редко, но тем не менее… Чтобы там не привиделось жрецам и халдеям, необходимо проявить хотя бы вежливое внимание.
- Что-нибудь конкретное можешь сказать?
- Боги немногословны, и звезды скупы на высказывания, ты же знаешь, повелитель.
- Что я слышу от жреца?! – усмехнулся Набонид.
- Осведомители говорят, что  сумасшедший Шем снова осмелился появиться в Уре, мой повелитель, - сказал Тасид.
Лицо правителя помрачнело от гнева. Он помнил Шема. Старик не в своем уме неведомо как проник через все посты и появился перед ним, будто бы из ничего и стал говорить о каком-то боге, которому следовало поклоняться, а всех остальных предать заклятию. С усмешкой Набонид вспомнил, как слушая старика, Тасид, чуть не лопнул от злости, рвал и метал. Вначале правитель не мог понять такой реакции жреца, но после того, как услышал, что старик открытым текстом изобличает мошенничество Тасида, - это его позабавило. Но забавлялся Набонид недолго. Лишь до того момента, пока бесстрашный Шем не стал обличать его самого… Сейчас, спустя почти десяток лет, Набонид  не мог вспомнить, что ему помешало убить на месте наглеца.
- Так немедленно схватите этого юродивого и приведите ко мне, - как можно безразличнее сказал правитель.
- Ты не хуже меня знаешь, Набонид, что этот старикашка хоть и стар, но неуловим. Но нам удалось найти его поклонников в городе, - жрец сделал паузу, затем продолжил, - вернее поклонниц.
Правитель многозначительно усмехнулся:
- Неужели старик настолько силен? – спросил он.
- В прошлом эта женщина была в почете среди жителей Ура, да и сейчас пользуется немалым авторитетом, поскольку отнюдь не бедна. Нужно действовать осторожно, чтобы не вызвать волнений…
- Да, народных волнений и недовольства нам только не хватало. Забери у нее то, без чего она лишится авторитета, - немного подумав предложил Набонид, - пускай ее дом сгорит, к примеру.
- Твоя мудрость божественна, повелитель, - поклонился Тасид.
- Более всего боги благосклонны к тем, кто меньше о них думает, а больше рассчитывает на свои силы, - в ответ съязвил Набонид.
Жрец поморщился, но возразить ничего не посмел.

Глава пятая

Прошло почти пятнадцать лет…
Зверь был совсем рядом. Ее главной задачей было его не спугнуть, ведь такое сокровище попадается, наверное, только раз  или два в жизни. Сарах в тот момент не думала о том, как она сможет дотащить столь огромную тушу до дома. Все ее сознание, каждая клеточка гибкого и сильного тела была направлена на то, чтобы сделать единственный и точный выстрел. На вторую попытку может просто не хватить времени. Раненное животное, завидев врага, могло дать достойный отпор. Дядя Сарах, опытный охотник, прививший и ей любовь к охоте, не раз говорил, что охотиться на кабана с луком – чистейшее безумие и равносильно самоубийству. Сарах, конечно же, хорошо запомнила наставления дяди, но столкнувшись чуть ли не нос к носу с кабаном, все-таки не могла удержаться от искушения. То-то мама обрадуется ее удаче, дядя даже позавидует ее удаче, и будет, наверное, гордиться своей способной ученицей и ставить ее в пример своим нерадивым сыновьям.
Сарах вытащила из колчана стрелу с тяжелым металлическим наконечником, и натянула тетиву. Вепрь находился от нее на расстоянии каких-то пятнадцати шагов и, не чувствуя опасности, продолжал буравить рылом землю в поисках кореньев. Прицелившись, Сарах отпустила тетиву. Но за треть мгновения до этого где-то слева, совсем рядом, предательски хрустнула сухая ветка. Кабан настороженно дернулся, поднял голову и увидел охотницу. Когда стрела с характерным звуком вошла в его плоть, зверь издал рык и бросился на врага. Девушке понадобилось мгновение, чтобы осознать нависшую над ней опасность. Она промахнулась, и теперь и из охотника превратилась в жертву. Свирепое раненное животное могло во мгновение ока разорвать ее на части. Сарах, бросив бесполезный лук, бросилась в сторону, едва не попавшись на кривые клыки пролетевшего мимо зверя. У девушки появилось в запасе несколько секунд. Она, не раздумывая бросилась бежать, однако вскоре поняла, что вепрь оказался гораздо проворнее ее, поскольку довольно скоро услышала его хищный храп позади себя, который приближался. Зверь совсем не собирался, видимо, отказываться от добычи. Сарах вскочила на ветку ближайшего дерева, но ветка оказалась сухой и с треском обломилась по ее весом, и девушка упала на спину.  Подняв голову, Сарах выхватила длинный нож и приготовилась к схватке. Однако в следующее мгновение случилось неожиданное. В трех шагах от своей жертвы голодный вепрь вдруг остановился, издал клокочущий рык и упал замертво. В его шее торчало мощное древко копья. Сарах встала на ноги и оглянулась. В нескольких шагах от нее стоял парень лет двадцати с кривым мечом наготове и сосредоточенно наблюдал за поверженным зверем, совсем не обращая внимания на спасенную им девушку. Наконец, убедившись, что противник мертв, парень вложил меч в кожаные ножны и взглянул на Сарах. Девушка несколько минут с интересом разглядывала своего спасителя. Тот был одет небедно, но и роскоши в его одежде не было. Он был похож одного из преуспевающих торговцев, которых часто можно было встретить на улицах Ура в богатых кварталах. Обычно они на несколько недель в году приезжали из Баб-или проверить, как идут дела у приказчиков и отвести душу на охоте. В последнее время уже несколько из них клеились к девушке, недвусмысленно намекая о своих желаниях, но Сарах старалась обходить таких похотливых жеребцов десятой дорогой, что, к сожалению, не всегда удавалось. И вот еще один. Девушка недовольно сморщилась. Его лицо показалось Сарах знакомым. Она попыталась вспомнить, где могла видеть незнакомца, но у нее ничего не получилось. Мало ли таких. Наверное, здесь он не один. Сейчас подойдут его дружки, и простой девушке будет не так-то просто из поля зрения навязчивых ухажеров. Сарах зло поджала губки. Она-то, впрочем, совсем непростая девушка, и может…
Тем временем Абрам подошел и внимательно взглянул на незадачливую молодую охотницу. По ее лицу было видно, что ее совсем не испугал вепрь. Она и вправду схватилась бы с ним, вооруженная одним кинжалом и поплатилась бы за самонадеянность жизнью, однако, наверное, совсем не осознавала опасности.  Она держалась смело, независимо, ее большие темные глаза внимательно изучали подошедшего мужчину. Ее одежда говорила Абраму, что перед ним бедная крестьянская девушка, добывающая охотой пропитание для своей семьи. Если бы не он, наверное, это была последняя ее охота. Да и не подходящее было место, для того, чтобы охотиться. Но девушка, наверное, этого не знала.
- Как тебя зовут? - спросил Абрам охотницу и приветливо улыбнулся.
- Сарах, - коротко ответила девушка и с вызовом посмотрела на Абрама, - а что?
- Твоя схватка с вепрем могла бы закончиться печально, - просто сказал тот, отлично понимая раздражение спасенной им девушки. Она, скорее всего, приняла его за очередного богатенького ловеласа, который не прочь позабавиться со слабой девчушкой в самой чаще леса. Впрочем, несмотря на то, что Сарах была худенькой, ее тело дышало внутренней силой.
- Я благодарна тебе за спасение, - помолчав ответила Сарах, решив, что будет совсем нехорошо, если она проявится себя неблагодарной скотиной, - надеюсь, у тебя нет в мыслях причинить вред беззащитной женщине.
Убедившись, что незнакомец один, девушка несколько расслабилась и могла спокойно продолжать разговор.
- Я Абрам сын Тераха, - сказал Абрам.
- Разве ты местный? – удивилась Сарах, - я-то думаю, почему твое лицо мне так знакомо.
Абрам кивнул. Он не раз видел эту девушку в Уре рядом со своей влиятельной матерью. Хада славилась тем, что плела интриги против жрецов Нанниру и Исина. Отец еще всегда удивлялся, как до нее еще не добрались. Но, как оказалось позже, все-таки, добрались. Много лет назад дом Хады сгорел, ее обвинили в государственной измене и поклонении чужим богам. Поговаривал даже, что ее единственную дочь Сарах продали в рабство…
- Зря ты здесь охотишься, - озабоченно сказал он,- ты же знаешь, это владения Амману. Навряд ли он обрадуется, если узнает, что ты истребляешь его вепрей, - Абрам криво усмехнулся.
Сарах снова ощетинилась  злым колючим взглядом:
- Что прикажешь мне  делать? – процедила сквозь зубы она, - сейчас куда шаг не сделай, везде владения какого-то чиновника, а мне больную мать кормить надо. Ты ли не соглядатай Амману?
- Нет, - спокойно ответил Абрам, - я всего лишь управляющий в лавке своего отца. А с настоящим соглядатаем мы имеем все шансы встретиться, если будем стоять здесь и пререкаться. Пошли отсюда.
- Ты что, с ума сошел?! – запротестовала Сарах, - пропадать такому добру я не позволю даже не смотря на целую армию соглядатаев! – девушка бросилась к туше кабана и стала спешно его разделывать, не обращая никакого внимания на предупреждения и уговоры Абрама. Тот, конечно, мог бы махнуть рукой на упертую девицу и убираться восвояси, но Сарах понравилась парню и он решил ей помочь.
- Если ты боишься соглядатаев Амману, то почему тогда сам охотишься? – спросила девушка, когда они нагруженные мясом вышли из лесу.
- Я выполнял поручение самого Амману, - пояснил Абрам, бодро шагая по проселочной дороге с тяжелым мешком за спиной, - и нечаянно встретил тебя.
Сарах как-то странно посмотрела на своего спутника. «Выполнял поручение самого Амману, надо же» - подумала она, а вслух сказала.
- Если ты меня сдашь его людям, тебя проклянут твои боги.
В ответ Абрам улыбнулся и посмотрел на девушку:
- Не бойся не сдам, - ответил он, - совсем недавно я был в таком же положении, как и ты. Мне надо было кормить больную мать и пьющего отца.
- А что случилось потом? – полюбопытствовала Сарах.
- Да так, ничего особенного, - уклончиво ответил Абрам, - просто повезло. Такое бывает. Где ты живешь?
Сарах еще раз подозрительно взглянула на Абрама. «А все таки, сдаст или нет? Чего это он спрашивает?».
Угадав мысли девушки, Абрам поставил мешок с мясом на землю:
- Смотри, неси тогда сама. Я просто хотел помочь, но раз ты боишься… - Абрам сделал вид, что уходит, хотя покидать эту интересную девушку ему совсем не хотелось.
- Я ничего не боюсь, - ответила Сарах и взвалила тяжелый мешок себе на спину. Моя матушка не любит, когда меня видят в обществе молодых торговцев. Соседки старухи постоянно нашептывают ей, что я продаюсь богачам за деньги. Это, конечно, не так, но разве ее переубедишь.
Абрам попрощался и пошел своей дорогой. Ему надо было спешить к себе в лавку.

Глава шестая

Лавка, в которой Терах вот уже несколько лет продавал богов обитателям Ура, располагалась в начале главной улицы города. Это был глинобитный двухэтажный дом с плоской крышей и высокими стенами. Терах любил безопасность. Внутри было много комнат и свободного места, не захламленного, как обычно в домах состоятельных граждан, вещами и украшениями. Во всем чувствовалась простота и вкус. Это была заслуга Абрама, который управлял делами лавки и смотрел за домом. Терах так и не бросил пить, хотя делал он это теперь в компании знатных граждан и пропивал гораздо больше денег, чем три года назад. Но если раньше Тераха презирали как попрошайку и пьяницу, то теперь отец Абрама пользовался немалым уважением среди людей, поскольку многие были должны ему деньги.
Однажды отец, в очередной раз возвратившись домой еле живым от выпитого дорогого вина, в ответ на упреки Абрама начал рассказывать ему, что боги благоволят к его дому, поскольку он снова стал состоятельным и уважаемым человеком. Когда же Абрам стал очень осторожно расспрашивать отца о прошлом, тот сразу же, чуть ли не во мгновение ока, будто бы протрезвел и, пробурчав что-то невнятное, ушел на свою половину спать.
Мысль о едва приоткрытой перед ним тайной ни на день не покидала Абрама на протяжении последних лет. Он всеми силами пытался выудить у отца и брата как можно больше информации, но те, как и прежде, молчали словно рыбы, и отвечали на расспросы Абрама лишь общими фразами или вообще руганью. Сегодня отец отсыпался после вчерашней очередной попойки в доме царского виночерпия, и Абрам, решил сегодня пораньше закрыть лавку, после того, как встретиться с покупателем бога Исина. Абрам уже часа три  с нетерпением смотрел на крепкую дубовую дверь лавки, несколько раз выходил на улицу выглядывая непунктуального клиента. Это был начальник царских телохранителей, заказавший сделать статую почитаемого им  божества из особенной породы древесины. Именно для этого Абрам ходил вчера в лес в поисках редкого в этих краях растения. Идол с утра уже стоял готовый на полке, выгодно выделяясь среди других глиняных и деревянных статуэток. После того, как Нахор предложил ему вырезать богов Ура и Баб-или из дерева и лепить их из глины, Абрам довольно быстро научился новому ремеслу. И вскоре его искусство стало известным не только вельможам родного Ура, но даже за его пределами. Абрама, также, как и его отца считали искусным плотником и набожным человеком, хотя он никогда не скрывал своего презрения к идолам. Откуда у него такая неприязнь к небесным покровителям жителей Междуречья, Абрам не мог объяснить даже себе. Вначале он просто игнорировал Нанниру, не молясь ему во время жертвоприношений, а потом и вовсе перестал верить в его существование. Когда Абрам поделился своими сомнениями с Нахором, тот долго и пристально смотрел на брата, а затем произнес загадочную для Абрама фразу:
- Ты сын матери твоей, Абрам. Также, как и она, ты когда-нибудь навлечешь на себя гнев этих богов, тобою презираемых. Только не говори отцу о своих сумасбродных мыслях, не призывай еще одно горе на его седую голову, да и на головы всех нас.
Больше Нахор не желал разговаривать с Абрамом  о богах и его матери, как Абрам не старался. Ему даже порою казалось, что Нахор стал избегать его. Но Абрам ничего не мог с собой поделать. С одной стороны, ему было до слез обидно, что брат, единственный по-настоящему близкий человек, даже не желает понимать его, а с другой – Абрам сам удивлялся себе. Почему он не может жить так, как живут все, верить так, как верить все и не знать хотя бы с этим проблем? Что происходит в его душе, и есть ли на свете человек (в богов он не верил), способный ему помочь, Абрам не знал.
Тишину лавки огласил приятным звоном колокольчик на двери. Абрам, успевший во время ожидания уснуть, подскочил с лавки и больно ударился головой о полку, на которой стоял позолоченный идол, бесстрастно ожидающий своего набожного хозяина. Потирая затылок и проклиная про себя всех богов мира, Абрам вышел в лавку. Там стояла важного вида женщина лет шестидесяти в богато украшенной одежде в сопровождении двух рабынь. Она с интересом осматривала полки со статуэтками. Огорчению Абрама не было предела. Это был не тот клиент, которого он с таким нетерпением ожидал, чтобы закрыть лавку. Камелия, как не без оснований подозревал Абрам, - богатая покровительница его отца, и, вероятно, не только покровительница, соизволила вдруг появиться в лавке своего фаворита. Интересно, что ей понадобилось в лавке, где продают богов? Судя по намекам отца, у нее в доме была своя собственная лавка богов, не хуже, чем у отца. Целый пантеон.
Когда Абрам появился за высоким прилавком, Камелия с осуждением смерила его взглядом:
- Чем могу служить моей госпоже? – Абрам старался быть как можно более учтивым, хотя эта старуха, как, впрочем, и все знакомые отца, вызывали у него отвращение, не смотря на то, что слыли весьма богатыми и состоятельными людьми. Думая об этом, Абрам не раз  радовался тому, что деньги, которые они платят за идолов не несут в себе качеств своего последнего хозяина.
- Я не раз говорила Тераху, что его младший сын – плохая кандидатура на роль продавца божественных изваяний.
- Что вызвало твое неудовольствие, моя госпожа? – с притворным беспокойством осведомился Абрам, - изделие, вышедшее из этих стен оказалось некачественным.
Камелия презрительно фыркнула, затем, тяжело вздохнув, подошла к прилавку:
- Посмотри на себя, - наставительно обратилась она к Абраму, - на кого ты похож? Своим видом ты оскорбляешь пресветлый лик небесных жителей в этой благословенной лавке. Куда смотрит твой отец, я не знаю!
Абрам смиренно опустил голову, стараясь принять покаянный вид. Он, естественно, не в чем не каялся, а опустил голову только для того, чтобы скрыть от Камелии улыбку.
- Вероятно, мой грех слишком велик, чтобы я мог думать об оправдании перед лицом могущественных богов, - скорбно произнес в ответ Абрам и испугался, - а вдруг он переиграл?  Навряд ли Камелия будет сносить издевательства какого-то мальчишки. Но посетительница, вероятно, настолько сильно была занята собственными мыслями, что, к счастью, совсем не обратила внимания на поведение нерадивого торговца богами.
- Где твой отец? – покачав головой, спросила Камелия.
- Он болен, моя госпожа, - ответил Абрам и мысленно содрогнулся, предположив, что Камелия вдруг захочет навестить своего занемогшего любовника, но Камелия не захотела.
Она взяла из рук одной из своих рабынь небольшой сверток и поставила на прилавок перед Абрамом.
- Здесь приношение великому Исину, - торжественным полушепотом сказала она, и строго взглянула на Абрама, - организуй ему жертвоприношение, чтобы он как можно быстрее вернул здоровье твоему отцу, поскольку я в самом ближайшем будущем желаю видеть его у себя в полном здравии. Можешь так и передать Тераху.
- Жертвы надо приносить в храме, моя госпожа, - попробовал возразить Абрам, но ему даже не дали закончить начатую фразу.
- Ты ли, несчастный оборванец, будешь учить меня, Камелию, где и как надо приносить жертвы богам Сенаара?! – с негодованием воскликнула она, - знаешь ли ты, что со мной сам великий жрец Тасид, да будут продлены годы его жизни, имеет обыкновение советоваться? Это место, в котором ты, на мой взгляд, совершенно незаслуженно имеешь честь служить законопослушным жителям города Ура, не менее свято, чем храм Нанниру и Исина!
- Не смею перечить тебе, моя госпожа, - пролепетал Абрам, - будет исполнено все, как ты приказала, да продлятся годы твоей жизни!
«Чтоб ты скорее отправилась в город мертвых и твоим телом обедали земляные черви» - зло подумал Абрам, когда Камелия, наконец, покинула лавку. Он хотел плюнуть на только что закрывшуюся за женщиной дверь, как она  снова открылась и под звук колокольчиков в лавке появился начальник царских телохранителей. Абрам едва успел спрятать приношение Камелии под прилавок и занялся почетным посетителем.
Когда и за этим клиентом, после традиционного короткого обмена любезностями и расчетом, закрылась входная дверь, Абрам облегченно вздохнул. Закрыл дверь за тяжелый  засов и припал к меху с вином. С каждым днем его все больше выматывала работа продавца богов, но он не знал, что делать. Приходилось все чаще глушить тоску и затаенную злобу искрящимся хмельным напитком.
Покинув лавку, Абрам отправился куда глаза глядят подальше от дома, к тому месту, где он больше трех лет назад нечаянно нашел укромную пещеру. Там, находясь наедине с собой и с девственным миром, Абрам часто искал утешение и радость.

Глава седьмая

Абрам, сам не зная почему, был снова рад видеть свою новою знакомую, называющую себя странным именем Сарах. Он даже не огорчился, что ему не удалось попасть к себе в потаенную пещеру и провести несколько часов в спасительном уединении. Большие глаза девушки смотрели на него прямо и честно, и в них, казалось, постоянно читался вопрос: кто ты? Как это было созвучно настроению самого Абрама! Как часто он сам задавал этот вопрос и не находил на него ответа! Они целый день ходили по тропам диких коз в долине мелководной речушки, зажатой с обеих сторон акацией, над которой возвышались одинокие свечи кедровых деревьев. Прятались от лучей полуденного солнца в густых зарослях папоротников и разных кустарников. Наслаждались запахом сочной травы,  теплым, едва уловимым ветерком, ласкавшим их волосы и несущим все разнообразие запахов и звуков. Абрам и Сарах  наблюдали за огромным пауком, плетущим гигантскую паутину между тремя деревьями, бегали босиком по берегу ручья, плескались студеной родниковой водой, смеялись над забавными историями из своей жизни, грустили об ушедших близким и потерянных возможностях, нежились под нежными потоками солнечных лучей. Сарах много и захватывающе рассказывала о своей жизни до «пожара», как она выразилась, с презрением, но без злобы, отзываясь о могущественных жреца, из зависти оклеветавших ее мать перед всем Уром…
Когда оранжевое солнце стало, наконец, заходить за верхушки деревьев и в воздухе запахло вечером, они осознали, сколько на самом деле прошло времени. Сумерки застали Абрама и Сарах на пути в Ур.
- Я сейчас чувствую себя виноватой перед матерью, - озабоченно говорила Сарах, - я сегодня утром обещала ей, что побуду у ее постели полдня.
- Торговец богами нарушил все твои планы? – с улыбкой спросил Абрам, глядя на девушку.
Чем больше он на нее смотрел, тем отчетливее ощущал, что не в силах оторвать от нее взгляда. Абрам будто бы смотрел на себя глазами стороннего наблюдателя и как бы, качая головой, понимал, что незаметно для себя самого влюбился в девушку из нищенской семьи. Отец, наверное, не одобрит его выбора, но разве это имеет значение? К тому же, совсем недавно и их семья находилась на грани голодной смерти.
Сарах остановилась посреди дороги и взглянула в глаза Абраму:
- Торговец богами не просто нарушил мои планы, - тихо произнесла девушка, - с самой первой нашей встречи тогда, в лесу, он лишил меня сердечного покоя и нарушил течение моей жизни.
Абрам улыбнулся. Перед ним стояла не просто какая-то девушка, которых он видел достаточно в Уре. Перед ним стояла смелая и честная девушка. Потому что, чтобы сказать то, что сейчас она сказала ему, надо обладать немалой смелостью.
- Если я сейчас сделаю то, что мне хочется, - улыбаясь, ответил Абрам, то на следующее утро о нас будет говорить добрая половина славного города Ура.
- А вторая половина будет молчать от дикой зависти, сидя в своих норах, - в тон добавила девушка.
Ее дыхание вдруг обожгло  Абрама. Он еле сдержался, чтобы не упасть прямо в дорожную пыль к ногам Сарах прямо  на глазах у редких прохожих…
- Видел бы ты глаза того козопаса, когда он увидел, как мы целуемся, - краснея от смущения, сказала Сарах, - они у него чуть ли не повылазили из орбит.
- Я ничего не видел, - только произнес Абрам, которому до сих пор было тяжело подавить возбуждение, вызванное поцелуем девушки. До сих пор он не испытывал ничего подобного, хотя успел узнать немало девушек в окрестных селениях.
Когда Абрам и Сарах вошли в город, ночной сумрак покрыл сонным одеялом его дома и улицы.
- Гнев моей матери будет весьма силен, - сокрушенно сказала девушка, когда они подошли к перекрестку, где им надлежало расстаться, - я еще никогда не вела себя столь безответственно по отношению к ней.
- Я приведу самолично тебя к ней и постараюсь смягчить ситуацию, - заверил Абрам девушку, сам удивляясь собственной смелости. Он даже и на четверть не представлял, что именно скажет матери Сарах, совершенно ему незнакомой женщине, и как вообще посмеет переступить порог ее дома. Но дурман от близкого присутствия Сарах продолжал действовать на его рассудок, внушая ему странные побуждения.
Даже тогда, когда Сарах открыла скрипучую дверь лачуги, где они ютились с матерью и пригласила его войти, Абрам не почувствовал ни капли смущения.
- Ты ведешь себя как какая-то блудная девка, - услышал Абрам скрипучий голос лежащей в потемках женщины, - соседка мне уже успела рассказать, что видела тебя сегодня в обществе какого-то ухажера. Неужели ты настолько опустилась, что решилась поднять подол своего нищенского платья перед первым встречным кобелем?
- Я не осквернила себя, мама… - обиженно буркнула Сарах, в темноте сжав руку  Абрама, и стараясь нащупать лучину, чтобы зажечь свет.
- Я не о скверне толкую тебе, глупая ты девченка, - раздраженно перебила дочь мать, - что будет делать, если ты понесешь от своего блуда?
- Я ни с кем не блудила, - стараясь быть спокойной, ответила Сарах, - Абрам привел меня домой, чтобы убедиться в том, что со мной ничего не случиться.
- Что с тобой может случиться, кому ты нужна… - женщина осеклась, затем уже более мягким тоном спросила, - ты что привела гостя в эту жалкую лачугу. Мало тебе позора на мою седую голову, дрянная  ты  девка?
- Почитаю за честь быть в этом доме, - выдавил из себя наконец Абрам, - не вижу ничего зазорного в нищете, поскольку и сам только недавно жил в лачуге.
Наконец, в беспросветном мраке загорелась лучина, осветив убогую обстановку жилища. Пожилая женщина лежала в дальнем самом темном углу хижины, укрытая плохо выделанными шкурами на охапке свежей соломы. Ее исхудалое лицо бледным пятном выделялось в полумраке, и было похоже на лик бестелесого призрака. Взгляд воспаленных болезнью глаз женщины будто бы бесцельно блуждали по комнате. Однако, когда лежащая увидела гостя, задержалась на нем, затем закрыла глаза и застонала. Сарах бросилась к матери:
- Тебе плохо, мама? Что я могу сделать?
Но женщина только раздраженно отмахнулась от дочери.
- Сколько ты будешь задавать мне один и тот же вопрос? – спросила она, продолжая держать глаза закрытыми, от чего ее и без того сморщенное уже тронутое старостью лицо, покрылось еще более густой сетью морщин, - неужели я тебе не долбили последние полгода, что мне уже ничего не поможет. Я уже смирилась с этим, хотя боги знают, как тяжело мне далось это смирение. Не омрачай моих последних дней в этом мире. И боги будут благоволить к тебе всю твою жизнь. Ты услышала меня?
Сарах молча кивнула, и Абрам, не смотря на скудное освещение, увидел, как девушка, глядя на мать беззвучно плачет. Он уже знал, что мать не разрешала дочери плакать в своем присутствии. Но теперь Сарах не выдержала. Она позволила себе такую слабость в присутствии матери, пользуясь тем, что та не смотрит на нее.
Однако, спустя какое-то время, женщина все же открыла глаза и посмотрела на Абрама. На этот раз ее взгляд осмыслен и даже, как показалось Абраму, жесток и колюч.
- Подойди ко мне, - приказала она, и Абрам не посмел ослушаться. Он сделал несколько нерешительных шагов к постели больной и остановился.
- Не бойся меня, я не укушу тебя, даже если бы и очень хотела, - на сероватых тонких губах женщины появилось жалкое подобие улыбки, - видишь – слаба стала. Подойди же ближе, я хочу получше рассмотреть твое лицо. Боги свидетели – где-то я его уже видела!
Абрам сделал еще шаг.
- Не удивительно, мы с отцом жили в этой части города достаточно долго, пока… - Абрам вдруг остановился, пораженный сменившимся выражением лица женщины. Она смотрела на него во все глаза  и что-то шептала так тихо, что ни Абрам, ни Сарах не могли различить слов.
- Как тебя зовут, юноша? – неожиданно осипшим голосом спросила она.
- Абрам моя имя, я сын Тераха, - едва справляясь с волнением ответил Абрам, - он уже жалел, что переступил порог этой хижины. Ему совсем не улыбалось разговаривать с полусумасшедшей старухой, даже, если ею была мать Сарах.
Женщина довольно долго молчала, не сводя немигающего взгляда с Абрама.
«Она верно ума лишилась, - с горечью подумал Абрам, - бедная Серах – жить с юродивой матерью и наблюдать каждый день за ее медленной смертью».
- Ты очень похож на своего отца, - произнесла своим обычным голосов женщина и тяжело вздохнув, отвернулась.
- Ты знаешь моего отца? – удивился Абрам.
- Я всегда знала о твоей способности вляпываться во всякие переделки, - уже не обращая внимания на гостя, сказала женщина, обращаясь к дочери, - но, даже никогда и подумать, что среди всех кобелей славного города Ура ты выберешь собственного брата.
Услышав это, Сарах вскочила и, вероятно, очень больно ударилась затылком о потолочную перекладину. Абрам застыл в изумлении, переводя непонимающий взгляд с матери на дочь, негласно вопрошая: «Что значит сказанное? Шутка, или у твоей матери старческий маразм?». Но по всему было видно, что больная женщина не собиралась шутить.
- Мама, что ты вкладываешь в уши мои?! – растерянно спросила Сарах.
Видимо, довольная произведенным эффектом, женщина снова обернулась к Абраму:
- Не думай, что я лишилась разума  перед смертью. Не слушай глупую болтовню Сарах. Она так и не научилась должным образом уважать собственную мать. Сарах действительно твоя сестра, поскольку дочь твоего отца. Насколько мне известно, став богатым, он остался такой же похотливой скотиной, каким был двадцать лет назад. Конечно, боги тогда лишили меня разума, потому, что я влюбилась в женатого мужчину. Терах не отказался от возможности заглянуть под мой подол, после чего обходил меня десятой дорогой, видимо, осознав, что совершил мерзость. Я ничего не сказала ему о беременности…
Абрам, слушая рассказ женщины встретился с растерянным взглядом Сарах, и ему почему-то стало невыносимо стыдно. Стыдно перед Сарах, перед ее матерью, перед самим собой. Не  дослушав рассказ умирающей, Абрам, не помня себя, бросился из хижины вон.

Глава восьмая

Абрам оказался дома перед сам рассветом. Целую ночь напролет он бродил по пустынным окрестностям города, рискуя попасться на глаза ночной страже или в руки разбойника, и переваривал услышанное в дома Сарах. В его уме долго не укладывалось, что Сарах, девушка, которую он недавно совершенно случайно встретил в лесу, была его родной сестрой. Иногда, глядя на звезды и сияющую на черном небосводе полную луну, Абрам начинал убеждать себя в том, что старая больная женщина просто спятила, выжила из ума, продолжительная болезнь и неподвижный образ жизни лишили в конце концов ее здравого рассудка. Так стоило об это тогда вспоминать и беспокоиться. Но тут же Абрам вспоминал взгляд самой Сарах, когда та услышала от собственной матери столь ошеломляющую новость. Наверняка, девушка совсем не разделяла уверенность Абрама в том, что ее мать обезумела окончательно. Вернее, она, как почувствовал еще тогда в хижине Абрам, полностью поверила ей, совершенно не смутившись невероятностью того, что утверждала ее мать. Вероятно, Сарах хорошо ее знала. Но что делать дальше? Нет, вопрос не касался Сарах и ее семьи. Что делать ему, Абраму, успевшему за короткое время знакомства потерять голову, как оказалось, от собственной сестры? Абрам вспоминал каждое мгновение, проведенное рядом с девушкой-охотницей, скрупулезно перебирая каждое произнесенное слово, каждый жест и взгляд, пока, наконец, не добрался до того момента, когда их губы на один короткий, но в то же время бесконечный миг коснулись друг ко другу. Нет, как Абрам не старался, он не мог уловить того чувства, когда брат с сестрой целуются. И сейчас, вспоминая прошедший день, он не чувствовал никакой неловкости или смущения от того, что поцеловал родную сестру, так как обычно целуют любимую женщину. Для него Сарах до этого момента оставалась любимой женщиной. И то, что она его сестра ничего не меняло в его чувствах. Уже подходя к дверям лавки, Абрам вспомнил, мимоходом слышанное от знакомого жреца, будто бы браки между родственниками гневают богов. Но Абрам, зайдя в лавку, на ощупь зажег масляный светильник и оглядев идолов, стоявших стройными рядами на полках, презрительно усмехнулся, - он не верил в богов. Разве могут эти хоть и красивые, но мертвые статуэтки гневаться? Так чего же ему бояться? Страшнее кары богов, могло быть решение самой Сарах не продолжать отношений, но Абрам старался об этом не думать.
Уже собираясь выходить из лавки во внутренний дворик, Абрам уловил странный запах. Принюхавшись, он подошел к прилавку и выставил на него тарелку, завернутую в ткань, от которой и несло нестерпимой гнилью. Абрам совсем забыл о приношении Камелии. Оно на беду состояло из скоропортящихся продуктов. Абрам снова взглянул на богов, выставленных его отцом вчера на продажу и растянул губы в озорной ухмылке:
- Ну что же, всемогущие небожители, - громко обратился он к пантеону идолов, бесстрастно взиравших на него с высоты полок, - придется на этот раз вам довольствоваться прокисшими харчами госпожи Камелии. Вы же всемогущи, как говорят. Почему бы вам не благословить испорченный ее дар так, чтобы он снова не стал аппетитно благоухать?!
Сказав это, Абрам, развернул тарелку с прокисшей и уже успевшей покрыться плесенью чечевичной похлебкой, и с силой швырнул его в статуэтки. Тарелка, расплескав на лету все свое содержимое, ударилась в  богов, повалив большую часть из них на пол. Наступила полная тишина. Пламя в светильнике, отчаянно трепыхнувшись, чуть не погасло, на мгновение разметав причудливые тени по лавке. Абрам в начале озадаченно всматривался  в разбитых идолов под ногами, словно ожидая ярости и суда за собственное святотатство, но затем, видя, что ничего не происходит, только покачал головой:
- Я так и знал, - тихо произнес он, - вы действительно мертвы, боги Сенаара. Иначе уже давно бы превратили меня в пыль.
Абрам достал из-под лавки мех с дорогим крепким вином, украденным на прошлой неделе из отцовских запасов, и жадно припал к горлышку. Обжигающая волна ударила в грудь, затем в живот, а потом медленно растеклась по всему телу. Напряжение последних дней стало потихоньку спадать, и Абрам, расслабившись, сел на пол рядом с обломками божественных статуэток и, облокотившись о стену, неожиданно для самого себя задремал. Он видел, как Некто вошел в лавку с метлой в руке и, не сказав не слова, стал выметать глиняные осколки на улицу. Абрам во все глаза смотрел на Незнакомца, силясь что-то сказать, но чья-то сильная воля не позволяла разомкнуть губ. Когда Некто закончил свою работу, он обернулся к Абраму. Его лицо показалось знакомым. Абрам пытался вспомнить, где он видеть странного гостя, но память отказывалась служить ему. Его тело окоченело, он не чувствовал ни рук, ни ног. Только слышал, как гулко бьется в скованной холодом груди сердце, и смотрел на того, кто только что убрал  его лавку. Незнакомец  несколько минут с дружелюбным интересом рассматривал лежащего на полу Абрама. Тот не мог уловить  этого взгляда. Как Абрам не старался он постоянно ускользал, оставаясь не досягаемым. Оцепенение стало проходить, и через несколько мгновений, а может быть, минут или часов, Абрам совершенно не ориентировался во времени, он с облегчением ощутил собственное тело и смог, наконец, вздохнуть полной грудью. Вдруг Некто заговорил голосом отца:
- Что ты здесь делаешь, Абрам?
И Абрам, вздрогнув, проснулся. Перед ним стоял отец с чадящим светильником в одной руке и мечом в другой. Его обесцвеченные возрастом глаза  сверкали из-под густых бровей яростью и удивлением.
- Я тебя спрашиваю, что ты делаешь в лавке в такой поздний час, и почему боги лежат разбитые на полу, словно забытые детские игрушки?! Отвечай, ты осквернил богов Ура?!
Абрам мгновение смотрел на отца, затем, как ни в чем ни бывало, поднялся на ноги, и указал на треснувшую тарелку госпожи Камелии:
- Как я мог осквернить богов, отец? – спокойно произнес он, пряча за спиной мех с вином и глядя прямо в глаза отцу, - разве я не знаю, что они могут разгневаться на меня?
Отец мгновение смотрел на сына. Затем спросил:
- Может ты перестанешь говорить загадками, а объяснишь, почему боги лежат разбитыми на полу? – в его голосе Абрам отчетливо услышал металл. Абрам прекрасно понимал, что может его ожидать, если он выведет отца из себя, но остановиться уже не мог. Вероятно, подействовало выпитое вино:
- Вчера вечером, когда ты отдыхал от выпитого вина, - начал говорить он без страха, даже с интересом наблюдая за реакцией отца, - к тебе пришла госпожа Камелия.
- Что она хотела? – несколько смягчившись спросил отец.
- Она спрашивала, здоров ли ты и почему так долго не посещаешь ее.
На лице Абрама мелькнула насмешливая улыбка, когда он говорил, что снова взбесило отца:
- Ну?!! –  он  угрожающе надвинулся на Абрама.
- Она принесла похлебку в приношение нашим богам, чтобы они сохранили наш дом. Я тотчас поставил похлебку перед богами и тогда… - Абрам сделал многозначительную паузу.
- Что тогда? - отец был готов уже ударить его.
- Понимаешь, отец, - невозмутимо ответил Абрам, - к сожалению, госпожа Камелия не уточнила, которому из богов она принесла дар. Они стали ссориться из-за похлебки, каждый отстаивая собственное право на приношение смертного человека. Как видишь, не обошлось без драки…
- Что ты мелишь, юродивая скотина? - прорычал отец и вплотную приблизился к сыну.
- Я рассказал тебе правду. Ты же знаешь, я не люблю врать. Боги передрались и…
- Как глиняные статуэтки могут драться, болван? Ты пьяный, - отец неуловимым движением руки выхватил у Абрама из-за спины почти пустой мех.
- Как же, - притворно удивился Абрам, - разве ты не веришь, что боги, которых мы продаем в этой лавке живые, и могут проявлять не чуждые ничему живому страсти?
Отец наотмашь ударил  Абрама по лицу так, что тот потеряв равновесие, распластался на усыпанному глиняными осколками полу.
- Ты будешь сидеть на пресных лепешках и воде, работая день и ночь, чтобы возместить убытки!  - гаркнул отец, швырнув в сына пустым мехом, и вышел из лавки.
- Почему бы богам самим за себя не постоять? – обиженно пробормотал Абрам вдогонку.

Глава девятая

Сарах старалась не вспугнуть молодую лань ни лишним движением, ни звуком. Натягивая тугую тетиву лука, девушка почти не дышала, оставаясь при этом абсолютно хладнокровной, как и подобало настоящему охотнику. Это была большая удача, что она встретила лань, и Сарах не собиралась упускать свою добычу.
Хотя охотница из слов Абрама знала, в чьем лесу она охотится и что ей грозит в случае, если ее поймают с поличным, но не могла удержаться от соблазна, полагаясь на столь долго не изменявшую ей удачу. И удача, как ей показалось, не отвернулась от нее и на этот раз. Несколько капканов, установленных еще с прошлого раза, принесли пару весьма упитанных зайцев. Но, возвращаясь домой, девушка неожиданно увидела средних размеров лань. Животное мирно паслось на опушке леса мордой к Сарах. Поглощенная обедом, она не почувствовала приближение опасности. Сарах несколько мгновение рассматривала лань, с удовольствием отметив ее очевидную упитанность. С учетом убито недавно вепря, мяса должно было хватить на несколько месяцев вперед. Кое-что даже можно будет продать. Тщательно прицелившись, Сарах отпустила тетиву. Стрела, метнувшись из-за кустов, со свистом вонзилась в левый глаз лани. Животное дернулось, встало на дыбы, крутануло несколько раз головой и упало замертво. В умении обращаться с луком Сарах могла потягаться с лучшими стрелками Ура, хотя, к сожалению (или к счастью?) об этом знала только она.
Охотница, перекинув лук через плечо, бросилась к поверженной дичи, на ходу вынимая из ножен длинный кинжал с изогнутым лезвием.  Охота закончилась; теперь нужно было как можно быстрее разделать добычу, сложить ее в сумку и сматываться из лесу куда подальше. В любой момент могли появиться другие претенденты на убитого зверя. Неприятное предчувствие вдруг кольнуло в грудь, настойчиво побуждая Сарах немедленно убираться прочь от опушки леса, но вид  роскошной туши, не позволил прислушаться к доводам сердца. Оглянувшись и не увидев ничего подозрительного, Сарах склонилась над телом, умело орудуя ножом.
Когда  работа подходила к концу и мясо было почти полностью уложено в сумку, Сарах похолодела от ужаса, почувствовав чье-то присутствие на поляне. Как ей захотелось, чтобы это снова оказался Абрам! Чтобы повторилась та незабываемая встреча… Но разум говорил, что неторопливые шаги со спины и затем тень человека, закрывшая солнце, принадлежали кому-то другому – сильному и враждебному.
Сотни мыслей в одну секунду пролетели в голове у Сарах, пока она лихорадочно обдумывала свое положение. Ее ожидала либо смерть, либо рабство. Причем второе было предпочтительнее. Неужели жизнь кончилась? Неужели Сарах так разгневала богов, что они решили поскорее изжить ее со свету? Чем она, Сарах, им не угодила? На этот вопрос девушка ответа не знала и в тот момент была не склонна к его поиску. Ее деятельный и расчетливый ум искал возможности выхода из сложившейся ситуации. И она его нашла. По крайне мере, ей так казалось…
Не успел человек остановиться и схватить незадачливую охотницу за шиворот, как Сарах, развернувшись, нанесла противнику удар ножом в живот. Не ожидавший столь решительного нападения незнакомец, не успел  ничего предпринять для своей защиты и со стоном повалился на землю. С содроганием Сарах обнаружила, что это был воин. Теперь, если ее поймают, за убийство ее точно ждет смерть. Звук нескольких бегущих пар ног заставил девушку прийти в себя и обернуться. С пиками на перевес ее собирались атаковать еще четверо воинов. Сарах бросилась бежать в противоположную сторону, засовывая окровавленный нож в ножны и снимая со спины лук. С ним девушка могла надеяться отбиться от преследователей. Но тут ступни охватила петля силка, ею же недавно установленного, и Сарах почувствовала, что земля уходит из-под ног. Последнее, что увидела девушка, - это летящая на нее откуда-то сверху большая сеть. Затем последовал страшный удар по голове…
Кто-то легонько тронул Сарах за плечо, и она тут же открыла глаза и огляделась. Она лежала на поляне, поросшей душистой сочной травой и усыпанной красивыми белыми цветами. Солнце стояло в самом зените, но не пекло, а ласково грело по-весеннему. Сарах поднялась и невольно тронула то место на голове, куда пришелся удар, но к своему удивлению не обнаружила ни раны, ни даже синяка. Словно ничего из того, что пришлось пережить на охоте, не произошло. Однако, Сарах привыкла доверять своим ощущениям. Лес, лань, преследователи, - все это без сомнения имело место, но, что произошло потом, как она оказалась на этой незнакомой поляне, Сарах не знала. Девушка осторожно оглянулась, машинально опустив руку на пояс, где висели ножны с окровавленным кинжалом, но тут же вздрогнула. Холодок страха прокатился по спине. Ни ножа, ни лука у нее при себе не было. Ее обезоружили. Взгляд молнией метнулся под ноги в поисках палки для защиты, но ничего подходящего для обороны поблизости не оказалось. Сарах подняла глаза и увидела Его. Она стразу же встретилась с Ним глазами, и ей стало не по себе. Она не знала этого человека, но у нее сразу же возникло такое чувство, что Он то ее хорошо знает. Знает, наверное, даже больше, чем она себя.
Сарах хотела поздороваться и спросить у Незнакомца, где она, и кому обязана столь чудесным спасением от воинов, но голос внутри остановил ее. Уже раскрыв рот, она тут же закрыла его и продолжала, не отрываясь смотреть в глаза Незнакомца. Он, улыбнувшись, указал куда-то в сторону. Проследив взглядом направление, Сарах увидела свои нож и лук с полным колчаном новых стрел. Глаза Сарах засияли и она с благодарностью снова взглянула на доброго человека, но не нашла сочувствия своей радости. Незнакомец теперь смотрел на нее серьезно и пристально. Радость тут же слетела с лица девушки. «Что происходит? Что он от меня хочет?» - в недоумении подумала она.
И тут в руках странного Незнакомца появился посох, - длинная изогнутая палка погонщика коз. Незнакомец протянул посох Серах. Девушка, повинуясь внутреннему порыву, подбежала  и взялась за посох. Затем произошло невероятное. Как только ее пальцы прикоснулись к полированной поверхности палки, Незнакомец одобрительно кивнул и медленно растворился в воздухе. В руке девушки остался только его странный подарок. Серах стало страшно и она тут же очнулась в кромешной тьме. Пахло прелой соломой и сыростью. Откуда-то сверху капала вода. Капли с оглушительным плеском разбивались о пол где-то возле самой головы девушки и окатывали ее ледяными брызгами. Голова… она раскалывалась от нестерпимой боли. Облизав пересохшие губы, Сарах почувствовала сладковатый привкус крови на губах. Ватными пальцами девушка дотронулась до макушки, но тут же со стоном отдернула руку. Судя по всему, на голове зияла страшная рана от удара. Когда глаза немного привыкли к темноте, Серах обнаружила себя в небольшом каменном склепе с низкими сводчатыми потолками, с которых во многих местах падала воняющая гнилью вода. Слабый мерцающий свет пробивался из-под окованной медью дубовой двери. Сарах нашла в себе силы поднять тяжелую голову и оглядеться. Затем со стоном опустила ее снова на солому и впала в тревожное небытие. Время от времени девушка приходила в себя, чувствуя, как по-прежнему нестерпимо болит голова и все тело бьет озноб. Не в состоянии долго выносить такие мучения, девушка снова теряла сознание, затем снова возвращалась в реальность, пока череда бессознательного и сознательного не превратилась в почти непрерывную линию без ощущения времени и пространства.
Наконец, сквозь пелену боли до сознания Сарах донесся звук отодвигаемого засова. В следующее же мгновение ее ослепил свет от факела, и кто-то больно пнул ее ногой в бок. Сарах никак не отреагировала. Она знала кто и зачем за ней пришел, так стило ли лишний раз напрягаться, только для того, чтобы дойти до места унизительного суда а потом и казни? Сарах хотелось, чтобы поскорее все закончилось. Где-то на самом краю сознания теплилась еще сожаление о больной матери, обреченной теперь на голодную смерть. Кому нужна старая беспомощная женщина? Может быть, конечно, Абрам, торговец богами, которого мать почему-то назвала ее братом, вспомнит о немощном человеке, но на это было мало надежды. Сердце девушки сжалось от горя и отчаяния. Много лет назад она пришла в мир, где ее никто не ждал и теперь он без тени сожаления извергает ее из своих недр на помойку царства мертвых. Интересно, кем был человек, приснившийся ей, и что может означать этот сон в преддверии смерти?
Ушат ледяной воды все таки заставил безжизненное тело Сарах к жизни. Девушка открыла глаза. Над ней стояли три стражника и о чем-то негромко переговаривались между собой.
- Похоже ты, Мекен, малость не рассчитал с ударом. Она скорее всего уже отправилась к своим праотцам, - пробасил один из стражников, вглядываясь в лежащую на охапке полусгнившей соломы девушку.
- Никто не может меня упрекнуть в этом, тем более ты, Некил, - огрызнулся второй, - ты разве не помнишь, - эта девица чуть не зарезала меня, словно курицу!
- Ладно, ладно, не горячись, - примирительно произнес первый и присел над Сарах, - думаю господин Амману не сильно разгневается, если узнает, что ты прибил воров в его лесу. Так что не особенно переживай.
- Эй, Некил, взгляни-ка на нее. Она очухалась! – раздался голос третьего. И он бесцеремонно ткнул древком копья в грудь Сарах.
- Осторожнее, ты! – рявкнул тот, кого звали Некил и оттолкнул товарища, - я вижу тебе, как Мекену не терпится поскорее отравить девицу в царство вечного мрака. Успеете еще, вояки несчастные. Не забывайте, что господин Амману хочет видеть свою добычу. И если она все-таки околеет, то объясняться вам, а не мне.
Сарах все это время безучастно смотрела на троих мужчин и по неволе слушала их разговор, но смысл сказанного не доходил до ее сознания.
- Без тебя вижу, не ослеп еще, - огрызнулся Некил, - скорее всего, вам придется нести ее к господину Амману. Она не в состоянии сделать и пары шагов.
В ответ стражники только замахали на него руками:
- Ты наверное разума лишился, - вскричал Мекен, - или ты забыл, как она меня ножом пырнула?! Неизвестно, что ей на этот раз в голову взбредет! Лучше бы господин Амману отрубил бы ей голову или принес в жертву Нанниру!
- Не ной, Мекен, - железным тоном отрезал Некил, - не забывай, что среди нас пока что только один начальник – я. А что делать с воровкой предоставь решать самому господину Амману. Теперь без лишних разговоров берите ее на носилки, и несите, да поскорее. Господин Амману не любит долго ждать.

Глава десятая

Старуху с клюкой, стоявшую в нескольких шагах от лавки Абрам узнал не сразу. Возвращаясь с рынка, он увидел какую-то нищенку и хотел был прогнать ее, чтобы та не отпугивала покупателей, но когда старуха подняла голову, Абрам узнал мать Сарах.
- Не изволит ли достойный воин уделить время никчемной нищенке, - с насмешкой произнесла она, смерив Абрама с ног до головы.
После того, как Абрам, словно сопливый мальчишка, сбежал из дома Сарах, его не покидало чувство стыда, поэтому он не хотел появляться на глаза девушке и уже тем более встречаться еще раз с ее матерью. То, что она вдруг появилась под самыми дверями его лавки, неприятно поразило его.
- Что дало тебе повод, женщина со мной так разговаривать, - холодно ответил Абрам, оглядываясь по сторонам, - никто ли не видит его в обществе оборванной и лишенной ума старухи?
- Ты сбежал из моего дома, словно подстреленный заяц, за которым гонится целая стая волов, - проворковала старуха. Однако в голосе женщины Абрам уловил напряжение. Она явно была чем-то очень сильно расстроена.
- Я не хотел слышать твои безумные речи, - хладнокровно произнес Абрам.
- А зря, доблестный воин, очень зря, - сказала старуха и приблизилась к Абраму.
- Почему ты называешь меня воином? – спросил Абрам, - если это насмешка, то она неудачна…
- Я никогда ни над кем не смеюсь, - за это карает Тот, Кто все видит…
- Кто же это такой «всевидящий»? - съязвил Абрам, но встретившись взглядом со старухи, пожалел о своих словах.
- Тот, с Кем тебе придется непременно столкнуться, - невозмутимо произнесла мать Сарах, - от тебя, правда, зависит, встретитесь вы как друзья или как враги.
- Что ты хочешь от меня, женщина? – спросил Абрам, беспокойно топчась на одном месте. Не хватало, чтобы  Нахор его увидел с таким собеседником, не говоря уже об отце.
- Сарах, эта дрянная девчонка, позавчера ухитрилась угодить в рабство к Амману царскому телохранителю, - прошипела старуха.
Услышав это, Абрам едва удержался на ногах.  Догадка мелькнула у него в голове. Опершись о стену, он спросил:
- Она охотилась в лесу Амману?
Старуха молча кивнула.
Абрам опустился на выложенное камнем крыльцо лавки и закрыл лицо руками. Внутри что-то оборвалось и ему захотелось плакать, но он, конечно, не мог себе такое позволить в присутствии матери Сарах. Что делать? Абрам пока не знал. Он был готов разметать дом царского телохранителя по камешку и отправить Амману в долину теней… если бы мог. Но что он может?..
- Не стоит расстраиваться,  сын мой, - неожиданно ласково прошелестел голос женщины над ухом у Абрама, - растерянность и страх не решили никогда ни одного дела.
Абрам поднял голову и вопросительно взглянул на старуху. Только сейчас он увидел в ее старческих глазах, прячущихся в густых морщинах те чувства, которые переполняли его самого.
- Поговори с отцом,  - продолжала говорить старуха, - он хорошо знает Амману. Возможно, Тераху удастся уговорить царского телохранителя продать Серах…
- Продать?! – изумился Абрам.
Женщина с удивлением посмотрела на него:
- Да, продать, - ответила она, - или ты думаешь, что Амману просто отпустит то, что принадлежит ему теперь  по праву? – она горестно вздохнула.
- Но кто ее выкупит? – спросил Абрам, - Амману жаден. Может запросить баснословную суму. Мои сбережения – всего лишь капля в море.
- Я выкуплю Серах за любую сумму, - твердо ответила старуха, и не обращая внимания на удивленный взгляд Абрама, добавила, - теперь мне пора идти. Сделай все, чтобы твоя сестра снова стала свободной, Абрам. Прощай до времени. Старуха развернулась и поковыляла прочь. Абрам хотел было броситься за ней, но чья-то рука коснулась его плеча. Позади стоял Нахор.
- О чьей это сестре говорила эта нищенка? – спросил он, пристально взглянув на брата.
- Понятия не имею, братец, - как можно более равнодушно ответил Абрам, стараясь привести чувства в норму. Эта женщина, судя по всему, лишена рассудка. Не обращай внимания.
Абрам зашел в лавку.
- Ты не знаешь, когда придет отец? – спросил Абрам.
- Он сейчас решает свои дела  во дворце Набонида, - ответил Нахор, продолжая пристально рассматривать брата, - будет после полудня. Он же предупреждал тебя, если мне изменяет память.
Абрам пытался непринужденно вести беседу и не обращать внимания на  взгляды Нахора, но у него это не очень хорошо получалось. Он был рассеян и напряжен, что не могло укрыться от брата.
- Ты уверен, что ничего не хочешь мне сказать? – подойдя вплотную к Абраму, внушительным тоном спросил Нахор.
Абрам взглянул на него и тихо произнес:
- У меня много своих проблем, Нахор, ты уж извини, что не могу с тобой поделиться…
- Главное, чтобы твои проблемы не стали проблемами твоей семьи, братец, - холодно ответил Нахор и ушел в дом.
Оставшись в одиночестве, Абрам облегченно вздохнул. Хотя бы строить клоунаду перед братом отпала необходимость. Впереди предстоит нелегкий разговор с отцом. Тот наверняка все разболтает Нахору. Ничего, главное, чтобы отец согласился помочь, а там видно будет…
Когда под конец дня отец появился в лавке, Абрам, взглянув на него, нутром ощутил, что разговор предстоит непростой. Терах вернулся  хмельной и в хорошем настроении. Это означает, что дела у него идут неплохо, он самоуверен и горд. По опыту Абрам знал, что в такие моменты великодушие – редкий гость в  душе у отца. Но выбора не было. Разговор откладывать не имело смысла.
- По твоей кислой физиономии, - громыхнул Терах, вваливаясь в лавку и распространяя вокруг себя густой запах дорого вина, - догадываюсь, что торговля идет не очень.
- Торговля сегодня идет неплохо, отец, - стараясь казаться непринужденным, ответил Абрам.
Терах внимательно посмотрел на сына:
- Девица, с которой ты блудодействовал третьего дня, - медленно произнес он, - оказалась обыкновенной воровкой. Ее недавно поймали в лесу, принадлежащем царскому волохранителю. Сейчас решается ее судьба, но я не советовал бы тебе в дальнейшем ею интересоваться, - Терах угрожающе поднял кулак, - хватит того, что ты постоянно позоришь меня перед всеми благородными людьми Ура!
- Я люблю эту девицу, - тихо, но уверенно произнес Абрам, глядя отцу в глаза, - ты можешь убедить Амману продать Сарах ее матери?
Несколько мгновений Терах изумленно смотрел на сына. То, что он только что услышал, вероятно, произвело на него такое сильное впечатление, что он не мог выговорить слова и даже протрезвел. Затем подошел к Абраму схватил за плечи и тряхнул что есть силы:
- Ты что же, совсем рехнулся, сын?! – зло прошипел Терах. Хочешь обесчестить мое доброе имя женитьбой на дочери нищенки?
Освободившись от рук отца, Абрам невозмутимо ответил:
- Во-первых, твое доброе имя приобрел для семьи я, а не ты, отец. Я делал и делаю богов, которые приносят тебе деньги. А во-вторых, дочь нищенки – это твоя…
Абрам не успел договорить. Удар кулаком в лицо прервал его тираду.
- Запомни, щенок, - прохрипел Терах, - или ты повинуешься мне, или можешь убираться вон из моего дома! Но если ты настолько обезумел, что выберешь второе, то мое проклятие и проклятие богов, которых ты не уважаешь, рано или поздно настигнет тебя.
Абрам почувствовал, как кровь от разбитого носа заливает ему подбородок. Ярость полноводьем заливала его душу, когда он смотрел на отца. Не обратив внимания, на звон колокольчика над дверями, Абрам произнес:
- Навряд ли твое или тем более проклятие твоих богов когда-либо настигнет меня. Они мертвы также, как мертва глина и дерево, из которых они сделаны, ты же жалкий лизоблюд без совести и чести!
Сказав это, не помня себя от ярости, Абрам смахнул с полок десяток статуэток, перескочил через прилавок, оттолкнул госпожу Камелию, ставшую невольным свидетелем его речи и скрылся за дверью.

Глава одиннадцатая

Комната, в которую ввели Сарах стражники, была просторна и хорошо освещенная многочисленными бронзовыми масляными светильниками, развешенными на всех четырех стенах. Посреди стояло роскошное широкое ложе, застеленное тонким дорогим шелком из дальних стран и отлично выделанными тигровыми шкурами. На ложе возлежал полноватый человек в богатой одежде чиновника. Его маленькие черные, заплывающие жиром, глаза цепко ухватились за Сарах, как только она появилась в комнате. Девушка без труда узнала в нем царского телохранителя Амману. Когда-то, несколько лет назад она впервые увидела его, когда он был  всего лишь преуспевающим торговцем из Баб-или. Хада, мать Сарах, тогда была влиятельной женщиной в Уре, и однажды на одном из банкетов в честь Набонида, она осмелилась поставить заносчивого торговца не место. Как оказалось, Амману не забыл обиды, и спустя несколько лет, добившись правдами и неправдами чина царского телохранителя, подговорил Тасида, жреца Нанниру и Исина, уничтожить Хаду и всю ее семью. Шему, престарелому дяде Сарах, пришлось спасаться из Ура бегством от гнева Амману. Хаде последовать примеру своего брата помешала непомерная гордость. И теперь за это будет расплачиваться не только она, но и Сарах.
Рядом с изрядно разжиревшим за последние годы Амману возлежала в аппетитной позе девушка, закутанная в прозрачную дорогую шаль. Она с надменной улыбкой смотрела на Сарах.
«Очередная наложница…», - с презрением подумала Сарах, скользнув взглядом по девушке и устремила сосредоточенный взгляд на Амману. Голова болела до сих пор, но после кувшина кислого вина, предусмотрительно предложенного ей стражниками, боль притупилась и к Сарах вернулась ясность мысли.
«Интересно, он меня сделает одной из своих наложниц?», - пролетело в голове у нее, и она невольно улыбнулась.
Заметив эту улыбку, Амману, поднялся со своего роскошного ложа с неожиданной для его комплекции ловкостью, и указывая на Сарах, обратился к наложнице:
- Всегда удивлялся этим людям, - проскрипел он, - ты посмотри, она улыбается. Интересно, чему?
С этими словами Амману подошел к пленнице и заглянул ей в лицо.
- Она улыбается перспективе разделить с тобою ложе, мой повелитель, - с ехидной ухмылкой проворковала наложница.
Амману разразился веселым смехом и бесцеремонно залец правой рукой Сарах под платье, за что тотчас поплатился. Быстрым движением девушка перехватила руку царского телохранителя и ударила его по лицу. Ошалевший Амману от неожиданности опешил и отшатнулся от Сарах, но в следующее мгновение его полное лицо залила багровая краска гнева. Зазевавшиеся стражники гурьбой накинулись на девушку и повалив ее на пол стали бить ногами. Скрутившись калачиком на полу, Сарах, сцепив зубы, терпела боль, понимая, что сопротивление бесполезно. В ее сердце созрела надежда на то, что ее просто сейчас убьют. Смерть лучше рабства! Но резкий оклик Амману прекратил старания старания стражников.
- Довольно! Бить лежащую женщину вы мастера, как я погляжу!– гаркнул он, - надо было привести эту юродивую сюда связанной. Поднимите ее сейчас же!
- Стражники подняли обессиленную от побоев Сарах и виновато покосились на Амману:
- Мы не думали, что девица осмелится…
Открыв глаза, Сарах увидела царского телохранителя, вновь лежавшего в объятиях, вероятно, насмерть перепуганной неожиданным инцидентом наложницы, ласкающей его.
Она уже не смотрела на Сарах с презрением. Теперь в ее взгляде девушка прочла удивление и даже немного уважения. Впрочем, для Сарах это не имело значения. Она ждала, что будет дальше.
- Думали, - передразнил Амману стражников и, высвободившись из объятий наложницы снова поднялся на ноги. На его лице был отчетливо виден внушительных размеров синяк, - наслышан я уже о вашей доблести. Зачем я только вам жалование плачу, если вы не способны без проблем даже с сопливой девчонкой справиться!
- Кто же знал, что это дочка сумасшедшей старухи Хады, - обиженно буркнул Некил.
- Да-а, - протянул царский телохранитель, - теперь уже издалека разглядывая пленницу, - дочь похожа на мать, ничего не скажешь. Хотя у той, пожалуй нрав был круче, как мне кажется… Свяжите ее.
После того, как стражники незамедлительно исполнили приказание, Амману подошел ближе к Сарах:
- А знаешь ли ты, что твоя мать поплатилась за длинный язык и неуемную гордость? – спросил он вкрадчиво, - она тебе рассказывала, почему воспитывает своею дочь не в богатом особняке, а в жалкой халупе?
В ответ Сарах только презрительно скривила губы и скорчила царскому телохранителю гримасу.
- Ты знаешь, моя прелесть, - снова обратился Амману к наложнице, - для нее было бы слишком унизительно стать одной из моих наложниц…
- Мой господин, для любой женщины это большая честь, не говоря  об этой оборванке… - угодливо сказала наложница.
В ответ Амману усмехнулся и отрицательно покачал головой:
- Нет, - произнес он тихо, и спросил у Сарах: ты бы предпочла смерть этому ложу, не так ли?
Сарах решила не отвечать.
- Я знаю, что так. Именно в таком духе должна была воспитать свое чадо благородная Хада!
Амману почему-то развеселился, и подбоченившись, обошел Сарах кругом, разглядывая ее фигуру.
- Неделю назад, я опрометчиво пообещал  Тасиду найти подходящую жертву для приношения Мардуку в Баб-или, дабы тот благословил предстоящий урожай на полях, - Амману вздохнул, - что только не пообещаешь, ради благосклонности сильных мира сего! В наше время не так-то легко совершать человеческое жертвоприношения,  - из-за этого - бунты, заговоры. Многим не по нутру видите ли жестокость. А как же без нее, позвольте? Тот-то же. Другое дело -  раньше…
Немного подумав, Амману продолжил:
- Но, видать, боги благосклонны ко мне, поскольку послали мне в руки достойное возношение к жертвеннику. Мое ложе не для тебя, ты права, - ехидно произнес царский телохранитель, - ты умрешь страшной смертью жертвы Мардуку, пускай будет благословенно вовеки его имя!
Сарах нашла в себе силы сделать вид, что сказанное Амману не произвело на нее ни малейшего впечатления…

Глава двенадцатая

Этот тайник Абрам сделал несколько лет назад, когда один заезжий купец расплатился с ним за отлично выполненную статуэтку  Мардука несколько необычным образом. Он отдал Абраму короткий меч с широким острым как бритва лезвием. Благо тогда отец был в отъезде  и ничего не знал об этом, а Нахор мало интересовался делами лавки, поэтому Абрам, соорудил надежный тайник в едва заметных, заросших бурьяном развалинах какого-то строения недалеко за городом. Чуть позже мечу составила компанию видавшая виды кольчуга и несколько чужеземных монет. Абрам собирал все это, сам не зная, понадобится оно ему когда-нибудь или нет. Понадобилось.
Абрам взял в руки меч и сделал несколько движений, которым учил его Нахор. Оружие оказалось достаточно удобным, легким, но Абрам не был уверен, что сможет воспользоваться им в нужный момент должным образом. Ведь он не воин, в конце концов, а торговец богами. Но места сомнению оставлять не имело смысла. Нужно было действовать. Натянув на себя оказавшуюся несколько маловатой искореженную в битвах кольчугу и прихватив меч, Абрам отправился в город, стараясь не показываться никому на глаза. Проникнув в город через известный только ему лаз в городской стене, Абрам направился к дому царского телохранителя.
Амману жил почти в самом центре Ура неподалеку от величественного храма Нинниру и Исин, возвышающегося в ночных сумерках темной громадой над спящим городом, словно демон из потустороннего мира.
Подойдя к стене, окружавшей роскошное жилище Амману, Абрам огляделся, и, убедившись, что за время своего путешествия не привлек ничьего внимания, позволил себе немного расслабиться и все как следует обдумать. То на что он решился, было опасным предприятием, грозившим в случае неудачи большими неприятностями не только ему, но и его семье. Амману был в хороших отношениях с Терахом, но даже добродушия царского телохранителя не хватит, если тот узнает, что сын продавца богов настолько обнаглел, что решился выкрасть рабыню. На что способен царский телохранитель в порыве ярости страшно было подумать. Абрам и не думал. В тот момент он был настолько зол, и решение спасти Сарах настолько явственно оформилось в его душе, что ничего не могло остановить его совершить даже самое безрассудное.
Абрам хорошо знал месторасположение комнат в доме у Амману, поскольку часто гостил у царского телохранителя вместе с отцом. Комната для рабов, как он помнил, находилась в противоположной стороне. Это несколько осложняло задачу, так как каждая дверь, и каждый коридор хорошо охранялись. Но и это была не самая большая проблема. Абрам не знал, где именно находится Сарах. Даже если она сейчас в комнате для рабов то не факт, что рядом не окажется кто-нибудь из рабов-прислуги. Это обстоятельство могло бы стать непреодолимым препятствием, если бы не хорошая осведомленность Абрама в том, что происходит в доме царского телохранителя. По дороге к дому Амману Абрам заметил стоявшую за углом колесницу, в которой обычно привозили хозяина дома с очередной попойки. Судя по времени за Амману с минуты на минуту должен был кто-то отправиться.
Абраму пришлось ждать недолго. Он даже не успел замерзнуть, как услышал скрип открываемой калитки в стене, окружавшей дом Амману. Из нее показалась темная фигура сгорбленного человека. Калиткой пользовались в основном рабы из домашней челяди. Неожиданно появившимся горбуном был Малех, евнух довольно многочисленного гарема Амману. Злой и хитрый старик, высокомерно относящийся ко всем, кто имеет сан ниже, чем его хозяин, однако как пес преданный Амману. Абрам знал, что евнух шел забирать своего хозяина с очередной оргии в доме у главного жреца. Малех не пользовался услугами стражника, поскольку справедливо полагал, что бояться ему, рабу царского телохранителя в Уре было некого. Абрам знал, что Малех был не из робкого десятка, но смерти боялся и почти каждое новолуние приносил дорогие жертвы Нанниру и Мардуку, дабы те смилостивились над стариком и продлили ему дни жизни.
«Такой скотиной и пожертвовать не жалко…», - с презрением подумал Абрам, вытаскивая из ножен меч.
Он  решил не терять времени даром. Прежде, чем евнух закрыл калитку, Абрам неслышно подкрался к нему со спины и молниеносным движением зажал Малеху рот и повалил на землю. Прежде, чем евнух успел что-то сообразить, острие меча оказалось на его горле.
- Где находится новая рабыня, которую недавно приобрел твой хозяин? – прошипел Абрам, - говори, если хочешь жить.
Малех несколько мгновений с широко открытыми глазами смотрел на обидчика, затем его взгляд стал осмысленнее, но меч у горла все же не давал ему опомниться полностью.
- Так ты платишь хозяину за его доброту? – прохрипел он.
- Он не мой хозяин, и я не завишу от его доброты, раб, - процедил сквозь зубы Абрам, - отвечай на вопрос, иначе я вспорю твое поганое брюхо…, - он прижал лезвие к горлу и на полной шее евнуха появилась алая струйка. Малех вдруг затрясся мелкой дрожью:
- Если ты говоришь о дочери Хады, то она в отдельной комнате возле гарема. Вход в комнату охраняется. Только…
- Говори!!!
- Она не рабыня. Господин Амману хочет принести ее в жертву Нанниру на предстоящем празднике равноденствия, чтобы умилостивить его…
Жрец не успел закончить фразы, как клинок с характерным хрустом вошел в его шею. Захрипев и выпучив глаза, Малех скончался.
Взглянув на мертвого старика, лежащего в луже собственной крови, Абрам невольно удивился собственной жестокости. Не покарают ли его за это боги? Хотя Абрам и убеждал себя, что не верит ни в каких богов, но все же какое-то непонятное ощущение до безобразия похожее на страх перед богами, не покидало. Абрам злился на себя за это.
Отмахнувшись от нахлынувших неприятных мыслей, Абрам затащил евнуха во двор и прикрыл калитку. За стеной было тихо и пустынно. Еще бы, на улице четвертая стража ночи, - самое удобное время для грабителей и разбойников. Сейчас даже самый бдительный страж может если не заснуть, то немного расслабиться.
Абрам на цыпочках пересек внушительных размеров двор и скрылся в тени одного из домов, в котором располагался гарем. Возле входа, как и следовало ожидать, сидел стражник с опущенной головой и мирно сопел. Увидев врага, Абрам застыл в нерешительности. Если дверь в гарем закрыта, то проникнуть во внутрь и остаться при этом незамеченным не получится. Абрам набрал в легкие больше воздуха и, не дыша, двинулся к двери.
В свете коптящего факела он с облегчением отметил, что дверь оказалась всего лишь прикрыта. Немного потянув на себя ручку, Абрам тенью проскользнул во внутрь. Стражник все-таки проснулся на скрип дверных петель, и Абрам прижался к стене. Стражник осмотрелся и, видимо, не заметив ничего подозрительного, через несколько минут засопел с новой силой. Выдохнув, Абрам стал пробираться по длинному коридору  к гарему. Абрам не имел представления, о какой комнате говорил Малех. Мысль о том, что евнух мог и обмануть неприятно щекотала нервы и внушала страх, но пути к отступлению не было, да и не отдавать же Сарах в жертву кровожадному Нанниру…
Как оказалось евнух не обманул. Возле одной из окованных дверей стоял угрожающего вида громила с боевым топором на перевес и невозмутимо поглядывал по сторонам.  Абрам остался стоять за углом и стал скептически рассматривать свой меч. Даже если обладать хорошими навыками владения этим оружием вряд ли удалось бы быстро и бесшумно справиться с последним и, похоже, самым серьезным препятствием на пути к освобождению Сарах. Но и времени на раздумья никто не давал, - за спиной труп, который могли обнаружить в любое время. Неожиданно в дверь за спиной громилы требовательно постучали. Абрам напрягся и выглянул в коридор. Громила по-прежнему не поменял положения. Стук повторился снова, затем еще раз и еще. Громила что-то недовольно пробурчал и повернулся лицом к двери. На его широком кожаном поясе Абрам заметил увесистую связку ключей. Но эта весьма важная деталь  была замечена Абрамом лишь краем глаза, поскольку он не мог себе позволить упустить удобный момент. Его рука сама собой потянулась за ножом. В следующее мгновение, когда громила повернулся лицом к Абраму, в его шее уже торчала рукоять ножа. Словно разъяренный медведь, хрипя и брызгая кровью, охранник было бросился на врага, но сделав несколько шагов с грохотом повалился на пол. Не мешкая, Абрам бросился к заветной связке, предательски громко звякнувшей при падении.
Потребовались долгие мгновения для того, чтобы отцепить ключи с пояса и подобрать нужный к замку. Когда деверь наконец со скрипом приотворилась на Абрама с испугом смотрели  глаза незнакомой девушки. У Абрама внутри что-то оборвалось и похолодело внутри. Неужели он ошибся дверью? За спиной раздались шаги  бегущих ног. Абрам нырнул в полумрак комнаты, оттолкнув опешившую узницу. То ли она была наложницей Амману, то ли еще кем-то, Абрама сейчас это не интересовало. Он собрался дорого отдать собственную жизнь, хотя и не мог отрицать, что как для торговца богами смерть получится до нельзя странной. Абрам вытащил меч и притаился у выхода в коридор в ожидании противника.
- Абрам! – вдруг раздался радостный возглас Сарах с темного угла комнаты.
Абрам только усмехнулся, потому что радоваться было некогда. В комнату ворвался стражник. Споткнувшись о предусмотрительно подставленную незнакомой девушкой ногу, стражник, недавно дремавший у дверей гарема, потерял равновесия и ничком упал на пол, где его и настиг клинок Абрама. Тот застыл над поверженным врагом, прислушиваясь. Воцарилась тишина.  По крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь не хватится мертвых стражников. Абрам бросился в угол, откуда доносилось дыхание Сарах. Она сидела на мягкой постели, прикованная цепью к стене.
- Ключ у стражника… - прошептала Сарах, с благоговением глядя на Абрама.
Абрам тенью метнулся к двери, где бросил связку ключей. Ему показалось, что прошла целая вечность, пока ему все-таки удалось одолеть тяжелый металлический обруч на ноге у Сарах.
- Уходим, - прошипел Абрам, вручая Сарах собственный окровавленный нож, предусмотрительно вынутый им из шеи громилы, - готовься защищаться. Это тебе не за кабаном из лука охотиться…
- Возьмите меня с собой, - неожиданно раздался в комнате тихий голос, - если я останусь здесь – меня ждет страшная смерть. Позвольте мне умереть в бою!
Абрам растерянно взглянул на незнакомку, уже держащую в руке кинжал, взятый у мертвого стражника.
- Ее зовут Агар. Она из далекой страны. Несколько лет назад ее подарил Амману заезжий чужестранец. Ей поручили втирать в мое тело благовония и готовить к жертвоприношению, - грустно сказала Сарах, потирая разодранную обручем ногу.
- Идем…

Глава тринадцатая

На подернутом утренней дымкой небе уже тухли сонные звезды, когда Абрам, Сарах и Агар оказались на окраине города. Погони слышно не было, и беглецы решили присесть на обочине дороги в густых зарослях кустарника, чтобы немного отдохнуть и решить, что делать дальше. Единственное, что было неоспоримо, так это то, что в городе оставаться нельзя, - нужно было бежать как можно дальше. О возвращении в Ур в ближайшие несколько лет не могло быть и речи, по крайней мере Сарах. Как только ее исчезновение обнаружат, она будет считаться беглой рабыней и за ее голову будет объявлено вознаграждение. Поискам Сарах наверняка уделят особенное внимание, поскольку Амману успел посвятить ее в жертву богам.
- Скорее всего, в Аккаде тебя тоже могут искать, - ответил Абрам на предложение Сарах отправиться на юг к какому-то из ее родственников, - жрецы приложат все усердие, чтобы не оставить своих поганых богов голодными. Надо идти  к Морю через Большую пустыню. Там меньше всего царских патрулей и пустыннее дороги.
Сарах слушала Абрама невнимательно, думая о чем-то своем. Затем сказала.
- Перед тем, как я покину Ур, я должна повидать мать.
Абрам с расширенными от ужаса глазами посмотрел на девушку:
- Ты в своем уме? – зашипел он, - наверняка тебя уже хватились и первое, куда они пойдут искать, так это к твоей матери!
- Я знаю, какой переполох поднимают в Уре, когда ищут беглых рабов, - спокойно возразила Агар, - даже ночью город бывает похож на растревоженный улей. Судя по всему, в доме Амману еще никто не проснулся…
- Не проснулся, так проснется с минуты на минуту… - Абрам осекся, почувствовав на себе полный горя взгляд Сарах.
- Один раз они превратили мою семью в ничто, и только чудом мы остались в живых, - сказала девушка, - сейчас они убьют мою мать по моей вине. И ты хочешь, чтобы я сбежала как трусливая кошка, даже не попрощавшись с ней?
Абрам не нашелся с ответом и уступил.
- Если понадобится, ради тебя я сражусь с десятком стражников и умру… - произнес он, вынимая меч из ножен.
Но Сарах  остановила его и ласково заглянув ему в глаза, ответила:
- Не спеши умирать. Ты мне нужен живым, - на бледных устах девушки появилось некое подобие улыбки.
Когда скрипнула перекособоченая дверь и в кромешной тьме жалкой лачуги появилось три тени, Хада испуганно подскочила с лежака.
- Не бойся мама, это я, - прошептала Сарах и бросилась к матери.
Несколько минут в темноте слышалось шуршание и всхлипывание, затем раздался дрожащий голос матери:
- Хватить нежностей, негодная девчонка, - Хада старалась быть строгой, - зажги огонь и пригласи гостей, как полагается в приличном доме. Хотя о приличном доме даже думать не приходиться уже давно, но опускаться до негостеприимности все же не должно!
- Да, конечно, мама, - сказала Сарах и стала зажигать лучину.
Когда благодаря светильнику мрак в жилище Хады превратился в полумрак, Абрам увидел старуху, стоящую возле своей постели. Женщина внимательно смотрела на него, словно для этого ей и не нужен был свет. Под ее пристальным взглядом Абрам опустил глаза.
- Госпожа, я выполнил твою просьбу, - проговорил он, - и теперь настоятельно советую уходить из Ура…
- Я думаю о том, юноша, - проскрипела старуха, - насколько иногда сын бывает непохож на отца.
Абрам с удивлением взглянул на Хаду, но встретив тот же пытливый взгляд растерялся. Он понял, что в его советах здесь никто не нуждается. События идут вне зависимости от него, и он – лишь пассивный их наблюдатель, даже не смотря на то, что совершил почти невозможное для торговца богами, - похитил рабыню из дома царского телохранителя. Хотя, наверное, именно в силу этого у Абрама и создавалось впечатление нереальности всего происходящего. Все, что он мог сделать, так это просто продолжать выполнять отведенную ему роль.
В темном углу комнаты что-то зашевелилось.
- Семах, хорош спать, вставай, - обратилась Хада к невидимому собеседнику, - не знаю, обрадует ли это твою ленивую плоть или нет, но у тебя появилась работа.
В ответ из темного угла послышалось ворчание. Через несколько минут беглецы увидели мальчика лет пятнадцати, заспанными глазами недовольно взирающего на них.
- Этих достойных людей ты должен будешь проводить в то место, о котором мы с тобой договаривались.
Сарах с удивлением взглянула на мать:
- Откуда ты знала, что нам удастся освободиться?
- Для того, чтобы знать о чем-либо, Сарах, - помолчав ответила Хада, - не обязательно быть провидицей. Есть Тот, кто все знает. Достаточно спросить у Него.
- У кого? – не понял Абрам.
- Слушай меня внимательно, - не обратив внимания на его вопрос, сказала старуха Абраму, - то, что ты сейчас услышишь очень важно. Твоя мать не в пример отцу была достойным человеком. Узнав о том, что Терах с потрохами продался правителю Ура, она сделала все возможное, чтобы обеспечить тебе, единственному ребенку, достойное будущее, если, конечно, ты сам будешь достоин его!
- Ты знала мою мать? – дрожащим голосом спросил Абрам, буравя взглядом Хаду.
- Я очень хорошо знала Амкелин. Несмотря на то, что Терах одно время изменял ей со мною, в последствии мы стали лучшими подругами. Незадолго до своей смерти она поведала мне тайну, которую мне следует теперь поведать тебе, пока я еще волею Всезнающего нахожусь среди живых.
- Я готов выслушать тебя, достопочтимая госпожа, - ответил Абрам, - только если мне не придется все тайны моей матери тут же унести с собой в могилу. За нами вот-вот могут начать охоту…
- Не спеши, юнец, - резко оборвала Абрама Хада, - ты еще молод, поэтому тебе кажется, что за тобой постоянно гонятся волки, но на самом деле из-за собственной спешки и суеты ты в своей недолгой жизни упустил очень многое. Если бы ты несколько дней назад не убежал отсюда, словно ошпаренный осел, тогда тебе не пришлось бы снова выслушивать старую надоедливую каргу.
Абрам опустил голову и смиренно ответил:
- Я готов выслушать все, что ты пожелаешь мне сказать…
- Амкелин в отличие от твоего нечестивого отца была благородной женщиной и имела безупречный авторитет в обществе. Она была дочерью баснословно богатого купца с востока и верила в Единого, хотя всячески скрывала это не только от недоброжелателей и знакомых, но даже и от собственного мужа. Но огня за пазухой, как известно не скроешь, и о вере Амкелин разведали в окружении царя. Поскольку твоя мать имела немало влияние среди почтенных граждан не только Ура, но даже Баб-или и Харрана, жрецы пытались убедить правителя, что присутствие в Двуречье таких людей, как Амкелин и Шем, угрожает благополучию не только престола, но может навлечь на весь Сенаар гнев богов. Тасид и его приспешники пугали Набонида новым наводнением, какое случилось много веков назад по воле разгневанных богов, в которых они верят.
Но Амкелин оказалась крепким орешком. Ее авторитет в глазах большинства влиятельных людей и самого царя был незыблем. Эту женщину не так то просто было сломать. Когда родился ты, жрецы, наконец, решились нанести сокрушительный удар. Они придумали некое знамение, истолковав его таким образом, что родившееся  у Тераха дитя должно быть принесено в жертву богам. Даже перед страхом дворцового заговора царь вынужден был уступить напору влиятельных жрецов, обещавших ему поддержку в случае смуты. Набонид  издал повеление о человеческом жертвоприношении во славу Мардука. Этой жертвой должен был стать ты, Абрам.
Твой отец, не в обиду тебе будет сказано, всегда был слабовольной тряпкой. Золото и почести для него оказались важнее даже собственного сына. Единственное, что его останавливало – это весьма внушительное преданное его несчастной жены, к которому, по воле тестя, он так и не сумел приложить своих рук. В течение нескольких лет  Терах не оставлял надежды уговорами и лаской выпросить у Амкелин ее золото, но в ответ получал только категорических отказ, что не могло его не злить. Твоя мать прекрасно знала Тераха, поэтому понимала, что тот во мгновение ока спустит все, не оставив даже медного гроша в кошельке. Она хранила эти деньги для тебя, Абрам. Только надежда на то, что Амкелин, наконец, проговорится когда-нибудь, где лежат деньги, уберегла тебя от страшной смерти.
- Что произошло потом? – спросил Абрам. Услышанное глубоко поразило его.
- Потом, загнанный в угол Терах, вынес пришедшим стражникам сына своей рабыни, сказав, что это сын Амкелин.
На сморщенном лице Хады отобразилось отвращение. Тяжело вздохнув, старая женщина, горько усмехнулась. В сердце Абрама закралось непонятное беспокойство, истоки которого он вначале определить не мог и списал его на все возрастающую опасность погони. Но чей-то голос внутри  говорил, что тут дело совсем не в погоне. Нечто в словах Хады, ее интонациях, заставило Абрама напрячься. Он внимательно взглянул на старуху и переспросил:
- Это был не сын Амкелин?
В ответ Хада покачала головой:
- Но это был сын  Тераха. Он принес в жертву собственного сына!
- Как такое может быть?! – выдохнул Абрам, обезумевшим взглядом уставившись на Хаду.
- Может, - почти невозмутимо ответила старуха, - будучи ненасытимым сластолюбцем, твой отец в молодости не брезговал даже рабынями. Но Единый покарал твоего отца. Спустя несколько лет он впутался в дворцовую интригу и был вынужден лишиться всего, только, чтобы остаться в живых.
Не в силах больше держаться на ногах, Абрам опустился на пол и закрыл лицо руками:
- Это же бред! Такого не может быть! – только твердил он, - я не верю в это, не поверю ни за что на свете!
Хада и все присутствующие в хижине с сочувствием посмотрели на Абрама.
- Я не буду тебя ни в чем убеждать, - помолчав, сказала женщина, - в жизни тебе, наверняка, придется услышать еще много такого, чему совсем не захочется верить. Единственное, что я могу тебе пожелать так это никогда не пасовать перед обстоятельствами. Будь всегда тверд и мужествен, так или иначе ты останешься победителем.
Абрам поднялся на ноги:
- Я благодарен тебе, госпожа за все, сказанное тобою, - глухо произнес он, стараясь не смотреть на Хаду, - сейчас же нам надо уходить. Исчезновение твоей дочери, скорее всего, уже обнаружили и твой дом будет вероятно первым, куда захотят прийти преследователи!
Абрам повернулся к дверям и, словно в подтверждение его слов с улицы донесся приближающиеся топот нескольких пар ног и возбужденные голоса стражников. Абрам даже слышал треск горящих факелов в их руках.
- Мы опоздали… - простонала Сарах.
Сцепив зубы, Абрам вытащил из ножен меч.
- Золото твоей матери спрятано у источника Тераим. Как его найти тебе укажет Шем.
Абрам повернул голову в сторону Хады:
- Кто такой Шем?
Голоса преследователей были совсем близко.
- Семах проведет вас туда. Я буду молиться Единому за вас…
- Лучше помолись за себя, госпожа, - пробормотал Абрам, - только навряд ли твой бог тебе поможет!
Абрам толкнул дверь ногой и выскочил на улицу, где тут же, нос к носу столкнулся с четырьмя стражниками.
Увидев вооруженного человека, те остановились  и потушили факелы. В освещении действительно не было нужды, поскольку давно рассвело.
Один из них, видимо старший, одетый в роскошную кольчугу, медленно подошел к Абраму и стал внимательно его разглядывать.
- Что вам здесь нужно? – холодно спросил Абрам, не отрывая взгляда от бесцветных колких глаз военного.
- Я ищу Хаду, - помолчав ответил тот, - разве ты хозяин этого дома?
- Что вам от нее надо? – Абрам старался выглядеть внушительно.
Стражник зло поджал губы, на скулах заиграли желваки. Он выхватил плеть:
- Кто ты такой, сопляк, чтобы мне допросы устраивать?
Абрам не успел сделать даже движение, как лицо обожгла острая боль. Кровь из раны стала заливать глаза. Абрам едва удержался на ногах и немеющими пальцами схватился за меч, чтобы нанести ответный удар, но не успел. Что-то просвистело из-за спины у самого уха, и стражник с плеткой повалился у его ног со стрелой в шее. Остальные, загалдев, бросились на Абрама, указывая на кого-то у него за спиной.
«Поганые стервятники бросились на жертву. Ну что ж, Сарах вы получите, лишь потоптав сандалиями мой труп!», - подумал Абрам и бросился навстречу врагу.
Как только клинки со звоном скрестились, Абрам понял, что намного уступает в фехтовании своему противнику. Этот поединок не мог продлиться долго.  С трудом отбивая молниеносные выпады, Абрам краем глаза заметил, что остальные стражники бросились к хижине. С ужасом Абрам почувствовал, что силы покидают его, и рукоять меча может вот-вот выпасть из потной ладони. Но спасение пришло с неожиданной стороны. Словно ниоткуда на голову противника опустилась увесистая дубина. Шлем у стражника съехал набекрень и он, закатив глаза, упал на тело своего начальника. Рядом с Абрамом стоял Семах, помахивая своим оружием:
- Встретимся у дубравы Сурах, что возле Аккада на юг от Ура. Не медли. Может прийти подкрепление! – с этими словами Семах бросился бежать прочь от неспокойного места.
Обернувшись, Абрам увидел Агар, вооруженную мечем, стоящую над трупом стражника,. Другой стражник с проломленным черепом лежал неподалеку, - наверное, постарался Семах.
- Если бы Амману знал, что ожидает его людей в хижине несчастной Хады, он прислал бы сюда целую сотню, - усмехнувшись, сказал он в полголоса.
- Пошли, госпожа Хада припасла для нас лошадей! – крикнула девушка.
- Где Сарах и госпожа Хада?
- Сарах возле лошадей, госпожа Хада в хижине…
- Но почему…
- Не твое дело юноша, обсуждать волю Провидения, -  услышал он голос старухи, неслышно появившуюся на пороге, - уходите немедленно!
Во двор верхом на лошади выскочила Сарах:
- Абрам, Агар, вы решили дождаться новых приключений? – закричала она, - на лошадей, быстрее!
Старая Хада, тяжело опираясь на ветхий косяк перекошенной двери, стояла у порога своей хижины до тех пор, пока беглецы не скрылись из виду.
- Прощай дочка, - прошептала он, - да благословит тебя Всевышний! – по изрезанным морщинами щекам текли слезы.

Глава четырнадцатая

Шем, старик лет восьмидесяти, молча сидел на крыльце своей землянки и пристально всматривался в горизонт. Время от времени он, кряхтя, вставал на ноги, и, опираясь на посох, ковылял на ближайший пригорок, откуда окидывал на удивление еще зоркими глазами пустынные окрестности. Вот уже больше пятидесяти лет Шем жил в уединении  среди безводной пустыни, в окружении только песка и ветра. Его ветхая землянка находилась неподалеку от единственного источника воды на многие сотни стадий – неглубокого колодца, вырытого неизвестно кем и неизвестно когда. Когда Шем впервые здесь появился здесь, этот колодец уже здесь был, но вот-вот мог исчезнуть, засыпанный пустынными песками.
Постояв немного на пригорке, старик тяжело вздыхал, поднимал обе руки к небу и, произнеся короткую молитву, возвращался к своему жилищу. Так происходило уже с десяток раз с тех пор, как солнце взошло над пустынным горизонтом. Теперь раскаленное светило медленно переползало полуденную черту и немилосердно пекло облысевшую стариковскую голову, но Шем совершенно не замечал неудобства, поскольку был чем-то весьма озабочен. Когда в очередной раз, поднявшись на пригорок, старик увидел едва заметную точку, медленно двигающуюся по пустыне, его сморщенное лицо просветлело, и он, от нетерпения теребя бороду, стал дожидаться долгожданного гостя.
Юноша лет семнадцати спрыгнул с осла и, подойдя к старику, поклонился:
- Долгих и счастливых дней тебе, Шем, - тихо произнес он.
- Мирных дорог тебе, Семах, - ответил на приветствие старик, -  напои животное. У него, впрочем, как и у тебя весьма уставший вид. Немудрено, ведь вы проделали неблизкий путь.
Когда гость отвел осла к пойлу и вернулся, на расстеленной прямо на песке ветхой подстилке стояли кувшин молока и несколько сухих анисовых лепешек.
- Слава Всевышнему, что я снова вижу тебя живым и здоровым, мой мальчик. Садись отведай скромного угощения отшельника. Не часто приходится пополнять свои запасы теперь. Особенно, с тех пор моя сестра слегла. Сарах же не может оставить  больную мать надолго. Я понимаю. Да и не мужчина она, чтобы проделывать столь опасное и утомительное путешествие по пустыне. Всевышний благословит тебя и потомство твое за то, что ты не забываешь Хаду, да и меня, старика, тоже.
Наконец, Семах оторвался от кувшина с молоком, и внимательно взглянул на старика.
- Я тоже не с пустыми руками пришел к тебе, достопочтимый Шем, - произнес он, - да и вести для тебя важные в моих устах. Только не добрые они…
Шем встал и сделал несколько шагов в сторону своей хижины и обратно, затем, воздев руки к нему, прошептал короткую молитву и снова сел рядом с Семахом. Лицо старика было крайне напряжено. Он заглянул в глаза мальчику и дрожащим голосом спросил:
- Неужели Хада отошла к отцам?
Семах молчал долгих несколько минут, затем стал говорить:
- Прежде, чем ты услышишь ответ на свой вопрос выслушай мой рассказ… - Семах, не торопясь, старательно подбирая слова, поведал старику все происшедшее накануне, не упустив при этом ни малейшей подробности, - перед тем, как уйти я помог Сарах и Абраму справиться с царскими стражниками и назначил встречу возле дубравы Сурах неподалеку от Аккада. Мои глаза видели  госпожу Хаду живой…
- Почему Сарах и ее спутник сейчас не с тобой? – впервые за все время спросил Шем.
- Я вчера до полудня ждал их, но встретиться нам так и не довелось. У меня закончилась вода в мехе и лепешки в суме. Я вынужден был идти либо в Аккад, либо к тебе.  Второе показалось мне более разумным, - мрачно ответил Семах, - вполне возможно, что им так и не удалось добраться до назначенного места…
- Всевышний милостив, юноша, - холодно оборвал старик Семаха, - они могли где-то задержаться, - Шем, кряхтя снова встал и стал ходить перед входом в хижину.
- Они могут пытать Хаду, - наконец прохрипел он, - они на все способны! – с этими словами старик потряс огромным кулаком невидимому противнику, - они также жестоки, как и те боги, которым они, поглощенные собственным безумием молятся!..
Семах увидел пылающий взгляд Шема и ему невольно стало не по себе. В такие моменты юноша невольно вспоминал, что старик был сильным и опытным воином. Еще лет десять назад вступить с ним в поединок на мечах или боевых секирах было равносильно смерти. Мало нашлось бы смельчаков попасть под его горячую руку.  Шема знали и боялись. Боялись также потому, что не понимали. Ведь он  ставил ни во что сенаарских богов, но верил в неизвестного Неведомого Бога, которого звал Всевышним. Теперь, когда-то могущественный Шем, живет вдалеке от людей, забытый всеми и, наверное, даже тем самым богом, в которого он так свято верил. Так думал Семах и про себя досадовал на  Всевышнего. Почему Тот не поразит всех врагов Шема и Хады прямо сейчас? Почему Он допустил, чтобы Сарах угодила в рабство? В конце концов, престарелая Хада осталась в Уре на растерзание хищным волкам и некому защитить ее! О чем Всемогущий думает? Или он не такой уж и Всемогущий, как об этом постоянно твердят Шем и Хада, а до них твердила Амкелин?
Шем, наконец, успокоился и сел рядом с Семахом. Некоторое время он молчал и напряженно о чем-то думал, затем спросил, внимательно заглядывая юноше в глаза:
- Что сказала тебе Хада?
- Она попросила провести Абрама и Сарах к месту, где спрятано золото Амкелин, - нехотя ответил Семах.
В ответ старик неодобрительно покачал головой:
- Не время сейчас вспоминать о сокровищах нашего благородного рода, - проскрипел он, - я знаю очень хорошо отца Абрама. Уверен, что такой человек как он не мог воспитать достойного отпрыска.
- Но такова была воля Амкелин… - возразил Семах, - вы всегда твердили мне это в один голос с госпожой Хадой…
Шем испытующе посмотрел на Семаха, затем произнес:
- Ты несомненно хорошо знаешь то место, где лежит благословенное золото нашего рода…
- Да, хорошо. Ты сам мне его показывал, боясь, чтобы нежданная смерть твоя или Хады не предала его забвению…
- Поклянись же теперь, что без моей воли не раскроешь тайны сокровищ Абраму и дочке госпожи Хады!
Семах только растерянно развел руками и непонимающе посмотрел на старика.
- Амкелин мечтала воспитать в Абраме благородного мужа, знающего суть всех вещей в мире, как знали ее отец и  дед, да будет во веки благословенна память о них перед Всевышним! Ее собственная смерть, а частью и Терах, поклоняющийся суетным идолам, стали серьезным препятствием на пути исполнения этой благородной мечты. Я должен убедиться, что золото попадет в надежные руки. Ты понимаешь меня, Семах?
Юноша только молча кивнул.
- Что мне делать? - спросил он.
- Ты должен вернуться к дубраве Сурах и дожидаться их там, - серьезно ответил старик, - если через несколько дней вы все-таки не увидитесь, постарайся сделать все, чтобы узнать, что с ними случилось. А я буду молиться Единому, чтобы Он сохранил сына моей племянницы и дочь моей сестры от рук нечестивых врагов.
Старик кряхтя встал на ноги и взглянул на багровый закат. Пронизывающий ветер поднялся над пустыней. Стало холдно.
- В таком случае, я должен идти, - с готовностью произнес Семах.
- Ночи в пустыне холодны и опасны, - помолчав, произнес Шем, продолжая изучать заходящее солнце, - тебе не стоит пускаться в путь сейчас. Дождись утра в моем скромном жилище. Утром третьего дня, как я понимаю, ты будешь на месте. А сейчас иди в хижину и да будет благословен твой сон!
Семах вздохнул и согласно кивнул головой, зябко кутаясь в куцый шерстяной плащ. Навряд ли благословение старика по поводу сна сегодня исполнится…
Когда на следующее утро Семах скрылся из виду за пологими камянистыми холмами, Шем попросил Единого, о том, чтобы Семах вернулся целым и невредимым как можно скорее вместе с Сарах и Абрамом. И Семах действительно вернулся быстро, - через два дня. Это было намного быстрее, чем на это рассчитывал Шем. Однако без спутников, один. На его лице старик прочел сильное беспокойство, граничащее с паникой…

Глава пятнадцатая

Терах проснулся от того, что ему приснился страшный сон. Он не помнил точно, что ему снилось, но холодный пот прошибал все тело и страх парализовал сознание. Хотелось крикнуть, позвать на помощь, но губы и язык словно окаменели и не хотели повиноваться. Только тогда, когда Терах наконец осознал, что уже не спит, ему удалось прийти в себя. Он открыл глаза.
За плотной занавесью узких окон просвечивалась предутренняя дымка. В доме царила сонная тишина, показавшаяся Тераху особенно зловещей. Домашняя прислуга наверняка видела еще десятые сны, а у него сон бежал от глаз. Обычно Терах редко просыпался в столь ранний час, но теперь, проснувшись в холодном поту, он, как не старался, не мог снова заснуть. Выругавшись, старик встал с кровати и вышел во внутренний дворик. Воздух был наполнен ночной прохладой, на светлеющем небе одна за другой гасли далекие звезды. Где-то далеко, возле храма, простучала по вымощенной камнем мостовой одинокая повозка. Терах сделал несколько глубоких вдохов, заставил себя успокоиться. Ведь то, что он увидел во сне, в конце концов было просто плохим сном! И это неудивительно. Вчера вечером он действительно немного перебрал с яствами и алкоголем. А надо бы понемногу умерять свои аппетиты – возраст, как ни как уже совсем не тот. Вот раньше… При мысли о прошлом Терах настольгически вздохнул. Деньги текли к нему рекой и жизнь казалась забавным приключением, а потом…
Уже много лет Терах запрещал себе думать о произошедшем. Вел себя так, словно ничего особенного в его биографии не происходило. Когда была жива Амкелин ее холодный презрительный взгляд  каждую секунду напоминал ему о произошедшем, поэтому Терах боялся собственную жену как огня и ненавидел ее. На похоронах старик с трудом сдерживал радость и изо всех сил изображал горе перед Нахором, которого любил и уважал. Еще бы! После смерти Амкелин он стал свободен от ее осуждения и достаточно быстро справился с чувством вины. С тех пор всегда, когда кто-то или что-то напоминало Тераху о его преступлении он умело выходил из ситуации, стараясь снова похоронить в глубине души упорно всплывающие воспоминая. Боги, в которых Терах верил, и у которых он купил благословение столь дорогой ценой должны были сохранить его совесть от ненужных сантиментальных угрызений и сожалений. В последние несколько лет Терах действительно не вспоминал о прошлом. До сегодняшнего утра.
Выйдя рано утром во дворик своего немаленького дома, Терах вдруг вспомнил, что он видел во сне, и редкие седые волосы на его лысеющей макушки стал дыбом. Он стоял, опираясь на балюстраду и снова переживал происшедшее уже с ним больше двадцати лет назад. Тераху приснился то роковое для него утро, когда он должен был отдать своего сына в жертву сенаарским богам.
Тогда тоже, как и сейчас было раннее утро и несчастному отцу не спалось. Хотя вечером он бодрился и перед Амкелин как-то держался, то ночью, оставшись один на один с собой, обнаружил, что отчаяние, доходящее до ужаса снова овладело им. «Давай убежим» жены соперничало с «непреклонной волей богов Сенаара», о которой настойчиво твердил правитель, подначиваемый ненавистным Тасидом. Ночь на пролет, мучимый этим непростым для него выбором, Терах терзался, проклиная на чем свет стоит и Амкелин и правителя и тот день, в который родился. Для него было неимоверно трудно сделать выбор, поскольку он был достаточно слабохарактерным  и эгоистичным человеком, искренне верящим, что весь мир должен крутиться вокруг него, а его задача - обирать спелые сочные плоды на его ветвях. Когда происходило иначе, Терах злился и нарекал на судьбу. Сейчас настал именно такой момент, и Терах чувствовал себя беспомощнее младенца, которого собирался отдать в жертву…
Пятерых воинов из числа храмовой стражи Терах заметил еще когда те только подходили к его дому. Увидев их, старик как ни странно почувствовал облегчение. Ведь выбор за него сделали сами обстоятельства. Бежать надо было раньше, а сейчас пути к отступлению отрезаны. Терах, поклонившись статуэтке Мардука, стоявшей на почетном постаменте в углу комнаты, поднялся на третий этаж, где находилась комната служанки  Амкелин Милы. Приоткрыв дверь, Терах увидел, как она кормит младенца грудью. Полюбовавшись мгновение этой трогательной картиной, старик без стука вошел в комнату. Обернувшись и увидев Тераха, Мила ничуть не смутившись, улыбнулась и поприветствовала его кивком головы.
- Я сейчас закончу кормить, мой господин, - проворковала она, томно взглянув на Тераха, но ему сейчас было не до этого. Он хотел сделать то, что задумал как можно быстрее и забыть. Забыть…
- Сходи прими гостей через заднюю дверь, чтобы не напугать Амкелин присутствием воинов в доме. Ты же знаешь, что она в последнее время нервная какая-то… Затем тотчас иди к ней. Она тебя звала.
Мила кивнула и стала одеваться.
- За малыша не беспокойся. Я за ним присмотрю.
Мила вышла. Оставшись один, Терах медленно подошел к яслям, и взглянул на малыша. Он был так похож на Абрама… Усилием воли отогнав назойливые укоры совести и взял на руки младенца. Он спал. С ним на руках Терах, стараясь ступать неслышно, спустился в комнату, где его ждали воины из храмовой стражи.
- Вы пришли слишком рано, - холодно произнес он, входя в комнату, - я принес бы вам сам…
- Ты же знаешь, господин наш нетерпелив и недоверчив, - произнес один из стражников, отвесив нарочито почтительный поклон.
В ответ Терах только скривился и осторожно передал ребенка. Вдруг младенец открыл глаза  и посмотрел на него. Этот почти взрослый и осмысленный взгляд, в котором Терах, как ему показалось тогда, прочел немой вопрос, мольбу, укор, преследовал его еще очень долго, внушая мистический ужас. «Зачем ты меня отдал на растерзание Сенаарским богам? Зачем?» - детским голоском вопрошал ребенок, протягивая истлевшие на жертвенном огне костлявые рученки к Тераху…
Именно младенец, его сын, приснился Тераху в эту ночь. И старик хорошо знал, что не к добру был этот сон. Что-то должно произойти или уже произошло. Терах начал труситься мелкой дрожью, по спине от поясницы к плечам змеей стал расползаться холодок ужаса. Терах со стоном бросился в комнату, где на столике стоял кувшин с вином. Одним залпом он осушил сосуд и почти в беспамятстве упал на постель.
Когда он наконец пришел в себя на улице совсем расцвело. В доме слышалась умиротворяющая возня и голоса прислуги.
- Вот, наваждение… - раздраженно пробормотал Терах, вспоминая пережитую ночь и, с трудом поднявшись с постели, стал одеваться. Ему было тяжело дышать. Казалось, что воздух стал плотнее и с трудом проникал в легкие. Чувство ожидания чего-то нехорошего по-прежнему не покидало Тераха.
В дверях появился слуга.
- Господин мой, к тебе посетители, - сказал он. И по его растерянному виду старик понял, что ожидаемая неприятность уже на пороге.
- Кто?
- Господин Тасид пожаловал, - последовал ответ, - не в настроении, дерганный какой-то…
Терах глубоко вдохнул противно вязкий воздух, задержал дыхание и выдохнул.
- Зови, - прохрипел он.
- Я не нуждаюсь в том, чтобы меня звали, Терах, - неожиданно раздался знакомый голос, от которого у старика пошли мурашки по телу.
Бесцеремонно оттолкнув слугу, священник вошел в комнату. Терах поклонился.
По-хозяйски оглядев комнату и ее хозяина, Тасид покачал головой:
- Ты заметно изменился за эти годы, - произнес он, - признаться, давно тебя не видел, хотя ты и не скрывался.
Терах молчал, не в силах справиться с непреодолимым трепетом перед этим человеком. Ожидание чего-то особенно скверного усилилось многократно. Что хорошего, спрашивается, можно ожидать от главного жреца города?
- От меня, все же, не укрылось твое достаточно быстрое обогащение, - с иронией продолжал тем временем Тасид, - в начале я подумал, что тебе каким-то чудом удалось провернуть одно из тех грязных дел, на которые ты был мастер раньше, но к немалому удивлению ошибся.
- Все, что видит мой господин вокруг себя, его покорный слуга заработал собственным трудом, - сказал Терах, не поднимая взгляда на священника, - ты же знаешь в какой нищете моей семье приходилось жить многие годы.
Тасид в ответ рассмеялся и покровительственно похлопал старика по плечу:
- Ты, оказывается, ничуть не изменился с тех пор, как в последний раз покинул обитель Нанниру. Такой же хитрец и плут. Думаешь, я не знаю, что если бы не искусство твоего младшего сына, ты до си пор бы ходил в нищете, в надежде поживиться выдуманными тобою же сокровищами твоей покойной жены.
При этих словах Тасида Тераха передернуло и старик, на мгновение поднял голову и с ненавистью взглянул на жреца. Но тот не заметил этого взгляда, разглядывая  вазу в одном из углов комнаты.
- Вот уже много лет я не припоминаю, чтобы ты хотя бы раз посетил храм великого бога и принес ему жертву…
- Однажды по велению Нанниру я уже принес одну жертву, - глухо произнес Терах, - неужели он такой ненасытный, что требует еще что-то. Дороже моего сына у меня нет больше ничего.
- Но ты же всучил Нанниру младенца собственной рабыни, - с улыбкой сказал  Тасид, - как видишь, я и в этом осведомлен. Не должен ли ты поблагодарить меня за то, что тогда, много лет назад, на столь кощунственную подмену посмотрел сквозь пальцы?
Сказанное не произвело на Тераха того впечатления, на которое, вероятно, рассчитывал жрец:
- Есть сокрытое, о котором даже  жрецы богов не знают, - невозмутимо произнес Терах.
Тасид взглянул на старика и согласно кивнул:
- Возможно, ты прав, - сказал он и, немного помолчав, добавил, - но я пришел к тебе не затем, чтобы вспоминать прошлое. Оно принадлежит только богам.
- Всегда рад послужить своему господину, - произнес Терах, почувствовав немалое облегчение. Тесид не пришел сводить старые счеты и это уже можно считать хорошим знаком. Но какое дело заставило жреца нанести визит в столь ранний час?
- Да, я очень надеюсь, что ты послужишь, потому что в противном случае я буду вынужден снова проявить свой гнев.
Тасид испуганно поднял голову и посмотрел на священника. Буря, оказывается не миновала и все впереди. Но что стряслось?
Довольный произведенным эффектом, Тасид счел нужным продолжить:
- Не только мне, но, кажется и всему городу известна твоя дружба с главным царским телохранителем Амману. Вынужден, однако, с прискорбием уведомить тебя, Терах, что со вчерашнего дня этот во всех отношениях достойный воин не желает видеть тебя.
- Что случилось? – насторожился Терах, - почему он сам не высказал свои претензии. Я думаю, мы бы уладили все недоразумения. Хотя, честно говоря, я не представляю себе…
- Я тебе расскажу. Вчера ночью из гарема пропала  одна из  наложниц Амману и он этим сильно недоволен. Кроме того, похититель оставил после себя несколько трупов из числа личной охраны царского телохранителя.
- Но я то… - растерянно попробовал возразить Терах, но был остановлен повелительным жестом священника.
- Есть свидетели, которым нет основания не доверять, Терах. Так вот они утверждают, что похитителем был твой младший сын. Его видели вчера утром в обществе похищенной наложницы за городом.
Терах был настолько ошеломлен, что оказался не способен проявить ни малейшей эмоции. В оцепенении он стоял и с расширенными от ужаса глазами смотрел на жреца.
- Честно говоря я бы не вмешивался в эти грязные дела, - деловито продолжал тем временем Тасид, - в конце концов, Амману главный телохранитель правителя, а не мой, если бы не одно немаловажное обстоятельство. Речь идет, как ты несомненно догадался, о дочери нищенки Хады, попавшейся недавно на воровстве в лесу Амману. Много лет я искал возможность расправиться с этой строптивой семейкой, справедливо полагая, что пока кто-то из них топчет сенаарскую землю, Уру угрожает проклятие богов. Виною же всему безумные верования Шема и Хады, которые они с завидным упорством распространяют среди невежественного и легковерного народа.  То, что в похищении дочери Хады замешан твой сын – следствие моей ошибки. Мне следовало тогда уничтожить и твою жену, веровавшую в неведомого бога и ее сына. Боги предупреждали, еще до его рождения, что он представляет опасность для Ура. Как видишь бессмертные не ошиблись. Да и не люди они, чтобы ошибаться…
Тасид не успел договорить, как старый Терах уже извивался в истерике у его ног:
- Помилуй меня мой господин! – почти визжал он, даже не стесняясь того, что его услышат собственные слуги, - не погуби бедного старика. Позволь дожить рабу твоему спокойно оставшиеся ему немногие годы! Не погуби, господин мой и повелитель, не погуби, прошу тебя!!! – Терах рыдал как ребенок, цепляясь костлявыми пальцами за полы роскошной одежды жреца, силясь поцеловать обутые в позолоченные сандалии ноги.
Священник несколько минут смотрел на валяющегося у его ног старика, то ли наслаждаясь зрелищем, то ли думая о чем-то своем.
- Правитель разгневан своеволием твоего непутевого сына, поэтому не только в моей воле решать твою судьбу, - уклончиво произнес он, - но у тебя есть возможность умилостивить его справедливый гнев.
- Все, что угодно правитель! – воскликнул Терах, - раб твой полностью в твоей святейшей воле!!!
- Найди твоего сына вместе с похищенной рабыней Амману и предай их в руки правосудия. Да исполнится воля богов! У тебя ровно семь дней, начиная с сегодняшнего, чтобы доказать свою непричастность к нечистому учению единобожия. Твой старший сын не откажет в помощи, надеюсь. Прощай.
Вырвавшись из цепких объятий хозяина дома, Тасид вышел из комнаты.

Глава шестнадцатая

- Я была уверена, что дубрава, о которой говорил Семах, находится где-то здесь,- растерянно проговорила Сарах, поднимаясь на лошади и осматривая пустынные окрестности.
- Думаю, нам придется возвращаться через лес на дорогу, которая ведет из Ура в Аккад, иначе мы заблудимся окончательно и чего доброго угодим в лапы Аккадских патрулей, - почесав в затылке, произнес Абрам.
- Нам следует как можно быстрее принять какое-то решение,- несмело вставила слово Агар, - в мехах заканчивается вода. Не мешало бы пополнить ее запасы.
Сарах соскочила с лошади, села на траву и в отчаянии обхватила голову.
- В этих местах есть только три источника, - сказала она, - два из них находятся на дороге, а один, как я думаю, в дубраве неподалеку от Аккада. Дубраву я не нашла. Соваться на дорогу опасно, что же делать?! – на глазах у Сарах появились слезы.
- Нам опасно оставаться на одном месте, - нетерпеливо сказал Абрам, - я больше чем уверен, что Амману не пожалеет сил и вышлет за нами погоню. Отец рассказывал, что его ищейки отличаются особенной пронырливостью и хитростью.
- Что ты предлагаешь? – спросила Сарах, стараясь взять себя в руки.
- Сейчас вечереет, - размышляя вслух, сказал Абрам, - предлагаю до наступления темноты добраться лесом до дороги и сделать короткий перевал. Затем под покровом темноты доберемся к ближайшему источнику.
- Семах уже третий день ждет нас в дубраве Сурах… - с сомнением произнесла Агар, но Абрам только отмахнулся от девушки.
- Пока у нас нет другого выбора, как выйти на дорогу и сориентироваться на местности, поехали!
Трое спутников, вскочив на лошадей и пустив их рысью, через время легко добрались до леса. Но затем стали медленно пробираться через густые заросли, обильно покрытые вечерней росой. Становилось холодно и сыро, но с каждым часом лес расступался, открывая перед беглецами обширные поляны  и уютные опушки, на которых так и хотелось хотя бы немного отдохнуть. Но Абрам не хотел и слышать о привале, даже самом коротком. Воды в мехах уже не было, и ему постоянно казалось, что он слышит звуки погони за спиной.
Было около полуночи, когда выбившиеся из сил путники, наконец, достигли дороги, затейливо петляющей по лесу. Через расщелины между камнями, которыми был выложен старинный тракт, пробивалась обильная растительность, ветви крайних деревьев выступали далеко на проезжую часть, мешая свободному передвижению по дороге. По всему было видно, что лес активно наступает на тракт.
- Такое впечатление, что этой дорогой пользуются не так уж и часто, - сказала Агар, разглядывая камни.
- Ею не пользуются купцы и простые люди, - возразил Абрам, зато она – излюбленное место для разбойников и патрулей Аккада.
- Что военные забыли в этой глуши? – спросила Сарах.
- В этих лесах много беглых рабов да и просто преступников, за головы которых назначено немалое вознаграждение. Мы, как видите, тоже не исключение. Кто же упустит возможность заработать на поимке?
- Ты думаешь, что за мою голову назначили награду? – растерянно спросила Сарах.
- Не знаю, - ответил Абрам, прислушиваясь к звукам ночного леса.
- Я узнаю эту местность! – обрадовалась Сарах, осмотревшись по сторонам, - всего в четырех стадиях отсюда источник Альяду!
В ответ Абрам только шикнул на девушку:
- Что ты кричишь как куропатка? – прошипел он, слезая с коня, - необязательно всем окружающим знать, что мы, такие умные, стоим здесь посреди дороги в ожидании, пока нас увидят и захотят расправиться!
Сарах испуганно прикрыла рот ладошкой и огляделась.
- Слезайте с лошадей, - скомандовал Абрам, - и ведите их по обочине, чтобы не слышен был стук копыт. Если увидите или услышите что-либо подозрительное – без звука в заросли. Вперед!
Подозрительное не заставило себя долго ждать. Где-то позади послышался отдаленный стук копыт, а через короткое время донеслись громкие голоса. Кто-то ехал по тракту, совершенно не скрывая своего присутствия, и громко распевал песни.
- Кто это? – настороженно спросила Агар.
- Явно, не дикие звери, - ухмыльнулась Сарах.
- Хуже, - сказал Абрам, прислушиваясь к приближающимся звукам песни, - их человек двадцать.
- Мы почти возле источника, - скороговоркой заговорила Сарах, - сейчас скроемся в чаще, а затем подойдем к колодцу.
- Если его не охраняют, - ответил Абрам, продираясь сквозь заросли и ведя за собой лошадь под уздцы.
Не успели беглецы скрыться, как из-за поворота дороги показался первый всадник, во все горло распевающий песню. За ним на небольшом расстоянии следовал отряд вооруженных до зубов головорезов самого красноречивого вида. Все были пьяные и едва держались в седле.
- Они могут оказаться переодетыми сыщиками Амману, - выразил сомнение Абрам, наблюдая за всадниками.
- Направляются в сторону колодца, - шепнула Сарах.
- Пропустим их вперед и идем за ними, - скомандовал Абрам и, выбрав наиболее свободную от зарослей просеку, стал аккуратно ступать по сухим веткам. Каждый шаг отдавался в его сердце болезненным эхом, поскольку был слышен, как ему казалось, на целую версту.
Сарах оказалась права. Источник Альяду оказался расположенным неподалеку в глубокой ложбине среди леса в ста шагах от дороги. Чьи-то заботливые руки обложили его девственным камнем, образовав нечто вроде колодца, в котором заманчиво журчал ключ прохладной воды, бьющей прямо из-под земли.
Разбойники, выйдя к ложбине громко приветствовали Аккадских богов, пославших на их пути столь благословенную влагу, и стали располагаться на опушке леса, расположенной неподалеку.
Беглецы расположившись ближе к дороге, притаились в наиболее густых зарослях и наблюдали за тем, что происходит возле источника.  Стало очень тяжело не выдавать своего присутствия, поскольку лошади, учуяв влагу, постоянно фыркали и пытались заржать, порываясь в сторону воды. Благо разбойники не слишком заботились об осторожности и не обращали на подозрительные звуки, доносящиеся из чащи, никакого внимания.
- Как нам добраться к воде? – с отчаянием в голосе, вопрошала Агар, глядя на то, как разбойники разбивают лагерь, - еще один восход луны и мы умрем от жажды!
- До ближайшего источника  - один переход, - прошептала Сарах, - может не будем испытывать судьбу, - вопросительно взглянула она на Абрама.
- Они ведут себя так, словно кроме них в лесу больше никого нет, - в недоумении произнес тот, - это не свойственно аккадским разбойникам.
- Какое это имеет значение? – спросила Сарах.
- То, что эти «разбойники» слишком уж смахивают на искусную ловушку для беглецов, - процедил сквозь зубы Абрам.
- Идем к следующему источнику от греха подальше, - настойчиво повторила Сарах, с беспокойством вглядываясь в окружающую их темноту, -  оттуда до дубравы Сурах  на юго-запад рукой подать.
- Тот источник о котором ты говоришь, находится ближе к городу, - с сомнением возразил Абрам, - ты уверена, что снова не заблудишься?
- У тебя есть другие предложения? – с сарказмом спросила Сарах, - если вода тебе не нужна, то она необходима лошадям. Или ты собираешься штурмовать Альяду?
Абрам усмехнулся и согласно покачал головой:
- Идем в чащу леса, - произнес он, - пойдем к Аккаду  параллельно тракту…
Однако никто из беглецов не успел даже почувствовать облегчения от принятого решения. Две стрелы с ярким оперением с характерным стуком врезались в дерево, возле которого стояла Сарах над самой ее головой, разметав в щепки кору. Третья стрела просвистела  возле виска Агар.
- Выследили! -  простонала Сарах. Присев она сняла с плеча  лук и достала из колчана стрелу.
В следующее мгновение со всех сторон к ложбине с источником с боевым кличем бросилось около полусотни вооруженных мечами и секирами воинов. Застигнутые врасплох разбойники попытались построить круговую оборону, но времени у них не оставалось. На лесной поляне завязалось кровавое сражение больше похожее на резню. Беспорядочной толпой разбойники кое-как отбивались от нападавших, мешая друг другу и в панике отступая в лес.
- Спрячь лук и не дыши, - посоветовал Абрам Сарах, - когда два льва дерутся мартышке между ними делать нечего.
- Кто эти воины? – шепотом спросила Агар.
- Солдаты Аккада, - ответил Абрам, внимательно наблюдая за ходом сражения, которое, впрочем, не успев начаться, уже приближалось к своему завершению, - этих разбойников здесь ждали.
- Могли заметить и нас, так ведь? - дрожащим голосом спросила Сарах.
- Да могли, - сказал Абрам, поправляя на поясе меч, - и, наверное, заметили. Поэтому, пока им не до нас надо скрыться отсюда по добру по здорову.
Взяв лошадей под уздцы, Абрам, Сарах и Агар двинулись снова в глубь леса в обход источника, возле которого уже затихали звуки битвы. Но далеко уйти им не удалось. Через некоторое время на их пути появились три всадника в ярком парадном облачении воинов Аккада. Трое бородатых великанов почти целую вечность пристально рассматривали путников, затем один из них обратился к Абраму:
- Мои воины видели вас идущих по дороге в Аккад. Кто вы, каков род ваших занятий и зачем направляетесь в наш город?
Абрам уже хотел было открыть рот, но Сарах не дав сказать ему ни слова, сама заговорила с воином, старательно, со специфическим придыханием, выговаривая гласные звуки.
- Мы – бедные странники из народов пустынь на западе, - говорила она, смиренно склоняя голову, - еще несколько дней назад мы шли из славного города Аккада, где продавали свой скромный товар, к себе на родину. Но третьего дня злые люди напали на нас, желая причинить нам вред. Рабы твои – люди слабые и незначительные. Не могли сопротивляться вооруженной банде, поэтому были вынуждены спасаться бегством, - Сарах умолкла, чтобы перевести дух.
- Что дальше? – спросил воин.
- Мы заблудились в лесу и поэтому, выйдя на тракт, решили пополнить запасы воды. Мой господин  может видеть, что наши лошади слабы и изнывают от жажды, как и мы.
Воин молча соскочил с лошади, вплотную подошел к путникам и стал внимательно разглядывать их лица.
- Ты и она, - он ткнул пальцем в Сарах и Агар, - похожи на детей пустыни, не спорю, но ваш спутник больше смахивает на жителя Сенаара.
- Моя мать родом из Харрана, - имитируя акцент Сарах, едва слышно произнес Абрам. Его молчание могло вызвать ненужное подозрение.
Недоверчиво покачав головой, воин обратился к своим товарищам:
- Отведем этих бродяг к коменданту, пускай разбираются, или как?
Одни из всадников неодобрительно скривился:
- Лес кишит бандами, у нас полно работы, а ты хочешь заниматься какими то нищими пустынниками?
- Перед тем, как нам отправляться из Аккада, помниться, пришел какой-то приказ от начальника дворцовой стражи, касающийся поимки беглых рабов из Ура Халдейского. Вдруг это они?
- Что-то не припоминаю такого, а что именно там было написано?
В ответ воин только пожал плечами:
- Я особенно не интересовался. Ловля рабов – не наша обязанность…
- Вот именно. Не забывай, что нам до сих пор так и не удалось найти главаря этой банды. Представляешь, что сделает с нами Ахуд, если вместо него мы притащим к нему каких-то беглых рабов или, что еще хуже никому не интересных детей пустыни?
Видимо, последний аргумент возымел должное действие, потому что стоявший рядом с Абрамом воин вдруг отвернулся от путников и снова вскочил на лошадь.
- Можете набрать воды у источника. Советую путешествовать по дороге. Ближайшие несколько дней она будет безопасна. Прощайте.
После того, как всадники исчезли в зарослях, еще несколько минут из глубины леса слышался треск ломаемых сучьев и низкие мужские голоса. Затем все затихло.
- Снова притаились в засаде? – спросила Агар.
Абрам пожал плечами и сказал:
- Идем к источнику, пока они не передумали. У нас мало времени.

- Кто тебя научил выговаривать звуки так, как это делают дети пустынь? – поинтересовалась Агар у Сарах, когда они шли вслед за Абрамом  по редколесью на  северо-запад от источника туда, где, как клятвенно заверяла Сарах находилась дубрава Сурах.
- Мой дядя живет в пустыне и нередко общается с жителями пустынь, - нехотя ответила Сарах, - я даже немного знаю их язык.
- Сарах, ты уверена, что мы идем в правильном направлении? – уже в который раз спрашивал Абрам, чем сильно раздражал девушку.
Она в очередной раз хотела высказать Абраму, все, что она думает о нем и о его сомнениях, но Агар неожиданно подняла руку и остановилась.
- Что еще случилось? – раздраженно спросила Сарах.
- Абрам, рядом кто-то есть, - прошептала Агар.
Абрам с сомнением взглянул на девушку, но та ничуть не смутившись его недоверием, настаивала на своем:
- Мои предки обладали способностью отчетливо чувствовать врага еще тогда, кода его не видно. Я говорю, что вон за теми кустами кто-то есть. Уже много стадий он следует в удалении за нами, стараясь быть незамеченным.
- Почему ты не сказала раньше? – спросил Абрам.
- Я хотела убедиться…
Абрам соскочил с лошади и вытащив из ножен меч, на полусогнутых ногах стал приближаться к тому месту, на которое указала Анар.
- Сарах, твой лук вполне может сейчас пригодиться. Прикрой.
- Не уверена, - нерешительно пробормотала девушка, - если вы сцепитесь…
Абрам не дошел до кустов двух шагов, как откуда-то со стороны на него со страшным воплем кинулся человек в ободранной окровавленной одежде. От неожиданности Абрам выронил меч и, потеряв равновесие, упал на землю, стараясь не позволить цепким пальцам противника сомкнуться на его горле. Рукопашная схватка продолжалась несколько минут, но Абраму не удавалось выбраться из-под врага. Лицо нападающего было окровавлено и обезображено страшной гримасой злости и боли, что придавало ему, явно тяжело раненному сил.
Сарах, увидев нападающего, ойкнула и опустила лук. Она в отчаянии наблюдала за схваткой, затем набросилась на Агар:
- Что же ты стоишь?! Сделай же что-нибудь!!!
- Легко сказать – «сделай»… - пробурчала Агар.
Она вытащила из ножен длинный кинжал, отобранный у охранника в доме Амману и нехотя подошла к дерущимся.  Нападающий незнакомец тем временем полностью овладел положением и,  прижав Абрама к земле, душил его со звериным рыком.
- Опомнись, несчастный, - громко сказала Агар, приставляя острие кинжала к горлу незнакомца, - еще одно движение и ты отправишься к праотцам. Отпусти нашего спутника, и мы не причиним вам вреда!
Первое время, казалось, незнакомец никак не отреагировал на предупреждение. Сарах забеспокоилась, заметив, как посинело лицо Абрама.
- Агар, убей его, иначе он убьет Абрама! – крикнула она.
Агар, взглянув на уже теряющего сознание Абрама, занесла кинжал над головой у противника. Вдруг, незнакомец подскочил, и прикрываясь обессиленным Абрамом откинулся к ближайшему дереву. Обезумевшими глазами он вперился в двух вооруженных девушек, продолжая сжимать в смертельных объятиях Абрама.
- Сарах, стреляй! – прохрипел едва слышно Абрам.
Девушка дрожащими руками натянула тетиву и хотела выстрелить, но незнакомец заговорил:
- Стойте! Я отпускаю… - он оттолкнул кашляющего Абрама в сторону. На его груди зияла страшная запекшаяся рана, за которую он тут же схватился со стоном обеими руками.
Держась за горло, Абрам с трудом поднялся с земли и с ненавистью посмотрел на незнакомца:
- Кто ты и зачем следишь за нами? – прохрипел он, - отвечай, если не хочешь умереть тут же!
На бледном лице человека появилось некоторое подобие улыбки:
- Да, было бы странно спастись от аккадских псов и умереть от рук сопливых детей, - сказал он, но тут же скривился от боли, - именем Мардука заклинаю, дайте попить, и вы узнаете все, что вас интересует.
Когда незнакомец вернул Агар почти пустой мех воды, в его глазах появился огонь жизни, серые губы порозовели. Он заговорил:
- Мое имя на устах у каждого жителя здешних мест вот уже несколько лет. За мою голову власти Аккада и Урарту дают несколько десятков талантов серебра. Торговцы и чиновники с трепетом произносят мое имя, когда оказываются на пустынной дороге без надлежащей охраны.
- Ан-эгелу – сын подземелья, - прошептала Сарах, во все глаза разглядывая незнакомца.
- Так меня зовут в народе, - улыбнувшись, произнес он, - но на самом деле у меня есть настоящее имя, которым меня звала мать, - Ахинану.
- Слуга Нану, - поморщив лоб, перевела Сарах.
Ахинану с уважением посмотрел на девушку:
- Ты знакома с языком Урарту? – спросил он.
Сарах нехотя кивнула головой:
- Дядя Шем многому меня научил…
- Почитаю за честь разговаривать с племянницей столь почтенного человека! – обрадовано воскликнул разбойник.
- Ты знаешь моего дядю? – удивилась Сарах.
Ахинану задумчиво покачал головой:
- Когда-то мы были знакомы очень хорошо, - медленно произнес он, - но затем наши дороги разошлись. Я слышал, что правитель Ура устроил настоящую охоту за людьми Шема.
- Да уж… - пробормотал Абрам.
- Так это вы виновники всей этой шумихи?
- Небось, за наши головы тоже обещают серебро? – спросила Сарах.
Ахинану рассмеялся:
- Уверен, не меньше, чем за мою!
- Что произошло возле источника? – серьезно спросил Абрам.
При этом вопросе Ахинану помрачнел, и в его взгляде полыхнуло пламя:
- Ищейкам Аккада удалось внедрить в мою команду лазутчика, - хрипло заговорил разбойник, - он знал свое дело, потому что сумел хитростью напоить меня и моих людей отравленным вином. Пока я шел за вами, не проходило ни минуты, чтобы я не думал над причиной столь позорного поражения. Взвесив все, я докопался до истины и поклялся перед лицом богов отомстить, если останусь среди живых. Как видите, воля богов исполнилась, хотя уже и не надеялся на их милость.
- Надеяться на милость богов – последнее дело, - жестко ответил Абрам, - их сердца столь же испорчены, как и сердца тех, кто им поклоняется.
- Еда готова, - раздался голос Агар, все это время хлопотавшей возле костра, над которым на вертеле жарилась аппетитная туша молодого кабана.
- Кроме прочих твоих достоинств, ты, оказывается, еще и превосходная охотница!- жадно вгрызаясь в окорок, произнес Ахинану, обращаясь к Сарах.
- Чрезмерно хвалящий ближнего больше похож на врага… - пробормотала в ответ Сарах.
Воцарилось тягостное молчание. Наконец через несколько минут Ахинану отложил кусок жаренного мяса в сторону и встал на ноги. Его худое бледное лицо освещалось языками пламени от костра, тень от его фигуры замысловато плясала по листве окружающих деревьев.
Сарах настороженно приподнялась и ее рука инстинктивно потянулась к оружию. Но разбойник только снисходительно улыбнулся:
- Я понимаю ваше недоверие, - произнес он полушепотом, поправляя на себе изодранную порядком одежду, - и хотел бы достойно отблагодарить вас за помощь, которую вы оказали попавшему в очередной переплет разбойнику. Но сейчас для меня настали не самые лучшие времена.
- У кого они лучше, - буркнула Агар.
- Только я верю, что настанет время, когда я смогу вернуть свой долг, - закончил свою мысль Ахинану, - боги обязательно восстановят справедливость…
- Богам также чужда справедливость как и тем, кто их придумал, - раздался голос Абрама из темноты.
- Странно, что заправский разбойник заговорил о справедливости… - в тон Абраму сказала Сарах.
Ахинану подошел к Абраму и сел рядом с ним на корточки. Подбрасывая сухой хворост в огонь, он медленно произнес:
- Судьба приготовила немало испытаний на твоем пути. Поэтому тебе надо многому научиться, чтобы все они обернулись для тебя благом. Так вот, один из уроков, которые тебе придется со временем усвоить, заключается в том, что не стоит поспешно судить о человеке по его внешности. С возрастом ты приобретешь способность читать сердце. Тогда ты станешь мудрецом.
Помолчав немного, словно что-то обдумывая, разбойник добавил:
- Уходите из этих лесов как можно скорее на запад в пустыню, если не хотите попасть в лапы аккадцев. Они не любят церемониться. Прощайте! – с этими  словами он совершенно неожиданно растворился в ночном лесу.
- Нам действительно надо отсюда убираться поскорее, пока он не привел сюда своих уцелевших дружков, - произнесла Агар.
- Если бы он хотел, то давно бы поубивал бы всех нас, как кроликов, - тихо ответил Абрам, - предлагаю до рассвета не двигаться с места. Навряд ли, наши преследователи обладают зрением ночных хищников. Будем дежурить по очереди.

Глава семнадцатая

- Мы обошли дубраву вдоль и поперек, но Семаха здесь нет, - сокрушенно произнесла Агар, опускаясь на землю. Лошади требуют отдыха. Предлагаю привал.
- Это точно дубрава Сурах? – насмешливо спросил Абрам, но тут же осекся, по взгляду Сарах сообразив, что шутка неуместна.
- Мы задержались, поэтому Семах мог и не дождаться… - после молчания сказала Сарах.
- Он мог бы и подождать, - буркнула Агар.
- А, может, он и не приходил? – засомневался Абрам.
- Между прочим, смею напомнить тут некоторым, - взорвалась, наконец, Сарах, - что если бы не смелость Семаха, мы бы не наслаждались сейчас тенью, отбрасываемой деревьями этой дубравы!
- Замолчи, безумная! – прошипел Абрам, опасливо оглядываясь по сторонам, - думаешь, эти деревья не имеют ушей?
- Я думаю, что у некоторых, из числа сидящих здесь, слишком короткая память как для благородного человека! – обиженно бросила Сарах и, демонстративно отвернувшись, отошла в сторону.
Абрам только вздохнул и принялся хлопотать над костром. Агар некоторое время сидела неподвижно и о чем-то думала, затем встала и стала помогать Абраму.
- Тебе не кажется, что ты был несправедлив к Сарах? – спросила она, когда они, насадив тушки нескольких зайцев на вертело, установили их над пламенем костра.
- Моя вина лишь в том, что я говорю то, что думаю, - отрезал с раздражением Абрам.
- У нас до сих пор не было причин не доверять Семаху, - настаивала на разговоре Агар.
Абрам оторвал взгляд от костра и посмотрел на девушку:
- Подумай сама, за нами гонится целая армия Сенаара, а мы, придя на место встречи, оказались без проводника. Или ты сама возьмешься сопроводить нас через пустыню?
- Я уверена, что Семах приходил, но что-то заставило его покинуть дубраву. Он непременно вернется.
Абрам устало покачал головой:
- Только бы не поздно было… - проговорил он.
Сарах была в бешенстве. Такого состояния она не испытывала уже давно. Она не могла понять, что с ней происходит и почему она так болезненно реагирует на, казалось бы, совсем безобидные реплики Абрама. Конечно, то, что она заблудилась в Аккадском лесу, могло стоить им всем жизни или, что еще хуже, свободы, но ведь все обошлось! К тому же она, наверняка уже потеряла мать. Хотя Хада всегда приучала дочь, что смерть это нормальное явление и относиться к ней надо спокойно, как к грозе или солнечному затмению, но сейчас осознание того, что мать осталась одна беззащитной перед разъяренным правителем, отзывалось в душе девушки щемящей болью. Поэтому Сарах старалась гнать от себя любые воспоминания о матери, чтобы окончательно не раскиснуть…
В любом случае, Абрам не смеет с ней так пренебрежительно разговаривать! Впрочем, ничего удивительно в его поведении не было, судя по тому, что рассказывала мать об его отце. Тот не умел обращаться с женщинами, и с потрясающим мастерством вызывал у них к себе устойчивое отвращение. Но в то же время Сарах хорошо понимала, что Абрам не вызывал у нее отвращение, даже не смотря на папины замашки. О том, что она чувствовала по отношению к этому юноше, Сарах старалась не думать, поскольку, как она сама себя убеждала, сейчас совсем не время. Да и не тот, как ей казалось, человек Абрам, которому можно довериться без оглядки.
Когда Сарах, наконец, успокоилась, в дубраве было уже темно. Невысокие раскидистые деревья, покачивая кривыми ветками, мерно шумели сочной листвой над  головой. Со стороны пустыни слышался гул разгулявшегося ветра. С неба на девушку смотрели холодными блестящими глазами безразличные звезды. Казалось, небо было совсем близко, - только протяни руку…
Но до звезд было далеко, это Сарах знала наверняка. Чувствовала это. Они мерцали холодным чужим светом из бездонных глубин, многозначительно перемигиваясь между собой, словно скрывая от маленького человека какую-то важную, но недосягаемую для него тайну. И Сарах была уверена, что, сколько не проси, древние и далекие звезды не откроют своих секретов простым смертным.
Ветка хрустнула за спиной совсем близко, но Сарах не обратила на звук никакого внимания. Наверное, Агар пришла пригласить к ужину. Девушка решила отказаться от еды. Аппетита действительно, почему-то не было, хотя со времени последнего перевала прошло более, чем половина суток. Конечно же, Абрам примет ее отказ на свой счет, - такой он уж мнительный, но это уже его проблемы…
Неожиданно и вонючее полотно опустилось на голову откуда-то сверху и сжало горло со страшной силой.  Сарах не успела даже крикнуть, как почувствовала, что чьи-то ловкие руки обвязали ее ноги и руки тонкой, больно врезающейся в кожу веревкой.
«Выследили, все-таки!» - придя в голову, та мысль привела с собой панику. Коль ищейки Амману все-таки сумели вернуть ускользнувшую от хозяина жертву, ничего не помешает ему употребить ее по предназначению: вскормить поганому ненасытному идолу. О, как будут торжествовать язычники! Представив себе ликование обезумевшей от ритуальной оргии толпы, Сарах не смогла сдержать стона. Куда же смотрит Единый?! Во мгновение на память пришли все скептические реплики Абрама по поводу богов, и Сарах почувствовала, что готова согласиться с ним. Но разве старый Шем всю жизнь ошибался? Неужели многие годы борьбы и лишений за веру в Единого – это всего лишь самообман? Сарах не хотела верить в это. Слова Шема, когда-то давно учившего ее о Неком Боге, безраздельно правящим целым миром, в этот, казалось бы, совсем не подходящий для размышлений, момент, ясно зазвучали в ее готовом помутиться от отчаяния рассудке. Но легче все равно не становилось. Сарах по-прежнему задыхалась, перетянутые веревками запястья невыносимо саднило от боли. Ее куда-то бегом несли двое, бесцеремонно взвалив на плечи. До уха девушки доносились крики и лязг оружия. На глазах у Сарах появились слезы: Абрам и Сарах, наверное, отчаянно отбиваются от врага, но какие у них шансы.  Как ни странно, вместе с безнадежностью пришло спокойствие. Сарах усилием воли заставила себя  успокоиться, чтобы быть готовой достойно предстать перед своими мучителями, вспомнив то, о чем так настойчиво твердила ей мать: она – отпрыск древнейшего благородного рода, поэтому должна держать себя соответственно в любых ситуациях. Голос матери, вдруг зазвучавший в сознании девушки, придал сил, и к ней стало медленно возвращаться природное самообладание. Когда звуки сражения, наконец, стихли, Сарах стала прислушиваться к доносившемся до ее слуха голосам. Переговаривались двое или трое мужчин, но они говорили не на аккадском и не на шумерском языках. Чтобы отвлечься от неутешительных мыслей о своей судьбе, Сарах начала ломать голову над тем, чтобы это могло значить. Слабая, словно пламя сальной свечи на ветру, надежда затеплилась в сердце девушки – наречие, на котором велся спешный и слегка напряженный разговор, было знакомо Сарах, хотя она ничего не понимала из сказанного. Однако девушка могла поклясться, что не единожды слышала его. Вот только где и когда, - это ускользало.
Неожиданно ее грубо швырнули на что-то мягкое. Сарах больно ударилась затылком, однако затем сознание помутилось и в следующее мгновение девушку окружила тишина и темнота. Ей казалось, что она идет по дну речки против течения со связанными руками. Сарах прилагала все усилия, что выбраться на берег, но сильно течение постоянно сбивало с ног и не давало сделать ни полшага. Поверхность воды была совсем рядом, только оттолкнуться и руку протянуть, но сил не хватало, голова раскалывалась от недостатка кислорода. С каждой секундой голова болела все больше, перед глазами плыли сиреневые круги. Девушка была готова уже открыть плотно сжатые губы и умереть, как в толще мутной  увидела  расплывчатое пятно, которое вначале приняла за свет, а затем разглядела лицо.  Его черты постепенно прояснялись, и в них проступало что-то знакомое для Сарах. Когда лицо приблизилось почти вплотную, Сарах, наконец, узнала Абрама. Раскрыв рот в воде и теряя драгоценный воздух, он что-то говорил, но Сарах не слыша ни единого слова. Она знала, что стоит ей хотя немного ослабить сцепленные зубы, как она тут же захлебнется.
«Почему он не вытаскивает меня?! Я ведь погибаю!» - в отчаянии недоумевала девушка, с тоской глядя на Абрама.
Вдруг чьи-то сильные руки схватили Сарах за плечи и вырвали из плена стихии. Она жадно вдохнула воздух и услышала радостный крик Агар:
- Она пришла в себя, слава богам!
Сарах открыла отяжелевшие веки и увидела перед собой встревоженное лицо Абрама, склоненного над нею. Позади стояла Агар и радостно улыбалась. Сарах сразу же заметила, что ее лицо было обезображено ссадинами и царапинами. Окинув взглядом Абрама, девушка увидела перевязанное грязной окровавленной тряпкой плечо. У обоих был бледный и истощенный вид.
- Ты провела в беспамятстве почти двое суток, - проговорил  Абрам, внимательно разглядывая Сарах, - мы боялись, что ты умрешь…
- Но я помолилась твоему Богу, как ты учила меня там в гареме Амману, Сарах, и Он, как кажется, меня услышал! – воскликнула Агар.
Абрам в ответ только недовольно поморщился, но ничего не сказал.
- Где мы? – спросила Сарах, оглядываясь по сторонам и пытаясь сесть. Тело болело в голове, казалось, роился целый пчелиный улей, но все это было пустяки в сравнении с тем, что ее могло ожидать при встрече с Амману.
- Кочевники схватили нас и заперли в этом вонючем сарае, - сокрушенно ответила Агар.
- Кочевники? Разве это были не люди Амману? – спросила Сарах, осматривая низкое сырое помещение, в котором они находились. Ей вспомнилось, как она пыталась понять, на каком языке разговаривали люди, несшие ее. Это были люди пустыни, а не ищейки из Ура Халдейского. Сарах облегчением вздохнула. По крайней мере в ближайшее время она не увидит омерзительную физиономию Амману  и его самодовольную улыбку…
- Я хотел бы верить, что эти кочевники не имеют никакого отношения к Амману, - с сомнением произнес Абрам, помогая Сарах встать на ноги. Девушка ни за что на свете не хотела лежать или сидеть на воняющец козьими экскрементами соломе, - хотя это, как мне кажется, не имеет особого значения, раз уж мы имели неосторожность попасть в лапы пустынным дикарям.
Прислонившись к стене, кое-как выложенной из трухлявых кривых бревен, настороженно взглянула на Абрама:
- Почему ты так думаешь? Разве люди пустыни приносят своим богам человеческие жертвы?
- Никогда о таком не слышала! – фыркнула Агар
Абрам только пожал плечами и присел на соломенный тюфяк рядом с Агар, от чего Сарах, к своему немалому удивлению, ощутила явный укол ревности. Девушке стало от этого настолько неловко, что она не на шутку разозлилась на саму себя и вспылила:
- Что вы все загадками да загадками! Можете по-человечески внятно объяснить, что, в конце концов, происходит или нет?!
Эта неожиданная и непонятная вспышка эмоций Сарах весьма поразила ее спутников, но отреагировали они на нее по-разному. Абрам только удивленно посмотрел на нее, а на губах у Агар на долю мгновения промелькнула игривая усмешка, которая, однако, не скрылась от внимания Сарах. Ей стало не по себе, но она постаралась взять себя в руки и успокоиться.
- Что вы на меня смотрите? – уже спокойно спросила Сарах, словно ничего и не произошло, - мне кто-нибудь расскажет, что происходит или нет?
- Мы знаем столько же, сколько и ты, - небрежно бросила Агар и демонстративно отвернулась, сделав вид, что чем-то занята. Смущение Сарах не осталось для нее загадкой, и она, наверное, впервые в жизни, почувствовала собственное превосходство над другой женщиной. Ведь она сидит рядом с Абрамом, соприкасается с ним, а Сарах, явно не равнодушная к Абраму, стоит напротив и сгорает от ревности! Что может быть забавнее!
- Ты права, - примирительным тоном сказал Абрам, ни на йоту не подозревая о безмолвном диалоге, который ведут под самым его носом Сарах и Агар, - дети пустыни никогда не приносят человеческих жертв, но они всегда нуждаются в пище и деньгах. Поэтому они ловят таких незадачливых путешественников как мы и продают их в рабство проходящим караванам.
Агар тут же перестала корчить из себя занятую, и повернулась к Абраму:
- Нам надо срочно подумать над тем, как выбраться отсюда.
- Неплохая идея… - с сарказмом буркнула Сарах, и опустилась на пол, почувствовав слабость.
Наступило продолжительное молчание. Трое пленников ничего не говорили, прислушиваясь к звукам, доносящимся снаружи. Там, судя по всему, царило возбуждение. Раздавались крики, возбужденный говор. Вокруг сарая, в котором сидели узники постоянно кто-то ходил, слышалась непонятная возня.
- Ты понимаешь, о чем они говорят? – спросил Абрам Сарах.
Сарах отрицательно покачала головой в ответ:
- Почти ничего. Только отдельные слова, - сказала она, - они говорят о ком-то, кто должен прийти в ближайшее время. Но это может относиться к чему угодно, и не обязательно связано с нами.
- Они слишком много приложили усилий, для того, чтобы заполучить нас, чтобы разговаривать о чем-то другом в ближайшую неделю. - подумав, произнес Абрам, вставая на ноги.
- Откуда ты знаешь?
- Они совсем немного опередили других охотников на путешественников…
- Да, да! – возбужденно затараторила Агар, - когда меня, словно мешок с сеном тащили куда-то, я слышала звуки битвы. Сомневаюсь, что такое мог устроить один Абрам, - при этих словах девушка усмехнулась, посчитав, наверное, свои слова особенно удачной шуткой, но никто на нее не обратил внимания.
- …я своими глазами видел, как они потеряли нескольких своих людей в схватке, - закончил свою мысль Абрам.
- Зачем им надо было идти на такие жертвы? – в недоумении спросила Сарах. Абрам пожал плечами.
Разговор прервался, поскольку грубо сколоченная деревянная дверь заскрипела на веревочных петлях, и в сарае появился бородатый мужчина, одетый в выцветшие потертые одежды. За его плечом в следующий момент появилось еще несколько таких же бородатых физиономий. Некоторое время незнакомец смотрел на замерших от неожиданности пленников, внимательно изучая их, затем заговорил на ломаном шумерском, так, что понять его было все равно было довольно сложно.
- … вы товар, который нам достался недешево, - скрипучим, подвизгивающим голосом говорил старик, - поэтому и продадим вас дорого. Вы должны смириться со своей участью рабов. Так же как и большинство тех, кто был здесь до вас. Воля богов непреклонна.
Абрам сидел молча и слушал дикаря до тех пор, пока тот не заговорил про богов. Но услышав последнюю фразу, Абрам вне себя от ярости неожиданно для говорящего подскочил к нему и ударил его по лицу с такой силой, что дикарь вылетел из хижины в объятия своих соплеменников. Абрам не собирался останавливаться. Выскочив из хижины, он выхватил у онемевшего от изумления стражника длинный искривленный меч. Оглянувшись, он увидел  посреди небольшого селения выложенный из неотесанных камней жертвенник над которым возвышался небольшой, в человеческий рост деревянный идол. В несколько шагов оказавшись возле капища, на котором еще тлели остатки принесенной жертвы, Абрам, вне себя от ярости, выкрикивая ругательства, снес божку голову, и принялся, было за скрюченные руки, но кто-то сзади обрушил на него удар дубиной.  Потеряв равновесие, Абрам упал на песок к подножию идола и тут же повернулся, готовый отразить следующее нападение. Но никто на него не нападал. Человек десять сынов пустыни окружили его плотным кольцом, ощетинившись длинными копьями с острыми медными наконечниками. По выражению их лиц, Абрам понял, что если он сделает  хотя бы одно движение, то превратится в решето. Здравый рассудок вернулся к нему также быстро, как и покинул перед этим, и Абрам, опустив меч, начал смеяться, чем привел в еще большее недоумение дикарей. Краем глаза Абрам заметил, что кольцо медленно разомкнулось и к нему подошел ветхий старик с длинной седой бородой и посохом. Остановившись в трех шагах от Абрама, он покачал головой, увидев обезглавленного идола.
- Удивляюсь воистину бесконечному долготерпению наших богов, - проговорил он после долгого молчания, - на их месте я давно бы испепелил богохульников, чтобы другим не повадно было.
Абрам встал на ноги, понимая, что его никто не тронет.
- Может быть, они не наказывают своих обидчиков потому, что слишком слабы для этого? – с иронией спросил он и сам себе удивился: откуда у него столько дерзости? Еще совсем недавно он даже боялся подумать что-то плохое о богах, даже после того, как понял, что вера в них бессмысленна.
Сморщенное лицо старика вдруг стало жестким и злым. Он подошел вплотную к Абраму и ткнув его своим посохом в грудь, зловеще проскрипел:
- Что ты, неоперившийся птенец знаешь о богах?
- Знаю, что они слабы и ничтожны!
Неожиданный удар жезлом по голове во мгновение остудил воинственный пыл Абрама. Искры посыпались из глаз, словно из костра. Меч выпал из рук. Да и нужен ли он сейчас? Защитить себя, убить этого поганого старикашку – значить обречь себя на верную смерть. Причем неизвестно, на какие мучения его обрекут дети пустыни в приступе ярости. Наверное, их лучше не злить, авось все обойдется… У Абрама вдруг засосало под ложечкой, - а что, собственно, произойдет? Его, Сарах и Агар продадут в рабство чужестранцам. Не лучше ли смерть, даже если она окажется сколько угодно мучительной? Впервые, с тех пор, как он похитил Сарах из гарема Амману, Абрам почувствовал, что впадает в отчаяние. Его душу сковал страх, словно лед сковывает пруд, превращая его в неподвижную мертвую пустыню. Еще совсем недавние надежды поблекли перед лицом мистического отчаяния, и Абраму захотелось смерти. Упав лицом в песок от удара, Абрам решил не подниматься. Видимо, это будет последнее падение в его жизни…
Старик схватил Абрама за шиворот и развернул к себе. Заметив бессмысленный взгляд пленника, он снова швырнул его наземь и разразился страшным злорадным смехом.
- Наш великий покровитель поразил только что этого неверного безумием! Да свершится справедливое правосудие!
Грянул гром оваций собравшегося на площади народа, но на Абрама это не произвело ни малейшего впечатления.  Ему было страшно, но боялся он не рабства и не мучений. Вместе с отчаянием  к нему пришли беспомощность и… Абрам, как ему показалось, долго не мог подобрать название этому чувству. Столь необычным оно было  и необычным для него.
Одиночество. Нет не то одиночество, которое человек обычно испытывает, когда остается без поддержки близких или друзей. Это Одиночество имело несколько другое свойство, объяснить которое Абрам был не в состоянии, и противостоять которому не имел сил. Создавалось впечатление, что кто-то вдруг обрезал пуповину, соединяющую с Чем-то, и Абрам стал будто бы задыхаться от тлетворности каждой минуты собственного бытия. Абрам действительно хотел смерти. И это была не просто минута слабости, а все усиливающееся желание, подстегивающее к немедленному действию обостренным чувством бессмысленности и омерзения к самому себе…
Перед взором Абрама возник образ Сарах, вызвав щемящую боль в груди и тут же померк. Абрам не хотел думать о том, какая участь ждет эту милую его сердцу девушку. Это было больше его сил.
Абрама подхватили под руки двое воинов и поволокли к сараю. Больно ударив в затылок, его швырнули на пол и закрыли скрипящую на петлях дверь. В сарае никого не было. Вначале Абрам испугался, что Сарах и Агар уже продали, но, немного придя в себя сообразил, что его закрыли в другом сарае, более темном и вонючим. До захода солнца Абрам лежал неподвижно на сыром глиняном полу, находясь в полузабытьи. Если бы у него спросили, что в тот момент с ним происходило, то навряд ли добились бы вразумительного ответа. Где-то краем сознания Абрам чувствовал голод и страшную головную боль, червяком в глубине души шевелилась тревога за Сарах. Но все эти и другие ощущения и чувства, хоть и давали о себе знать, но были какими-то далекими и казались нереальными.
Затем скрипнула дверь и Абрам с трудом повернул голову на звук. Кто-то вошел в сарай, поставил выдолбленную из дерева миску  на пол  и сразу же вышел. Абрам прислушался. Еще некоторое время за дверями слышался чьи-то приглушенные голоса, затем все затихло, замерло. Только далекие окрики часовых напоминали Абраму, что он еще среди живых.
До рассвета Абрам так и не сомкнул глаз. Он продолжал лежать неподвижно на животе и бессмысленно таращиться в темноту. Мысли, воспоминания, чувства проплывали в его помутненном сознании все это время, словно это были не его мысли, чувства и воспоминания принадлежали кому-то другому. Когда рассвело, Абрам поднялся на ноги, обошел сарай, где он был заперт вдоль бревенчатых покосившихся стен, с минуту постоял возле миски с похлебкой, над которой собралось немало мух, и снова опустившись на пол, взялся за голову руками.
Он просидел в такой позе почти целый день, игнорируя дважды предлагаемую еду, до тех пор пока не услышал приглушенные голоса за стенами своей тюрьмы. Некоторое время там возбужденно о чем-то спорили, затем все стихло и через несколько мгновений Абрам услышал сдавленный голос Сарах. Похожий звук издает человек, когда хочет закричать, но ему зажимают рот. Затем за стенами снова стало тихо. Но Абрама словно кто-то подменил. Апатия испарилась, словно капли влаги на раскаленном камне, на смену страху и отчаянию пришли злость и решимость во чтобы то ни стало спасти Сарах. Ведь ее только что продали в рабство! Как он мог такое допустить?! Абрам метался по сараю, колотя в двери, оглашая спертый, пыльный воздух ругательствами и проклятиями, на которые был только способен, рвал на себе волосы и одежду, думал, строил планы побега, впадал в отчаяние и снова бодрился. Стон Сарах весь следующий день не выходил из головы, и Абрам в уме считал каждый шаг, который сделали покупатели Сарах, гадал в какую сторону они пошли. Наконец, под вечер, Абрам решил воплотить в жизнь задуманное.
Дождавшись, пока стемнеет, он стал пальцами рыть утрамбованный песок, перемешанный с глиной под одной из стен, за которой реже всего слышал человеческие голоса или звуки шагов. Подкоп давался тяжело, но дело, хотя и медленно, все же продвигалось. Абрам не чувствовал времени, но когда подкоп был готов примерно на половину и узник, наконец, позволил себе передохнуть, ему показалось, что уже далеко за полночь, и надо бы поторапливаться.
- Это были не аккадцы и не жители Ура, это точно… - постоянно подбадривал себя Абрам, ломая ногти и раня пальцы в кровь о неподатливую почву. Под более или мягким песчаным слоем оказалась совсем уже не поддающаяся никаким усилиям  глина.
- Эти предпочли бы взять даром, чем платить деньги дикарям… - чуть не плача Абрам снова и снова набрасывался на подкоп окаменевшими и окровавленными пальцами. В приступе остервенения он готов было вгрызаться в глину зубами, если бы знал, что это хоть как-то ускорит дело.
- Вероятнее всего это купцы с запада. Их нынче много ходит… - наконец яма под последним бревном стены оказалась достаточно широкой, чтобы туда протиснуться. Почувствовав приближение финала, Абрам воодушевившись, стал бодрее выгребать грунт.
- За день пути они не могли уйти сильно далеко. Если мне удастся выбраться из это норы, то за несколько переходов  я их обязательно догоню, а там что-нибудь придумаю…
Наконец, подкоп был готов. Почувствовав пальцами пустоту, Абрам, тяжело дыша, обессиленный лежал ничком на пол и отдыхал. Последние несколько дней он ничего не ел,  поэтому плен и рытье подкопа отняло у него немало сил.
- Путь свободен, Сарах, - шептал Абрам, облизывая пересохшие губы и прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за стены, - только бы мне отсюда выбраться…ты уж потерпи немного… вот сейчас выберусь. Меня никто не должен заметить. Ведь сейчас четвертая стража, сам бы заснул…
Собравшись с силами, зажав волю в кулак, Абрам стал пробираться под стеной сарая. Через несколько мгновений он оказался на свободе. Вокруг царила ночь. Ветер завывал на пустынных просторах, не здерживаемый никакими препятствиями на многие сотни стадий вокруг. На ясном небе безучастно мерцали далекие звезды, бледно-желтый диск луны освещал таинственным светом шатры детей пустыни. Где-то далеко на востоке, на самом краю горизонта только начинала загораться заря, предупреждая беглеца о близости утра. Абрам огляделся и снова прислушался. Селение спало крепким предутренними сном. Абрам нерешительно сделал несколько шагов. Под ногами, как ему показалось, оглушительно захрустел песок.
Сарай-тюрьма, откуда только что выбрался Абрам, к несчастью, находилась почти в самой середине селения, поэтому предстояло преодолеть немалое расстояние, чтобы оказаться в некоторой безопасности. Но Абрам не унывал, - половина дела сделана, он не узник, надо поторапливаться.
Абрам стал медленно, шаг шагом, продвигаться к краю селения. Спящий стражник, которого ему пришлось миновать, только замычал сквозь сон, но не проснулся, чем несказанно обрадовал беглеца. Абрам настолько осмелел, что вытащил из ножен одного из спящих прямо на песке воинов кривой меч. Тот, видимо был пьян и даже не шелохнулся. До края селения оставалось не многим больше, чем два десятка шагов, как нога Абрама за что-то зацепилась, и над самым его ухом ударил гром медного надтреснутого колокола. У Абрама все оборвалось внутри, и он на мгновение занемел от ужаса. Только возбужденные крики, доносящиеся отовсюду и топот множества ног, вывели его из оцепенения и Абрам что есть силы, бросился бежать.
Чья-то тень метнулась к беглецу, и сильный удар сбил его с ног. Не помня себя от злости, полный решимости отстоять свою свободу, Абрам, подскочил и бросился с воинственным кличем на громадного верзилу с лицом, заплывшим жиром с дубиной в руках. Махнув наугад мечом, Абрам с удивлением почувствовал, как клинок вошел в плоть и в уши ударил страшный рев раненного громилы. Едва уклонившись от следующего удара дубины, Абрам пустился на утек, но вскоре обнаружил, что сбился с дороги и бежит совсем в другую сторону.
Тем временем, драгоценное время неумолимо быстро сочилось сквозь пальцы судьбы, с каждым мгновением уменьшая шансы беглеца на освобождение. Суматоха, вызванная сигналом колокола, видимо, сменилась вполне организованной охотой. Со всех сторон слышались короткие окрики команд, вместо беспорядочных криков. Абрам почувствовал, что его окружили и петля вокруг его шее затягивается с каждым мгновением все туже и туже…

Глава восемнадцатая

Сколько себя не помнил, никогда он не чувствовал такой боли. Его били дубинками и ногами прямо посреди площади до  самого рассвета, выкрикивая ругательства и всевозможные проклятия на ломанном шумерском языке. Абрам недоумевал, почему его не убили? Кто его теперь в купит в таком состоянии? Он потрогал еще кровоточащую губу, затем бровь, ощупал множество кровоподтеков на спине и груди и усмехнулся – у него явно не товарный вид! Чувство юмора вернулось к Абраму после вчерашней ночи, и он сам удивлялся бодрости собственного духа. Со стоном Абрам поднялся на четвереньки и едва передвигая ногами и руками с трудом добрался до стены сарая, из которого несколько часов назад пытался сбежать. И все же, что они от него хотят? Абрам с минуту подумал, а затем по избитому телу прошел мороз от внезапной догадки. Неужели они собираются принести его в жертву? На этот раз из разбитых уст пленника вырвался стон, вызванный на этот раз не болью, а ужасом. Он живо вспомнил красочные рассказы своего отца о верованиях детей пустыни, их кровавых человеческих жертвах и оргиях, сопутствующих жертвоприношениям.  Абрам крепко зажмурился и снова открыл разбитые глаза. Может быть это просто страшный сон? Он больно ущипнул себя за голень. Но почему это происходит именно с ним? Неужели боги не так уж и бессильны, как он думал и разгневавшись на него, требуют теперь жестокого возмездия? Абрам сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, а затем на его губы вытянулись презрительной усмешке. Пусть будет так. Пускай кровожадные боги насладятся его плотью и удовлетворят свою похоть над его душой. Он не станет просить у них пощады! Ему наверняка хватит духу показать этим ничтожным дикарям и их не менее ничтожному божку, что он сильнее всех их вместе взятых. И благоговейный ужас больше не коснется его сердца даже перед лицом страшной смерти!
Абраму стало легче и он впервые за все время пребывания в плену смог расслабиться. Только сейчас он почувствовал, как он на самом деле устал.
- Ничего, - прошептал он, усмехаясь, - тебе недолго осталось. Скоро отдохнешь в стране теней…
За стенами неожиданно раздался бой барабанов, сопровождаемый торжественными возгласами толпы и мелодичной музыкой. Абрам тяжело сглотнул скопившуюся во рту слюну, - неужели сегодня, так быстро?!
Ему снова стало страшно, и он бы, наверное, не совладал бы с собственными чувствами, если бы дверь его темницы, заскрипев, не открылась и в дверном проеме не появились фигуры двух вооруженных до зубов стражников. Вид этих двоих, настороженно на него взирающих, дикарей развеселил Абрама. Он понял, что они его просто боятся. Наверное, и божок их, скорее всего тоже из трусливого десятка!
Один из стражников что-то выкрикнул, обращаясь к Абраму, вероятно требуя, чтобы тот выходил. Но Абрам даже и не подумал тронуться с места. Ему стало интересно, что же будет дальше. По всему было видно, что дикарям совсем не хотелось заходить  в сарай.
Не дождавшись выполнения своего приказа, стражники, некоторое время потоптавшись у порога, зашли, наконец,  и  связали Абраму руки, страшно ругаясь  и божась.
Когда Абрам оказался на улице, то первое, что он увидел, был высокий каменный жертвенник, над которым возвышалась уродливая статуя местного божества. Отрубанная Абрамом голова идола, конечно же, была аккуратно прикреплена на надлежащее место. Истукан красовался на площади перед многочисленной толпой, украшенный выцветшими яркими одеждами и золотыми украшениями. Больше золота в этом племени, вероятно, не носил никто.
Абрама, тем временем подвели к жертвеннику, возле которого на небольшом подъеме стоял уже знакомый Абраму старик. Он стоял со своим посохом в руке. Его нечесаная грязная борода развевалась по ветру и он пронизывающим взглядом взирал на Абрама, но тот старался не обращать на старика внимания, чтобы не потерять самообладания.
- Боги разгневались на тебя, чужестранец, - услышал Абрам спокойный серьезный голос старика. В нем не было ни капли былых злорадства  и торжества. Напротив, к своему удивлению Абрам почувствовал даже некоторую жалость. Неужели этот, почтенный пожилой человек действительно верит в украшенного побрякушками истукана? – недоумевал Абрам, разглядывая свои запыленные босые ноги. Если не верит, значит, сознательно дурачит народ. Но зачем ему это? Чтобы держать чернь в повиновении, зачем же еще. Абрам поднял голову и с интересом взглянул на старика. Их глаза на мгновение встретились, и Абраму стало не по себе. Он понял, что старик действительно верит. Может быть, даже верит больше, чем все, кто стоит сейчас на этой площади. Он уверен в своем идоле и эту уверенность навряд ли кому-то удастся поколебать. И горе тому, кто захочет так рисковать! В этом Абрам уже убедился на собственной шкуре.
- В обмен на спокойствие и безопасность нашего народа они потребовали твою кровь, - произнес старик, немного помолчав, - мы хотели тебя продать в рабство одному почтенному человеку, частому гостю нашего племени, но теперь вынужден умилостивить богов, принеся тебя в жертву. Такова их непреклонная воля! – старик торжественно поднял посох.
Двое вооруженных длинными ножами  мускулистых мужчин в одеждах, напоминающих священнические медленно подошли к Абраму, и, связав ему ноги, уложили на охапку хвороста, разложенного на жертвеннике. Абрам  снова оказался лицом к лицу со стриком и с отвращением отвернулся.
- Мое лицо будет последним, которое ты увидишь, - покачав головой, серьезно произнес старик, принимая из рук одного из священников инкрустированный слоновой костью и драгоценными камнями ритуальный нож с тонким длинным лезвием. После чего он воздел руки к небу и под бой барабанов запел заунывную песню, покачиваясь из стороны в сторону, словно тополь на ветру.
Абрам облегченно вздохнул:
- Хоть кожу живьем сдирать не будут. И на том спасибо…
Смирился ли Абрам со своей участью? Может ли человек смириться перед лицом неизбежной смерти? Наверное, только в том случае, если он отдает свою жизнь за великое дело. Но Абрам ничего не совершал. Скорее, наоборот – его жизнь заканчивается полным провалом и позором, - он не сумел сохранить свободу Сарах, как ни пытался. Он умрет неудачником, а не героем…
Абраму не хотелось, чтобы последним, что он увидит в своей неудавшейся жизни, было лицо этого спятившего в конец старика. Поэтому он отвернулся от танцующего жреца и стал рассматривать  людей  толпе, которую было хорошо видно с высоты жертвенника. Занятие это оказалось мало приятным – изможденные лица женщин и детей. Последние жадно глазели на будущую жертву. Они, судя по всему, были единственными участниками, которых интересовало и даже забавляло происходящее.  Смуглые мужчины, в большинстве своем взирающих на происходящее с безразличием и раздражением. В целом, дети пустыни произвели на Абрама гнетущее впечатление, смешанное чувство жалости и гадливости. Он хотел, было отвернуться, но в последнее мгновение взгляд задержался на старике, зажатом толпою.  Создавалось странное впечатление, будто бы он совсем не касался окружающих его людей.  Старик был некоей чужеродной частицей в этой серой массе, можно даже сказать, бриллиантом среди грубых булыжников. Старик стоял, не двигаясь, и пристальным спокойным взглядом смотрел на Абрама. Когда Абрам встретился со стриков взглядами, ему показалось, что где-то он уже встречал это выражение глаз. Вот только где вспомнить никак не мог.
Бой барабанов усиливался и стал похож на гром, жрец с ножом в руках раскачивался все больше и больше. Непонятные слова ритуальной песни вырывались из его уст все отрывистее. Но Абрам не видел и не слышал всего этого. Он только смотрел в глаза странному незнакомцу в толпе.
- Что ты делаешь на жертвеннике этого поганого идола? – услышал Абрам  голос рядом с собой, и, вздрогнув, оглянулся. Но рядом  с жертвенником кроме впавшего в транс жреца и двух священников, торжественно держащих наготове факелы, никого не обнаружил. Навряд ли такой вопрос могли задать они.
Абрам снова встретился взглядом с незнакомцем в толпе и тот же голос повторил вопрос. У Абрама побежали мурашки по спине. Он не мог больше смотреть ему в глаза, но чья-то воля не давала отвести взгляд.
- Ты ненавидишь богов, которым поклоняются люди в этой земле, - снова раздался тот же спокойный голос, - ты правильно делаешь, Абрам! Так низвергни же идолов из сердец людей!
Едва ли эти слова в тот момент дошли до сознания Абрама. Многие годы после этого он помнил слова сказанные ему, лежащему на жертвеннике, бережно хранил их в своем сердце, повторял не раз, рассказывал детям и внукам, даже просто незнакомым людям, размышлял над ними, молился… Но тогда он не слышал ничего. Кровь стучала в висках громче барабанов, на глазах навернулись слезы:
- Спаси меня, господи… - только и смог вымолвить Абрам.
В следующее мгновение все кончилось. Когда Абрам пришел в себя, барабаны не били, но среди народа царил переполох. Слышали воинственные крики, бряцали оружием, скрипели повозки. Абрам взглянул на разгневанное лицо жреца, который словно коршун осматривал метушащихся на площади людей и недовольно выслушивал донесения нескольких воинов. После того, как они закончили, жрец отдал короткое приказание и подозвал священников с факелами. Затем он обратился к Абраму:
- Боги разгневались на мое промедление и наслали врагов на мой народ, - прохрипел он возбужденно, - но я уверен, что кровь, которая сейчас прольется на этом святом месте, умилостивит их гнев, и они даруют победу.
Шепча молитву, жрец поднял нож над грудью Абрама. Тот крепко зажмурился, чтобы не видеть, как холодное лезвие пронзит его грудь.
«Интересно, я умру сразу?» - пронеслось у него в голове.
Но удара не последовало. Абрам услышал, как что-то  звякнуло о камень возле самого уха и покатилось вниз. Открыв глаза, Абрам к своему удивлению увидел застывшего в неестественной позе жреца с безумным выражением глаз. В его горле торчала стрела и с побелевших старческих губ на длинную седую бороду стекала густая алая кровь. Когда тело жреца беззвучно повалилось на ступеньки жертвенника, ошеломленные священники с истошным воплем швырнув факелы на жертвенник, бросились в рассыпную. Сухой хворост, на котором лежал Абрам загорелся...
Но события развивались  настолько стремительно, что он в начале даже не заметил этого, с интересом наблюдая как пустеет площадь.  Воины, выбегали из шатров, на ходу натягивая кольчуги и пристегивая  застежки с оружием и устремлялись на северный край поселка, откуда уже слышались звуки битвы. Никому, казалось, не было и дела до так и не принесенной жертвы.
Но вскоре Абрам почувствовал жжение в ногах и с ужасом обнаружил, что пламя быстро подбирается  к нему, готовое вот-вот пожрать то, от чего, по всей видимости отказался бог. Связанный по рукам и ногам, Абрам перекатился на край жертвенника и, извернувшись, попытался сесть. Это оказалось не таким уж легким делом. Когда огонь начал лизать ступни, Абраму все-таки удалось поменять положение и спрыгнуть с жертвенника.
Упав с высоты более восьми локтей на утоптанный песчаный грунт, Абрам взвыл от пронизывающей боли в плече. Все попытки освободиться от связывающих его пут не увенчались успехом. Ушибленное плечо отзывалось невыносимой болью при малейшем движении.
«Если я пролежу здесь еще немного, меня могут вернуть туда, откуда я только что упал…» - в отчаянии подумал Абрам. Он перевернулся на живот  и закрыл глаза, пытаясь успокоиться и оценить ситуацию. Наверняка, у него есть еще некоторое время…
Неожиданно Абрам услышал позади себя чьи-то быстрые шаги и через мгновение его накрыла тень человека. «Может, стоит все-таки принять смерть лицом к врагу?» - мысли в голове путались, не взирая на все попытки их хозяина как-то совладать с ними, - «только бы  на жертвенник снова не затащили…». Абрам со стоном перевернулся на спину и обомлел. Перед ним стоял знакомый ему старик. Хотя божественного ореола окружавшего его еще час назад, когда он стоял в толпе, уже не было, что немного успокоило Абрама. К тому же, в руках у старик сжимал нож.
«Наверное, тогда, на жертвеннике, было наваждение», - с сожалением подумал Абрам, разглядывая незнакомца.
Но старик, вопреки ожиданиям Абрама, казалось, не собирался убивать его. Присев, он точными движениями разрезал веревки на руках и ногах пленника и на чистом шумерском приказал поторапливаться:
- У нас мало времени, - сказал он, пряча нож за пояс и доставая из ножен кривой меч, - уходим, нас ждут.
- Кто? – спросил Абрам, но тут же понял, что ответа не получит. Старик был сосредоточен и, действительно, очень спешил.
Расстояние от центральной площади до окраины поселка, к удивлению Абрама, они преодолели достаточно быстро. Вчера ночью, как ему казалось, оно было бесконечно большим. Уже за пределами поселения детей пустыни Абрам увидел фигуру, закутанную в черный плащ с накинутым на голову глубоким капюшоном. За плечами воина висел лук и колчан со стрелами, в руках он держал длинный прямой меч, которым отбивался от стражника. Старик поспешил на подмогу, и вскоре с противником было покончено. Наблюдая за движениями незнакомца, Абрам не переставал удивляться. Ему по виду было никак не меньше восьмидесяти лет, а держался он как воин в самом расцвете сил.
- Может быть, это сон или предсмертное видение? – спросил сам себя Абрам. Когда он подошел ближе, то увидел нечто, что еще больше утвердило его в мысли о нереальности происходящего.
Воин сняв капюшон с головы оказался Сарах.
- Дядя Шем, - раздраженно обратилась она к старику, - вы могли бы с таким же успехом и в Аккад за продуктами сбегать!
Старик, ничуть не обидевшись на претензию, только смиренно покачал головой:
- Ничего не могу поделать, дочка, - ласково проскрипел он, - годы мои не те…
Но Сарах уже не слушала старика. Ее полный беспокойства взгляд был направлен на Абрама. Они, будто бы, целую вечность смотрели друг на друга, пока словно из-под земли перед ними появилась Агар с тремя лошадьми.
- Сарах, поедешь с Абрамом на Макире, - деловито скомандовал старик, - он достаточно крепкий, чтобы выдержать вас двоих до ближайшего источника.
- Пошевеливайтесь! – выкрикнула Агар, - Абрама, кажется, спохватились!
Все мигом оказались на лошадях, завидев конный отряд детей пустыни, устремившихся на беглецов.
Не смотря на все старания, погоня грозила закончиться быстрее, чем хотелось бы. Преследователи уверенно сокращали расстояние. Над головами  Шема и Агар, скакавших позади, засвистели стрелы.
- С пустыни надвигается буря! – прокричала Агар, поравнявшись с Сарах и Абрамом, - если мы сейчас разойдемся в разные стороны, наши преследователи скоро отстанут!
Сарах молча кивнула.
- Встречаемся в условленном месте! – крикнула Агар и скрылась с виду. Краем глаза Абрам заметил, что Шем поскакал в другую сторону.
Тем временем ветер крепчал, разнося по пустыне тучи серого песка, засыпающего глаза и ноздри, попадающего за шиворот, сыплющегося в уши, противно хрустящего на зубах. Абрам обернулся, но никого позади не увидел.
- Нас никто не преследует! – прокричал он на ухо Сарах.
- Теперь у нас появился более опасный враг, чем дети пустыни, - морщась, ответила Сарах, - сама пустыня. Пока буря не набралась сил, нам необходимо достичь укрытия!

Глава девятнадцатая

В землянке было довольно уютно и тепло. Горел огонь, на котором аппетитно пеклись несколько анисовых лепешек с медом. Семах и Абрам сидели возле очага и наслаждались хорошим, хотя и теплым вином. Перед ними стояло блюдо, наполненное медом.
- Давно я так не ел! – довольно произнес Семах, запихивая очередной кусок лепешки в итак полный рот и запивая его вином из увесистой бронзовой чаши, - никогда бы не подумал, что старик Шем способен на такое царское угощение! – Семах указал на бронзовую чашу, - сколько я не допытывался у него, где он взял такую роскошную посуду, в ответ – только молчание!
- Возможно, потому, что Шему сейчас не до этого, - высказал предположение Абрам, с интересом рассматривая собеседника, - кто тебя научил так ловко орудовать дубиной? – после короткого молчания спросил он.
- Кто же, кроме старика Шема может научить лучше владению оружием! - искренно удивился Семах.
Абрам невольно с завистью взглянул на парня. Тот точно лет на пять был младше, а владел боевым искусством, как настоящий воин. По-крайней мере так казалось Абраму. Он хотел еще что-то спросить у Семаха, но тут из-за занавеси из дорогой, но изрядно изношенной ткани, разделяющей землянку на две половины, показалась Агар с окровавленным полотенцем на плече. У нее был весьма усталый вид. Он бросила полотенце в таз с водой, стоявший в углу и опустилась рядом с Абрамом и Семахом. Они с тревожным любопытством, выжидающе смотрели на девушку.
Но Агар упорно молчала и первым потерял терпение Семах:
- Как Шем? – спросил он, - удалось вытащить стрелу?
- Стрелу из плеча удалось вытащить, хотя, признаюсь, это стоило мне много пота и крови, - тихо ответила Агар, - будем надеяться, что она не отравлена.
- Дети пустыни обычно пользуются отравленными стрелами, - сокрушенно покачав головой, сказал Семах, заерзав на одном месте.
- Как Шем? – в свою очередь спросил Абрам.
- Единый наделил старика недужим здоровьем, - усмехнувшись, ответила Агар, разламывая анисовую лепешку надвое, - операцию он перенес как истинный воин старой закалки. Сейчас таких солдат редко встретишь, я уж знаю. По крайней мере на западе, откуда я родом. Сейчас он заснул. Мы напоили его всеми противоядиями, которые удалось найти в его доме.
- Как получилось так, что стрела дикарей угодила именно в старика Шема? – недоуменно спросил Семах, - не надо было оставлять его одного!
Агар некоторое время с удовольствием  жевала лепешку и запивала ее вином, затем сказала:
- Он старался отвлечь внимание детей пустыни от нас и поэтому через чур близко подпустил преследователей к себе. Если бы не надвигающаяся пещаная буря, они бы обязательно настигли Шема.
Абрам с беспокойством посмотрел на занавеску.
- Почему Сарах так долго не выходит к нам? – наконец спросил он.
Агар насмешливо взглянула на парня, от чего тому стало не по себе. Он опустил глаза, едва скрывая раздражение. Чего она смеется над ним, стоит ему только упомянуть имя Сарах? Кто она вообще такая, чтобы вмешиваться в их отношения?! Абрама переполняло негодование, однако он не смел его проявить, чтобы окончательно не скомпрометировать себя в глазах Агар, да и Семаха тоже. Хотя почему он должен бояться этого? Неужели мнение беглой рабыни для него имеет вес?..
Агар, видимо, разгадав чувства, одолевавшие Абрама, согнала ехидную усмешку с уст и почти серьезно ответила:
- Шем попросил ее остаться дежурить у его постели. Мне кажется, старик решил умирать и поэтому хочет серьезно поговорить с племянницей.
- Умереть от какой-то стрелы в лопатке?! – в негодовании почти выкрикнул Семах, - вот уж во что никогда не поверю. Старик Шем великий воин. Ему должно уйти в мир теней как герою!
- Чрезмерно восхваляющий друга похож на злословящего, - раздался тихий голос Сарах за спиной. Ее полный укоризны взгляд был устремлен на Семаха. Смутившись, он выскочил тот час из землянки, сославшись на то, что надо принести из колодца воды.
Внимательно посмотрев на Сарах, Агар также поднялась и вышла. Тщетно Абрам пытался уловить на лице девушки прежнее ехидство. На этот раз подруга оно было серьезно и сосредоточено. Уже в который раз Абрам невольно поражался тому, как быстро может меняться настроение у подруги Сарах. И в который раз в недоумении он ловил себя на мысли, что уж больно часто его мысли заняты Агар.
Оставшись наедине с Сарах, Абрам заерзал на колченогом табурете, точь-в-точь также, как это делал недавно Семах, но Сарах, занятая своими мыслями, не заметила странного поведения парня и села напротив. Некоторое время под изумленным взглядом Абрама она яростно расправлялась с медовыми лепешками и целым мехом вина, затем, отдышавшись после сытного ужина, заговорила:
- По воле Всевышнего мы до сих пор среди живых. Дядя Шем сказал, что…
Абрам поморщился, услышав такие слова от Сарах, с тоскою подумав о том, что придется ему после всех злоключений еще выслушать проповедь о величии очередного божества. Но вспомнив видение, увиденное им, когда он лежал на жертвеннике, Абрам оборвал поток скептических мыслей. Было ли это действительно видение или же просто галлюцинация? Абрам не знал ответ на этот вопрос.  Единственное, что ему было известно достоверно, - жрецы Нанниру очень любили выдавать одно за другое, когда хотели навязать невежественному народу свое мнение. Возмущенная реплика Сарах прервала размышления Абрама:
- … после всего, что произошло с нами, ты до сих пор не убедился, что существование Единого – это не выдумка сребролюбивых жрецов?!
Абрам с удивлением взглянул на девушку:
- Я знал, что твоя мать и родственники верят в Единого. Именно за это твою семью недолюбливал мой отец. Но не подозревал, что ты сама веришь в бога твоих предков, - сказал он.
Сарах некоторое время внимательно изучала лицо Абрама, чтобы понять говорит ли тот серьезно или просто издевается.
- Я не просто верю в Бога моих предков, - произнесла она тихо, делая ударение на слове Бог, -  Бог моих предков – это прежде всего мой Бог!
- Неужели твой бог тебя никогда не подводил? – иронически спросил Абрам, - неужели он совсем не похож на тех людей, от рук которых нам удалось чудом спастись?
Сарах ничего не ответила, а только устало потерла ладонью лоб. Меньше всего ей сейчас хотелось спорить с Абрамом, растрачивать на это силы и время. Девушке с трудом удалось подобрать несколько подходящих слов, чтобы донести до Абрама самое главное. В последнее время, как она заметила, ей стало тяжело общаться с Абрамом. Они с трудом находила общий язык с этим самоуверенным и гордым человеком. Сарах невольно вспоминала те несколько дней, когда у них с Абрамом будто бы была одна душа на двоих, и они понимали друг друга без слов. Эти воспоминания согревали сердце девушки. Что же изменилось? Может, все дело в обстоятельствах? В том, что вот уже много дней их окружают враги и за каждым пригорком поджидает смертельная опасность? Наверное, так и было…
- Давай на время оставим спор о богах, Абрам. Дядя Шем хочет тебе сказать кое-что очень важное, - сказала Сарах и встала из-за низкого стола, - это касается воли твоей матери. Пойдем.
После этих слов воинственный у Абрама былого воинственного духа как и не было. На память тут же пришел разговор с госпожой Хадой, ее рассказ про отца…
Абраму стало неприятно. Ему не хотелось разговаривать с почти незнакомыми людьми про своего отца и уж тем более про свою мать.
- Почему волю своей матери я должен узнать именно от Шема?
- Потому что она так захотела, - ответила Сарах и раскрыла занавеску.
Абрам увидел старика лежащим на соломенном тюфяке, укрытого несколькими шерстяными одеялами.  Он не спал, вероятно, с нетерпением ожидая посетителей. Абрам в нерешительности остановился, на зная, как себя вести дальше. Шем чуть ли не целую вечность пристально изучал гостя, затем проскрипел:
- Сарах, оставь нас не некоторое время.
Девушка тотчас вышла.
- Я хорошо знал Амкелин, твою мать, Абрам, - заговорил старик, - мы с ней были не просто родственники, а хорошими друзьями. Могу с уверенностью сказать, что у нас не было никаких тайн друг от друга. Сейчас, когда я смотрю на тебя, то вижу Амкелин. Ты очень похож на свою мать, сынок.
- Почему же ты, достопочтимый Шем, ни разу не наведался во время ее болезни? – спросил Абрам, хотя не собирался ничего спрашивать. Вопрос сам невольно вырвался из души. Озвучив его, Абрам поежился, в мыслях кляня себя за несдержанность. Тоже нашел место и время для упреков! Сейчас старик, чего доброго разгневается, - ходи-броди потом по пустыне…
Но Шем не проявил даже тени недовольства. Напротив, на его лице мелькнула снисходительная улыбка, и он как-то по-доброму посмотрел на Абрама.
- Твой вопрос вполне естественен, - сказал он, помолчав, - я не буду оправдываться перед тобою, потому что не вижу за собою вины. Твоя мать, не спорю, действительно нуждалась в помощи, но я в тот время, не имел возможности сделать для нее хоть что-нибудь. Наш род, как ты, наверное, знаешь нынче в большой немилости у правителей Сенаара. Они сожгли дом и отобрали все имущество у Хады, за мою голову среди ищеек правителя Ура назначена немалая награда…
- Почему же бог, в которого вы так верите, не поможет вам справиться с вашими врагами?
- Тебе этот вопрос лучше задать Ему самому, - улыбнувшись ответил Шем, - Он всегда отвечает тем, кто действительно хочет знать.
- Но разве тебе он не сказал? – настаивал Абрам, - передай мне его слова.
- То, что Он сказал мне, для тебя будет лишено значения. Ведь Он говорил старику, а ты – юноша. Он бесконечно мудр и поэтому с каждым разговаривает на том языке, который наиболее понятен.
Абрам хотел возразить, но Шем властным жестом остановил его.
- Скорее всего тебе будет нелегко сейчас выслушать то, что я тебе скажу, но ты все же постарайся, хотя бы из уважения к моим сединам. Зная твоего отца, я не хотел открывать тебе тайну твоей матери, потому что не знал каков ты. Обычно дети наследуют от своих родителей самое худшее. Именно по этой причине я сильно досадовал на Хаду, что она проболталась тебе о золоте, завещанное тебе Амкелин. Я боялся, что ты спустишь его с блудницами и аферистами за несколько лет. Ведь согласись, Терах никогда не умел ценить то, что у него есть, особенно, если это ему досталось трудами других людей…
Шем закашлялся. Он кашлял долго и сухо. Вошла Сарах, напоила старика каким-то отваром и, не даже не взглянув на Абрама, не сказав ни слова, вышла вон. Шем наконец-то перестал кашлять и продолжил:
- Но немного у знав тебя по рассказам Сарах, а так же лично я убедился, что мудрая Хада не ошиблась, рассказав тебе о золоте твоего рода.
- Да, я что-то припоминаю, - сказал Абрам, задумавшись, однако, признаться, я не обратил внимания на ее слова…
- Это золото посвящено Единому, Абрам, - оборвал Абрама Шем, - поэтому, получив его, ты обязан выполнить волю Того, кому оно принадлежит по праву.
- Золото не может принадлежать богам, ведь они мертвы, - возразил Абрам, - на самом деле оно принадлежит жрецам, которые служат им. Боги не достойны тех почестей, которые им воздают. Они жестоки и эгоистичны еще более, чем люди, поклоняющиеся им.
- Мертвы только те боги, которых человек создает для себя сам, - ответил Шем, - но я хочу, чтобы ты знал: истуканы из дерева и благородного металла не так страшны, как идолы, живущие в каждом из нас, не имеющие ни образа, ни формы. Именно их надо опасаться больше всего, Абрам. Они порождают кровожадных, вырезанных из дерева и камня чудовищ, которым поклоняются люди, и которым приносят страшные жертвы. Но им этого мало, Абрам. Они требуют еще более ценной жертвы у нас, чем жизнь обреченного на заклание. Они уродуют души человеческие, поглощают их, безжалостно истязают их вожделениями и пороками. Ты не ненавидишь богов, Абрам? Правильно делаешь. Но знай, что внутри тебя живут боги, похуже тех, которым поклоняются в городах сенаарских. Именно против них должна быть направленная вся твоя ненависть, и все силы твоего молодого сердца.
Шем умолк и наступила тишина. Даже ветер, уже который день истошно завывавший снаружи, как показалось Абраму, утих. Абрам поднял глаза и посмотрел на старика. Он был худым и изможденным. Стрела, попавшая в правую лопатку, наверное, оказалась отравлена. Как ни старалась Сарах, яд делал свое дело в теле Шема, с каждым днем приближая его смерть. Но взглянув на старика, Абрам вдруг понял, что тот совсем не боится смерти, не жалеет о ее преждевременном приходе. Он смотрит в ее черные глазные провалы с достоинством свободного человека. Свободного от идолопоклонства, от ужасных идолов духа…
Ошеломленный Абрам вышел от Шема. Это оказался их последний разговор. Через несколько дней Шем умер.
Его закопали неподалеку от землянки в которой он жил.
- Скоро пески сделают свое дело и эта могила исчезнет навсегда, - глядя на небольшой песчаный холмик с грустью произнес Семах.
- Могила, конечно же исчезнет, - отозвалась Сарах, украдкой вытирая со щек слезы, - но память о таких людях как дядя Шем останется в памяти до тех пор, пока живут люди на земле.
Абрам с жалостью взглянул на Сарах. Он так любила старика. Это был последний родной для нее человек, которого она лишилась. Страшно оставаться одиноким в этом мире! Но еще страшнее быть одиноким в то время, когда рядом есть близкие люди, которые, правда, тебе совсем не близкие… Абрам подумал о себе. Но имел ли он право на жалость к собственной персоне? Ведь теперь он несет ответственность не только за себя, но и за Сарах, за Агар и за Семаха. Несколько дней после похорон Абрам каждое утро приходил к могиле Шема. Он не знал, зачем это делает. Какая-то сил его тянула к холмику среди бескрайней пустыни и заставляла вспоминать каждое слово сказанное стариком перед смертью. Абрам вспоминал и думал. Его душа наполнялась то воодушевлением и доверием к сказанному, то невообразимым скептицизмом и даже сарказмом. Раздираемый внутренними противоречиями, он уходил в пустыню, где наедине с ветром и песком пытался понять, что ему делать дальше. Возвращаться в Ур или Аккад – равносильно самоубийству. Баб-или – большой неизвестный город, полный хитрых и сребролюбивых жрецов, - внушал Абраму отвращение. Идти на запад? Абрам не знал, насколько далеко к западу простиралась пустыня. Агар утверждала, что караван из десяти верблюдов проходил ее за четыре месяца. Четыре месяца в пустыне? При мысли об этом у Абрама поднимались волосы дыбом. Агар, конечно же, не знала  мест расположения тех немногих оазисов, где караваны обычно останавливаются  пополнить запасы воды. Так о каком путешествии на запад может идти речь?
Идею подал Семах:
- Можно присоединиться к каком-либо каравану, следующему к закату солнца.
- Если этот караван идет из Ура или городов южнее Баб-или – это очень опасно, - подумав, возразила Агар, - нас могут сдать властям или просто продать в рабство. Наверняка купцам уже даны необходимые указания, связанные с нами.
- А если караван из Баб-или или с востока?
Агар не нашлась, что ответить. Все посмотрели на Абрама. Что скажет он? Но Абрам молчал, опустив голову на колени. Ему не хотелось говорить.
- Хада говорила, что купцы из Баб-или очень жадные. Они запросят немалую цену, за то, что позволят следовать с их караваном, - сказала Сарах, - неизвестно, что может случится с нами за четыре месяца.
- Мы оставим золото Амкелин там, где оно лежало до этого, а возьмем только какую-то часть, - наконец произнес Абрам, - чтобы никто не смог догадаться, что мы богаты. Спустя несколько времени, когда нас перестанут искать, мы снарядим караван и вернемся за ним. Далеко ли до того места, где оно спрятано?
Последний вопрос относился к Семаху.
Парень помолчав ответил:
- Отсюда три дневных перехода на север. Легче было бы обойти пустыню с востока. Там есть дороги и вода. В пустыне особенно не заночуешь.
Наступило тяжелое молчание. Был слышен Только вой ветра  и треск огня.
- Или мы погибнем в пустыне, или…
- Или нас схватят ищущие нас, - перебил Семаха Абрам.
- Мы можем пойти малоизвестным трактом минуя Борсиппу и Баб-или, - настаивал Семах.
- Мы уже пользовались малоизвестными трактами, - с сарказмом произнес Абрам.
- Если тебе так хочется подохнуть в пустыне ты можешь это сделать, мы тебе мешать не будем! – вспылила Сарах. Она демонстративно встала и скрылась в дверях землянки.
- Она какая-то нервная… - только процедил сквозь зубы Семах.
- Я не думала, что ты такой злопамятный… - с укоризной произнесла Агар и пошла следом за Сарах.
Абрам только вздохнул. Почему у него на языке в последнее время одни колкости? Он и сам не знал. А ведь Сарах права – идти по пустыне – гиблое дело…

Глава двадцатая

Перед Абрамом стоял старик Шем с длинным мечом в руке. Он был окружен знакомым Абраму ореолом и светился изнутри странным светом. Абрам отдавал себе отчет в том, что Шем давным-давно мертв и не может находиться здесь, во дворе его дома. Однако это, казалось, было очень похоже на реальность, хотя реальностью не было. Сон. Абрам понял это, как только увидел Шема. Понял потому, что не боялся мертвого старика. Каким-то образом Абрам знал, что перед ним стоит не Шем, а Некто Другой в обличии Шема и хочет говорить.
- Воин серьезно ранил твое плечо в схватке, - услышал Абрам знакомый голос.
- Он был опытным воином, - обиженно ответил Абрам, - спасибо Семаху. Он меня уже второй раз спасает.
Абрам замолк и и опустился на сочную траву под ногами:
- У меня не так уж много шансов добраться до сокровищ своей матери, - вздохнув, добавил он,- я могу не исполнить Твою волю, - Абрам поднял глаза и посмотрел пристально на старика, - ведь это Ты предназначил для меня бегство на запад от богов этой земли, не так ли?
- Для того, чтобы победить, необходимо на время отступить, - последовал ответ.
- Последнее время я только и делаю, что отступаю! – вспылил Абрам, - вся моя жизнь и жизнь моих предков – это сплошное бегство и отступление!
Абрам почувствовал, как по щекам покатились слезы.
Старки некоторое время молча наблюдал за Абрамом. Затем он бросил к ногам Абрама меч, который до этого держал в руках.
- Не время раскисать! – сурово произнес он, - вставай и берись за оружие.
- Оружие в неумелых руках – бесполезная железяка! – буркнул Абрам, но слезы высохли. С ним так никто не разговаривал, как разговаривал Он.
- Вот над этим мы сейчас и поработаем, - сказал старик, - я научу тебя в совершенстве владеть мечом.
Абрам взял в руки тяжелый клинок и с усилием встал на ноги. К его удивлению раненное плечо не болело.
- За один раз? – с недоверием спросил он, - завтра, возможно, также предстоит битва. И кто знает, с моей раной, она может оказаться последней.
- Невозможное для тебя, возможно Мне. Ты уж  поверь, - усмехнувшись, произнес странный старик и совершенно неожиданно атаковал Абрама. Тот только успевал отбивать сыплющиеся на него со всех сторон удары и довольно быстро начал уставать. Когда противник праздновал победу, приложив острый блестящий клинок к его шее, Абрам едва дышал.
- Первое правило успеха в поединке, юноша, - спокойно заговорил старик, вкладывая клинок в ножны, - это самообладание. В схватке с врагом ты должен научиться  сохранять ясность мышления и уметь подавлять негативные эмоции, даже если ситуация кажется тебе безнадежной. Хватит валяться, вставай и атакуй меня, а я буду защищаться.
- Атаковать Тебя? – удивился Абрам.
- А что? Ты же идолу голову снес? – со смехом ответил старик.
Абрам усмехнулся в ответ. Перед ним был не идол. Некто. Никак по-другому он назвать своего учителя не мог. Вернее, не смел, даже в мыслях.
- …ты слишком напряжен, поэтому пропускаешь роковые для себя удары, - в следующий раз наставлял его учитель, - смотри на поединок как бы со стороны. Так ты сможешь ясно увидеть недостатки свои и своего врага.
-… меч – это не то, что ты держишь в руке, Абрам, - наставлял Он уже в который раз поверженного Абрама, - это не то, что ты можешь позволить противнику выбить из твоей ладони. Он – продолжение твоей руки, одно целое с твоим телом и душой. Позволь воле управлять оружием, а не телу. Оно обычно – легкая добыча страха и других чувств. Все, на что ты можешь рассчитывать – это твоя воля и Моя сила.
- На свою волю я всегда могу рассчитывать, - ответил Абрам, потирая ушибленный локоть, - да и силу проявить я могу лишь ту, что при мне. Ты не балуешь своих поклонников поддержкой, как я погляжу…
Старик сразу не ответил. Он сел на корточки рядом с Абрамом и внимательно посмотрел в его глаза:
- Люди придумывают идолов для того, чтобы иметь при себе бога во всем понятного для них. Они хотят иметь такого же недальновидного, ограниченного и эгоистичного бога, какими являются сами. Так, конечно, проще. Таков бог всегда предсказуем. В него легко верить. Но выдуманный бог немощен и слаб настолько же, насколько бессильны перед миром его создатели.
Абрам удивился тому, что Его взгляд  больше не вызывает в нем оторопи, как раньше. Кто же этот Некто? Постоянно задавал он себе один и тот же вопрос, но спрашивать не решался. В такой же нерешительности пребывает человек, стоящий перед пугающей неизвестностью…
- Что ты хочешь этим сказать? – спросил Абрам.
- Со временем ты научишься смотреть в корень вещей, а не скользить по поверхности, - произнес Он тихо, - ты поймешь, что в действительности стоит за тем или иным событием жизни и у тебя не возникнет желания спрашивать кого бы то ни было.
- Так ответь мне, - загорячился Абрам, - я хочу знать!
Старик усмехнулся:
- Ты узнаешь, Абрам. Непременно узнаешь…
Абрам открыл глаза, но в первые несколько мгновений ничего не увидел, кроме темноты.
Было тихо и темно. Чье-то ровное дыхание слышалось не двух шагах от Абрама. Прислушавшись, он услышал шелест листьев и потрескивание огня в костре где-то совсем близко. Но Абрам по-прежнему ничего не видел. Он хотел кого-то позвать, но прилипший к гортани язык не захотел слушаться своего хозяина, и в результате получилось едва слышное невнятное мычание. Абрам ждал, что тьма расступится наконец, и кто-то появится на его зов. Но шли долгие как годы минуты, но ничего не происходило. Абрам разлепил пересохшие губы  и из его горла вырвался хриплый крик. Говорить он оказался неспособным.
Ровное дыхание неподалеку прервалось. Кто-то вскочил на ноги, сильно обо что-то ударился, по-женски ойкнул а затем зашипел:
- Сарах, слава Всевышнему, Абрам пришел в себя!
Это была Агар.
- Агар, ты опять теребишь наши души бессмысленной надеждой? – раздался откуда-то голос Сарах, - что случилось на этот раз?
- Он закричал! Скорее идите сюда!
- Он кричит шестую ночь по нескольку раз, но от этого дух его к нему не возвращается, - пробурчал Семах.
«Неужели я так долго спал?» - подумал Абрам.
Сделав над собою усилие, он снова попытался закричать. На этот раз получилось лучше.
Полог палатки раскрылся и на пороге Абрам увидел освещенную бледным светом лучины Сарах.
«Как она изменилась!» - пронеслось в голове у Абрама.
Сарах действительно изменилась. Даже при слабом свете лучины это нельзя было не заметить. Щеки впали, глаза горели воспаленным блеском, черты лица заострились. Живот перевязан окровавленной тряпкой.
Сарах, а за нею Агар и Семах столпились вокруг постели Абрама.
- Смотрите, он смотрит на нас! – в восторге закричала Агар,- я знала, что он придет в себя.
- Хорош орать, - грубо перебил девушку Семах, - принеси воды и отвар.
Агар выбежала из палатки. Вскоре драгоценные капли влаги коснулись потрескавшихся губ раненного. Семах зажег еще несколько лучин и в палатке совсем стало светло. Сарах, Агар и Семах молча смотрели на Абрама и улыбались, а он, сам не замечая того, улыбался им в ответ…
- Что со мной произошло? – спросил Абрам на следующее утро, когда Сарах перевязывала ему гноящуюся рану на плече.
- А ты разве не помнишь, - с беспокойством взглянула на Абрама девушка.
- На нас напали шесть человек. Вероятно, это были разбойники. На каждого из нас по двое. Я быстро расправился со своими врагами и бросился тебе на помощь, увидев, что ты ранена. Твой соперник оказался серьезным воином. Я очень устал и тут же пропустил удар в плечо, от чего выронил меч. Единственное, что меня спасло – это твоя стрела…
- Это стрела Агар, - улыбнувшись, сказала Сарах, - Семах во время вытащил меня из той мясорубки, потому что мой живот был похож на одну большую рану. Я не могла держать в руках лук. Агар – отличный воин. Она в одинаковой мере отлично владеет как мечом, так и луком.
- Искаженное лицо врага – единственное, что я помню. Потом наступило небытие, из которого меня вытащил  Он.
- Кто он? – не поняла девушка.
Закончив перевязку, он налила в кувшин воды и смочила Абраму лоб.
Абрам осекся. Откуда ему знать, Кого он видел во сне?
- Не знаю… мне снился долгий и… странный сон, - уклончиво ответил Абрам.
- В начале мы не могли остановить кровь. Затем загноилась рана, - сказала Сарах, помолчав с минуту, - ты находился в беспамятстве много дней и ночей, бредил. Тебя мучила лихорадка, от которой ничего не помогало из припасенного Шемом. Нам оставалось только молиться… Впрочем, ты не веришь… Так или иначе, ты идешь на поправку. Но Семах говорит, что тебе нельзя вставать еще неделю, но для нас это смерти подобно…
На лице Сарах при этих словах вновь отразилось беспокойство.
- Мы нашли расщелину,  где нас трудно найти, - продолжила она после запинки, - но этот лес кишит разбойниками. Если на нас набредет еще какая-нибудь банда – нам конец.
Абрам смотрел на Сарах и не узнавал девушку. В каждом ее слове, каждом жесте, во всем существе чувствовался какой-то надлом. Знакомая Абраму жизнелюбивая никогда неунывающая Сарах, казалось, исчезла, а вместо нее возле его ложа сидит незнакомая ему несчастная женщина. Но почему? Неужели смерть Шема сломала ее? Но разве только смерть дяди выпала на долю Сарах? Мать осталась на растерзание хищникам…
Абрам горько вздохнул. Такой же развалиной и он чувствовал себя…
Чувствовал? Абрам задумался. Он говорил о себе в прошедшем времени. Словно то, что было до сна, - это была одна жизнь, а сейчас, когда он, наконец, пришел в себя, наступила другая. И эти жизни никак друг с другом не связаны. Абрам знал, что Он что-то изменил в нем, сделал его другим. Что изменилось, - описать невозможно, Абрам мог только чувствовать эти изменения. Теперь нечто жило в нем. По кирпичику строило его сердце, меняло его душу, наполняло окружающий мир новым смыслом, еще не понятым, но реальным, как сама жизнь. Абрам чувствовал, что рана на его плече вопреки неутешительным прогнозам Семаха быстро заживает, и к нему возвращаются силы, что не могло не радовать, поскольку уже несколько раз  за последние дни убежище путешественников могло быть обнаружено разбойниками и военным патрулем Аккада. В один прекрасный вечер, когда в лесу сгущались сумерки, в кронах ветвистых деревьев ласково шумел ветер, трещали кузнечики, птицы прощались на ночь веселым перезвоном, Абрам встал на ноги. В палатке в тот момент никого не оказалось. Снаружи Семах и Агар о чем-то оживленно беседовали. Немного покачиваясь на слабых ногах, Абрам подошел к кувшину с водой и, захлебываясь, осушил его. Хмыкнув от удовольствия, Абрам решил выйти из палатки и обрадовать друзей своим досрочным выздоровлением. То-то Сарах обрадуется…
Абрам взялся за край палатки, чтобы выйти, но тут же остановился, услышав разговор у костра.
- Абрам воин, ты не можешь этого отрицать! – горячо говорила Агар полушепотом.
- Не знаю, воин он или нет, - уклончиво ответил Семах, - настоящий воин должен в совершенстве владеть оружием. А Абрам – торговец, которому вдруг взбрело в голову стать воином…
- Что ты имеешь ввиду? – зашипела на него Агар.
- Я имею ввиду, что пока он там валяется, мы находимся в шаге от смерти, - раздраженно произнес Семах, - что такое трое против шайки бандитов или отряда патруля? Или ты думаешь, что нам всегда будет так же везти, как повезло в этот раз?
- И что ты предлагаешь?
Семах сразу не ответил, видимо, замешкавшись.
Абрам усмехнулся. А что, собственно, он может предложить? Бросить его здесь на милость врагам? Абрам хотел обидеться на Семаха, которого считал своим другом, но, немного подумав, понял, что обижаться не имеет смысла. Ведь не Семах же к нему в компанию напрашивался. Напротив, благодаря Семаху он, Абрам еще жив. Если бы тот хотел, то мог бы уже давно отправиться восвояси…
Абрам стукнул себя кулаком по лбу. Как же он сразу не догадался! Золото его матери не пускает Семаха. Вероятно, только какая-то клятва заставляет парня нянчиться с ним, Абрамом. Без клятвы ни госпожа Хада, ни старик Шем не доверили бы мальчишке столь важную тайну. Что ж, стоит его немного проучить…
Абрам взял меч и вышел из палатки:
- Семах, не хочешь ли испытать на себе руку торговца? – с иронической улыбкой спросил он, подойдя к костру.
Семах и Агар в немом изумлении уставились на Абрама.
- Ты давеча не мог поднять мизинец, а сейчас вызываешь меня на поединок? – не растерялся Семах.
- То, что я был слаб от ранения заставило тебя сомневаться моей способности защитить себя? – спросил Абрам.
Семах пожал плечами:
- Ты сам говорил, что слабо владеешь мечем…
- Из этого ты сделал вывод, что я не нужен вашей честной компании? – в голосе Абрама зазвучал металл.
- Абрам, не горячись… - пробовал успокоить Абрама Семах.
- Бери меч! – скомандовал Абрам.
- Абрам, не дури. Ты за последнюю неделю первый раз стал на ноги! – взмолилась Агар, но Абрам не обратил внимания на слова девушки.
Под его пристальным взглядом Семах вытащил из ножен меч и нехотя стал в боевую позицию.
- Боже, где же Сарах… - растерянно прошептала Агар, глядя на противников.
Взглянув на Семаха, Абрам почувствовал, как червяк сомнения неожиданно вкрался в душу. А вдруг виденное во сне было всего лишь сном и ничем больше? На кого он будет похож, если через несколько мгновений окажется под  умелым клинком Семаха? Однако колебания длились недолго.
«Я должен Его испытать, - подумал Абрам, беря поудобнее рукоять меча, - если  я потерплю поражение в этом поединке, это будет значить, что потерпел поражение Он». Без лишних слов Абрам атаковал Семаха. Окружающий мир вдруг перестал существовать для Абрама. Он видел только противника перед собою и его меч, норовящий добраться до его плоти. Впрочем через короткое время Семаху пришлось больше думать об обороне, нежели об атаке. Если в начале он оборонялся неохотно и атаковал вяло, предполагая, что рано или поздно Абрам из-за слабости сам откажется от поединка. Однако с каждым мгновением на лице Семаха росло изумление, а вместе с изумлением и усилия для обороны. Меч соперника непостижимым образом находил недостатки в обороне, проявлял тактическую смекалку и умение, свойственное лишь очень опытному воину. Вскоре, совершенно непонятным для Семаха образом меч из его руки выскользнул, и он остался безоружным стоять перед Абрамом.
Абрам в свою очередь, увидев Семаха без меча, остановился и в недоумении рассматривал свою правую руку. Ему показалось, что это совсем не его рука и что дрался не он, а кто-то другой…
Подняв глаза, Абрам увидел за спиной смущенного Семаха Его. Старик стоял возле покосившейся акации и улыбался, глядя на Абрама.
- Кажется, Я победил, Абрам, не так ли? – спросил он и растаял в воздухе.
Абрам долго смотрел на то место, где только что стоял Он, а затем произнес:
- Ты победил.
Подняв выбитый в схватке меч, Семах обиженно фыркнул:
- Ты еще и издеваешься? Если ты все это время притворялся, что не умеешь владеть мечом, то это не очень удачная шутка, - пробурчал он.
Абрам виновато улыбнулся:
- Я действительно не умел владеть мечом до последней схватки с разбойниками…
- А что случилось после? – ехидно спросил Семах, - научился во сне?
Абрам взглянул на Сарах, подошедшую во время поединка и с тревогой, а затем с удивлением наблюдавшей за сражением.
Девушка внимательно смотрела на Абрама. В ее глазах читался вопрос: «И как ты это объяснишь?»
Абрам тяжело вздохнул и присел на камень. Во всем теле еще чувствовалась слабость.
- Можно сказать, что приснилось… - произнес он тихо и подумал: «Теперь они мне не доверяют. Это еще хуже, чем если бы я не умел владеть мечом вовсе».
Семах еще раз презрительно хмыкнул и скрылся в чаще леса. Агар, сделав вид, будто бы ничего не случилось, предложила Абраму завтрак. Когда тот отказалась, стала деловито разделывать тушу принесенной Сарах дичи.
Сарах  подсела к Абраму:
- Все, что было до этого – игра, или?.. – серьезно спросила она.
Абрам молчал, потому что не знал, как ответить. Какие бы слова он не подобрал, навряд ли они показались бы для Сарах убедительными.
- «Или»,- произнес он внушительно, взглянув в глаза Сарах, - если ты мне не будешь доверять, мы не сможем выполнить миссию, возложенную на нас твоим дядей.
- Это миссия, возложенная на тебя твоей матерью, а не дядей Шемом, - холодно ответила Сарах, - мы можем только помочь тебе. А взамен хотелось бы откровенности.
Сарах встала и скрылась в палатке.

Глава двадцать первая

Семах с большим трудом нашел замаскированный вход в пещеру. Отчасти это объяснялось еще и тем, что искали ночью. Единственным освещением были звезды и полная луна. Входить в грот днем или на закате Семах категорически отказался.
- Я дал слово старику Шему, - упрямо твердил он, выслушивая доводы Сарах и Абрама, - при свете солнца слишком велика опасность того, что кто-то из случайных прохожих или, еще хуже, преследователей, заметит грот, и тогда не оберешься беды. Под покровом ночи безопаснее…
Под покровом ночи Семах несколько часов бродил по лесистому склону, заросшему колючим кустарником и бурьяном. Он изодрал одежду, исцарапал ноги и руки, помянул все известные ему ругательства и проклятия. Еще немного и он добрался бы до Шема в своем недовольстве, если бы таинственный грот не нашелся совершено случайным образом. И нашел его не Семах, а Агар. Неотступно сопровождая Семаха во всех его поисках, она то и дело предлагала ему воспользоваться факелом:
- Мы всю ночь тут пролазим, - говорила она, - взойдет солнце, и придется оставаться еще на одну ночь….
- Лучше остаться еще на одну ночь, чем остаться без золота, - огрызался Семах.
- Тебя что, золотая болезнь поразила? – смеясь, подтрунивала над парнем Сарах, сторожившая вместе с Абрамом подходы к оврагу, - ты случайно не забыл чье это золото?
- Во-первых, если ты будешь кричать на весь лес, что мы здесь ищем, то нам и могильная темнота не поможет сохранить тайну, - прошипел в ответ Семах, - во-вторых, если бы я хотя бы на один день забыл, кому принадлежит завещанное покойной Амкелин, то Абрам бы не увидел бы свое наследство как не видит сейчас свои уши.
- Семах меня недолюбливает за то, что я победил его в присутствии Агар, - вздохнув, произнес Абрам, усаживаясь на заваленное дерево.
- Кто тебе сказал? – спросила Сарах.
- Агар. Она чувствует, что Семах к ней совсем неравнодушен, - при этих словах Абрам усмехнулся.
- Тебе не стоило проявлять над ним свое умение тогда. Даже, если то, что ты мне рассказал  о своем сне правда, - тихо сказала девушка, ты же знаешь, какой он мнительный!
- Он подговаривал Агар бросить меня в лесу, - вспылил Абрам, - я слышал собственными ушами!
- Ты должен быть снисходительнее к нему, Абрам, - холодно возразила Сарах, - помни, что он несколько раз спас тебе жизнь…
Тираду  Сарах прервал крик Агар. Абрам вскочил с места и кубарем пустился на дно оврага. Сарах едва успела заметить в какой стороне он скрылся в темноте. Червячок ревности шевельнулся в ее груди.
«Ишь, как с места сорвался, - с горечью подумала она, - небось дорога она ему». И не сдвинулась с места.
- Пусть ее хоть волки разорвут. Мне-то что…
- Сарах! – вдруг взорвалась ночная тишина  хором взволнованных голосов, - иди сюда скорее!
Нехотя девушка стала спускаться в овраг, оглядываясь по сторонам.
- Ваши вопли, наверное, в Баб-или услышали… - буркнула она, но на ее плохое настроение никто не обратил внимание.
Агар провалилась в грот, который столь долго и безуспешно искал Семах. Внимательно осмотрев вход в пещеру, Семах наконец разрешил зажечь факел. Внутри царила кромешная тьма, разгоняемая тусклым пламенем одного факела.
- Кто-то должен остаться снаружи, если что… - прошептал Семах.
- Я останусь, - отозвалась Агар.
- Почему ты?
- Потому, что я меньше всего имею отношение к этим деньгам. Даже не хочу смотреть на них! – девушка молча выбралась наружу.
- Будь осторожнее! – почти крикнул ей вослед Семах, и, пробурчав себе под нос что-то невразумительное стал ступать по засыпанному гравием неровному полу тоннеля. Абрам и Сарах только переглянулись.
Подземный ход был узким и  уходил круто вниз  так что Сарах несколько раз поскользнувшись, падала на гравий. Через шагов сорок искатели добрались до развилки. Ход разделялся на  три еще более узких и  крутых. Семах остановился.
- Я надеюсь, ты ничего не забыл, Семах, - шепотом сказала Сарах, подойдя к парню.
Он ничего не ответил и ступил в левый проход. Он был настолько низким, что через несколько шагов путникам пришлось стать на четвереньки. В подземелье было сыро и холодно. Со сводов тоннеля капала ледяная вода на спины и за шиворот искателей. Когда, наконец, извилистый наклонный тоннель закончился низкой, но довольной просторной, пещерой со свисающими с потолка сталактитами, путники обнаружили, что промокли до нитки и продрогли.
- Может, разведем костер и погреемся? – прошептала Сарах.
Семах молча кивнул.
- Мох хорошо горит, - бросил он через плечо, - только ищите сухой.
Семах пошел в другой конец пещеры, оставив Абрама и Сарах собирать мох для костра. Когда через некоторое время костер запылал, Абрам подошел к Семаху,  внимательно рассматривающему  сталагмит, устремившийся навстречу конусу сталактита.
- В последний раз мы здесь были со стариком Шемом, - сказал Семах, потирая затылок, - он сдвигал этот кусок льда довольно легко. Но я не могу этого сделать. Он слишком тяжел. Давай попробуем вместе.
Абрам взялся руками за скользкую и влажную поверхность сталагмита и приналег. Он был действительно невероятно тяжел, но все же поддался. В основании сталагмита искатели увидели углубление, засыпанное песком и гравием.
- Как удалось Шему срезать эту штуку? – в недоумении спросил Абрам, вытирая пот со лба и указывая на сталагмит.
Семах ничего не сказал, только пожал плечами. Он встал и отошел от тайника.
- Под этим гравием твое наследство, Абрам, - сказал он угрюмо и отвернулся.
Подошла Сарах и заглянула в тайник. Она по-прежнему дрожала от холода, но любопытство возобладало над нуждой в тепле.
Абрам внимательно посмотрел на Семаха, затем на Сарах:
- Это золото не только мое, Семах, - глухо сказал он, - оно и ваше также.
Сарах с интересом посмотрела на Абрама и одобрительно улыбнулась. Ее совсем не удивило сказанное. Семах несколько мгновений смотрел на Абрама, затем расхохотался, чем вызвал неприятное недоумение девушки.
- Что случилось, Семах? – недовольно спросила она.
- Я не имею права прикасаться к этим деньгам, даже если бы великодушие Абрама достигло таких высот, - смеясь, ответил Семах, стягивая с себя одежду и раскладывая ее возле костра, - старик Шем и госпожа Хада взяли с меня в этом клятву. Так что, Абрам, тебе нет нужды проявлять такую щедрость! Бери деньги и пошли отсюда, мне здесь не очень-то улыбается сидеть целую вечность.
Сарах нахмурилась и подошла к парню:
- Я вижу желчь и злобу в твоем сердце, Семах, - тихо произнесла она, - скажи, чем они вызваны, уж не завистью ли?
Семах бросил на Сарах испепеляющий взгляд, но ничего не сказав, продолжал сушить одежду. Напряжение зависло под сводами пещеры. Все трое словно забыли о существовании сокровищ и каждый думал о своем.
- Я выполнил свою миссию, Абрам, - после долгого молчания произнес Семах, одевая просохшую одежду на себя,  - теперь я ухожу вместе с Агар. Будь здоров, и да продлятся твои дни! Семах ступил в сторону тоннеля.
- Я освобождаю тебя от клятвы данной тобою Шему, - остановил его Абрам, - часть денег моей матери по праву принадлежит тебе.
Семах остановился и вплотную подошел к Абраму.
- Зачем ты это делаешь? – тихо спросил он, - ты же не знаешь, почему я много лет служил верой и правдой госпоже Хаде и старику Шему. Я тебе расскажу, чтобы ты не мучался тем, что не поделился со мной деньгами. Когда я был маленьким, дом моих родителей сгорел в огне вместе с ними. Старик Шем вынес меня из пылающей комнаты, чем спас мою жизнь…
- Меня мало интересует причины, по которым ты сохранял тайну моей матери, - сухо ответил Абрам, - я не жаден, как ты, вероятно, думаешь обо мне. Я отдам тебе пятую часть сокровищ, потому что такова моя воля в отношении тебя. Пускай зависть и обида не отравляют твою душу.
Семах только презрительно хмыкнул, но на этот раз не сдвинулся с места.
Абрам присел возле тайника и стал руками разгребать гравий, пока его пальцы не стали царапать обитую медью деревянную крышку сундука.
- Помоги  мне поднять его, - попросил Абрам Семаха.
Семах взялся за другую сторону сундука. Он оказался небольшим, но действительно очень тяжелым. Неожиданно раздался треск. Прогнившее дно сундука проломилось под тяжестью и несколько дюжин золотых монет упало обратно в темноту тайника. Опустив сундук на пол, Семах бросился к тайнику и запустил туда руки.
- Семах, подожди!!! – только успел выкрикнуть Абрам, но было уже поздно. Эхо от его крика слилось с воплем самого Семаха, тотчас выдернувшего  руки из тайника.
- Змея!!! – вне себя от ужаса заорал Семах, глядя широко раскрытыми глазами на свою ладонь, - откуда она там взялась?!
Сарах бросилась к Семаху осматривать рану. На тыльной стороне действительно виднелись красные следы от змеиных зубов.
Абрам оттолкнул Сарах и стал высасывать яд из раны.
- Абрам, что ты делаешь? Это же опасно! – взволнованно заговорила девушка.
- У Агар в суме должны оставаться противоядия, - оторвавшись от раны, скороговоркой проговорил Абрам, - возвращайся с Семахом и напои его. Не медлите! Неизвестно, что за гадина укусила его! Я тут сам разберусь.
- Но как же золото? – растерянно спросил  Семах с вожделением пожирая сундук глазами.
- Не переживай за золото! Подумай над тем, чтобы остаться в живых.
Сарах схватила Семаха за руку и потащила его к тоннелю. Абрам остался один в пещере со своими сокровищами. Их оказалось немало, не смотря на небольшой размер сундука. Хватит и ему до конца жизни, и детям его и, может, и внукам останется… Но Абраму, как ни странно, было не до богатства которое столь нежданно и негаданно свалилось ему на голову. Конечно, деньги ему особенно в его положении изгнанника не помешают, но столько… Что он будет с ними делать? Где прятать? К тому же, не успел он стать счастливым обладателем денег своей матери, как тут же нажил себе врага в лице Семаха. Для него испытание деньгами оказалось явно непосильным. Хоть бы он выжил…
Что происходило в душах Сарах и Агар, Абрам не знал. То ли они просто не осознавали, что имеют право на эти деньги также как и он, Абрам, то ли прятали свои чувства глубоко в себе. У самого Абрама деньги вызывали только смятение. Страшно подумать, что произойдет, если о них узнает его отец или Нахор. Они его из-под земли выкопают и душу вытрясут вместе с деньгами. Семах в этом случае может оказаться даже опасным спутником, если у него такая страсть к деньгам. Если покажется ему, что мало денег, может за вознаграждение и сдать. Ни старика Шема, да и, вероятно, госпожи Хады, в живых нет, - спросить некому…
Абрам вздрогнул. Уж не слишком долго он тут возится? Надо брать деньги, прятать остальное и уходить. Неровен час, - другие охотники заявиться могут…
Еле задвинув на место сталагмит, Абрам бросился к выходу. Ему не давал покоя озлобленный взгляд Семаха. Что же с ним делать? И бросать жалко и с собой брать опасно.
Когда Абрам вылез из грота, лес наполняли рассветные сумерки.  Оглянувшись по сторонам, Абрам никого не увидел, и у него тотчас все похолодело внутри.  Неужели засада? Нащупав меч, Абрам бесшумно, как только мог, выбрался из зарослей и присел, прислушиваясь к наполняющим лес звукам, но ничего подозрительного не услышал, как ни старался, что еще больше насторожило. Мирный треск шатаемых  ветром стволов деревьев, шелест листьев, шорох травы, сонное щебетание просыпающихся птиц… и звук похожий на чьи-то крадущиеся шаги со стороны спины. Совсем близко… Абрам понял, что тот, кто подходит к нему со спины, наверняка его уже видит, значит, прятаться бесполезно. Абрам развернулся и рывком бросился на звук. Перед ним перепуганная, но готовая ко всему, стояла Агар. В руке она сжимала меч.
- Наконец-то… - вздохнула девушка,- а мы думаем-гадаем, почему ты так долго…
- Что с Семахом? – спросил Абрам, взглянув на Агар, но тут же почуял  что-то неладное. Девушка опустила глаза и поджала губы.
- Ну?! – в нетерпении зашипел Абрам, - вы ему противоядия дали?
- Не помогло ему, видать, противоядие. Умер он, - процедила сквозь зубы Агар.
Только сейчас Абрам заметил, что ее лицо мокрое от слез. «Он хотел с ней уйти. Скорее всего, она была не против…» - пронеслось в голове у Абрама.
Когда Абрам и Агар пришли на место, Сарах сидела над телом Семаха и о чем-то думала. Ее глаза были сухими, но взгляд полон страдания.
«Да, слишком много горя пережила она, чтобы еще и теперь плакать над Семахом», - с сожалением подумал Абрам, присаживаясь рядом. Сняв тряпку, прикрывавшую мертвеца, Абрам вздрогнул: прямо на него смотрело страшно искаженное от боли лицо Семаха. Абрам сейчас же вернул тряпку на место.
«Он проклинал меня перед смертью…»
- Вероятно, его погубил очень сильный яд, если даже противоядия старика Шема не помогли… - сказал Абрам, только для того, чтобы сказать хоть что-то. На душе скребли кошки. Хотелось спрятаться от всех – Сарах, Агар, всего мира и больше никогда не показываться на свет. Получается, по его вине погиб Семах? Но как надо было поступить? Даже сейчас Абрам не знал. В изнеможении он опустил голову.
- Его погубил не яд, - сказала Сарах, выйдя из задумчивости.
- Ты хочешь меня обвинить? Мало тебе того, что он меня проклинал?– в отчаянии произнес Абрам.
Сарах удивленно взглянула на него, а затем отрицательно покачала головой:
- Перед тем, как последний выдох покинул его тело, он сказал, что его погубило золото.
Наступило тягостное молчание…

Глава двадцать вторая

В новой одежде Абрам чувствовал себя неуютно. Не потому, что она была неудобной или плохо сшита. Ему казалось, что он вместо того, чтобы затеряться в толпе горожан, наоборот приковывает к себе внимание своим только что приобретенным облачением. На переодевании настояла Сарах, говоря о том, что в своих подранных, залатанных туниках они похожи на бродяг или разбойников, поэтому им нельзя появляться в городе, поскольку они могут вызвать подозрения у стражи.
Теринф был небольшим городком, затерянным среди холмистых равнин севера Месопотамии, расположенным между Баб-или и Харраном. Он стоял особняком вдали от основных торговых путей Сенаара, сюда как правило почти не доходили  вести из внешнего мира, а если и доходили, то с большим опозданием.
На улицах народу было немного даже в базарные дни, никто ни на кого не обращал внимания, что как нельзя лучше подходило беглецам. Поэтому именно этот город выбрали своим временным убежищем, чтобы определиться, что делать дальше. Осадив лошадь в нескольких шагах от городских ворот и спешившись, Абрам подошел к добродушному толстяку, одетому в  поношенное цветастое платье и зазывавшему посетителей в свою гостиницу. О чем-то переговорив с ним, Абрам вернулся к спутникам:
- Здесь неподалеку в городской стене устроена гостиница для приезжих, которой владеет этот добродетельный господин, - доложил он, беря лошадь под уздцы, - берет он недорого и уверяет, что все необходимое для жизни в его гостинице для нас найдется.
- Если он не вор или плут, - с сомнением произнесла Сарах.
- В какой-то степени большинство местных жителей воры или плуты, или смутьяны прячущиеся от правосудия в этой глуши, - возразил Абрам и усмехнулся.
Гостиница, которой владел Рагав, оказалась, конечно, не самой лучшей, и не пользовалась особенной популярностью. Из постояльцев, как удалось узнать Абраму, здесь жили трое приезжих купцов с запада вместе со своими рабами и какой-то незнакомец, которого Абраму увидеть не довелось, поскольку тот почти никогда не выходил из своей комнаты. Рагав уверял, что этот человек появлялся в корчме только ближе к ночи, покупал еду, расплачивался за проживание и снова скрывался в своем убежище.
- А если он какой-нибудь опасный преступник? – поинтересовался Абрам, выкладывая на прилавок золотые монеты. Увидев деньги, Рагав стал сразу благосклоннее и язык у него развязался.
Он ехидно усмехнулся и прищурив правый глаз заговорщицки посмотрел на Абрама:
- Если честно, я осмелился несколько дней назад навести о нем некоторые справки, да не сочтет меня достойный господин недобропорядочным человеком. Есть немалая вероятность того, что это сын разорившегося ювелира из Харрана, который у себя на родине наделал несметных долгов и теперь скрывается здесь от своих кредиторов. За его поимку назначена немалая награда. Вот и думаю, что выгоднее, - предоставлять ему услуги за плату, слава богам, платит он вовремя,  или сдать властям Харрана, – Рагав расхохотался.
- Ты уверен, что это именно он? – с сомнением спросил Абрам и с неприязнью взглянул на Рагава. При всей своей  добродушности, этот человек может быть опасен. Кто его знает, не придет ли ему в голову навести справки о нем и Сарах?
Рагав перестал улыбаться. Его лицо приобрело жесткое выражение, маленькие глаза цепко осматривали нового постояльца:
- Я ни в чем не могу быть уверен, - сухо ответил он, - в любом случае, если мои подозрения окажутся верными, он не задержится в моем доме! Мне не нужны грязные связи с преступниками!
Абрам и Рагав расстались. Хозяин гостиницы, вероятно, заподозрил в нем соглядатая или шпиона. Только этого и не хватало! И кто тянул Абрама расспрашивать о незнакомце?!
Несколько дней Абрам не находил себе покоя, каждое утро ожидая, что в дверь забарабанят приспешники Амману. Но все было тихо. Рагав подчеркнуто вежливо здоровался с Абрамом и Сарах. Агар он, вероятно, принял за служанку по вине Сарах, из-за чего девушка несколько дней не разговаривала с ней. Абраму насилу удалось помирить своих спутниц. Несколько дней странного постояльца из Харрана не было видно. Рагав услужливо сообщил Абраму, что тот куда-то ненадолго отлучился, но пообещал вернуться.
- Я, во всяком случае, очень надеюсь на его возвращение, потому что не хочу терять свой барыш, - ворковал он, подавая Абраму жареную телятину однажды утром.
Абрам ничего не ответил и принялся за еду. Ему было не до беглых должников. Вчера вечером Агар сообщила, что вот уже несколько дней видит одних и тех же людей, толкающихся возле дверей гостиницы. За ними могли устроить слежку. Но зачем? Не проще ли было бы просто схватить и под пытками получить все интересующие сведения? А может быть слежка не за ними, а за этим несчастным должником? Недаром его и след простыл. Всю ночь Абрам размышлял над происходящим, мучительно пытаясь найти ответ на вопрос: что делать дальше? Не вечно же им убегать! Но куда убежать так, чтобы их никто из врагов не нашел? На запад надо идти с караваном, а это чревато немалыми опасностями. Неизвестно еще, что безопаснее: пускаться в долгое путешествие или затеряться в Сенааре.
После почти бессонной ночи Абрам проснулся не в настроении, и не обращал внимания на особенно слащавую болтовню хозяина гостиницы. Он в нетерпении поглядывал на двери, из которых вот-вот должны были выти Сарах и Агар.
«Необходимо сегодня же покинуть этот город от греха подальше, - с беспокойством подумал Абрам, - наверняка где-то на северо-востоке можно найти захудалый никому неизвестный городишко, поменьше этого. Здесь оставаться небезопасно».
Наконец, появилась Сарах. Ее странное поведение сразу же бросилось в глаза Абраму. Он внимательно взглянул на девушку и понял – что-то произошло…
- Где Агар? – спросил Абрам, вытирая рукавом жирные губы.
Сарах села за стол и принялась уплетать за обе щеки тот кусок мяса, который недоел Абрам. Это поведение еще больше не понравилось Абраму, поскольку он знал, что оно не свойственно девушке. Не говоря ни слова, он схватил ее за руку и потянул в комнату. В его душе назревала буря в предчувствии чего-то страшного. Хотя, что может быть страшнее того, что произошло? Так успокаивал себя Абрам, пока шел в комнату, где остановились Агар и Сарах, но понимал, - случилось нечто. В комнате никого не было. Абрам швырнул Сарах на пол:
- Где Агар?! – зарычал он, но тут же осекся, встретившись с полным ненависти взглядом девушки.
- Неужели тебе эта девчонка столь дорога, что ты готов убить меня ради нее? – прошипела она.
Абрам некоторое время, не отводя взгляда, смотрел на Сарах. К нему приходило понимание происходящего. И по мере того, как картина прояснялась, злость улетучивалась из его души.
Абрам глубоко вздохнул и сел на пол рядом с Сарах:
- Что ты с ней сделала? – спокойно спросил он и посмотрел девушке в глаза.
- Я продала ее одному местному вельможе, - не моргнув глазом, ответила Сарах  и ехидно усмехнулась, ожидая насладиться реакцией Абрама. Но тот не проявил ни малейших эмоций. О чем-то подобном он подозревал, когда вошел в комнату.
- Зачем ты это сделала? – спокойно спросил он.
Несколько мгновений Сарах внимательно изучала лицо Абрама:
- Ты не расстроился? – спросила она, - или ты настолько привык притворяться и лицемерить, что невозможно понять, о чем ты на самом деле думаешь?
- Зачем? – понизив голос, повторил вопрос Абрам. Он знал ответ, но хотел услышать его из уст Сарах, чтобы раз и навсегда решить уже долгое время мучившую его проблему.
- Еще немного и ты бы бросил бы меня из-за нее, - произнесла Сарах.
- Бросить?!! Да как ты могла такое подумать? Мы же вместе от начала!!! – возмутился Абрам, но Сарах прервала его, положив указательный палец ему на губы.
- Ты меня не понял, Абрам, - Сарах набрала полные легкие воздуха и заговорила: я хочу быть с тобой, быть твоей женщиной, поэтому не могла позволить, чтобы тебя отобрала какая-то египтянка. Не переживай мне пообещали, что с ней будут хорошо обращаться…
- Сарах, ты лишилась разума! - застонал Абрам, - у тебя нет прав продавать Агар, ты же ее не покупала! Если об этом узнают местные власти, у нас могут быть крупные неприятности! Или ты только вчера родилась?!
- Мы можем сегодня же уехать отсюда, - подумав мгновение, нашлась Сарах, и взглянула на Абрама невинными глазами.
- Но ты не можешь оставить ее здесь в рабстве! – протестовал Абрам, - она же так много для тебя сделала. К тому же она тебе не соперница…
Сарах метнула гневный взгляд на Абрама:
- Чем она тебе так угодила, что ты за нее беспокоишься?!
Абрам встал и твердо посмотрел на девушку:
- Ты как хочешь, а без Агар мы не двинемся из города ни на шаг. Так нельзя – взяла и продала… Это же дикость!
- А ты правда к ней равнодушен? – спросила Сарах после минутного молчания.
- Я никогда не имел никаких видов на Агар, - стараясь быть терпеливым, произнес Абрам, - теперь ты пойдешь вместе со мной и покажешь, кому ты продала Агар.
- Неужели не пожалеешь денег, чтобы выкупить ее? – пренебрежительным тоном спросила Сарах, вставая, - честно говоря как служанка она не очень…
- Но она не просто служанка, - не согласился Абрам, - мы вместе с ней столько пережили…
Сарах замахала на Абрама руками:
- Я ничего не хочу о ней слышать! – отрезала девушка, - можешь выкупить ее, если она тебе так нужна. Но если она будет к тебе клеиться, клянусь, я собственноручно зарежу ее!
Абрам смотрел на Сарах, а затем сделал то, что хотел сделать уже давно, но не решался, возможности не было. Ну что ж, сейчас она появилась. Сделав шаг, он обнял Сарах и прикоснулся губами к ее губам…
Когда Агар снова увидела Абрама, ее радости не было предела. Она кинулась ему на шею и чуть не задушила. Абрам же был рад тому, что этого не видит Сарах… Девушка не захотела идти к человеку, которому продала еще вчера Агар как рабыню.
- На заре я вышла на базар прикупить что-либо из еды. Рагав, надо сказать, за еду дерет немилосердно, - рассказывала Агар, когда они с Абрамом, проталкиваясь по узким городским улочкам к гостинице, - на обратном пути вон в том переулке несколько здоровенных мужиков схватили меня за руки, зажали рот и уволокли. Позже мне объяснили, что моя госпожа меня продала за семь золотых монет. Я пыталась им объяснить, что вышла ошибка. Я совсем не рабыня, но меня никто не слушал. Хозяин дома, в который я попала, в конце концов, пригрозил поркой, если я еще раз заикнусь об ошибке. Наверное, он уже получил ту рабыню, за которую заплатил деньги, раз так легко отпустил меня. Так же, Абрам?
Абрам старался не глядеть на Агар, чтобы не выдать своего волнения и замешательства. Она даже не подозревает, что ее продала Сарах! А ведь Агар считает Сарах своей подругой!
«Надеюсь, у Сарах хватит ума не проявлять открытую неприязнь к Агар, - с беспокойством подумал Абрам, когда они входили в гостиницу, - не хватало мне еще этих девичьих чвар».
Когда Абрам и Агар вошли в комнату, Сарах сидела на постели и деловито чистила свой меч. Не обратив внимания на Агар, девушка обратилась к Абраму:
- Должник из Харрана хотел видеть тебя. У него какое-то важное дело.
Абрам нахмурился:
- Мы знакомы? – спросил он, - какие у него к нам могут быть дела?
Сарах ничего не ответила только пожала плечами. Отложив меч в сторону, она принялась осматривать лук. В комнате повисло напряженное молчание. Агар хотела было броситься к Сарах на шею и рассказать о своих злоключениях, но, заметив, что Сарах не обращает на нее ровным счетом никакого внимания, надула губы и принялась осматривать свое оружие. Сарах тем временем перебирала стрелы.
- В гостинице все спокойно? – спросил Абрам.
- Хозяин странно себя ведет. Сегодня особенно был ласков и обходителен ко мне как никогда. Но взгляд хитрый и злой, встретишься с ним  – дрожь пробирает. Сразу видно – сам себе на уме.
- Соглядатаи на месте?
- На улицу не выходила, не знаю. Должник из Харрана обещал подойти вечером.
- Уже вечер… - пробормотал Абрам, взглянув в небольшое квадратное окошко на противоположной стене комнаты.
- Не хочу наговаривать, - помолчав, произнесла Сарах, - но у меня такое чувство, что нас здесь уже ждали. Надо уходить как можно скорее.
- Неужели у Амману настолько длинные руки, что он и сюда добрался? – прошептала Агар, вкладывая свой меч в кожаные ножны.
- Мало кто в Сенааре хотя бы приблизительно представляет, насколько длинны у Амману руки, - мрачно ответила Сарах, - в любом случае надо готовиться к битве.
- У меня нет желания ждать, - подумав, сказал Абрам, - уходим прямо сейчас.
- Не вызовет ли это лишних подозрений? – с опаской спросила Агар, - к тому же это ничего не даст, если на улице полно людей Амману.
- А что за окном?
- Под окном двадцать локтей, - ответила Сарах, - я уже думала над этим и приготовила веревку. Вещи собраны, - с этими словами Сарах взглянула на Абрама, ожидая от него дальнейших распоряжений.
Но Абрам не успел ответить. В дверь негромко постучали. Агар вскочила и выхватила меч. Сарах осталась сидеть неподвижно на своем месте. Абрам шикнул на Агар и подошел к двери.
- Скрываться не имеет смысла, - одними губами сказала Сарах, - он знает, что я не покидала комнату.
Абрам отодвинул щеколду и потянул за металлические кольца. За дверями стоял мужчина средних лет, но без бороды. Одет он был просто, даже очень. Темно-синяя выцветшая туника, перехваченная видавшим виды широким кожаным поясом, на котором висели ножны с кинжалом, и серая шерстяная накидка. Это был должник из Харрана, как о нем отозвался Рагав. Кто же она на самом деле? Служебная собака Амману?
- Кто ты и что тебе нужно? – спросил Абрам.
- Ты Абрам из Ура? – вопросом на вопрос ответил незнакомец.
- Ты не ответил на мой вопрос, - жестко произнес Абрам, - почему я должен отвечать на твой?
- Твой отец хочет встретиться с тобою в харчевне, что на городской площади сегодня после захода солнца, - не обратив внимания на слова Абрама, тихо произнес должник из Харрана, - советую не дергаться, иначе может быть хуже.
Не сказав более ни слова, он развернулся и ушел. Абрам снова запер двери на щеколду и прислонился к косяку спиной.
- Выследили… - выдохнул он.
- Амману послал отца на поимку собственного сына? – удивленно спросила Сарах.
- Не исключено, что он пустился на мои поиски не только по наущению Амману…
- Насколько мне известно, его давно прельщали деньги твоей матери, - хмуро сказала Сарах, - вот за ними-то он  и пришел.
- Откуда ты знаешь? – спросила Агар.
- Я знаю много такого, о чем тебе лучше не слышать! – огрызнулась Сарах.
Она подошла к Абраму, обняла его за плечи и серьезно добавила:
- Так или иначе, воля твоей матери не должна нарушаться. Мы должны сберечь ее деньги для потомков.
- Уж не себя ли ты имеешь ввиду, лицемерка! Не твоим ли детям должны достаться сокровища Абрама?!– выкрикнула Агар и, вскочив с постели собиралась демонстративно покинуть комнату. Но Абрам вовремя схватил ее за руку.
- Перестаньте, в конце-то концов! – гаркнул Абрам и освободился из объятий Сарах. Но было видно, что девушка праздновала окончательную победу над своей «соперницей» и была вполне довольна собой.
Агар остановилась:
- Что ты хочешь, чтобы я сделала? – тихо спросила она у Абрама, - я не собираюсь больше ни мгновения находиться в комнате с этой дикаркой.
- Сейчас уже темнеет. Я должен уже быть в харчевне, - почесав лоб, вслух размышлял Абрам, - уверен, что пока я там буду выяснять отношения, они найдут способ добраться до вас.
- Мы постоим за себя, - попробовала успокоить Абрама Сарах, однако это не произвело на него должного впечатления. Он продолжал напряженно размышлять.
- Перед тем, как идти на встречу с отцом я должен быть уверен, что вы обе в безопасном месте, - наконец произнес Абрам, и спешно изложил план действий. Молча выслушав все до конца, Сарах вытащила из-под своего тюфяка длинную веревку и стала закреплять один ее конец  за выступ на стене.
Поскольку гостиница Рагава была частью городской стены, окна некоторых комнат выходили на наружную ее сторону.
Агар осмотрела свой кинжал и подошла к окну.
- Я иду первый, вы за мной. Да заприте дверь, чтобы они, заподозрив неладное, не смогли схватить вас здесь.
Девушки молча кивнули. Абрам взялся за веревку и стал медленно спускаться по городской стене вниз.
Солнце уже давно зашло за горизонт, и синие вечерние сумерки постепенно превращались в ночную темноту. Оставалось надеяться, что никому из стражников или случайных прохожих не вздумается поднять голову и поинтересоваться, кто это таким невероятным способом решил покинуть апартаменты старины Рагава. Если же отец не поленился организовать слежку, то вероятно, за этой частью стены хорошо следят. Но назад пути не было. Абрам почувствовал,  как кто-то из его спутниц стал спускаться вслед за ним. Он посмотрел вниз. До крыши  пристроенной к городской стене торговой лавки оставалось локтей десять. Веревки хватило ровно настолько, чтобы Абрам смог бесшумно приземлиться на глиняную крышу. В первые несколько мгновений Абрам притаился, прислушиваясь и всматриваясь в темноту. На крыше валялись соломенные тюфяки, корзины, остатки полусгнивших фруктов и овощей, покрывало. В рядом стоящей харчевне чей-то бас проклинал все и вся: вероятно хозяин не досчитался выручки... На улице слышались шаги редких прохожих. Все спешили в ночное время за ворота. Воняло нестерпимо. Было видно, что на этой крыше уже давно никто не появлялся. Позади послышался шорох.  Сарах и Агар были на месте. Сделав знак, Абрам подошел к краю крыши, которая почти соприкасалась с соломенной крышей конюшни. Но между двумя строениями все же сохранилось расстояние для того, чтобы там мог протиснуться один человек. Недолго думая, Абрам спрыгнул на землю. Где-то совсем рядом метнулась черная тень. Невидимый противник набросился на Абрама со спины так неожиданно, что тот не успел ничего сделать, чтобы защититься. Проход между строениями оказался все-таки слишком узким, чтобы что-то предпринять…
Тело нападавшего обмякло и сползло под ноги Абраму. Позади  словно привидение стояла Агар с ножом в руке.
- Где Сарах? – прошипел Абрам.
Девушка фыркнула, но не ответила. Сарах неожиданно появилась из темноты рядом с Абрамом.
- Я все разузнала. Там несколько подозрительных типов. Видимо, ждут этого. Надо уходить отсюда, покуда они не пойдут его искать.
- Рядом конюшня, - сказал Абрам, - нам надо незаметно туда пробраться…
- Куда делся этот проходимец Матих? - раздался голос со стороны улицы.
- Быстро они его хватились… - прошипела Сарах, вынимая меч из ножен, но Абрам молча перехватил ее руку.
- Ему показалось что-то… - раздался другой голос и тут же раздался пьяный хохот.
- Ему показалось, что если он не отольет прямо сейчас, то немного погодя затопит весь мир! – сострил кто-то. Хохот стал гомерическим и неуемным.
- Но если там действительно те, за кем мы следим? – послышался неуверенный голос.
- Никто, даже самый заправский бандит не рискнет спускаться с такой высоты да еще у всех на виду. Мы бы их уже давно заметили! А там две девицы и торговец богами…
- Я слышал – эти трое способны на все, - не унимался неуверенный голос.
- Судя по всему, эти трое способны только на то, чтобы создавать себе проблемы, - продолжал возражать другой голос, - но если тебе на лень можешь навестить красавца Матиха. Клянусь богами, он там, наверное, уже заснул и тебе придется его тащить на своем горбу, но мы тебе, предупреждаю, не помощники. У нас есть более важные дела в таверне неподалеку.
- Подождали бы… - взмолился неуверенный голос, но, похоже, тщетно, поскольку ответом ему был только удаляющийся издевательский смех.
Абрам вздохнул с облегчением. Не успел владелец неуверенного голоса ступить и двух шагов в направлении к беглецам, как Агар сорвалась с места и неуловимым движением перерезала ему горло. После чего затащила в темноту. Абрам и Сарах не успели даже движения сделать.
- Живо в конюшню! – скомандовал  Абрам и первым выскочив на дорогу, тут же юркнул в дверь конюшни. Девушки тенью последовали за ним. Там царила кромешная тьма и нестерпимо воняло конским навозом. Слышалось мирное лошадиное похрапывание.
- На лошадей и гоните на север, что есть мочи, - прошептал Абрам.
- А ты? – забеспокоилась Сарах, - почему бы тебе тоже не исчезнуть?
- У отца наверняка нет денег, - усмехнувшись, произнес Абрам, - надо подсобить…
- Ты с ума сошел, - зашипела Сарах, - они же тебя…
- Какой бы он ни был, а отец, - твердо ответил Абрам, - в клещи Амману он попал из-за меня. Поэтому бросить его просто так я не могу. Уходите живее!
Не говоря ни слова, Агар и Сарах отвязали лошадей и вывели их на пустой двор. Через несколько мгновений Абрам остался один.

Глава двадцать третья

Терах заказал уже  четвертую кружку дешевого кислого вина. Перед ним лежали несколько обглоданных бараньих костей. Солнце давно зашло, но Абрам и не думал появляться, хотя соглядатаи уверяли, что никто из комнаты гостиницы не выходил. Терах злился, а когда злился, аппетит у него становился неуемным. Но давать волю аппетиту Терах позволить себе никак не мог. Его кошель был почти пуст. С тех пор, как стало известно (об этом позаботился подлый Амману), что сын Тераха выкрал у начальника царских телохранителей принадлежащую Мардуку жертву, лавка богов стала пользоваться дурной славой среди жителей Ура, и торговля почти замерла. В поисках Абрама Терах истратил большую часть собранных сбережений и вынужден был экономить каждую медную монету, чего он делать не привык. Неотступная Камелия твердила Тераху, чтобы тот продал свой роскошный дом и приложил все усилия для поимки своего нечестивого сына, дабы правосудие восторжествовало и его, Тераха, честное имя снова обрело прежнюю безупречную репутацию. Конечно же, совсем не о репутации Тераха ратовала старая плутовка, и уж тем более не о том, чтобы восторжествовала справедливость. Благодаря неуемной склонности Тераха к хвастовству, Камелия была наслышана о несметных сокровищах Амкелин, и о том, что они теперь принадлежат Абраму, который потому и сбежал, чтобы безраздельно вступить во владение золотом своей матери, оставив родного отца ни с чем.
- Как такого ублюдка только земля носит! – заламывая руки и закатывая глаза, возмущалась Камелия. Терах, слушая ее, только угрюмо молчал. Хотя золото его покойной жены не выходило у него с головы уже многие годы, ему было сейчас не до него – надо было срочно вернуть Амману его собственность или ее цену. Поскольку же жадный Амману оценил размер своих убытков в баснословную сумму, Тераху ничего не оставалось делать, как искать Сарах. Он не побрезговал даже пытками госпожи Хады. Та умерла в страшных мучениях, но ее старческие губы хранили непоколебимое молчание, приправленное презрительной усмешкой. Даже самым дорогостоящим палачам не удалось вырвать у них тайну сокровищ Амкелин.
Теперь же ловушка захлопнулась - Абраму и его сообщницам не уйти. В начале Терах смаковал свою победу и с улыбкой взирал на двери, через который должен войти его блудный сын. Но время шло, а Абрама не было. Терах успокаивал себя тем, что рано или поздно этому упрямцу все же придется прийти сюда, иначе он прикажет привести его силой.
Терах осушил очередную кружку вина и, обнаружив, что баранина закончилась, хотел заказать еще, но тут к нему подошел одни из соглядатаев и уведомил о том, что птичка спешит в силки.
- Как и договаривались, господин?
Терах молча кивнул и выпрямился. Он должен встретить свое непослушное чадо с достоинством милосердного, но справедливого судьи. Внушить страх и раскаяние в соделаных  злодеяниях…
Абрам вошел в трактир и оглянулся. Цепкий взгляд отца заметил новую одежду на сыне и торчащие под полами плаща кожаные ножны. Терах презрительно усмехнулся.
«Ты гляди, как разоделся за чужие деньги,- подумал он, - а меч ему зачем? Он же его в руках держать не умеет. Хоть бы не позорил уже мои седины.»
Увидев отца, Абрам уверенным шагом подошел к столу, где тот сидел и присев на стул, пристально взглянул на Тераха:
- Что ты хочешь? – спросил он.
Терах ожидал чего угодно, но только не такого начала. Сперва он растерялся, затем в его душе стал закипать гнев. Что себе позволяет этот сопляк? Неужели он не понимает, что его ждет и что только он, Терах, может спасти его от смерти или рабства?! Придется просветить. Терах отложил в сторону начатую кружку с вином и, привстав, наклонился к Абраму, обдав его отравленным перегаром дыханием:
- Ты, верно, потерял остатки разума, которого тебе итак всегда не хватало. Ты знаешь, что господин Амману пообещал сделать с тобою, да и со мною тоже, если я не верну ему его рабыню?
Абрам сделал притворно удивленное лицо. Невинным взглядом, взирая на отца, он ответил:
- Рабыня? О какой рабыне идет речь?
Терах грохнул кулаком по столу и схватил Абрама за грудки:
- Ты что, скотина придуриваешься, или совсем уже из ума выжил?! – страшным голосом заорал он на всю харчевню так, что все, кто там находился, вскочили с мест. Терах добился своего – к его персоне было привлечено всеобщее внимание. Вот теперь-то он покажет, как с пренебрежением относиться к собственному отцу!
Однако взгляд Абрама оставался бесстрастным. Он осторожно высвободился  и как ни в чем не бывало сел на стул:
- Так о какой рабыне ты говоришь? – холодно переспросил он, - Сарах не рабыня, поскольку у Амману нет необходимых документов, чтобы доказать это. Агар я выкупаю у Амману.
С этими словами Абрам достал заранее заготовленный мешочек с деньгами и бросил его на стол перед обомлевшим отцом. Тот жадным взглядом вцепился за деньги, его трясущиеся пальцы уже было потянулись к ним, но тут он одернул руку, затем схватил мешок и швырнул его в лицо Абраму.
- Ты что же это щенок, эдакий вздумал позорить меня перед всем миром? –  голос Тераха превратился в рев. В его руках неведомо откуда появилась плеть, - да я тебя в бараний рог скручу, мелочь пернатая!
Терах замахнулся, плеть взвизгнула над его головой, но цели не достигла. Абрам без труда уклонился от удара, перехватил бич и рванул на себя. Плеть оказалась в его руках. Терах, будучи настолько пьян, что едва держался на ногах, беспомощно повалился на пол, попутно опрокинул на себя несколько пустых кружек и тарелку с похлебкой.
- Ты сам себя позоришь, отец, - дрожащим голосом произнес Абрам и бросил плеть на пол рядом с отцом. Только сейчас он заметил, что в харчевне царит гробовая тишина. Харчевня была пуста, или, вернее сказать почти пуста. Шестеро мужчин в серых шерстяных плащах сидели за столами в противоположной стороне харчевни и внимательно наблюдали за происходящим. Абрам не заметил, чтобы хоть один из них притронулся к стоявшим перед ним кружкам с вином.
«Они похожи на соглядатаев Амману, - с беспокойством подумал Абрам, - неужели отец со всеми потрохами продался этому мешку с нечистотами? Впрочем, какое это имеет значение? Главное, чтобы Сарах и Агар не попались им в лапы! Надо поднять отца».
Абрам наклонился и с трудом подняв увесистую тушу Тераха, посадил обратно на лавку. Его морщинистое лицо было в кровь изодранное при падении и испачкано в жирном мясном соусе. Но взгляд оставался злым и воинственным.
- Возьми деньги, отец, - произнес в полголоса Абрам, - здесь хватит, чтобы с головой откупиться от Амману. Зря ты позволил ему напустить на меня  свору его собак…
- Не смей называть меня отцом, негодная тварь! – зарычал Терах, - отныне я отдаю тебя в руки справедливых судей. Трепещи же!
Словно по команде, люди в плащах вскочили со своих мест и бросились на Абрама.
Абрам грустно взглянул на отца:
- Если это шутка, то весьма нехорошая шутка, отец, - произнес он и резким движением руки швырнул табурет в нападавших. Затем выхватил меч.
«Чувствую, мне предстоит потрудиться. Отца только жалко…»
Но размышлять дальше о жалоси у Абрамуа не было времени.  Увидев в руках у него длинный меч, противники отступив на шаг, и в свою очередь ощетинились оружием. Между Абрамом и входной дверью было пять или шесть шагов,  но их предстояло еще пройти. Звон стали взорвал затхлый, пропитанный вином и потом воздух харчевни. Полетели в разные стороны кружки, тарелки, лавки и даже тяжелые столы стали ареной борьбы.
Спустя несколько мгновений трое из нападавших лежали мертвыми в растекающейся луже крови на деревянном полу. Абраму, наконец, удалось прорваться к двери и выскочить на улицу, где его ждали еще двое. Двумя точными движениями, Абрам оставил истекать их кровью у дверей харчевни, а сам, вскочив на первую попавшуюся лошадь, рванулся к воротам. Среди паутины узких городских улочек было темно и тихо. В маленьких окнах глиняных приземистых домов уютно мигали огоньки, с городских стен слышалась мерная перекличка ночной стражи, с неба на скачущего во весь опор всадника сурово и безразлично взирала луна.
«Только бы успеть к закрытию ворот…» - звучала одна и та же мысль в воспаленном сознании  Абрама.
Скрипучие тяжелые створки ворот тяжело сомкнулись, когда Абрам находился в сотне шагов от них. Резко осадив лошадь, так, что животное с истошным ржанием взвилось на дыбы, Абрам свернул в первую попавшуюся улочку. Мирную тишину засыпающего города огласили голоса стражников, видать заподозривших что-то неладное.
- Их мне только не хватало… - прошипел Абрам и, соскочив с лошади бросился бежать, окунувшись в лабиринт вонючих, утопавших в грязи городских переулках. Он бежал до тех пор, пока позади не стало слышно голосов преследователей. Наконец, остановившись в тени одного из домов, Абрам почувствовал, что выбился из сил. Даже если бы сейчас его кто-то преследовал,  бежать он уже не мог, да и некуда было. Сколько тут того города? От одной стены до противоположной меньше часа быстрой ходьбы.
Обессиленный, Абрам опустился на выступ в глиняной стене, с горечью думая о том, что на этот раз он попал в ловушку, которая захлопнулась. Если за его поимку возьмутся стражники... Воистину Амману могущественен, коль его псы хозяйничают даже в таком захолустном городке как этот. Как бы далеко не ушли Сарах и Агар их все равно настигнет карающий меч Амману! На запад теперь точно дорога закрыта. Начальник царских телохранителей наверняка уже сделал все возможное, чтобы отходящие караваны тщательно проверялись. Нынче Ур слишком силен, чтобы от его правителей можно было укрыться где-то в долине Тигра и Ефрата!
У Абрама на глазах выступили слезы. Неужели все, что пришлось пережить за последнее время – лишь предсмертная агония? Расплата за противление сенаарским богам все равно наступит, рано или поздно. Неужели отец все-таки прав, и нет никакого «единого бога», а лишь горстка закостеневших в своем невежестве и упорстве людей, обреченных на бесславное исчезновение в бездонной тьме царства мертвых?! Словно в подтверждение мрачных размышлений неподалеку раздались чьи-то быстрые шаги и громкий разговор. Несколько солдат шли по направлению к тому месту, где сидел сейчас Абрам.
- Он никуда не денется, вот увидишь, - говорил один, - я собственными ушами слышал, как господин Тер-адук говорил, что эта лисица сейчас немощнее цыпленка. Отдаст все, что имеет, и собственную никчемную жизнь в том числе! – вслед за этими словами последовал дикий хохот.
Абрам зло поджал губы и плотнее прижался к стене. Его не могли здесь увидеть, поскольку темнота полностью скрывала фигуру. Но если боги разгневались на него, разве темнота имеет значение?
- Тер-адук – вероятно, один из приспешников Амману, перед которым пресмыкается мой отец, - что-то я не слышал о таком… Но кто бы он ни был, золото Амкелин ни ему ни его господину не видать, даже если для этого ему, Абраму придется погибнуть. Он вытащил из ножен меч и приготовился к бою.
Воины тем временем подошли к переулку, в котором прятался Абрам и остановились, оглядываясь.
- Кажется, берлога этого раненного шакала находится где-то здесь, если мне не изменяет память, - произнес один.
- Вот она, - обрадовано вскричал другой, вынимая из ножен меч и указывая на дом, возле которого прятался Абрам, - его окна с недавних пор наглухо заколочены. Боится врагов. Хе-хе…
- Их у него не так уж и мало! – согласился другой и забарабанил в двери.
«Ах, так это не по мою душу…» - облегченно вздохнул Абрам и осторожно вложил меч обратно в ножны.
Воины тем времени продолжали упорно барабанить рукоятями мечей в двери и лить отборные проклятия в адрес хозяина дома. Абраму стало страшно: разве может жить долго на земле человек, которого так проклинают? Неужели отец  тоже не скупится в его, Абрама, адрес посылать проклятия?
- Жадность всегда ослепляла рассудок твоего отца, - говорила мать не раз, горестно вздыхая, - ради денег он способен на все, даже на самое мерзкое дело!
Тогда Абраму казалось, что мать преувеличивает, но, встретившись с отцом этим вечером, он изменил свое мнение…
- Твое упорство сослужит тебе плохую службу, старина, - тем временем горланил в закрытые двери один из воинов, - лучше отдай то, что должен и никто тебя и мизинцем не тронет.
Наконец, засов заскрипел, и дверь отворилась на пол ладони. Из образовавшегося проема показалась рука с увесистым денежным мешком.
- Забирайте золото, и убирайтесь к нечистым! – раздался  женский голос.
Изнутри двери тут же хотели захлопнуть, но один из стражников схватил женщину за кисть, а другой толкнул двери что есть силы. Из дома раздался женский вопль, чьи-то проклятия, возня, грохот падающей посуды и треск ломающейся мебели. Затем все стихло. В доме возбужденно говорили, слышались приглушенные рыдания. Затем вдруг раздался оглушительный девичий крик. Абрам, не помня себя от ярости, бросился в дом…
В очаге мирно потрескивал огонь, наполняя продрогшее тело желанным теплом и навевая сладкую дрему. Однако Абрам хорошо понимал, что спать он не должен. В доме было тихо и спокойно. Пахло свежей соломой и недавно испеченными медовыми лепешками. Ничего не напоминало о недавнем вторжении в это жилище двух вооруженных воинов. Здесь жила семья из трех человек отец, бывший начальник городской стражи, попавший недавно в немилость; его жена, милая добрая женщина с грустными глазами и дочка – девица лет пятнадцати с осиной талией и огромными, словно озера голубыми глазами. Именно за нее принялись воины, в тот момент, когда Абрам появился в дверях дома.  
- Боги разгневались за что-то на нашу семью, - рассказывала хозяйка дома, после того, как трупы воинов вынесли на улицу подальше от дома, - они поразили моего мужа страшной болезнью, против которой лекари бессильны. Теперь мой господин при смерти. Считаем часы до того момента, кода его душа отойдет в мир теней. Тогда придет конец и нам. У моего господина было много врагов, которые делают все возможное, чтобы искоренить наш род из памяти  земли.
- О каком долге толковали стражники? – спросил Абрам.
- Мы истратили на лечение все свое состояние. Продали дом, лошадей. Живем теперь в этой халупе. Не теряя надежду, мой господин занял  немного денег у ростовщика. Когда пришла пора отдавать у нас не оказалось нужной суммы. Ростовщик оказался бесчестным человеком. Не смотря на все мои мольбы и уговоры, он написал ложный донос, чтобы отобрать у нас последнее. Враги же не преминули этим воспользоваться, как видишь, - подослали этих…, - женщина запнулась. Она едва сдерживала душившие ее рыдания, губы дрожали, по бледным щекам текли слезы. Она умоляюще заглянула Абраму в глаза и продолжила:
- По всему видно, что ты достойный воин и благородный человек, - шептала она, - спаси мою дочь. Уведи ее из этого проклятого места. Она не будет для тебя в тягость. Я отдам тебе все деньги, оставшиеся у нас. Только спасти мою дочурку от бесчестия!
Абрам не знал, что ответить и некоторое время сидел молча, наблюдая за тем, как пламя ласкает только что брошенные в очаг дрова, покрывая их черным искрящимся бархатом. Как он может думать сейчас о чьем-то спасении, если сам нуждается в нем. Наверняка завтра утром его будут ждать у ворот псы Амману вместе с отцом…
- Ты отважен и силен, - уже спокойно сказала женщина, выслушав несколько сбивчивый рассказ Абрама о своем безнадежном положении, -  еще не раз тебе, возможно, придется бывать в ловушках, подобных этой, а может быть еще  похуже. Таков удел всех людей. Так уж боги устроили наш мир. Но только спасая других мы имеем шанс спастись самим. Ты, конечно же, имеешь полное право отказать мне и уйти один, но я знаю, что ты не пройдешь мимо просьбы несчастной вдовы…
Абрам вздрогнул, поймав себя на том, что все-таки заснул. Кто-то разбудил его едва ощутимым прикосновением к плечу.
- Вот документы, которые позволят тебе беспрепятственно миновать городские ворота, - сказала хозяйка дома, - мой муж сделал их, заплатив за них большие деньги, чтобы покинуть город, но нам не суждено. Здесь значится, что Ахита, твоя рабыня, а ты идешь по торговым делам в Аккад. Я уверен, что ты не обидишь мою дочь…
- Документы подложные? – с сомнением спросил Абрам.
- Настоящие, - ответила хозяйка, - Ахита готова, и ждет тебя возле лошади. Спешите. Ворота открываются меньше, чем через четверть часа. Стража еще не поменялась. Воины в это время сонные и невнимательные. Придираться не будут. Тем более не ты одни  покидаешь город  на рассвете.
Абрам молча кивнул  и вышел. Было сыро и холодно. Синеющее небо неприязненно поблескивало тающими звездами. Возле оседланной лошади стояла серой тенью Ахита, закутанная в плащ и настороженно осматривалась.
- Надень капюшон твоего плаща лучше, воин, - тихо сказала девушка, - я сделаю то же самое. Стражники не должны видеть наших лиц. Среди них немало обладающих хорошей памятью. Их мы не сможем обмануть.
Абрам взял лошадь по уздцы и ступил на вымощенную камнем центральную улицу города, ведущую прямо к воротам, по которой уже тарахтели купеческие повозки и цокали подкованными копытами лошади. Слышался неторопливый разговор, окрики сонных слуг и охранников купеческих грузов. Обычное начало дня торговых людей. Убедившись, что никто на них не обращает внимания, Абрам успокоился и глубже закутался в свой плащ. Когда они проходили ворота, уставшие стражники не обратили на беглецов ни малейшего внимания. Только несколько теней мелькнувших за городской стеной насторожили Абрама, но он не стал ждать неприятностей. Не спеша, усадил Ахиту на круп лошади, вскочил сам и дернул за поводья. Предстоял долгий и опасный путь…
- Ты говорил, что твой сын держит меч не лучше пятилетнего ребенка, - мрачно произнес воин, подойдя к сгорбленному Тераху, - выходит, ты солгал мне?
Услышав его голос, Терах еще больше съежился:
- Я тоже так думал, господин, - заискивающе ответил старик, - но смею тебя уверить, что дрянной мальчишка никуда не денется из города, ведь ворота прослеживаются. Наверняка он на рассвете захочет покинуть город…
- Я потерял уже шестерых людей и больше терять не намерен, - отрезал воин, - твое время истекло,- либо ты возмещаешь убытки господина Амману сейчас же, либо будешь продан в рабство.
- Непременно, господин… - засуетился Терах и вытащил из-за пазухи мешок с монетами, - это все, что мне удалось вырвать у этого проклятого сребролюбца. Тут должно хватить…
Воин выхватил деньги и, взвесив мешок на руке, самодовольно ухмыльнулся:
- Не переживай, Терах. Если мой господин решит, что здесь недостаточно, он непременно найдет тебя. Так что мой тебе совет: не появляйся ему на глаза. Прощай.
Терах остался один.  

КНИГА ВТОРАЯ.
Глава двадцать четвертая
Двадцать пять  лет спустя
Терах в последний раз взглянул  на свой уже проданный дом. Неожиданно в груди что-то заныло, захотелось плакать, вернуть все назад и начать сначала. Это был уже второй дом, который он потерял за свою  жизнь. Да разве только это осталось за пределами его жизни? Можно ли перечислить все потери, постигшие его в жизни? Терах почувствовал себя слабым и одиноким. Это чувство нахлынуло как-то вдруг и застало старика врасплох. Он даже не успел упрекнуть себя в глупой сентиментальности и понял, что не в силах обманывать сам себя. Даже чувство тяжести набитого золотом кошелька не смогло в этот раз поднять настроение Тераху. Ведь ему придется отдать почти все в уплату долгов, которые он наделал за последние несколько лет. Что тогда он, древний старик будет делать, без крова над головой и без денег? Жить на милостыню на потеху детям и зложелателям. Последних у Тераха накопилось за его долгую жизнь немало. Даже слишком много как для одного человека.
Старик сделал над собою усилие и отвернулся от  дома. Его купил на заработанные деньги его сын Абрам. Почему-то только сейчас Терах вспомнил об Абраме без злости, как это случалось многие годы. Сердце сжалось с новой силой, на глазах выступили слезы. Абрам…
Несколько лет Абрам искусно изготовлял всех известных в Сенааре богов и успешно продавал их не только жителям Ура, но и приезжим. Слава о нем дошла даже до Баб-или, откуда нередко приезжали  состоятельные купцы и вельможи и покупали изящно инкрустированные драгоценными камнями статуэтки. За вырученные деньги Абрам содержал своего отца, как и положено всякому порядочному сыну, с покорностью терпя его частые пьяные выходки и оскорбления. Это были годы, о которых Терах вспоминал с особенной ностальгией. Но что случилось потом? Почему все закончилось? Терах как ни старался не мог вспомнить того рокового момента, когда все изменилось. Терах смутно помнил только, что Абрам исчез, а он впал в немилость у жрецов. Остальные подробности годы стерли из памяти старика. Он расспрашивал о судьбе Абрама у Нахора, но тот только нехотя отмахивался от отца, утверждая, что не имеет понятия, где шляется его беспутный младший брат. Но престарелый Терах чувствовал, что Нахор знает больше, чем говорит, сам напрягал память, но все было тщетно. Никто не мог сказать, что произошло с Абрамом. Даже заметно поостывшая  к нему за последние годы госпожа Камелия лишь раздраженно отмахивалась от него, когда он спрашивал у нее об этом. Все вокруг считали Тераха выжившим из ума стариком, которому суждено доживать остаток своей жизни в нищенских отрепьях на обочинах дорог. И Терах знал, что ничего уже изменить нельзя. Он расплатится с долгами и умрет. Может быть, на его могиле постоит несколько минут со склоненной головой его средний сын Нахор.
Терах долго бы еще стоял посреди улицы со клоненной головой, если бы кто-то не подошел к нему со спины и не прикоснулся к плечу. Старик вздрогнул и обернулся. Это был Нахор. В последнее время он появлялся тотчас же, стоит Тераху о нем подумать. Старик убедил себя в том, что это должен быть добрый знак богов, решивших все-таки смилостивиться над его исковерканной судьбой. Судя по всему Нахор не разделял оптимизма отца, потому что однажды с горькой усмешкой заметил, что боги столь же бессердечны как и те, кто на них надеется. Терах по привычке хотел прочесть нотацию сыну об уважении и послушании всезнающим, но понял, что ответить нечего.
- Стар стал я и немощен, чтобы вставать на защиту властителей Сенаара, - усмехнувшись отвечал Терах, - не те мои силы, что были раньше.
- Ты действительно был их верным слугою, - успокаивал отца Нахор, - но пришло время им самим подумать о своем достоинстве и власти…
Прошло много месяцев с тех пор, как Нахор в последний раз навещал отца. Каждый раз, прощаясь с сыном, старик невольно думал о том, что видит его в последний раз. Боги могут забрать Нахора также, как забрали Арана и Абрама. Чего стоит жизнь солдата?.. Но Нахор  всегда обещал вернуться и всегда сдерживал свое обещание. Так случилось и на этот раз.
Стоя посреди улицы перед сыном, Терах на этот раз не смог поднять глаза. Как он скажет Нахору, о том, что вынужден был продать дом, чтобы уплатить свои многочисленные долги? Не сочтет ли его Нахор безумным и не бросит? Терах боялся того, что Нахор может оставить его умирать в нищете и одиночестве. Почти каждую ночь старик просыпался и с ужасом представлял себе, как  рассерженный на что-то Нахор, хлопнув дверью, уходит. Уходит навсегда.  Не бросит ли его сын сейчас, когда он, Терах лишил его наследства, не оставил ничего, кроме позора?
Несколько мгновений Терах силился что-то сказать, но его старческие сморщенные губы только дрожали, язык прилип к гортани, на глазах навернулись слезы. Что же он может сказать? Проклясть жестоких богов или проклясть себя, предать страшному проклятию тот день, когда он появился на свет? Терах не знал. Он не знал, что сказать сыну.
Но Нахору не надо было ничего говорить. Ему все было хорошо известно. Быть может даже больше, чем отцу. Ведь прежде, чем прийти домой, Нахор обивал пороги жрецов и судей Ура с тем, чтобы замолвить словечко о своем отце. Теперь, подходя к бывшему отцовскому дому, Нахор после всех скитаний во дворцах и храмах чувствовал себя разбитым и уставшим больше, чем после самого тяжелого боя, в котором ему доводилось участвовать. Ведь после любой битвы с врагом всегда виден результат: победа, поражение или ничья. Но в борьбе с бюрократической машиной Ура нельзя было рассчитывать ни на что. Все с угодливой улыбочкой брали деньги и дорогие подарки, бормотали невнятные обещания и это все, на что Нахор мог рассчитывать. Воин мог разве что еще уповать на благосклонность богов, которых так почитал его отец, но в них он не верил.
- Даже если они и существуют, им нет никакого дела до нас, простых смертных, - говорил он не раз в разговорах с отцом, - разве только тогда, когда они голодны и жаждут кровавой жертвы.
- Я продал дом, чтобы отдать долги моим кредиторам, - наконец пробормотал Терах после затянувшегося тягостного молчания, - завтра солнце не успеет перейти полуденную черту, как твой отец станет наконец-то свободным человеком и сможет позволить себе такую роскошь, как умереть с чистой совестью перед людьми и богами.
Нахор в ответ попытался одобряюще усмехнуться, но ничего не ответил, - что здесь скажешь?
- Куда ты? – спросил он у отца, - я снял для нас комнату в недорогой гостинице на окраине города. Там нас никто не будет беспокоить. Я заплатил хозяину на три месяца вперед. Пойдем.
Но Терах отрицательно покачал головой.
- С первым своим кредитором я должен рассчитаться сегодня же вечером, - сказал он, - сегодня вечером истекает срок. Еще вчера утром он грозился продать меня в рабство, если я не верну принадлежащих ему по праву денег. Мы условились встретиться в харчевне возле восточных ворот.
Нахор с удивлением взглянул на отца:
- Возле восточных ворот? – переспросил он, - но почему именно там? Разве ты не знаешь, что негоже приличному человеку, да еще и с полным мешком денег, появляться в тех местах? Трактир, о котором ты говоришь -рассадник беззакония и разврата!
Терах в ответ только покачал головой и еще больше осунулся:
- Я ничего не мог поделать, - дрожащим голосом произнес старик, - на этот раз он не присылал посыльного, а пришел сам и был весьма разъярен. Угрожал рабством и каторгой. Хотя какой с меня каторжник, посуди сам.
- Он лишь запугивал, - ответил Нахор, но тут же понял, что сам не верил в то, что говорил, - отца действительно могли продать в рабство и сгноить за месяц на рудниках только, чтобы отомстить за прошлые обиды. На свою беду в лучшие свои дни отец не отличался миролюбием и мудростью в отношениях.
- Я пойду с тобой, - решительно сказал Нахор, но это предложение сына Терах решительно отверг.
- Не смотря на мой возраст и долги, со мной еще осталось мое достоинство, сын мой! – в негодовании ответил старик, - я не дам повода для сплетников, чтобы они подумали, что старик Терах не способе уже более постоять за себя и трусливо прячется за широкую спину сына!
При этих словах, Терах откинул накидку. На широком кожаном поясе красовался короткий прямой меч.
- Ожидай меня через час возле храма Нанниру, да будет благословенно его имя, - я не собираюсь там долго задерживаться. И возьми это.
Терах отдал сыну увесистый мешок, наполненный золотом. Это то, что предстоит раздать другим моим кредиторам завтра.
Нахор взял деньги и спрятал их  в складках своего плаща. С отцом спорить было бесполезно. Нахор мог только смотрел в след его сгорбленной фигуре и боролся с желанием ослушаться и тайно последовать за ним. Что-то подсказывало Нахору, что это необходимо.
Брезгливо подбирая полы длинного плаща, Терах подошел к выступу стены возле восточных ворот и настороженно огляделся. Уже почти стемнело. Над воротами невидимая рука зажгла факелы. Стражники, размахивая руками, пересыпая речь отборной руганью, что-то оживленно обсуждали. Людей на улице становилось все меньше и меньше. Горожане, негромко переговариваясь проходили между полузакрытых створок ворот и с опаской поглядывали на не в меру развеселившихся стражников. Все спешили домой. Стало совсем темно. Условленное для встречи время давно прошло, но к Тераху никто не подошел. Старик закутался в плащ и вошел в тень стены, чтобы не вызывать к себе ненужного внимания и подозрений со стороны стражников.
- Я должен его дождаться, даже если он придет к утру. Иначе сгину в рабстве как паршивая собака, - шептал Терах, всматриваясь в каждого, кто проходил мимо. И тут старика осенила мысль: а почему бы ему не отнести деньги домой к своему благодетелю? Возможно, что господин был очень занят, устал и не нашел в себе сил прийти за деньгами. Не будет ли это знаком благодарности и глубокого уважения, если он, Терах, принесет долг прямо к его ногам?
Осторожно ступая, Терах зашагал по темной улице обратно в сторону центра города, где возвышались храмы сенаарских богов. Старик был так занят собой, что не заметил, как вслед за ним от стены отделилось еще несколько темных фигур и последовали за ним. Зато их заметил Нахор. Выругавшись, он бросился к отцу, но тут чей-то клинок уперся острием ему в шею. Подняв глаза, Нахор увидел внушительного вида верзилу в коричневой маски, из-под которой отчетливо слышалось хриплое дыхание с перегаром. Нахор поморщился от отвращения и потянулся за мечом.
- Даже и не думай, - раздался угрожающий голос позади, - твой отец сделал слишком много зла за свою жизнь, чтобы просто так умереть в чести в своей кровати от старости. Если тебе дорога твоя жизнь не ставай поперек дороги. Тебя раздавят и не заметят.
- Неужели, ты, ничтожество, думаешь, что я соглашусь оставить своего отца в беде, когда стервятники обступили его со всех сторон? – прорычал в ответ Нахор, закипая.
- Ты рискуешь сам попасть в беду, из которой тебя некому будет спасти…
Незнакомец недоговорил, поскольку Нахор молниеносным движением атаковал  стоящего перед ним верзилу. Когда тот со стоном опустился на мостовую, повинуясь внезапному порыву пригнулся сам. Над самым его плечом просвистел нож и со стуком ударился в косяк двери ближайшего дома. Перекатившись в густую тень одного из домов, Нахор развернулся лицом к противнику. Тот оказался один. Неужели они думали справиться с профессиональным воином вдвоем. А может в темноте прячется еще кто-то? Но раздумывать было некогда. Где-то неподалеку отец в опасности. У него могут отобрать деньги и лишить жизни. Нахор бросился на врага, ожидая нападения со спины, но противнику на помощь никто не спешил. Точным ударом меча, Нахор пронзил незнакомцу плечо. Противник уронил меч и бросился бежать. Видать, тот, кто его нанял, был, вероятно, не очень то высокого мнения о боевых способностях Нахора, поскольку послал каких-то трусливых головорезов, а не настоящих бойцов.
Воин побежал в ту сторону, где несколько минут назад в последний раз видел отца. Улицы большого города опустели, стало совсем темно. Только тусклый свет, пробивавшийся из-под ставен, слабо освещал улицу. Немногие прохожие казались черными бесплотными духами, без лица и голоса. Наверное, впервые в жизни Нахор почувствовал суеверный ужас, что-то в его душе проснулось, темное и страшное, чего он никогда не знал в себе, но теперь увидел вокруг себя. Мрачные предчувствия оборвали и без того натянутые нервы. Нахору было страшно, и он ничего не мог с этим сделать. Некоторое время, влекомый этим необъяснимым страхом он бесцельно бродил по переулкам, утопая по щеколодку в грязи. Затем наваждение прошло так же неожиданно, как и появилось. Нахор с удивлением обнаружил себя посреди пустой торговой площади. Луна безразлично взирала на заблудившегося солдата, покрывая уже давно спящий мир желтым дремотным покрывалом. Было поздно, а отца он так и не нашел. Возможно, он уже лежит где-то в темноте с перерезанным горлом, так и не вдохнув перед смертью столь желанный для него запах свободы и чести…
Нахор постарался отогнать страшные картины ставшие перед его мысленным взором. Надо было найти срочно найти отца. Не важно, что у него отобрали последние деньги. Важно, чтобы он был жив. Нахор вдруг понял как боится остаться один, без отца. Он разобьется в лепешку, но найдет деньги, что бы выплатить долги. Будет ползать на коленях перед кредиторами, выпросит отсрочку, предложит свою службу в счет отцовского долга, все что угодно. Только бы отец был жив…

Глава двадцать пятая

- Ты приходишь на ее могилу вот уже почти четверть столетия, - раздался тихий голос Сарах позади. Женщина обняла Абрама за плечи и прильнула к нему.
Абрам погладил свою всегда растрепанную и начинающую седеть бороду:
- Ты наблюдаешь время? – тихо спросил он.
- Женщине свойственно следить за временем, - подумав, ответила Сарах, - она с сожалением провожает каждый день и каждый год уходящей жизни…
- Тогда она спасла мне жизнь, - прервал  Абрам Сарах, - если бы не она я бы умер от чахотки, так и не встретившись с тобою.
Сарах тяжело вздохнула и ответила:
- Если бы тогда понимала во врачебном деле столько же, сколько и сейчас Ахита осталась бы жива…
Абрам нежно обнял Сарах за худые плечи:
- Не стоит сожалеть о минувшем, - тихо произнес он, - неплохо было бы подумать о будущем…
Сарах удивленно взглянула на мужа:
- О каком будущем ты говоришь? – горько усмехнувшись, спросила она, - вспомни, сколько нам лет, а у нас до сих пор нет детей. Неужели Единый прогневался на нас за то, что мы сбежали в такую глухомань?
- Вот уже сколько лет я иногда просыпаюсь среди ночи, Сарах, - помолчав, заговорил Абрам и в моей голове явственно звучат слова старика Шема о том, что я должен исполнить Его волю.
- Но разве ты ее не исполнил тогда, Абрам? Ты сберег сокровища твоей семьи от жадных лап поклоняющихся суетным богам, сохранил его для потомства…которого нет… - Сарах умолкла.
- Значит, есть еще что-то, что я упустил…
- Абрам, ты заметил, что большинство соседок стали сухо разговаривать со мной и вообще стараются избегать меня.
- С чего ты взяла?
- Они переходят на другую сторону улицы, только завидев меня. Многие из них убеждены, что проклятие богов лежит на нашей семье, поэтому у нас нет детей.
- Они злятся, что мы не молимся их богам, - усмехнувшись, отозвался Абрам после продолжительного молчания,- если бы это селение было городом, нас бы здесь не терпели.
- Соседи по улице нас терпят только потому, что ты  изобретаешь для них новые земледельческие орудия, - сказала Сарах, - почему бы не позволить каждому верить так, как подсказывает то ему его душа? Почему, если я чем-то отличаюсь от большинства – я враг?
- Ты задаешь вопросы, на которые я  не могу ответить, - сокрушенно ответил Абрам, - спроси у Него.
- В последнее время ты меня стал часто отправлять к Нему, - заметила Сарах.
- Это потому, что ты стала задавать сложные вопросы, - усмехнувшись, ответил Абрам, - полагаться во всем на Него меня научил твой дядя много лет назад.
- Почему же Он тебе до сих пор не сказал, что ты должен делать? – спросила Сарах, - неужели Он хочет, чтобы мы до самой смерти жили в окружении врагов, Его врагов, прежде всего, и каждую минуту ожидали удара в спину? Чего Он ждет?
- Возможно, Он ждет меня, Сарах, - промолвил Абрам. Они с Сарах возвращались по опустевшим улочкам домой. С запада на маленькое селение надвигалась ночь.
- Тебя? – непонимающе переспросила Сарах.
- Я не способен услышать то, что Он хочет мне сказать. Вот в чем моя проблема, - пояснил Абрам, открывая скрипучую дверь своего двухэтажного дома, выложенного из камня. В свое время его дом в этом селении был первым каменным домом. Местные жители предпочитали землянки из глины. Позже некоторые последовали примеру Абрама…
- Тогда Он должен сказать так, чтобы ты услышал! – не унималась Сарах, - Он же всемогущий и для него нет ничего невозможного. Так пусть тогда говорит к нам на том языке, который бы мы способны были понять!
Абрам сел за стол и с удивлением посмотрел на жену:
- Как ты можешь так говорить, Сарах! Он же Бог, а мы люди. И не нам Его судить…
Сарах сняла со стены масляный светильник и поставила его на стол. После чего села за стол напротив Абрама и пристально посмотрела ему в глаза:
- Если бы меня не волновала Его воля, я вообще бы не разговаривала с тобой об этом, - тихо сказала она, - и вопросов у меня к Нему никаких не было бы. Если ты хочешь иметь близкие отношения ты должен задавать вопросы, чтобы понять и быть понятым. Я хочу понять Его, поэтому задаю вопросы и желаю знать на них ответ.
За спиной у Сарах скрипнули доски. Со второго этажа осторожно ступая, спускалась Агар. В ее глазах Абрам прочел испуг.
- Что случилось? – спросила Сарах, которая также заметила волнение девушки.
- Наконец-то вы пришли! - воскликнула Агар, - я уже подумала, что не дождусь вас!
- Говори! – скомандовал Абрам.
- Какой-то неизвестный воин сегодня долго ходил возле нашего дома. Что-то высматривал. Соседей расспрашивал, кто здесь живет и как долго. Соседи, естественно все выложили, а затем ходили и злорадно зубоскалили в мой адрес. Не нравится мне все это. Как бы не добрались на этот раз к нам ищейки из Ура…
- Я тебе уже много раз говорил, Агар, - спокойно ответил Абрам, - власть в Баб-или и Уре менялась за эти годы уже несколько раз. Амману погиб во время очередного дворцового переворота…
- Кто же тогда этот незнакомец? – перебила Абрама Агар, - если он пришел с миром, почему не зашел в дом и не узнал все, что желал узнать?
- Я думаю, что если его желание достаточно сильно, - стараясь быть спокойным, ответил Абрам, - он придет еще раз.
- Ну да! С отрядом солдат! – ехидно бросила Агар.
- Почему ты так уверен, что за нами никто не охотиться? – спросила Сарах, - многобожие в долине Сенаар еще никто не отменял…
В дверь громко и настойчиво постучали. Все замерли и молча переглянулись. Абрам по привычке потянулся к поясу, но тут же вспомнил, что уже давно не носит меч. В последние годы Абраму казалось, что особой надобности в этом не было. Хотя какое-то щемящее чувство в груди все чаще не давало ему покоя по ночам. Ему казалось, что должно вот-вот что-то произойти такое, к чему он совсем не готов. Подходя к двери, Абрам понимал, что это нечто сейчас находится по ту сторону дверей его дома, и он должен ему открыть. Когда Абрам уже взялся за щеколду, Сарах молча вложила ему в руки меч.
За дверью стоял воин в поношенной видавшей виды кольчуге. На кожаной перевязи висел длинный меч в изрядно потрепанных ножнах. Вытянутое худощавое лицо незнакомца было скрыто повязкой. Глаза смотрели внимательно и холодно. Что-то в этом взгляде показалось Абраму до боли знакомым. Так смотрели на своих врагов жители юга Сенаара. Неужели о нем не забыли, и все это время продолжали охоту? Неужели такое возможно? Ведь так много всего изменилось…
- Что делает житель юга в этих краях? – наконец спросил Абрам.
Незнакомец не ответил, что еще больше настороживало. Засада вокруг дома? Местные не дадут его в обиду. Он же так много для них сделал. Да и не любят здесь южан.
- Я надеюсь, ты достаточно проницателен, чтобы понять, что этот вопрос ты задал себе, - раздался хриплый голос незнакомца, - годы обычно наделяют людей мудростью. Но по всему видно, что к тебе это не относится. Ты как был бунтовщиком, так им и остался. Ты предпочитаешь жить среди чужих в изгнании, чем в родном городе и ухаживать за престарелым отцом, как это в обычае всех порядочных людей.
- Кто ты?
Незнакомец медленно снял повязку с лица. Это был Нахор. Брат изменился до неузнаваемости. Неудивительно, что Абрам сразу не узнал его.
- Ну что? Я так и буду стоять на пороге? – спокойно спросил Нахор и указал на меч в руках у хозяина дома, - ты с самого детства встречал самых близких тебе людей с оружием в руках. Зато о чужих, как я погляжу, заботишься недурно. Нахор бросил презрительный взгляд на женщин, стоявших позади Абрама.
Абрам отступил в сторону, давая брату пройти:
- Иногда чужие ближе, чем свои, - мрачно произнес он и отшвырнул меч в сторону.
Нахор не спеша, под пристальными взглядами хозяев дома снял тяжелую кольчугу и меч, положил их рядом с собою на лавку.
- Ты остался все таким же неисправимым мечтателем и эгоистом, каким я тебя знал более четверти века тому назад. Отец не ошибся.
- Отец все же кое в чем ошибся, - произнес Абрам, не сходя с места.
- В чем же интересно? – с усмешкой спросил Нахор.
- В том, что мною можно распоряжаться по собственному произволу.
Нахор рассмеялся в ответ:
- Да, конечно! Твой отец всегда был для тебя врагом номер один. Презрение к нему ты впитал с молоком твоей матери…
- Заткнись!!! – взревел Абрам, - не смей упоминать мою мать. Ты пришел в мой дом через столько лет, чтобы терзать мою душу тяжелыми воспоминаниями? В этом доме я никому не позволю порочить память матери. Убирайся прочь отсюда поскорее и не появляйся больше мне на глаза!
Нахор долго молчал, вперив тяжелый взгляд в стол. Молчали и все остальные. Только одна мысль тревожила их сознание: привел ли Нахор с собой подкрепление или пришел сам?
- Я предполагал, что услышу от тебя нечто подобное, - наконец глухо ответил он, - но надеялся…
- На что ты надеялся? – оборвал брата Абрам, - на то, что, увидев тебя, я паду ниц у твоих стоп в покаянии? Да! Это мечта моего отца – смешать меня с собственными испражнениями! Но это дело прошлого, Нахор. И я не собираюсь в него возвращаться и даже думать о нем. Если ты пришел за этим, то зря потратил время!
Абрам попытался ехидно рассмеяться, но смех получился несколько нервным. Абрам сам удивился, насколько переживания прошлого оказались живы в нем и по сей день. А ведь он далеко не двадцатилетний юнец…
- Ты безумствуешь, Абрам, - произнес тихо Нахор и устало потер лоб, - твоя злоба сильнее здравого смысла, но мне все-таки придется напомнить тебе о прошлом, как бы сильно тебе оно не нравилось.  Я должен сказать тебе то, ради чего преодолел неблизкий путь. Наш отец…
- Опять требует денег, - с сарказмом добавил Абрам.
На этот раз Нахор в бешенстве вскочил из-за стола и схватил брата за ворот и притянул к себе:
- Ты должен уважать своего отца, каким бы он ни был. И заботиться о нем в старости! Мне очень жаль, что приходится объяснять тебе это…
Возле горла Нахора появилось лезвие ножа.
- Или веди себя пристойно, как подобает гостю или убирайся, - прошипела Агар. Ее большие темные глаза сверкали холодной сталью. На шее у Нахора появилась темная струйка крови.
Абрам одним движением освободился от хватки Нахора и отшвырнул Агар в противоположный угол комнаты.
- Не трогай его! – рыкнул он, - кто ты такая, чтобы поднимать руку на моего брата! Сарах, приготовь дорогому гостю угощение и вино лучшее! Спрячьте оружие немедленно обе!
Агар спрятала кинжал и словно дикая кошка, сверкая яростным взглядом, исчезла из комнаты. Сарах некоторое время внимательно смотрела на мужа, затем также вышла.
- Сядь за стол и рассказывай, что с отцом, - хмуро произнес Абрам, обращаясь к брату.
На столе появились мясо, вино и медовые лепешки.
- Несколько месяцев назаж воего отца за долги продали в рабство, - выпив сразу полмеха вина, начал говорить Нахор.
- Неужели ты ничего не смог сделать? – спросил пораженный неожиданным известием Абрам.
- Когда я вернулся из очередного провального похода нашего правителя мой отец продал дом и хотел расплатиться с кредиторами. Но недоброжелатели натравили на него грабителей и отобрали все деньги. Кто-то хочет сгноить нашего отца в рабстве, - Нахор отдышался. Был видно, что каждое слово об отце дается ему с трудом. Немного помолчав, он продолжил:
Я, конечно же,  сразу же попытался расплатиться с его долгами. Но у меня не хватило даже на половину. Отец вел разгульную жизнь и много тратил на вино и блудниц. Во всех своих бедах обвинял тебя, проклинал на чем свет стоит.
«Это он может, я знаю» - с горечью подумал Абрам, но ничего не сказал.
- Более того, - продолжал Нахор, - из-за того, что я осмелился ходатайствовать за отца, жрецы возбудили у правителя на меня гнев и побудили его выгнать меня из города, пока я не смогу полностью уплатить долгов моего отца и выкупить за дополнительную плату его из рабства. Если я этого не сделаю до конца осени, его отправят на работы в каменоломни, из которых нет возврата. Теперь я без работы и крыши над головой.
- Что собираешься делать? – спросил Абрам.
- Я – воин. Единственное, что я хорошо умею делать – это воевать и тем самым добывать свой хлеб. В Сенааре нынче найдется немало тех, кому мои услуги могут оказаться весьма кстати.
Нахор помолчал, а затем тихо добавил:
- Единственное мое желание, и после этого ты никогда меня больше не увидишь, - выкупить отца из рабства, и снять позор нищеты с его седой головы. Это наша с тобой святая обязанность, возложенная на нас богами.
- Это будет нелегко сделать, - подумав, произнес Абрам, - ведь деньги решают далеко не все. В Уре наверняка остались те, кому известно мое состояние. Отец, как я понимаю, разболтал всему городу, как его обобрал собственный сын. А на чужое золото охотников всегда хватает.
Нахор кивнул головой.
- Ты прав. Но там, где не решат деньги, решит меч, - возразил Нахор и внимательно взглянул в глаза брату, - до меня дошли слухи, что ты в совершенстве владеешь им. К тому же и я помогу, чем смогу…
Абрам задумался.

Глава двадцать шестая

В роскошной зале царских приемов во дворце правителя царил таинственный полумрак и тишина. Можно было лишь услышать шипение серебряных масляных светильников на облицованных холодным мрамором стенах и миролюбивый шум деревьев за высокими узкими окнами залы. Посреди на высоком подиуме со ступеньками величественно возвышался царский трон, вырезанный искусными мастерами из цельного куска белого мрамора. Два ряда колон молчаливо и грозно сопровождали каждого посетителя от дверей к подножию трона, где проситель, кем бы он ни был обязан был преклонить колено перед властью правителя городов Баб-или и Ура. У входа стояли мрачными тенями вооруженные кривыми мечами два воина, сыны востока. Правитель вошел в зал через низкую едва заметную в полумраке дверь позади трона и, выйдя на средину, остановился. Этот величественный дворец, роскошь и помпезность которого могли бы потешить честолюбие любого правителя, производил на него гнетущее впечатление. Правителю казалось, что все здесь против него, дышит враждебностью и каждая колонна, каждая фреска шепчут со злобным шипением: «заговор, заговор, заговор…». Воцарившись, правитель обнаружил здесь замысловато переплетенную сеть дворцовых интриг, граничащих с антигосударственным заговором. Кто бы мог подумать?! Жрецы Ура посягнули на святейшую власть правителя и убили его наместника! Видите ли времена великого Набонида прошли… Мерзавцы! Они думают, что он, новый правитель Баб-или, Ура и Харрана не справится с их ничтожными жреческими амбициями. Вчера он казнил десяток заговорщиков, если понадобится, завтра казнит еще два десятка, полсотни, сотню, сколько угодно, но вырвет с корнем все раскольнические настроения в своих владениях!
Правитель злорадно ухмыльнулся, сверкнув оскалом белоснежных зубов. Сейчас они все здесь ходят вокруг него, угодливо заглядывают в глаза и сладко улыбаются. Страх перед жесткой расправой сделал местных властолюбцев вдруг такими сговорчивыми. Но в  сердцах они носят горькую желчь, снедаемые алчностью и страхом рано или поздно они снова  примутся плести свои бесконечные интриги. Лживые геены притаились в берлогах в ожидании новой возможности совершать свои гнусные дела. Нечего сказать, распустил Набонид свое окружение. Ну что ж. Придется наводить порядок.
Большие створки дверей заскрипели и стражники вытянулись. В тронном зале появился сгорбленный человек в жреческой мантии с длинным белым посохом. Увидев посетителя, правитель сначала нахмурился, затем его губы растянулись в презрительной усмешке. Были времена, когда этот гордый и неприступный жрец не считал нужным даже здороваться с ним, когда проходил мимо. Много месяцев новый правитель ждал визита Тасида, главного жреца храма Нанниру и Исида, в Баб-или, который бы засвидетельствовал верность города Ура, средоточия халдейской мудрости Сенаара,  лояльность к новому властителю Двуречья. Но так и не дождался. Тасид пришел только сейчас. Сгорбленный старостью и немощью, но непокорный никакой власти более, нежели власти тех богов, которым он верно служит много лет, Тасид не посчитал нужным даже появиться на казни заговорщиков. Приказы об их казни до сих пор покоятся на его столе в мрачных покоях  храма до сих пор не подписанные. Правитель был в этом уверен. Только Тасид мог себе это позволить. Вернее, он так думал, что мог. Но спасут ли его могущественные боги от гнева нового правителя Сенаара?
- С чем пожаловал великий священник Нанниру и Исида? – насмешливо спросил правитель, выждав, пока Тасид не опустится перед ним на колени и не склонит голову. Он знал, насколько тяжело дается жрецу этот жест покорности. Набонид разговаривал с ним на равных и считал своим ближайшим советником. Считал, не смотря на то, что жрец плел бесконечные интриги против него. Нечего сказать, Набонид был великим правителем. Его имя запомнит история, но, будучи великим, он неосторожно взлелеял звездную болезнь у своих подчиненных, вложив в жадные руки местных жрецов почти неограниченную власть. Ничего, теперь предстоит расставить все на свои места в этом мятежном городе.
- Имею важные сведения о мятежниках, - коротко и негромко произнес Тасид.
- У меня есть сведения не менее важные, нежели твои по поводу местонахождения врагов престола, - покачав головой, ответил правитель.
- Готов выслушать и принять необходимые меры, - ответил жрец.
- Один из них, возможно даже зачинщик всего, стоит передо мною на коленях.
- В чем моя вина, мой правитель? – прохрипел Тасид.
- Я не видел твоей склоненной лысины в тронном зале во дворце в Баб-или с тех самых пор, как воцарился на престол, хотя прошло немало времени. Могу узнать причину такого непочтения?  Уж не потому ли, что я нежеланный правитель для Ура? И не по этой ли причине ты вознамерился убить моего наместника здесь?
- Я не причастен к убийству твоего наместника, мой господин, - возразил Тасид, - в его голосе не слышалось ни капли страха или трепета. Нечего сказать, старая птица, привыкшая высоко летать. Даже слишком высоко. Придется спустить на землю. Ну а если не получиться…
- Тебе придется доказать свою лояльность ко мне, - железным тоном отчеканил правитель, - во всяком случае для того, чтобы умереть собственной смертью!
- Здесь информация об отряде мятежников, расположенного неподалеку от Ура. Они сильны, но в их рядах есть мои люди…
- Я знаю, что твои люди есть везде, - рассмеялся правитель, - пора бы проредить ряды твоих приспешников, а то в последнее время, как я погляжу, они начинают угрожать моему могуществу.
Тасид промолчал. На его невозмутимом, сморщенном от старости лице не отразилось ни единой эмоции, хотя в душе бушевала буря. Старый лев получил первый урок смирения…
- Теперь встань и прикажи слугам зажечь лампады, - уже более мягким голосом приказал правитель и великодушно помог старому жрецу подняться, - ком не сейчас придет посетитель с жалобой на твоих людей, Тасид. До вчерашнего вечера я вершил правосудие, теперь настало время услышать народ.  Непременно будь здесь, когда я буду решать дела, которые решить не удосужился.
Тасид ничего в ответ не сказал. Он поклонился и вышел из тронного зала, оставив правителя наедине. Кто мог на него жаловаться? Кто посмел?! Почуяли слабину, сволочи… Тасид злобно ухмыльнулся. Лишившись большинства своих помощников, он потерял былую власть. Правитель не отправил его на плаху только из опаски еще больше настроить против себя знатных людей города, которых он сейчас пытается переманить на свою сторону богатым подарками и обещаниями. Люди переходят на его сторону, поскольку знают, что быть потив правителя значит быть мертвым.  
Но Тасиду также было хорошо известно, что в Уре осталось немало тех, кто готов мечом и огнем бороться за свое место под солнцем против нового властелина Сенаара. Мало найдется в Двуречье людей не ведающих о том, как достался ему трон. Его авторитет  не так силен, как ему, ослепленному властью, кажется; войско наемное, требует уйму золота; врагов много, неявных еще больше. Обычные «детские» болезни взошедшего на трон. От них либо погибают, либо выздоравливают и становятся могущественными. Тасид точно знал, что этот самозванец не должен править Сенааром и, уж тем более великим городом Уром. Жрец не любил да и привык проигрывать, поэтому был полон решимости бороться до конца. Даже если придется положить голову.
Конечно же Тасид лукавил. Ему, почти столетнему старику, хотелось еще пожить спокойно и беззаботно. Этой роскоши он не мог себе позволить с тех самых пор, как стал жрецом…  
Когда он, поглощенный своими мыслями через некоторое время вернулся в тронный зал, посетитель уже коленопреклоненно стоял перед правителем и что-то в полголоса говорил, протягивая увесистый мешок с деньгами. С первого взгляда Тасид узнал этого, одетого в запыленную одежду воина и его глаза превратились в узкие щелочки. Это был Нахор сын Тераха. Как и следовало ожидать вояка правильно оценил ситуацию и пришел выкупать своего отца не у него, а у правителя. Проклятая богами геена! Тебе же пообещали третью часть состояния твоего брата, если ты приведешь его в город. Неблагодарная чернь, теперь ты переиграл самого себя и не получишь ничего…
Увидев вошедшего жреца, правитель жестом подозвал его к себе.
- Ты как всегда дерзок. Опаздываешь к назначенному сроку, - проговорил он. Тасид почувствовал, как внимательные и насмешливые глаза правителя внимательно изучают его.
- Этот человек принес выкуп за своего отца и ходатайствует за его освобождение. Судя по расписке, подписанной твоей рукой, ты запросил за старика баснословную сумму…
- Этот человек тебе не все рассказал, - невозмутимо ответил жрец.
- Чего же я не знаю?
- Он наверняка скрыл от тебя, что у него есть брат беглый вор и бунтовщик, за которым уже почти четверть века плачет секира. Ходят слухи, что он за эти годы награбил несметные сокровища и сбежал с ними далеко на север. Судя по всему, слухи не намного преувеличены. Сам посуди, мой господин, откуда бедному воину, как этот, достать тысячу золотых. Не один правитель мира не заплатит столько даже самому лучшему воину за несколько месяцев службы, - Тасид пнул ногой лежащий у ног правителя мешок с деньгами.
- И где же твой брат? – спросил правитель, внимательно выслушав Тасида.
- Жрец прав, - тихо ответил Нахор, не поднимая глаз, - у меня когда-то был брат. Он был искусным мастером. Но много лет назад он исчез и с тех пор я его не видел.
- Откуда тогда у тебя столько денег? – спросил правитель.
-  До того времени пока он не впал в немилость, мой бедный отец был небеден, - продолжал говорить Нахор, - эти деньги я выручил, продав все его движимое и недвижимое имущество.
- Да как ты смеешь, ничтожный червь… - взорвался Тасид и ударил Нахора позолоченным носком своих туфель в лицо. Из разбитого носа на мраморный пол закапала кровь, но воин не шелохнулся, оставаясь склоненным перед правителем. Тасид хотел еще раз ударить, но его остановил повелительный жест правителя.
- Чем же занимался твой отец до того, как подлые жрецы разорили его? – с ехидной усмешкой спросил правитель Нахора.
- Не смею нарекать на служителей великого Нанниру, - еще ниже склонившись, ответил воин, - мой отец занимался тем, что изготовлял богов и продавал их у себя в лавке.
- И что случилось потом?
- Потом мой отец чем-то прогневил богов и они его прокляли, - немного помолчав, ответил Нахор и бросил быстрый взгляд на Тасида. Это не укрылось от правителя. Он едва заметно усмехнулся. В свою очередь заметив  усмешку правителя Тасид зло поджал губы. В его присутствии какой-то ничтожный воин вел против него игру перед самим правителем и он, жрец великих Нинниру и Исида, стоит словно провинившийся ребенок. Такого позора старик не испытывал со времен молодости. Тогда ему приходилось прикладывать все свое умение и изворотливость ума, чтобы, пускай по колено в крови, но дойти до заветной вершины, с которой сейчас его пытается ниспровергнуть не только правитель-самозванец, но даже обыкновенный простолюдин. Видать наступает всему конец…
- Что ж, боги порою бывают несправедливы, - произнес правитель, думая о чем-то своем, - но твоего отца они наказали поделом. Ведь он наделал много долгов.
- Не смею перечить… - промолвил Нахор, - но смею напомнить, что долг уплачен и выкуп тоже. Я рассчитываю на то, что боги все-таки проявят милосердие и мой отец умрет, сохранив свое доброе имя.
Чувствуя, как с каждым мгновением он теряет все больше и больше, Тасид решил вмешаться в разговор.
- Перед лицом справедливых богов обязан все же добавить в уши моего господина еще нечто важное, - произнес он полушепотом, - этот ничтожный человек утверждает, что не знает, где скрывается его брат-бунтовщик. Но в то же время у меня есть люди, видевшие Абрама в городе в обществе своего брата.
- Вот как! – протянул правитель.
- Люди могут ошибаться… - попробовал вставить Нахор, но жрец уже завладел ситуацией.
- Сейчас я прикажу привести бунтовщика перед священное лицо моего господина, - продолжал Тасид, теребя небольшое нефритовое ожерелье в руках, - посмотрим, хватит ли у стоящего перед тобой воина духу отказаться от собственного брата ради спасения отца.
Брови правителя поползли вверх и он еще раз внимательно взглянул на склоненного перед ним воина. Жрец, стремясь доказать свою несомненно лживую лояльность отдает в его руки бунтовщиков, которых не смог обезвредить в свое время Набонид и на которых не решается поднять руку сам. Впрочем, дело здесь вовсе не в нерешительности. У Тасида попросту не хватило времени совершить расправу над бывшими врагами. чем же они ему так не угодили? Впрочем, это неважно. Тасид – уже прошлое великого Ура. Когда-то великого…

Глава двадцать седьмая

Было темно и сыро. Откуда-то сверху капала вода, под ногами нестерпимо вонючая жижа. Сладковатый тошнотворный трупный запах не давал глубоко дышать. От голода и вони перед глазами у Абрама поплыли синие круги. Хотелось лечь, но  Абрам не мог заставить себя даже сесть на корточки, содрогаясь лишь от одного предположения что может быть под его ногами. В этой яме уже многие годы заживо сгнивали множество людей. Часто от их тех оставались лишь обглоданные крысами кости. Неужели  ему суждено принять такую позорную смерть? Для этого ли он после стольких лет вернулся в Ур? А может быть Нахор предал его, специально заманил его сюда байками про отца, чтобы пытками вырвать у него сокровища Амкелин? Кому как не Абраму знать алчную породу своего отца. Влекомый всепоглощающей страстью к деньгам он вполне мог склонить Нахора к предательству. Тем более что они родные только по отцу. Ведь Нахор ненавидел мать Абрама не меньше своего отца. При мысли об этом Абрам заскрежетал зубами и застонал от бессилия. Ломая ногти, он скреб твердые глиняные стены ямы, на его лице появлись слезы. Как он мог довериться человеку как Нахор? Попался как ребенок на уловку взрослого. Так брат поступал с ним, когда он был еще ребенком, так поступил и сейчас. Словно ничего и не изменилось, будто бы не прошло полжизни! Теперь Сарах осталась беззащитной  перед  обозленными соседями, которых уже никому сдерживать. Всюду враги, враги, враги… сквозь стон Абрам повторял только один единственный вопрос:
- Где Ты? Где?..
Как давно он Его не слышал! Только сейчас Абрам осознал, вспоминая прожитые на севере годы, что Он ни разу за последние шесть лет не являлся ему в видении, не давал даже намека на Свое существование. Почему? Неужели он сделал что-то не так? Или…
Абрам даже боялся подумать о таком, но страшная мысль была назойлива, словно большая навозная муха, и не давала ему покоя: что если все предыдущие встречи с Ним были всего-навсего плодом его воображения, и весь его бунт против злобных и жадных богов Сенаара  действительно, как твердил всегда Нахор, лишен всякого смысла и обречен с самого начала на поражение?
Впустив такие мысли, Абрам почувствовал, что ему стало страшно. Он покачал головой:
- Нет, такого не может быть. Ты существуешь, Ты не можешь быть обманом. Это невозможно. Ты существуешь!!! – страдальческий вопль узника в яме пронесся громом по безлюдному двору стражников, отразившись эхом от холодных каменных стен крепости, и взвилось в черное беззвездное небо…
Нахор вышел во двор, когда уже стемнело. Разговор с правителем и этой хитрой лисой жрецом казался ему вечной мукой. Если адские муки и существуют, был уверен воин, их он испытал именно сейчас. Впрочем, боги оказались благосклонны к нему и его семье. За те месяцы, пока он искал Абрама сребролюбивый и властный Тасид, как оказалось растерял большую часть своей власти и теперь находится в опале у правителя, который, видимо, шутки ради решился немного позабавиться. Назло жадному жрецу он согласился отпустить Тераха без выкупа. Когда у жреца отвисла нижняя беззубая челюсть, и он попытался что-то возразить,  правитель только рассмеялся ему в лицо. Теперь главное, чтобы отпустили Абрама. А вот, кажется и он…
О, боги, что они с ним сделали?! Абрам шел, едва волоча ноги, одетый в то, что раньше было его одеждой, а теперь превратилось в жалкие лохмотья. Лицо осунулось, было вымазано грязью и нечистотами. Нахор бросился к брату, но тут же остановился, встретившись с ним взглядом. Разговор, вероятно, предстоял малоприятный. Младший братец, видать, вообразил себе неизвестно что…
Некоторое время братья стояли друг напротив друга посреди двора, не говоря ни слова. Дворцовая стража, сопровождавшая Абрама, отошла на несколько шагов в сторону и с интересом наблюдала за воином и оборванцем. Когда молчание заметно затянулось, солдаты стали нервничать и подумывали выгнать странных посетителей за стены царского дворца, Абрам заговорил:
- И сколько они тебе обещали за мою поимку, Нахор? – почти спокойно спросил Абрам, - а всю эту историю с отцом ты сам придумал или тебе помог сребролюбивый жрец Нанниру?
- Наш отец по-прежнему в рабстве, - помолчав, ответил Нахор и посмотрел в глаза брату, - но к счастью с тех пор, как я покинул город, здесь многое изменилось. Тасид  нынче в опале у правителя. Это шанс для меня освободить отца, а тебе остаться при своих сокровищах. Поверь, я на них не претендую. Деньги твоей матери принесли слишком много раздоров и горя в нашу семью, чтобы  я позволил хотя бы прикоснуться к ним.
Абрам, ничего не сказав, развернулся и зашагал к выходу. Нахор поспешил за братом, на душе было противно. Хотя он вначале и обрадовался, что с Абрамом все в порядке, теперь чувствовал себя оскорбленным: как он мог подумать, что его предал родной брат?! Почему ему теперь надо доказывать свою непричастность к стремлению завладеть сокровищами Амкелин, будь они прокляты вместе со своей владелицей! Почему он, в конце концов, должен унижаться перед этим возомнившем о себе неизвестно что дуралеем, считающим, что все вокруг него враги? Но здравый смысл говорил Нахору, что эмоции сейчас надо отложить в сторону и бросить все усилия на спасения отца. Один он не справится.
Абрам опрокинул огромную кружку дорогого вина и, даже не поморщившись от выпитого, воззрился на брата, сидевшего перед ним за столом харчевни охмелевшими глазами.
- Значит ты хочешь убедить меня в том, что никому в этом городе мои деньги не нужны, все о них давным- давно забыли. А правитель спит и видит, как послужить несчастным жителям Ура?
- С тех самых пор как мы встретились с тобою на севере, Абрам, единственное, в чем я хочу тебя убедить, так это спасти отца, - устало произнес Нахор, не выпивший за весь вечер ни капли вина.
- Я внес необходимый выкуп, как ты меня и просил. Но совать голову в пасть дракона… - усмехнулся Абрам.
Тяжелый кулак Нахора вдруг с грохотом опустился на стол, напугав посетителей и самого хозяина.
- Когда же ты перестанешь думать только о себе?! – не обращая ни на кого внимания, зарычал воин, - вариться в собственных полувековых обидах, трястись за собственную задницу? Неужели прожитые в изгнании годы тебя так ничему не научили?
- В изгнании я чувствовал себя лучше, чем дома, - мрачно ответил Абрам, - на родине обо мне вспоминают только тогда, когда за мой счет хотят решить свои проблемы.
Нахор несколько мгновений смотрел на брата налитыми кровавой ненавистью глазами, затем выпрямился и накинул спадший с плеч плащ.
- Если ты считаешь позорное рабство нашего отца не твоей проблемой, тогда нам не по пути, - почти спокойно произнес Нахор, - только не попадайся мне на глаза  и забудь о том, что у тебя когда-то был брат. Прощай!
Бросив на стол несколько медяков, Нахор вышел из харчевни, сопровождаемый настороженными взглядами  сидящих за столами людей. Кое-кто стал бесцеремонно указывать пальцами на сидящего в углу Абрама, но тот не обращал ни на кого внимания. Отягощенная вином голова упрямо клонилась к столу, мысли путались, кружась остервенело крича хриплым голосом брата словно стервятники над трупами...
Он пришел. Пришел тогда, когда Абрам  меньше всего этого ждал. Но почему Его так долго не было? Столько лет!!! Почему Он допустил эту ужасную яму с нечистотами?
- Тебя так взволновало твое заточение в яме? – спросил Некто, присев рядом с Абрамом на поросший зеленой травой пригорок.
Перед ними расстилалась бескрайняя степь, покрытая изумительным пурпурным покрывалом красных маков. Дух легкий свежий ветерок с юга, по небу мирно плыли пушистые облака. Абрам ничего не ответил, даже не взглянул на Собеседника. Молчание затянулось надолго. Он не спешил прерывать его. Абрам пытался изо всех сил отвлечься от гнетущих мыслей, но ничего не получалось. Словно какая-то тень накрывала его душу, и даже присутствие Некто не помогало. А может он не хочет помочь? Тогда зачем пришел, чтобы умножить итак ставшие нестерпимыми мучения?
- Ты мог бы меня предупредить… - устало произнес он упрек, поскольку ни на что другое способен не был. Хотя, конечно же, не стоило с укоров начинать разговор с Ним. Абрам хорошо это понимал, но сказанного не воротишь.
Снова воцарилось тягостное молчание.
- Вот уже много тысячелетий я живу в душах людей, - раздался Его тихий голос возле уха Абрама, - и очень часто я чувствую себя либо как в идольском капище либо как в яме, в которой ты провел всего две ночи. Отвращение, озлобление, желание поскорее убраться восвояси, - таковыми были чувства, когда по тебе бегали омерзительные крысы или когда ты ежился под мертвыми взглядами вылепленных тобою богов?
Абрам не ответил, но Он ответа и не требовал.
- Я освободил тебя от идолов, вытащил из ямы. Теперь ты свободен. Но как прикажешь поступить Мне?
До Абрама долго доходил смысл сказанного. Очень долго. Но Он не спешил.
- В моей душе ты тоже чувствуешь омерзение и желания покинуть меня? – подняв голову, спросил почти шепотом Абрам.
- Желание убежать – удел слабых, Абрам, - усмехнувшись, ответил Он, - судьба же сильных – победить.
Абрам внимательно посмотрел на Него.
- Ты же знаешь все обо мне, не так ли? – после некоторых колебаний спросил Абрам.
Он только кивнул и  добрыми смеющимися глазами посмотрел на Абрама. Тот понял, что вопрос, только что возникший в его голове озвучивать вовсе не обязательно…
- Тебе решать, - только произнес Он.

Глава двадцать восьмая

Высокий худощавый, с впалыми щеками и глубоко посаженными темными глазами, с длинными, давно нестриженными волосами, небрежно одетый в дорогую цветную тунику, опоясанную новым широким кожаным ремнем, на котором красовался в богато инкрустированных ножнах меч. Он совсем не был похож на заговорщика и, тем более бандита, образ которого рисовался в сознании, при упоминании его имени.  Предводитель банды с интересом разглядывал связанного пленника, небольшой караван которого только что ограбили его люди на пустынной заброшенной дороге, ведущей на юг к Аккаду.
- Я знаю почти всех торговцев Ура и Аккада и немало знаком с выходцами из Баб-или, - хриплым голосом начал говорить предводитель, - но твое лицо мне не знакомо. Ты не из здешних мест. Цвет кожи выдает в тебе северянина. как тебя зовут?
- Зачем тебе знать имя человека, у которого ты отобрал деньги? – вопросом на вопрос ответил пленник, продолжая с любопытством разглядывать стоявшего перед ним человека.
Тот некоторое время смотрел на пленника, затем усмехнулся и покачал головой:
- Ты прав, если бы речь шла о купце, едущем со своим товаром по многолюдному тракту восточнее этого места,  с многочисленной охраной и всевозможными предосторожностями, я бы, не спрашивая его ни о чем, сразу же отправил в царство мертвых. Однако, глядя на тебя, понятно даже ослу, что появился ты здесь именно для того, чтобы тебя ограбили разбойники. Поэтому я хочу узнать, кто тебя послал с подложным товаром и с какой целью. И будь уверен, я это узнаю, - разбойник недобро усмехнулся.
Пленник покачал головой:
- Я не сомневаюсь, - произнес он, - мало кому из живущих ныне между Тигром и Ефратом неизвестна недобрая слава жестокого и кровожадного Ан-эгелу?
Разбойник сурово посмотрел в глаза Абраму, но затем, как будто что-то вспомнив, добродушно рассмеялся.
- Ты знаешь мое имя, хотя я и не представлялся. Это странно, потому что…
-  Никто, кому ты говоришь свое имя, не остается в живых. Ведь они слышат его за мгновение до того, как острый нож перережет ему горло, - добавил Абрам и поморщился. Веревки, которыми он был связан, растерли запястья до крови. Начавшие кровоточить раны немилосердно болели.
Ан-эгелу демонстративно отвернулся от пленника и обратился к головорезам, собравшихся вокруг:
- Никто из вас не знает, почему этот человек, зная мое имя, до сих пор находится среди живых? – насмешливо выкрикнул он.
Разбойники отрицательно замотали головами, поправляя на поясах оружия и переглядываясь между собой. Их предводитель тем временем продолжал свою речь:
- Потому, что некто из вас когда-то предал меня и переметнулся к врагу, за что был жесткого наказан, - в голосе предводителя  звучал металл, - теперь мое имя у всех на устах. Но тем страшнее будет твоя смерть, несчастный шпион, вздумавший тягаться со мной. Я отошлю твою голову с выжженными глазами и разорванными ноздрями правителю Ура, а остальные части тела – правителю Аккада. Сомневаюсь, что эти зажравшиеся свиньи заставят еще кого-то из своих ищеек засылать в мою команду!
Последовал взрыв злорадного хохота, поэтому Ан-эгелу  не услышал то, что сказал Абрам. Лишь последнее слово долетело до его ушей, от чего самодовольная улыбка мгновенно сошла с его губ, лицо вдруг посерело, глаза сузились. Он метнул испепеляющий взгляд на хохочущих головорезов, после чего те умолкли, и настороженно взглянули на предводителя.
- Убирайтесь прочь все! – грубо рявкнул он. Разбойники попятились от своего предводителя, - я что вам сказал, оглохли что-ли? Убирайтесь прочь!
Не успел Абрам сделать и пары вдохов, как поляна посреди которой он стоял, опустела. Перед ним остался стоять лишь Ан-эгелу, внимательно разглядывавший пленника.
- Повтори, что ты сказал, - хрипло произнес он.
- Твое настоящее имя Ахинану, - с волнением ответил Абрам, - его действительно никто не знает, даже твои верные друзья.
- Только три человека знали его, - помолчав, наконец, произнес разбойник, подойдя к Абраму вплотную. На пленника пахнуло густым перегаром и запахом едкого пота от давно немытого тела, - двое из них мертвы, судьба другого мне неизвестна. Их я похоронил много лет назад. Это были мои отец и мать. Правитель Баб-или послал тогда в наше селение войско, чтобы уничтожить врагов великого Инанну, веривших в никому неизвестного чужого бога. Наша семья оказалась под подозрением, хотя я  не помню, чтобы  хоть раз  мои родители упоминали о каком-нибудь неведомом божестве. Когда моего отца обезглавили, а мать, перед тем как посадить на кол,  насиловали четверо воинов, я сидел на чердаке, зарытый в солому  и давился слезами и горем.  Тогда я поклялся пока живу уничтожать с лица земли поклонников этого мерзкого божка, прикрываясь которым правитель Баб-или убил моих родителей.
- Ты ничего не сказал о третьем человеке,  - произнес Абрам.
Ахинану опустил голову, чтобы пленник не заметил слез предательски выступивших на полных ненавистью и горем глазах.  Порыв ветра, вырвавшегося из знойных недр пустыни вдруг  растрепал его волосы, прикрывшие его лицо. С трудом взяв себя в руки, разбойник ответил:
- Когда-то давно этот человек оставил меня в живых, хотя мог бы  легко расправиться со мной. Я знаю его имя. Если тебе оно неизвестно, тогда твоя смерть будет втрое мучительнее, чем я планировал.
- Почему?
Ахинанну ответил не сразу. Он присел на камень и опустил голову на колени. Было странно видеть этого сильного человека, о страшной жестокости которого ходили легенды, в таком состоянии.
- Ахинанну мертв, - прохрипел разбойник, он умер много лет назад вместе с отцом и матерью. Память о нем для меня так же священна, как и память о его родителях. И я никому не позволю глумиться над нею и пустозвонить их имена. Тебе лучше сразу решить свою участь, пока у меня не закончилось терпение. Если ты не тот, о ком я думаю, пощады не жди.
- Меня зовут Абрам, - тихо сказал пленник.
Разбойник ничего не сказал. Он поднял голову и посмотрел на небо. Казалось, пески всех пустынь мира упали с его плечей. Он полной грудью вдохнул наполненный песком воздух.
- Ты стоял на краю тьмы смертной, - сказал он.
Ан-эгелу встал перерезал веревки на руках и ногах Абрама., затем пригласил его в свой, собранный из бараньих шкур шатер. Потирая кровоточащие запястья, бывший пленник не спешил возобновлять разговор, но жадно пил вино из предложенного ему меха. Утраченные силы постепенно возвращались.
- Зачем ты пришел? – наконец спросил разбойник.
- С тех пор утекло немало времени. Не настало ли время воскресить Ахинанну? – произнес Абрам.
- Жрецы говорят, что лишь боги могут воскрешать мертвых, - произнес Ан-эгелу, - но я ненавижу их, а они ненавидят меня.
- Ненависть богов, также как и их благосклонность – ничто, - помолчав, ответил Абрам, - человек волен выбирать сам свою участь. Быть живым или оставаться мертвым.
Ан-эгелу горько усмехнулся и отрицательно покачал головой:
- Что-то в этом роде я слышал, когда был подростком, - произнес он,- те люди, которые так говорили, верили в того самого Неведомого. Они все погибли страшной смертью.
Ан-эгелу вопрошающе взглянул на Абрама:
- Неужели ты думаешь, что они сами для себя выбрали страшную смерть?
- Разве воин, идущий на сражение, не знает о том, что может умереть?
- На войне солдат сражается, чтобы победить и получить награду за смелость, - возразил Ан-эгелу, - и он готов умереть ради этого. Ради чего умерли те люди? Зачем погибли мои родители, я тебя спрашиваю!
Лицо разбойника стало пунцовым, глаза сверкали, кулаки сжаты. Абрам подумал, что этот человек сделает то, что хотел сделать еще две четверти часа назад. Разговор оказался не таким простым, как он думал. Абраму даже показалось, что его вообще не стоило затевать. Но отступать было поздно.
- Я тебе отвечу, - тихо ответил Абрам, чтобы разбойник не различил волнения в его голосе, - ты сам воин, поэтому тебе как никому другому должно быть хорошо известно, что лучше умереть на поле боя, чем жить предателем.
Ан-эгелу снова сел, но его пылающий ненавистью взгляд все еще был устремлен на Абрама:
- Значит я предатель? Мне следовало умереть тогда вместе со своими родителями? Вместо того, что бы потрошить жирные животы местных нувориш, я по-твоему должен отправиться в царство мертвых?
- Пускай Ан-эгелу остается разбойником, но уйдет в небытие навсегда, - ответил Абрам и испытующе посмотрел на разбойника, -  Ахинанну же  воскреснет.
Разбойник долго смотрел на Абрама немигающими глазами. Краска гнева спала с его лица, но губы оставались все так же зло сжатыми в узкую линию.
- Тебе это твой бог сказал? -  с сарказмом спросил разбойник.
Абрам ничего не ответил. Он не знал, зачем затеял этот разговор вместо того, чтобы просто попросить разбойника помочь. В шатре стало тихо и неуютно.
- Ты так и не ответил, зачем пришел. Лучше тебе сказать правду, иначе даже твой мудреный бог окажется бессилен против моего гнева, - наконец прервал молчание Ан-эгелу.
- Моего отца продали в рабство за долги. Теперь за его освобождение от меня требуют твою голову.
Разбойник понимающе покачал головой и, не сказав ни слова,  вышел из шатра.

Глава двадцать девятая

Нахор сидел перед пустой чашей  в вонючей грязной таверне на самой окраине Аккада.
Сегодня выпил  больше чем вчера, намного больше. Что будет завтра? Продолжать ждать или отправляться на поиски брата? Прошло более, чем две недели, но от Абрама по-прежнему  не было никаких вестей. Неужели Ан-эгелу убил его? На осунувшемся лице Нахора проскользнула слабая тень горькой улыбки. Он хотел спасти отца, но вместо этого потерял брата. Нахор чувствовал, что неведомое проклятие уничтожает его семью. Отец думает, что все происходит по воле богов, поэтому противиться злому року нет смысла. Но он, Нахор не привык раболепствовать перед  судьбой. Какие бы силы не восстали против него, он даст им бой…
Обрывки воспоминаний взрывали его сердце болью, которую воин старался заглушить вином и надеждой, но ничего не помогало. В последний раз Нахор видел брата, когда тот отбивался сразу от нескольких свирепых разбойников и требовал, чтобы он возвращался в Ур и привел войска правителя на место нападения.
Несколько отрядов солдат прочесали всю дорогу от Ура до Аккада  и на запад вплоть до пустыни, но никаких следов головорезов  Ан-эгелу так и не нашли. Нахору запретили появляться в Уре, кроме как с головой Сына преисподни. В противном случае его ждет смерть.
- Уходи! Жди меня в таверне трех дорог в Аккаде!!! – этот возглас Абрама до сих пор стоял в ушах у Нахора, и все чаще ему казалось, что он слышит совсем другое из уст его изнемогающего в неравном поединке брата: «Не жди меня больше…».
Толстый, воняющий луком и потом трактирщик в поношенном кожаном переднике подошел к столу, где сидел Нахор.
- Расплатись за выпитое вино и уходи, - прозвучал его голос, - кое-кто здесь мне сказал, что ты из мятежников Ура, а мне неприятности не нужны.
Нахор поднял голову и посмотрел на трактирщика мутными глазами. На щеках текли слезы:
- Я не дождался… - тихо произнес он.
- Вот именно, пока не дождался неприятностей на свою голову, да и на мою тоже. На днях шпионы верховного жреца Ура уже наведывались сюда, про тебя спрашивали. Расплатись и, если хочешь остаться в живых, выметайся отсюда и больше не приходи! – трактирщик подошел ближе, - у меня есть, кому с тобой справиться, будь уверен.
Нахор покачал головой:
- Выследили, собаки бешенные… - только прошептал он и тяжело, опрокинув за собой табурет  встал на ноги и запустил руку в глубокий карман на груди, где обычно хранил кожаный мешок с деньгами. И тут же мгновенно протрезвел. Денег не было. Нахор помнил, что несколько монет он заплатил трактирщику, когда только вошел, но куда подевался после этого мешок с остальными деньгами, он вспомнить не мог – слишком много выпил. Наверняка украли. Тяжелый взгляд трактирщика говорил о том, что здесь затевается что-то недоброе.
- Десять медных монет, - прошипел он.
Позади него появились еще трое. Что у них было в руках, Нахор видеть не мог, но догадывался. Меч. Меча тоже не было! Нахор выругался. Он почти безоружен! Нет. Рукоять длинного кинжала, спрятанного за поясом, придавала надежду на спасение. Хотя… Нахор усмехнулся: отец гниет в рабстве, Абрам мертв. Его же участь тоже определена богами.
- Я уже заплатил тебе за вино, - произнес он, глядя в глаза трактирщика, - я не выпил больше.
Лицо трактирщика стало пунцовым, маленькие поросячьи глаза иглами блеснули из-под нахмуренных густых бровей.
- Этот оборванец отказывается платить за выпитое вино, - проревел он и как по команде из-за столов повставали несколько мужчин. Несколько сверкнувших  в тусклом свете светильников клинков устремили свои жала на него.
Тяжелый табурет неожиданно опустился на голову трактирщика. Тот изрыгнув проклятие, завалился на стол перед Нахором, что помешало сразу же напасть остальным.  Перекинув перед собой еще один стол и сделав таки образом заслон между собой и нападавшими, Нахор некоторое время смог отбивать атаки врагов табуретами и всем, что попадалось в руки. Однако о том, чтобы хотя бы на шаг продвинуться к выходу не могло быть и речи. Противников было слишком много и они, видимо знали свое дело. Когда последний табурет разлетелся в руках Нахора, отступать было некуда. Воин стоял возле стенки, тяжело дыша и, сверкая яростью из-под нахмуренных бровей смотрел, на врагов. Несколько клинков тотчас уперлись в его грудь и горло.  Тогда из-за спин нападавших с окровавленным лицом появился трактирщик с безобразной гримасой злобы на лице. Он грубо оттолкнул своих помощников и замахнулся, чтобы ударить Нахора, но тот не собирался сдаваться и был на чеку. Отразив, тяжелый кулак трактирщика он  нанес ответный удар в лицо. Трактирщик, потеряв равновесия грузно повалился на стоящих позади него. Воспользовавшись мгновенной заминкой, Нахор бросился к двери, но уже почти возле самого порога сильным ударом его кто-то сбил с ног и несколько человек навалились на него сзади, повалив на пол.
Тяжело дыша, трактирщик подошел к связанному Нахору и наотмашь ударил по лицу. Кровь хлынула из носа , но  воин только взглянул на него мутными глазами и процедил сквозь выбитые зубы:
- Что же ты, мешок с нечистотами, умеешь бить только беззащитных?
Глаза трактирщика снова яростно сверкнули. Он снова стал похож на голодного борова, завидевшего долгожданную добычу. Кто-то положил ему на плечо руку и спокойно, но властно произнес:
- Не забывай, что Тасид обещал тебе заплатить за живого…
Услышав это, трактирщик сразу же обмяк и отвернулся от Нахора:
- Мое желание в том, чтобы этого проходимца забрали отсюда и заплатили мне обещанное за труды и за нанесенные убытки,- угрюмо прорычал он.
- Господин всегда сдерживает свои обещания, - ответил высокий человек в черном шерстяном плаще до пят. Его Нахор приметил еще когда вошел утром в трактир. Едва уловимым движением он тут же вонзил нож в горло трактирщика. Хлынувшая через рот кровь за несколько мгновений залила пол трактира. Тяжелой тушей трактирщик повалился на пол, - но иногда бывают, конечно же, исключения, - молвил он, презрительно ухмыльнувшись, и окинул Нахора холодным взглядом своих бесцветных,  выцветших глаз.
- Что нужно жрецу от бедного воина? – спросил Нахор, сплевывая кровавую слюну изо рта.
- Твой брат исчез, - помолчав, ответил незнакомец, вытирая полой  фартука убитого трактирщика окровавленный нож, - моему хозяину не хотелось бы, чтобы вместе с ним исчезли деньги, которыми он владеет…
- Я ничего об этом не знаю! – прорычал Нахор.
Незнакомец только усмехнулся:
- Ты уверен, что не знаешь? – спросил он.
- Мое желание спасти моего отца от рабства, чтобы он умер свободным человеком.
- Что ж, мои люди знают много верных способов освежать память. Начнем прямо сейчас.
Что-то зашумело в дверях.
- Закройте плотно двери и никого не пускайте. Сегодня в этом трактире пить буду только я! Наш друг, думаю, не против.
Незнакомец пнул ногой труп трактирщика, зло ухмыльнулся и отступил на несколько шагов. Вперед вышел толстый верзила с багровыми глазами и налитым кровью лицом. Нахор сразу же узнал  самого «виртуозного» и жестокого палача Ура, имя которого боялись произносить даже приближенные к жрецу люди…
«Тасид не скупится на средства, - подумал Нахор, стараясь подавить приступ предательского страха, подступившего к горлу – видать боги разгневались на меня, за то, что я презирал их. И теперь пришла страшная кара. Этот еще никому не дал умереть просто так…»
- А мои  люди, Амитану, неплохо осведомлены о том, как усмирять заносчивых и пронырливых чиновников вроде тебя! – раздался откуда-то со стороны двери незнакомый голос.
Несколько воинов, стоявших позади незнакомца, тут же обернулись и выхватили мечи. Он сам не двинулся с места. Только Нахор в свете одного единственного  светильника в этой части трактира смог различить бледность, вдруг покрывшую его лицо. Амитану почти неслышно произнес проклятие.
«Кто бы это ни был, но этот Амитану боится его…» - злорадно подумал Нахор  и облегченно вздохнул. Авось этим двум петухам сейчас будет не до него…
Но, видимо Амитану прочел мысли Нахора и криво ухмыльнулся:
- Продолжай, - приказал он палачу, - это тебя не касается…
- Хватит прятаться за спинами своих псов, Амитану, - снова раздался голос неведомого пока врага, - а то они подумают, что ты труслив и не захотят защищать твою поганую шкуру! Впрочем, ни для кого не секрет, что Амитану, правая рука самого Тасида, - великий мастер загребать золото чужими руками.
Лицо Амитану нервно передернулось, и он вышел к незнакомцу. Его бледное лицо в скудном освещении трактира было похоже на лицо мертвеца. Только лишь взгляд обжигал адским жаром.
- Что ж, - продолжал таинственный враг, - как я и предупреждал тебя, расплата пришла. Пускай и с запозданием на двадцать лет…
- Я готов сразится с тобой, - загробным голосом ответил Амитану, - чтобы удовлетворить твою жажду мести. Только отпусти сначала моих людей с пленником. Это дело государственное и наших с тобой дел не касается.
Незнакомец расхохотался. Он стоял посреди трактира с тремя другими воинами. Лица всех четверых были скрыты под глубокими капюшонами. Несколько теней маячили за открытой дверью трактира.
- И как давно нажива главного жреца Ура стала государственным делом, а?
Из темного угла раздался сдавленный стон Нахора – палач начал свое дело…

Глава тридцатая

В шатре было темно и душно. По шкурам барабанил проливной дождь. Масляный светильник постоянно гас и коптел. Двое мужчин сидели посреди шатра друг напротив друга, похожие скорее на тени умерших предков, нежели на живых людей. Молчали. Никому не хотелось возобновлять начатый недавно разговор. Оба чувствовали себя уставшими, однако об отдыхе никто из них не думал. Тревога и неопределенность гнали сон от их утомленных век.
- Телятина остыла совсем, - недовольно произнес один из них, хотя даже не дотронулся к еде. Это был Нахор.
- Ты должен сегодня принять решение, - стоял на своем Абрам. Он не был настолько закален, как его брат воин, поэтому зябко кутался в шерстяной плащ – по шатру ходили сквозняки, и было сыро.
- И если я сделаю неправильный выбор меня прикончат твои новые друзья, так? – насмешливо спросил Нахор и все-таки протянул к блюду с мясом руку – голод брал свое. Они не ели с самого утра.
- Тебя прикончат те, кто держит в позоре нашего отца, - только мрачно ответил Абрам, - ты умрешь в пытках…
- Из-за твоей жадности и тщеславия наш отец ныне в рабстве, а нам угрожает смерть от пыток! – загремел Нахор и в который раз за ночь грозно навис над братом. Абрам давно перестал обращать внимание на эти выпады и даже не шелохнулся.
- Ты не судья мне, Нахор, - спокойно произнес Абрам, - или ты идешь со мной, или уходишь. Но тогда…
Его губы были плотно сжаты, желваки ходили по скулам, кулаки сжаты.
- Что тогда? Ты предлагаешь мне стать сообщником мятежников, Абрам!!! – продолжал нависать над братом Нахор, - ты хотя бы понимаешь, чем это чревато?
Абрам поднял голову и взглянул на брата:
- Победой и освобождением нашего отца, - тихо произнес он.
Нахор сел на место  и стал грызть кусок мяса:
- Ты или неисправимый мечтатель, либо потерявший рассудок, - с полным ртом ответил он, - если мы выступим против правителя на стороне этих мятежников, то погубим и себя и отца. Поэтому лучшее, что мы можем сделать – это, пользуясь случаем, принести голову этого головореза на блюде правителю.
- С чего ты взял, что правитель выполнит обещанное? – спросил Абрам.
- А откуда мне знать, что твой бандит с большой дороги не всадит мне нож, как только я выйду за шатер по нужде?
- Потому что однажды много лет назад я спас ему жизнь.  За это он поможет спасти моего отца.
Нахор не отвечал довольно долго, будучи занят телятиной и вином. Абрам не сводил глаз с брата и ждал. Наконец почувствовав на себе его взгляд, Нахор отложил еду:
- То, что ты задумал – это верная смерть. Я это тебе сказал в самом начале и говорю теперь. Впрочем, ты мне не оставил выбора. Кто мне поверит, что я был в самом разбойничьем логове и остался после этого в живых…
Словно ждав этих слов, Абрам встал на ноги:
- Выбор есть всегда, Нахор, - произнес он, - а насчет того, умрешь ты или будешь жить, победишь или потерпишь поражение, - решать только тебе.
В шатре появился Ахинану. Словно не замечая Нахора, он обратился к Абраму:
- Я говорил со своими людьми. Они считают риск неоправданным, - глухо произнес он, - поскольку не доверяют ни тебе, ни уж тем более твоему брату. Однако раз  в Уре хотят видеть мою голову, то я покажу им свой меч. Навестим  Нанниру на его празднестве.  Ныне это единственное место в Уре, где осталось хотя бы немного золота, - разбойник криво ухмыльнулся, - правитель и его жреческая свора очень удивятся, увидев меня там. Ваши лошади готовы. Мы выступаем небольшим отрядом.
С этими словами Ахинану повернулся к двери, намереваясь выйти, но тут же остановился и повернувшись, вперил пристальный взгляд на Абрама:
- И еще: если вся эта история – всего лишь хитроумная западня жрецов, за вашу жизнь я не дам и медной монеты.
Все трое вышли из шатра в ночь.
- И что он собирается делать, - спросил Нахор, критически осматривая приведенную ему лошадь, - перебьет всю армию Ура?
- Думаю тебе лучше подумать над тем, что будешь делать ты? – отрезал Абрам, даже не взглянув на брата. Он вскочил на лошадь и присоединился к группе всадников неподалеку, готовившихся отправиться в путь.
- Завтра, как только взойдет солнце, в храме Нанниру будет торжественное жертвоприношение, в котором будет участвовать и Тасид, - сказал Ахинанну, приблизившись к Абраму, - там мы с ним и встретимся.
- Как ты заставишь освободить моего отца? – спросил Абрам, которого также как и Нахора терзали сомнения – сможет ли действительно этот разбойник помочь или же все его обещания пустые слова. А вдруг он бросит все в самый ответственный момент и они с братом останутся одни среди врагов?
Ахинанну понимающе взглянул на Абрама:
- Не знаю почему, но встреча с тобой многое изменила во мне, - тихо произнес он, - ты обладаешь мудростью тех, чье существование не с плотью.
- Ты же не веришь в богов, - сказал Абрам.
- Я не верю в тех богов, которых создал человек. Они порочны и бессильны, как и он сам, - ответил Ахинанну, подумав, - но я готов воспользоваться помощью тех, которые создали человека, хотя они мне и неведомы.
Абрам ничего не ответил.
- Много лет я готовил свой дух для встречи с Тасидом, - продолжал говорить разбойник, - но что-то всегда мешало мне восстать против него. Наверное, это был страх. Твое появление несколько все изменило, - Ахинанну с улыбкой взглянул на Абрама, - завтра этот ничтожный жрец и боги, которым он служит, заплатят за все!
- Только помни, что самые мерзкие идолы находятся не в храме Ура, - тихо произнес Абрам.
Ахинанну вопросительно взглянул на собеседника.
- Они живут в нас и довольно часто показывают свою отвратительную сущность, - добавил Абрам.
- Зачем ты мне это сейчас говоришь? – спросил разбойник, - уж не хочешь ли ты сказать, что храм Нанниру не должен быть разграблен подобно домам тех, кто его выстроил?
Абрам отрицательно покачал головой:
- Если ты идешь мстить за себя, то месть погубит тебя, - сказал он, - неужели ты не знаешь, что боги жестоки с теми, кто им поклоняется?
Абрам и Ахинанну долгое время ехали бок обок молча. Вокруг них клубилась ночная темнота  завываниями гиен, рыком львов в лесу под тихий акампанимент ветра в кронах деревьев. Позади  на расстоянии полустадии слышался топот копыт и бряцание оружия тех, кто считал Ахинанну своим предводителем.
- Я подумал над тем, что ты сказал, - наконец произнес предводитель разбойников, - твои слова наполнены мудростью и тайным смыслом, которые для меня пока недосягаемы.
- Да поможет тебе Тот, Кто мудрее нас всех, - только тихо ответил Абрам и пустил своего коня навстречу занимающейся заре.
- Не спеши, Абрам, - закричал вдогонку Ахинанну, - на краю леса слева от дороги устроим привал!
Абрам проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Открывая тяжелые веки, Абрам подумал, о том, что уж больно быстро кончился привал.
- Твой брат исчез, - Абрам услышал голос Ахинанну раньше, чем увидел его лицо, но этого было достаточно. Разбойник был зол. Сон тут же сбежал от Абрама, словно испуганная кошка. Он вскочил на ноги и взглянул на Ахинанну.
- Что значит, исчез? – встревожено спросил он.
- Его видели, как он ушел в сторону Ура, - ответил Ахинанну, играя кинжалом, - если он предупредит Тасида, моим людям предстоит тяжелая битва, за которую им никто не заплатит.
Напряжение в голосе разбойника нарастало с каждым мгновением, и Абрам понял, что если он сейчас же не успокоит недоверчивого Ахинанну, то не сносить ему головы.
- Нахор не верит в то, что ты сможешь спасти нашего отца из рук жрецов, - начал говорить Абрам, осторожно подбирая слова, - он думает, что идя в Ур ты преследуешь свои цели и до нас тебе нет дела.
- Почему бы ему не посулить мою голову за освобождение отца? – мрачно спросил Ахинанну.
Абрам не нашелся, что ответить. Что он мог знать о намерениях своего брата.
- Я ручаюсь за него, Ахинанну, - тихо произнес Абрам, взглянув разбойнику  глаза, - доверься мне, ведь я его хорошо знаю. Он не предаст меня. Или ты мне уже не веришь?
Ахинанну отвернулся и долго смотрел на светлеющее небо на востоке.
- Я тебе верю, Абрам, - ответил разбойник, - но только веришь ли ты сам себе, когда ручаешься за своего брата?
- Он благородный воин…, - возразил Абрам.
- Он – наемник, - отрезал Ахинанну, - и пойдет к тому, кто больше заплатит.
Абраму нечего было возразить. Он почувствовал, что все, что он с таким трудом созидал для спасения отца рушится на глазах. Ахинанну, как и всякий разбойник недоверчив и осторожен. Наверняка, он не полезет  в пчелиный рой только для того, чтобы сделать доброе дело…
- Так ты отказываешься мне помочь? – спросил Абрам.
Ахинанну повернулся к Абраму и сердито взглянул на него:
- Возможно, я не обладаю твоей мудростью, но обещания свои всегда выполняю. К тому же не забывай, что в Уре у меня есть свои дела, - произнес он и приказал дозорному сниматься с привала.

Глава тридцать первая

- Этот самозванец вообразил себе невесть что! – гремел на весь зал голос Тасида не более чем через четверть часа после того, как эскорт правителя Баб-или скрылся на пыльной дороге, ведущей в Аккад
Перед ним склоненные в три погибели, словно тонкие березки под напором шквального ветра, стояли городские чиновники, а старый жрец метался перед ними из стороны в сторону, словно разъяренный лев, размахивал жезлом и брызгался слюной из беззубого рта.
- Неужели он думает, что я потерплю вмешательство какого-то царька даже из Баб-или в дела Ура?! Что о нем известно?
- Правитель Баб-или нынче очень опасен, - подал голос один из чиновников, - он заручился поддержкой самых влиятельнейших купцов и жрецов Баб-или. Сейчас он собирает сильную армию наемников. Мы ничего не сможем ему противопоставить. Кроме того вызывает опасения его связи с наместником Аккада, который выражает всяческую поддержку новому правителю.
- Что у нас с армией? – продолжал допрос жрец, вперившись глазами в следующего чиновника.
- Казна почти пуста, мой господин. Новый прави… этот э-э-э… человек забрал почти все, - дрожащим голосом ответил тот, - мало найдется воинов, готовых за мизерные деньги рисковать жизнью. Мы имеем несколько гарнизонов в городе, люди в которых уже третий месяц не получают жалование. Народ недоволен. Толкуют, что правители Ура разгневали богов. Зреют беспорядки. Старые враги поднимают голову…
- Хватит! – вдруг рявкнул Тасид, - только и умеете, что ныть да жаловаться. Вас послушать, так мне надо тут же прекратить борьбу и склониться перед этим самозванцем!
- Мой господин… - умоляюще произнес чиновник, но жрец властно остановил его жестом:
- Ничего не хочу слышать, - стараясь совладать с собой, сказал он, - вы показали себя как бездарные управители. Теперь вы будете выполнять только мои распоряжения.
- Любая твоя воля будет тут же исполнена, наш повелитель!!! – повалились под ноги Тасиду городские чиновники.
- Завтрашнее жертвоприношение должно вернуть нам благосклонность наших богов, - снисходительно улыбнувшись, произнес жрец, - теперь идите прочь и будьте готовы.
Чиновники суетливо поднялись с полированного мраморного пола и, подбирая полы своей длинной и пестрой одежды, поспешили удалиться из зала.
Тасид остался один. Впервые за много лет он почувствовал, что теряет контроль над происходящим в городе. Враги грозили ему с нескольких сторон и уже давно его авторитет и власть не подвергались такому унижению. Новый правитель, самозванец, как был убежден жрец, обещал вернуться примерно месяца через полтора и, как он выразился «навести порядок в Уре Халдейском».
- Уж больно распоясалась здесь твоя братия, - выговаривал он Тасиду напоследок перед тем, как сесть в колесницу, запряженную тройкой гнедых лошадей в роскошной сбруе, - ты был любимцем у Набонида, насколько мне известно, но знай, мое расположение тебе еще предстоит заслужить верной службой.
Последние слова правитель произнес с такой недоброй улыбкой, что Тасид понял – его дни сочтены. Его либо убьют шпионы «самозванца», либо он должен уйти. Однако не таков был нрав у этого сильного и гордого жреца, чтобы трубить поражение еще до того, как началась битва.
Размышления Тасида прервал звонок серебряного колокольчика у входа. Жрец сердито взглянул на высокие массивные двери царского зала, - неужели его не могут оставить в покое хотя бы на остаток ночи? Но тут же новая мысль закралась в сознание старика – а что если это враги, пришедшие совершить расправу?
- Там стоит с десяток человек вооруженных охранников, - успокаивал себя жрец, стараясь не терять самообладания, - они раздерут нечестивца на куски, прежде, чем он совершит хотя бы одно подозрительное движение…
- Отчего это ты так уверен в своей охране? – неожиданно раздался вкрадчивый голос где-то внутри.
Жрец насторожился. Внутренний голос он начинал слышать тогда, когда ему грозила опасность. Тасид считал его голосом богов, предупреждавших.
- В ком ты вообще можешь быть уверен в этом городе, после того, как этот наглый самозванец провел восемь дней в городе?..
Тасид в ответ только покачал головой. Трудно было не согласиться с богами…
- Ты должен отстоять данное тебе богами право владеть Уром, поскольку ты халдей и этот город по праву принадлежит тебе…
- Входи! – голос священника глухо прозвучал среди ночного мрака, окружавшего его здесь среди величественных колонн царского дворца. Шум листвы за его толстыми стенами доносился до слуха Тасида откуда-то издалека и как бы напоминал о безысходности его положения…
В дверях появился слуга со склоненной головой и благоговейно сложенными руками. Не разгибаясь, он сделал несколько шагов к середине зала, но жрец тут же остановил его окриком:
- Остановись, безродный,  и говори, в чем дело!
Слуга застыл:
- Никогда не посмел бы тревожить священный покой моего господина, если бы не этот надоедливый человек…
- Что за человек?! – еще больше нахмурился Тасид.
Наверное, в голосе священника прозвучало что-то страшное, потому что слуга, привыкший к своему хозяину съежился, казалось, что он думал только о том, как бы исчезнуть с глаз долой.
-Воин представший несколько дней назад пред лицом… - слуга запнулся, поскольку не знал, как назвать того, кто сам себя считал правителем Баб-или. К его радости Тасид не стал дожидаться окончания реплики:
- Зови, - коротко приказал он.
- Мой господин, он просит встречи с…
- Зови!!! – процедил сквозь зубы жрец.
Слуга, склонившись еще ниже, попятился к выходу и растворился в темноте соседней залы.
- Хорошо, что он пришел сейчас, а не раньше, - злорадно ухмыльнувшись, произнес Тасид, - вот, кто поможет пополнить казну. И клянусь всеми богами Сенаара, этот самозванец не получит из моей добычи ничего!
В зале появилась тень Нахора. Он вошел и остановился возле самого порога в нерешительности, настороженно смотря на жреца. Он пожалел, что отдал охране не только меч, но и длинный обоюдоострый кинжал. Опасность витала вокруг этого таинственного и опасного человека, телом которого уже давно овладела старческая дряхлость, но чей дух пылал силой и жаждой власти над душами людей.
Нахор преклонил колена и склонил голову:
- Для меня великая честь предстать перед тобой, достопочтенный Тасид. Мир тебе и долгих дней жизни, - произнес он с почтением, но в сердце бушевала буря. Почему его привели к этому старикашке? Обещали же аудиенцию у правителя Баб-или!
- И с тобою мир и благоденствие да пребудут, - сдержанно ответил на приветствие Тасид, сверля глазами посетителя. Нужно было выведать у него все, что он знает о сокровищах сына Амкелин, прежде, чем он что-то заподозрит, - добрые ли ты вести принес под своды этого дворца?
- Те вести, что я принес, оказались бы ценны для правителя, поскольку я действовал по его поручению, - тихо, но твердо ответил Нахор. В этих стенах ведутся какие-то грязные игры, в которых он не собирается учавствовать, и не позволит, чтобы с ним шутили. Кто в Уре Халдейском не знал злых шуток жреца Тасида…
- Конечно же, - неожиданно дружелюбно ответил жрец и, подойдя к Нахору, поднял его с колен, - ведь ты в отличие от твоего нечестивого брата чтишь сенаарских богов и готов отдать свою жизнь ради их славы.
- Могу ли я удостоиться величайшей чести увидеть правителя и передать ему чрезвычайно важные вести? – спросил Нахор, пропустив мимо ушей льстивые речи жреца. Запах ароматных масел, исходивший от Тасида, душил воина и не давал дышать свободно.
- Такая честь тебе оказана, доблестный воин, - ответил старик, - ты уже стоишь перед правителем Ура Халдейского…
Нахор поднял голову и внимательно посмотрел на вытянутое худое лицо священника. Его взгляд острее всякого меча, был направлен на воина. Тасид явно чего-то с нетерпением ждал. Нахор снова склонил голову в почтении.
- Да не прогневается мой повелитель на своего недостойного раба, но могу ли я положиться на слова моего господина?
Тасид рассмеялся, стараясь выглядеть благодушным и искренним.
- Ты сомневаешься в том, что я повелитель Ура?
Нахор промолчал и еще ниже опустил голову.
- Ты можешь положиться на меня, мой верный слуга, - произнес Тасид, по-дружески похлопав воина по плечу, - моя награда не так уж и мала. Моей власти пока меня никто не лишал. Нынешний правитель Баб-или, да будет благословен он богами, назначил меня быть его доверенным лицом.
- Мой повелитель, - поколебавшись несколько мгновений заговорил Нахор, - мне было поручено достоверно узнать, где скрывается Ан-Эгелу со своей бандой.
- Надеюсь, твои сведения на этот раз более достоверны, нежели ранее, - с улыбкой произнес Тасид.
- Мои сведения как никогда достоверны, - стараясь говорить внушительно, произнес Нахор, - великому Уру угрожает опасность. Немалое войско Ан-Эгелу движется сюда с запада с намерением захватить власть в городе.
Выражение невозмутимости сошло с лица Тасида.
- Так вот о каких старых врагах говорил военный чиновник… - еле слышно промолвил он. До сих пор он не предавал особого значения слухам об угрозе со стороны разбойников, считая, что сможет дать отпор любому вторжению. Но денег в казне сейчас нет, а значит, Ур остался без армии и без защиты. Всякий, у кого найдется денег, чтобы нанять несколько сот хорошо вооруженных солдат, может овладеть городом. Но впадать в панику было еще рано. План, который придумал Тасид, старый опытный стратег, давал надежду на спасение и город и его власть над ним.
- Где сейчас этот отряд? – спросил жрец.
- В дне пути от Ура, - ответил Нахор, - разведчики должны быть здесь уже сегодня утром.
«Они узнают, о том, что город беззащитен и…» - мелькнуло в голове у Тасида.
- Хорошо, мой верный слуга, - произнес он вслух, - за сведения, которые ты донес до моих ушей, ты достоин награды.
- Моей единственной наградой будет освобождение моего отца из рабства, - тихо ответил Нахор, - тем более, что я внес необходимую сумму за его свободу…
- Мне очень жаль, но за освобождение твоего отца боги требуют немалой жертвы, - помолчав, сказал Тасид, - ты – воин, проводящий большую часть жизни в походах и наверное не ведаешь о том, что твой отец был недобрым человеком и часто оскорблял богов своим недостойным поведением. Многие уважаемые люди Ура не раз возносили справедливым богам жалобы на твоего отца.
- Но я ведь принес сведения, могущие спасти город от поражения, - пробовал возразить Нахор. Пока над его ухом звучал вкрадчивый голос жреца, в его душе закипала ненависть…
- Ты всего лишь исполнил долг преданного своему отечеству воина, - продолжал ворковать Тасид, - боги благосклонны к тебе, но чтобы избежать кары для твоего отца нужно нечто большее. Готов ли ты сделать все необходимое, чтобы освободить своего отца?
- Что еще, мой господин? – едва сдерживая себя, спросил Нахор.
- Приведи ко мне моего брата сегодня же утром. Не мне тебе указывать, как это сделать. Ты же знаешь, где он сейчас, не правда ли?
Нахор плотно сжал губы и поднялся с колен.
- Я не верю в лживых богов и уж тем более их жадным жрецам, - прошипел он, глядя прямо в глаза Тасиду.
Старый жрец не сдвинулся с места и даже не моргнул глазом. Только правая рука незаметно потянулась к спрятанному под полами роскошного плаща кинжалу.
- Опомнись, несчастный, и вспомни перед кем ты стоишь! – загремел его голос среди колоннады.
Тяжелый кулак воина уже был готов опуститься на седую голову Тасида, но тут же его рука безвольно опустилась и Нахор с хриплым выдохом под ноги жрецу. В темноте виднелась черная тень доверенного телохранителя.
- Надеюсь ты его не убил, - безразлично произнес Тасид, отступив на несколько шагов от тела, - уж очень мне хочется, чтобы Абрам увидел своего отца и брата на плахе.
- Моему господину нет нужды беспокоиться об этом, - подала голос тень, - какие будут распоряжения?
- Прикажи от моего имени собрать за стенами города все войска, какие у нас только есть. Пускай приготовят все орудия. Этого мерзавца-разбойника надо бы встретить как полагается. С самого утра никого в город не впускать и не выпускать под предлогом праздника. Разошли гонцов по всем окрестностям и пообещай людям столько денег,  сколько понадобится, чтобы набрать несколько отрядов воинов.
- Будет исполнено, мой повелитель, - тень почтительно склонилась и растаяла.
Тасид вышел из зала через другую дверь. Через узкие прорези окон под высоким потолком в зал царского дворца клубилась синеватая предутренняя дымка, растекалась по мозаичным стенам, нежась на холодном мраморном полу, где без движения лежал Нахор. Вдруг высокие и тяжелые двери распахнулись и в зале появилось несколько воинов. Начинался новый день…

Глава тридцать вторая

Абрам вышел из шатра и посмотрел на запад, где на холме, сокрытые туманной дымкой возвышались бастионы Ура Халдейского. Абрам неслышно прошел мимо дремлющей охраны. Вдруг он услышал чьи-то голоса в ложбине неподалеку, скрытой от посторонних глаз молодыми акациями. Подойдя ближе, Абрам узнал голос Ахинанну. Он говорил почтительно, будто очень уважал собеседника. Абрам удивился – кто бы это мог быть. Он напряг слух, но так и ничего и не услышал. Шелест листвы заглушал слова. Абрам сделал еще пару шагов, но тут на его плечо легла чья-то  тяжелая рука. Абрам замер. Это был телохранитель Ахинанну.
- Предводитель занят и приказал никого не подпускать к этому месту, - с угрозой произнес  разбойник, - хоть он и называет тебя своим другом тебе лучше уйти отсюда подальше.
Абрам молча кивнул и поспешно зашагал прочь.
Решив, что скрылся от зорких глаз телохранителя, Абрам присев на пень и задумался. Не хочет ли главарь сдать его властям Ура и ведет сейчас переговоры с посланцем Тасида? Почему бы и нет? Абрам был лакомым кусочком для жреца. Тасид, наверное, мог бы многое простить Сыну Преисподни, если бы тот выдал его. Бежать – была первая мысль, которая пришла в голову, но тут же Абрам подавил в себе приступ страха. Некий голос внутри говорил ему тихо, но убедительно, что Ахинанну хоть и разбойник, но имеет благородную душу, поэтому не способен на такую подлость.
«Лучше поверить врагу, нежели не поверить другу» - вспомнил Абрам слова, сказанные ему когда-то стариком Шемом, и, отгоняя  назойливые беспокойные мысли, стал ждать рассвета.
Там, всего в нескольких стадиях стоит город, с которым он, Абрам, связан родительской пуповиной. В этом городе он родился, вырос. Ур принес в его жизнь много радости, но еще больше горя и боли. Много лет назад он покинул его с намерением больше не возвращаться и забыть о нем. Но город не отпускал его. Все эти годы он помнил о нем, искал повода для встречи, притягивал к себе, не хотел отпускать.
Древний храм Нанниру и Исина, обложенный белым мрамором и богато украшенный фресками белым недобрым оком взирал теперь на Абрама из темноты, словно утверждая свою власть над его судьбой да и над миром. Глядя на его вершину Абрам почувствовал, что Нахор оказался прав. Прошлое возвращается в его жизнь, как бы ему этого не хотелось, и как бы он не убегал от него и не стремился забыть. Боги, которых он делал, которых продавал и которых ненавидел, помнили о нем и требовали возмездия.
- Тебе тяжело видеть этот город? – раздался тихий голос Ахинанну позади.
Абрам пожал плечами:
- Я всегда испытывал противоречивые чувства, когда встречался со своим отцом, - немного помолчав, ответил Абрам, - с одной стороны я его любил, а с другой – ненавидел. Все, с чем он был связан, чем занимался, что говорил, - не вызывало у меня ничего, кроме отвращения. Так и Ур Халдейский – я люблю его, потому что я родился здесь, я с самых первых мгновений жизни дышал его воздухом, слышал его голос, видел его лицо. Но в то же время ненавижу его. Здесь я делал идолов и продавал их, а затем сталкивался с этими ничтожными божками в душах людей.
Ахинанну сел рядом на траву.
- Я тоже прожил здесь большую часть жизни, - произнес он,- и всегда я задавался вопросом: отчего здесь так много разнообразных богов? Мне казалось, что даже в Баб-или нет столько, сколько в Уре. Когда мы с отцом ходили на рынок я видел, как купцы, жрецы, чиновники, простые люди съезжались из всего Сенаара и даже из-за его пределов, чтобы купить за немалые деньги какого-нибудь местного божка. Мне было всего девять лет, когда мои родители увезли меня отсюда, но в моей памяти Ур Халдейский так и остался гигантской лавкой богов.
Ахинанну замолк, словно о чем-то вспомнив, а затем добавил:
- Да и как может быть иначе? Ведь душа наша – это большой рынок. Здесь мы продаем и покупаем. Унижаемся и возвеличиваемся. Стараемся доказать правоту или опровергнуть что-то. И все это напоминает мне ритуальный танец жрецов во время жертвоприношения. Красиво, завораживает, но бессмысленно и жестоко.
Абрам оторвал взгляд от красивого восхода, заливающего багрянцем стоявщий на высоком холме город и взглянул на разбойника, но ничего не сказал.
- Наступило долгое молчание. Ахинанну и Абрам наблюдали, как солнце поднимется из-за зеленых холмов, покрывая желтым теплым покрывалом света еще спящую землю.
- Мои лазутчики донесли только, что Тасид собирает в Ур оставшиеся в его распоряжении войска, набирает новых наемников. Готовится к встрече, - разбойник усмехнулся.
Услышав последнюю его реплику, Абрам с беспокойством взглянул на него. Нахор все-таки оказался предателем…
- Моя вина в том, что я доверился своему брату, - сокрушенно произнес он.
- Нет твоей вины в этом, Абрам, - ответил Ахинанну, - ты не можешь отвечать за другого человека и, уж тем более ручаться за него. К тому же то, что затеял Тасид мне на руку. Он ждет нападения и осады, но мое возмездие настигнет его совсем не там, где он готовится его встретить. Я отправлю большую часть своих воинов обратно в лагерь, и мы проникнем в город незамеченными.
Ахинанну изложил Абраму свой простой план, который предстояло воплотить им вместе. Он был прост и крайне сложен одновременно. Его успех зависел о того, насколько разбойник правильно угадает действия главного жреца Ура.
- Мы должны идти на шаг впереди Тасида, - закончил говорить Ахинанну, - и тогда победа в наших руках.
- Только бы успеть… - едва слышно прошептал Абрам.
Эти же слова не сходили с его уст, когда он пристегивал ножны с мечом к поясу и завязывал повязку на голове. То же он твердил, неслышно снимая часового с дозора неуловимым движением руки, освобождая перед собою путь.
«Только бы успеть…» - сопровождали Абрама гнетущей тишиной ожидания, тысячеголосым хором просыпающегося города, в бурлящем людском потоке на улицах Ура, каждая вывеска на харчевнях и торговых лавках. Ее Абрам мимо воли читал на лицах людей идущих навстречу и в пытливых взглядах стражников, зорко наблюдавших на каждом перекрестке за происходящим.  Теперь же эта беззвучная, но в то же время громогласная мольба души слышалась в благоговейном шепоте толпы на большой площади перед величественным храмом Нанниру и Иисину, где сегодня должно произойти торжественное жертвоприношение.
Первое, что увидел Абрам на площади – это высокий деревянный помост, сооруженный  неподалеку от центрального входа в храм. На нем несколько человек в одеждах храмовых слуг  спешно сооружали не что иное, как орудие пыток. Кто-то должен был умереть там, на глазах у жестокой толпы страшной смертью. У Абрама противно заныло внутри. Неужели на том помосте казнят его отца и он, Абрам, будет видеть его мучения и предсмертную агонию?
Взгляд Абрама упал на внушающие ужас изваяния сенаарских богов, выставленных в честь празднества на площадь. Слепыми, вырезанными из камня глазами они смотрели, как ему казалось, прямо на него. Их искривленные в страшной ухмылке губы будто бы выносили ему приговор.
- Неужели эти мертвые статуи могут мстить? – задумчиво спросил он вполголоса у невидимого собесдника.
- Они не могут, - раздался шепот над самым ухом Абрама, - а вот те, кто им служит, могут казнить и твоего отца и брата, - это был Ахинанну. Абрам все никак не мог привыкнуть к тому, что этот разбойник появлялся за его спиной ниоткуда в самый неожиданный момент.
Абрам опустил глаза и покачал головой:
- Тасид хочет запугать меня, - произнес он, - золото моей матери гонит сон от его глаз по ночам. Не должен ли я выкупить отца и брата? – Абрам вопрошающе взглянул на Ахинанну.
Разбойник скептически поморщился:
- Получив сокровища, он тут же убьет и тебя и их, - скороговоркой ответил он, - Надо спешить. Я знаю несколько тайных ходов в храм. Будем охотиться на зверя в его логове. Другого выхода у нас нет. Во всяком случае, пока не придет…
- Кто? – удивленной спросил Абрам, но увидел только удаляющуюся в толпу спину разбойника, и поспешил за ним.
Тем временем возле центрального входа в Храм, которому вела огромная полукруглая высокая мраморная лестница с резными деревянными перилам,  появились несколько жрецов с большими барабанами и стали выбивать дробь. С каждым мгновением барабанный бой становился все более интенсивным. Наконец, когда он достиг пика на площадку возле храма грациозно вышли одетые в пестрые, едва прикрывающие наготу, одежды танцовщицы и закружились в диком танце под громы барабанного боя.
Абрам пробивался сквозь толпу людей, расталкивая их локтями, прося, ругаясь, только бы не отстать от Ахинанну и не потерять его из виду. На его просьбы, мольбы, ругательства, угрозы никто не обращал внимания, словно его и не было вовсе. Чем ближе подходили они к храму сенаарских богов, тем плотнее стояли люди. Они покачивались из стороны в сторону в такт барабанов. Время от  времени, в диком мистическом экстазе они вскидывали  обе руки к небу, и тогда над площадью повисал страшный звериный рев людской толпы. Люди вокруг Абрама заливались истерическим смехом, рыдали навзрыд, кричали так, словно видели перед собой что-то ужасное, срывали с себя одежду, царапали лицо, бились о камни под ногами. Возле Абрама тела бились в конвульсиях, перед взором мелькали искаженные окровавленные лица, чьи-то скрюченные пальцы то и дело цеплялись за одежду и куда-то тянули.
Неожиданно над всем этим безумством повисло покрывало тишины. Барабаны замолкли, танцовщицы куда-то исчезли, на площади перед храмом все замерло. Очумевшие от наваждения люди, тяжело дыша, обливаясь потом, не отрывая взгляда от площадки у храма, наспех поправляли на себе разорванную одежду, растрепанные волосы, вытирали с лица кровавые подтеки. Наступившее безмолвие после катастрофы шума и хаоса настолько поразили Абрама, что потерял из виду мелькавшую уже далеко впереди спину разбойника  и поднял глаза на лестницу. Там он увидел одетого в дорогую порфиру верховного священника Тасида. Величественно ступая среди царства молчания, жрец  вышел на средину площадки и воздел руки. Тут же в уши Абрама ударил рев восхищенной толпы. Когда Тасид опустил руки, снова воцарилась благоговейная тишина. На этот раз никто не посмел даже шелохнуться и, как показалось Абраму, стоявшие рядом с ним мужчины и женщины не смели даже дышать. Их затуманенные экстазом взоры были устремлены на жреца, по запыленным лицам текли слезы умиления и счастья.  Жрец начал молиться. Его хрипловатый голос то вздымался над храмовой площадью, то затихал до шепота. Люди преклонили колени и в смирении склонили головы.
Закончив, Тасид скрылся от глаз толпы. Что было дальше, Абрам не увидел, поскольку кто-то схватил его за локоть и потащил под прикрытие стен храма. Это был Ахинанну. Он укоризненно посмотрел на Абрама.
- Ты стоял как столб посреди умиленной молящейся толпы, - возмущенно шептал разбойник, оглядываясь по сторонам, - тебя могли увидеть и разорвать на части. Хорошо, что никто не посмел во время молитвы поднять голову…
После этих слов Абрам наконец опомнился от охвативших его впечатлений:
- В последний раз на празднике сенаарских богов я был много-много лет, - произнес он тихо, - когда еще был совсем ребенком…
- Некогда вспоминать о прошлом, - прервал Абрама Ахинанну, - сейчас после молитвы Тасид вышел в свои покои. На короткое время он останется один, мы должны успеть…
- Подожди, - остановил Абрам уже ринувшегося бежать разбойника, - а как же мои отец и брат? Их в любой момент могут казнить на площади! Меня твои счеты с Тасидом совершенно не волнуют. Мы же договаривались…
В ответ Ахинанну кивнул:
- Я хозяин своего слова, Абрам, - только произнес он и исчез в невесть откуда появившемся дверном проеме.
Абраму ничего не оставалось делать, как нырнуть в дверь вслед за разбойником.

Глава тридцать третья

Тасид вошел в свою комнату и позволил снять с себя пестрый священнический плащ, предназначенный для таких торжественных праздников как сегодня. Каждый раз, когда на плечи ложился этот плащ, жрец особенно остро чувствовал, что стареет. Плащ становился все тяжелее и тяжелее. Тасид с горечью думал о том, что настанет время, когда он более не сможет его носит из-за старческой дряхлости. Это будет концом его карьеры жреца…
Тасид тряхнул головой, чтобы отогнать неприятные мысли, назойливо лезшие в голову. Торжества и жертвоприношение, поэтому надо быть в форме. И еще надо подумать над тем, как сделать так, чтобы его не лишили прежде временно звания верховного жреца Нанниру и Исина. Теперь он должен предстать перед народом в обличие не священника, а справедливого судьи.
- Пускай привыкают и люди и чиновники, что отныне к ним выходит не просто жрец, а полноправный правитель! – довольный собою, Тасид улыбнулся своему отражении в полированной меди.
Он обернулся. У входа стоял чиновник со смиренно опущенной головой.
- Что за вид? – весело спросил жрец, - разве так должен стоять верный слуга Нанниру в день его празднеств?
Чиновник поднял голову и заискивающе посмотрел на жреца.
- Да мой господин, - произнес он, - праздник великого Нанниру, да будет прославленно его священное имя среди народов, - для меня великая радость.
- Так то, - сказал Тасид, - все ли ты исполнил и сделал, о чем я просил тебя? – спросил он.
- Все исполнено в точности, мой господин, - ответил чиновник, затем добавил, - отряд Сына Преисподних, о котором предупреждал сын Тераха, сегодня утром отступил в лес. Видимо, понял, что охрана города ему не позубам.
Тасид выслушал доклад чиновника и удовлетворительно хмыкнул. Не такой этот разбойник и грозный противник, если поверил в его, Тасида, нехитрую игру.
- Задержал ли ты его лазутчиков? – спросил он.
- Его лазутчики были замечены моими людьми на площади, - ответил чиновник, - за ними ведется наблюдение. Мой господин приказал только следить за ними…
- Хорошо, - прервал чиновника Тасид, - времени мало. Ты привел того, о ком я говорил сегодня утром?
- Да, мой господин…
- Веди его, - приказал Тасид и отвернулся. Как только он подумал о Нахоре, на его лице едва заметно  мелькнула тень озабоченности. Неужели Абрам не клюнет на приманку и придет спасать братца и отца. Или он настолько безумен, что придет с мечом? Не Сын ли Преисподни ныне у него в друзьях? У того тоже есть свой интерес к старому жрецу, Тасид этого не забывал ни нами вот уже больше сорока лет. Что касается Ан-Эгелу, то можно успокоиться только тогда, когда увидишь его голову на серебряном блюде…
- Твой братец оказался еще большим проходимцем, нежели я предполагал. Но пускай не обольщается, на этот раз он не уйдет от меня. Самозваный правитель  Баб-или далеко,  -  усмехаясь, произнес Тасид, когда за его спиной скрипнули петли тяжелой двери. Силуэт пленника с мешком на голове был хорошо виден жрецу, - неужели ты, будь он в смертельной опасности не поспешил к нему на помощь и не отдал бы все сокровища мира за спасение собственного отца и него самого?
Тасид ожидал услышать отборную ругань в ответ на свой вопрос или мольбу о пощаде, обещании доставить Абрама. Жрец был готов на такое предложение, поскольку казна отчаянно нуждалась в пополнении, а пополнять ее было неоткуда. Не помогли даже дополнительные поборы с населения города и окрестностей. Словно дрожжевое тесто в кадке в Уре зрело недовольство, могущее вот-вот перерасти в бунт, который, если не заплатят наемникам в ближайшее время, подавлять будет некому. Но Нахор молчал.
Тасид подошел к пленнику. Тот стоял сгорбленный в мешковатом грязном балахоне осужденного на смерть и не шевелился. Казалось, он даже не дышал. Тасиду на миг показалось, что к нему привели не живого человека, трепещущего перед лицом страшных пыток, а деревянное изваяние.
- Ты думаешь, что если примешь смерть как солдат, это поможет избавиться тебе от проклятия? – продолжал говорить жрец, стараясь выдавить из пленника хотя бы слово, неужели ты не понимаешь, что твой отец и боги проклянут тебя, если ты не найдешь своего брата не отдашь его в руки правосудия?
Молчание.
- Отвечай!!! – вдруг рявкнул Тасид и рванул балахон с головы пленника.
- Думаю, само время тебе подумать о проклятии, не находишь, - криво ухмыляясь произнес Ахинанну, с интересом разглядывая ошарашенное лицо Тасида, - ты никогда не думал над тем, что жить так долго, совершив столько зла, сколько совершил ты, и умереть от старости в своей постели – непозволительная роскошь даже для богов, которым ты служишь?
«Заговор!!!» - словно молот по наковальне била одна и та же мысль в голове у жреца. Кто стоит за Сыном Преисподни? Этот вопрос волновал Тасида в эти мгновения больше всего. Не мог же он захватить город так быстро, даже если у него войска втрое больше, нежели предполагалось. Кто-то из чиновников предал? Вполне вероятно…
Рука жреца незаметно скользнула под плащ и пальцы коснулись костяной рукояти длинного кинжала. Тут же сильный удар швырнул тело старика на пол, и клинок жалобно звякнул о мраморные плиты пола рядом с ним.
Ахинанну с презрением взглянул на жреца и вытащил из-под балахона меч:
- Час расплаты настал для тебя, Тасид, - произнес разбойник, - молись своим богам о спасении, если они еще слышат тебя, потому что тебя ждет медленная и мучительная смерть. Именно та, на которую ты обрек немало невинных людей.
- И что ты будешь делать после моей смерти, щенок, - хмыкнув, спросил Тасид, - править городом  - не торговцев на дороге грабить. Клянусь богами, не пройдет и месяца, как ты последуешь за мной в царство теней. Рано или ты ответишь за совершенные тобой беззакония против богов и людей. Проклятие твоих родителей тяготеет над тобой!
Лицо Ахианну потемнело от гнева. Клинок метнулся над головой жреца, готовый поразить старика, но чья-то рука остановила удар.  Когда Тасид увидел человека, стоявшего за спиной у разбойника, его глаза расширились и стали похожи на большие блестящие медяки. Это был правитель Баб-или. В комнату вошел Абрам и, прищурив глаза посмотрел на лежащего старого жреца, за его спиной Тасид увидел бледное лицо Нахора. Комната закружилась вокруг жреца, голоса врагов смешались в один сплошной гол, по телу пробежала дрожь, им овладела предательская слабость, и по ногам пробежал холодок, поднялся по спине и ударил в затылок, окутав голову туманом. Неужели конец всему уже настал? – не переставал спрашивать у кого-то невидимого старик…
- Не позволяй слепому гневу руководить тобою, - спокойно произнес правитель, - мое правление в этом достойном городе не должно начинаться с беззакония, - за все, совершенные им злодеяния он должен ответить по законам этой земли.
Ахинанну заскрежетал зубами, но меч опустил.
- Ты нашел нашего отца? – спросил Абрам у брата, не оборачиваясь к нему.
- Он в безопасности, я надеюсь, - ответил Нахор и хмуро взглянул на Абрама.
- Свяжите этого мерзавца и ведите на место казни, - коротко приказал правитель, - пускай народ Ура Халдейского увидит своего жреца и услышит его…

Сопровождаемый настороженными взглядами стражников, Абрам вышел из города. Неподалеку от ворот на пригорке его ждал Ахинанну.
- Сегодня я впервые в жизни узнал, насколько темна и грязна моя душа, - в задумчивости произнес разбойник.
- Разве в темноте видна грязь? – улыбнувшись, спросил Абрам.
- Ты, наверное, не сможешь представить себе, с каким упоением я слушал вопли жреца во время казни, - покачав головой, ответил Ахинанну, - никогда не думал, что чужие страдания способны доставить мне столько счастья. Неужели мое сердце настолько окаменело за эти годы.
- Много обиды и злобы жило в тебе все это время, - помолчав, ответил Абрам, - зло всегда убивает. Того же, кто творит его, - быстрее и беспощаднее остальных.
Ахиннанну дружески хлопнул Абрама по плечу.
- Ты всегда находишь, что ответить. И судишь о жизни та, словно прожил их несколько, - произнес он.
Абрам усмехнулся и покачал головой.
- Много лет назад ты мне сказал, что с возрастом я приобрету способность читать человеческое сердце и стану мудрецом.
Ахинанну удивленно посмотрел на собеседника:
- Разве я такое говорил?
- Эти слова отпечатались в моем разуме почему-то, - ответил Абрам.
- Значит, я оказался прав!
Оба рассмеялись.
- Как тебе удалось договориться с новым правителем Баб-или? – после короткого молчания спросил Абрам, наблюдая за тем, как его небольшой караван медленно выходит из городских ворот Ура.  Интересно, что отец погрузил на этих несчастных верблюдов? Абраму казалось, что тот потерял все…
- После борьбы за власть в Баб-или у него не хватало людей и денег, - ответил разбойник, - я предложил ему помощь в обмен на то, что за мной не будут охотиться в этой части Двуречья. Власть этого человека над городами Сенаара внушает мне почтение.
- Ты будешь продолжать грабить торговые караваны? – спросил Абрам.
Ахинанну отрицательно мотнул головой.
- Смерть моих родителей отмщена, - произнес он, - Тасид и его свора получила по заслугам. Я присягну новому правителю Баб-или и Ура. Я – воин, и других профессий у меня нет. Ты уходишь?
Ахинанну указал на приближающийся караван.
Абрам в ответ только согласно кивнул.
- Куда? Это же твой родной город, - удивился Ахинанну, - теперь ты и твои родные в безопасности.
- Здесь я больше никогда не буду чувствовать себя в безопасности, - подумав, ответил Абрам, - кроме того, я еще должен сделать то, что должен…
Абрам замолк, ему не хотелось ни говорить, ни думать о будущем. Он не знал, что его ждет за ближайшим поворотом дороги, тем не менее, чувствовал, что должен идти.
Они попрощались, и Ахинанну еще долго смотрел вслед уходящему каравану и о чем-то думал.

Глава тридцать четвертая. Вместо эпилога.

- Как себя чувствует отец? – спросил Абрам Нахора, когда тот поравнялся с ним. Братья медленно ехали на лошадях впереди каравана по извилистой пыльной дороге среди холмистых равнин северной части Двуречья. Ветер гулял среди высокого пестреющего разнотравья. Вечерело.
- Мы четвертый день в пути и ты ни разу не подошел к нему, - ответил Нахор, - только и слышу от тебя один и тот же вопрос. Ты проявляешь вопиющее неуважение и невнимание к нему. В чем дело?
Абрам не ответил. Он продолжал ехать по дороге, смотря прямо перед собой невидящими глазами.
- В твоем сердце живет обида и горечь, Абрам, - наконец прервал затянувшееся молчание Нахор, - ты думаешь, что я предал тебя…
- Разве это не так? – спросил Абрам и взглянул на брата.
Нахор отвернулся.
- Я не мог довериться разбойнику, - возразил он.
- Зато ты доверился сребролюбивому жрецу, - саркастически сказал Абрам.
- Не суди строго, ты ведь не знаешь моей души, - вызывающе произнес Нахор, - я хотел спасти отца и был готов на все…
- Или знаю очень хорошо… - едва слышно произнес Абрам и тяжело вздохнул.
Нахор опустил голову на грудь.
- Хорошо, - сказал он, - ты ненавидишь меня. Это твое право, но причем тут наш отец? Он стар и немощен. Ты намерен выместить на него все зло, которое накопилось в тебе? Лучше бы ему тогда умереть тогда в муках в Уре Халдейском.
- Неужели?
- Ты спас его от одной смерти и обрек на еще более страшную, - продолжал говорить Нахор, не обращая внимания на сарказм брата, - реши сам, кто ты для него спаситель или мучитель.
Сказав это, Нахор пришпорил коня и исчез за очередным поворотом дороги. Абрам некоторое время ехал в одиночестве, прислушиваясь к цикадам и мерному стуку подкованных копыт по дороге. В какой-то момент ему показалось, что это стучит его сердце – тяжело, неровно, словно тяжелый молот бьет по наковальне…
Абрам остановился и стал дожидаться каравана.
Отец сидел на крытой повозке, запряженной парой волов. Взглянув на отца, Абрам поразился, насколько стар его отец. Сколько ему лет? Абрам никогда не думал об этом. Седые растрепанные волосы развевались на ветру. Темные маленькие с веером глубоких морщин глаза настороженно и устало смотрели на мир из-под густых нависших над ними бровей. Старик сидел сгорбившись на куче соломы почти без движения.
Увидев Абрама, Терах выпрямился и вопросительно посмотрел на сына.
Абрам перескочил с лошади на повозку и произнес, поклонившись:
- Да продлятся лета твои на земле живых, отец мой.
Терах долго смотрел на Абрама непонимающим взором. Когда тот поднял взор на отца, то увидел на исхудалом лице отца слезы…
- Да благословится род твой, и будет многочисленно потомство твое сын мой, - дрожащим голосом ответил Терах и обнял сына.
- Как скоро мы будем на месте? - спросил Терах, когда они, поговорив о погоде и о ценах на ячмень, умолкли.
- Отсюда можно увидеть наш дом, отец мой, - ответил Абрам, - разреши я поеду вперед и предупрежу своих о твоем приезде.
- Конечно, езжай, - улыбнувшись в всклокоченную бороду ответил Терах.
Когда Абрам, вскочив на лошадь, ускакал вперед, Терах уронил голову на грудь и зарыдал.
Абрам подъехал к дому, соскочил с лошади и подойдя к входной двери громко постучал. Тишина. Абрам постучал еще раз. Ответом стало гулкое эхо внутри дома. У Абрама защемило сердце. Неужели что-то случилось? Необязательно. Просто в последнее время он стал нервным и подозрительным.
Поправив меч на поясе, Абрам внимательно осмотрел двери и крыльцо в поисках каких-то следов происшедшего, но все оказалось в порядке. Абрам обошел дом вокруг, заглядывая в плотно закрытые ставнями окна, но и эти поиски ничего не дали. Абрам вышел на улицу и оглянулся. Улица была пуста. Где-то далеко за поворотом слышались чей-то громкий разговор на повышенных тонах.
Абрам стал размышлять, дабы не давать места подозрениям. Почему никого нет дома? Агар могла уйти на охоту или на рынок, но Сарах редко выходила из дома. Соседи не любили ее, считая проклятой. Ведь она до сих пор не имела детей. Пару раз, напившись вина, местные женщины угрожали даже расправой. Обеспокоенный, Абрам пошел по  улице в надежде встретить кого-то. Тем временем разговор за поворотом стал перерастать в ругань. Абрам прибавил шагу. Возможно, там кто-нибудь подскажет, где сейчас Сарах и Агар.
Не дойдя до поворота, Абрам встретил тщедушного мужичка с вечно перепуганными глазами и растрепанной шевелюрой. Абрам знал его. Это был Э-дьяру – немой торговец молоком. Увидев Абрама, Э-дьяру остановился и его большие круглые глаза стали еще больше. Он замахал руками на Абрама и попятился, однако Абрам оказался на готове. В два прыжка он оказался рядом с торговцем и схватил его за локоть.
- Где Сарах и Агар? – спросил Абрам, стараясь выговаривать слова как можно четче, чтобы Э-дьяру мог разобрать их по движению губ.
Но торговец опустил руки- плети и только таращился на Абрама круглыми глазами.
- Что случилось?!!! – рявкнул Абрам и как следует тряхнул Э-дьяру.
Дрожащей рукой тот показал куда-то за поворот.
Отшвырнув торговца, Абрам бросился в указанном направлении с мечом в руке. Возле одного из домов собралась толпа местных жителей человек двадцать мужчин и женщин, которые что-то бурно обсуждали, тыкая пальцами на окна покосившегося дома неподалеку. Их обсуждения временами прерывались руганью и потасовками нетрезвых мужчин. Увидев Абрама с мечом, они словно по команде замолчали и расступились, давая ему дорогу.
- Где Сарах?! – накинулся Абрам на первого попавшегося под руку, - что случилось?!!!
Тот втянул голову в плечи и только указал на дом из которого слышались знакомо громкие женские голоса.
«Хоть живы пока» - мелькнуло у Абрама, когда он распахнув ногой хлипкую дверь вбежал в дом.
- Сарах! – позвал он.
- Абрам! – раздался радостный голос Агар.
- Абрам! – эхом повторила Сарах.
Когда Абрам вошел в комнату, он увидел растрепанных  раскрасневшихся женщин, стоявших друг напротив друга. В другом конце комнаты в самом углу на колченогой скамье сидели мужчина и женщина и настороженно смотрели на Сарах и Агар. Когда вошел Абрам, они разом подскочили и уставились на нежданного гостя.
Не увидев опасности, Абрам опустил меч.
- Что здесь происходит? – угрожающе спросил он.
- Эта сумасбродка самолично налево и направо тренькает наши деньги, - прошипела Сарах.
- Ваши деньги?!!! – взвизгнула в ответ Агар, - между прочим, я тоже рисковала собственной шкурой, чтобы они не попались никому другому. Или ты забыла? Неблагодарная ты тварь!!!
- Абрам, ты знаешь, сколько она отвалила за эту развалюху?  - продолжала шипеть Сарах, - немедленно заставь ее отказаться от сделки иначе…
Абрам уже не слушал. Он вложил меч в ножны и сел на пол возле входа.
- Ты чего улыбаешься? – спросила его Сарах, - что не видишь, что еще немного, и она пустит нас по миру?!!
Абрам ничего не ответил. Он только улыбался. Улыбался, потому что он дома…

29 августа 2009 г.
Харьков