Ещё недели не прошло – опять припёрлась Любка (теперь уже с нелестным добавленьем «к»). Как всегда – якобы крута. Но ему плевать на эту маску – пускай прибережёт этот театр для других.
Каких-то чувств она у него никогда не вызывала, а тут и вовсе с каждым разом стала всё более и более надоедать. Даже негатив, собирающийся от неудовлетворённости текущей жизнью, на неё спускать (морально и физически) ему больше уже не нравилось и не хотелось...
„Пора уже с ней как-нибудь кончать“. – Подумал он и решил, что в следующий раз просто не пустит её на порог.
И неосознанно начал подыскивать для этого причину.
А Любка будто ничего не замечала, как ослепла! И даже более того – как-то растаяла слегка – на душевность её потянуло:
– Поехать бы куда-нибудь вдвоём на пару дней. В машине же, как в доме на колёсах – можно есть, спать, любовью заниматься... Музыка есть. И даже телевизор – за окном...
– Только «удобства» во дворе. – В тон ей продолжил он.
– Какой ты, Витька, всё-таки неромантичный.
– Ага – ты вся у нас такая неземная. Знаю я твою романтику – в машине посношаться захотелось. Это пожалуйста – когда и как захочешь, но не в моей – и без меня...
– А почему? – (Нагло и целеустремлённо).
„Хоть бы «Грубиян!» или «Пошляк!» сказала. – Подумал он. – Нет, ей как будто так и надо, спросила только «Почему?» Видно, эта циничная пошлятина созвучна её мыслям...“
А вслух сказал:
– У меня нет желания даже и объяснять. – (С прохладой).
– Грубость и пошлость тебе не идут. – (Уловив, исправилась).
– Это не пошлость – правда. – (Опустошённо и устало).
Она задумалась, немного помолчала:
– А чего ты хочешь?
– Ничего. Просто забыться, отдохнуть.
– Ну так поспи. Какой-то ты сегодня квёлый.
– Нет, на работу надо.
– Ну, тогда я с тобой. – (Видимо, вспомнив – улыбнулась).
– Нет уж, я – без тебя. Твои крутые методы мне не подходят.
– Как хочешь. Мне тут тоже надо позвонить. – (Почти уныло).
– Там, на столе, счёт за твои звонки с междугородки.
– Да ладно, Вить, ты что? Ну я забыла – заплачу.
– Сама бы думала, всё должен я напоминать.
– Ты злой даже какой-то интересный. Я сделаю тебе сюрприз.
– Решила отомстить?
– За что? Сюрприз будет приятный.
– Ну-ну. – Он встал и, не оглядываясь, вышел...
Когда вернулся – вкусно пахло с кухни – Любка возилась там.
„Она ж готовить не умеет?“ – Удивился он.
И заглянул – разогревает (купленные на базаре) пирожки.
– Не подглядывай! Это ещё не всё. Минуточку. – Она закрыла собой то, что создавала на столе.
Он молча удалился в комнату – всё чисто! И, как в ресторане – аккуратно – тарелки, ложки, вилки и ножи! Даже салфетки!..
В прошлую встречу с Таньчиком – он сделал пару фотографий «Полароидом» – она в одной (и то не застёгнутой!) его рубашке –на постели – смеётся пьяненькая – только что после того...
Стопка бумаг, в которую он этот снимок сунул, чуть изменила форму... Перелистал – проверил – так и есть – пропал!..
Любка внесла два больших блюда – румяненькие пирожки и – разукрашенный резьбой по фруктам, пёстрый тропический салат, как остров, с колыхавшейся на нём мохнатой (стилизованной под пальму) шпажкой.
– Ну как?..
– Неси назад.
Любка не поняла – застыла.
– Чего стоишь? Иди. Я это есть не буду.
Любка натянуто хихикнула:
– Ты шутишь?
– Нет. Серьёзно. Давай-давай, иди.
– А что случилось? – („Притворяется или ещё не поняла?“)
– Ты лучше меня знаешь – что.
– Нет, я не знаю. – (Побледнела, напряглась).
– Ну хорошо, вот отнесёшь тарелки – объясню.
Любка послушно отнесла, вернулась:
– Ну, что там у тебя? – Спросила с гонором („Настроилась!“).
– Не у меня, а у тебя. – (Цинично-хладнокровно).
– Я ничего не понимаю. – (Давай, мол, карты открывай).
– Верни мне то, что у меня взяла.
– Сердце твоё? – Ха-ха! – Нет, не верну. – (В игру вильнула).
– Не придуривайся. Фотографию.
– А-а, эту. Так ты мне сначала объясни – кто это?
– Не твоё дело. – (Холодно, невозмутимо).
– Как не моё? Я, может быть, ревную?
– Не бзди. Верни мне фотографию.
– А я её со зла порвала.
– (?) – Где клочки?
– Спустила в туалет.
– Ты кто такая, чтобы злиться? И кто тебе дал право рвать то, что не тебе принадлежит?..
– Ну мне обидно стало!.. Вить, я ж тебе тоже не совсем чужая. Ну не прохожая ж какая-то! Ну можно же понять?..
– Нельзя. – Сухо отрезал он.
– Вить, ну прости. Я больше так не буду. – Как будто в шутку, но всерьёз взглянула она снизу вверх ему в глаза.
– Где твои вещи? – (Безаппеляционно).
– Ну Вить, ну правда, порвала. Вот уж не думала, что для тебя это настолько важно. – Пыталась она подкатить к нему.
Но – он отодвинул её от себя, покидал, что на глаза попалось, в сумку и выставил за дверь:
– Иди.
Она глупо хихикнула:
– Ну ладно. – И – оглядываясь, вышла.
А он – закрыл за ней на ключ.
Пять дней, вернее – вечеров – с того момента, как он приходил с работы, она сидела у него под дверью (по-сиротски – на полу!), молчала или уговаривала:
– Вить, ну прости меня. Пусти. Что я такого непростительного сделала? Ну ошиблась я, если б могла, исправила. Ну нет больше этой проклятой фотографии. Ну Вить, ответь, пожалуйста. Давай поговорим. Ну что мы, как чужие? Ведь никого же нет у нас друг друга ближе, никто нас так, как мы друг друга, не поймёт. Ну что ты, Вить? Ну будь же человеком. Ну прости, ну я умру тут у тебя под дверью...
Минутка паузы и снова:
– Вить, ну не обижайся. Ну прости... – И так далее – всё вновь и вновь по нервы на руку мотающему кругу...
А потом, больше обычного, похоже, напилась (после того, как отпихнул её, вставшую на пути от общей к его двери) – устроила надрывную истерику – скулила, выла и скреблась, как собачонка, выгнанная за провинность. Но через полчаса вдруг разъярилась – ругнулась жёстко, грязно и, со всего маху – ногой в фанеру двери громыхнула – Бам! – Бам!! – Бамп!!!
Он встал, открыл и (оттолкнув ладонью в грудь прочь от себя) сказал, предупреждая, как врагу:
– Ещё раз пнёшь, получишь в рыло. – И не спеша (больше уже и не на ключ) – снова закрыл перед её лицом неодолимую, хоть и всего четыре сантиметра – дверь.
Любка завыла ещё громче:
– Витя, прости! Прости! Я дура, тварь! Ну накажи как хочешь, только не выгоняй! – И снова, в полный голос. – А-а-а!..
Пришёл, ругаясь себе в нос, сосед-алкаш (у которого она жила всё это время) – дверь от его стука в неё приоткрылась.
Он снова встал с дивана и загородил собою вход:
– Чего тебе?
– Слышь, сосед, ты Любку так не обижай. Ну поссорился, так помирись, но не бросай – не доводи до крайности. Ведь как из-за тебя страдает. Ты, может, и не знаешь – она детдомовская. Мать от неё, чтоб выйти замуж, отказалась. Ты понимаешь, нет? Ей же не как другим – больней!.. Любит она тебя...
– Всё сказал? Теперь меня послушай – я в твои дела лезу? Нет. Так вот и ты в мои – не лезь. И не верь всяким сопливым байкам. Ясно?..
– Да что же ты за человек? За что тебя любить-то?!
– Ни за что. Иди, утешь – может быть, и тебя полюбит.
– Эх, дать бы тебе в рожу!
– Дай. Или ты смелый только с теми, кто слабей?
– Да что с тобой тут говорить.
– Вот и заткнись. И вообще – не суйся.
Сосед ушёл. А Любкин вой (утихший на время разговора) уже во что-то различимое не превращался...
Шумно потрахавшись с напившимся (за её счёт) заступником-соседом, с утра она уехала. И больше уж с тех пор не появлялась. «Любовь» взятием на измор – прошла...
„А если бы не выдержал, пустил?“ – Подумал он...
ВЫПИСКИ ИЗ ПОТАЙНОЙ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ
Если ты решил закончить отношения, а она – нет – спастись от неё можно только выдержав характер.
Что приросло, то оторвётся только с кровью, с мясом.
Если ты не садист – то с мазохистами не связывайся – если ты не мазохист...
Пошлость и скабрезность – яд для возвышенной души.
Женщина, как дверь закрытая – чтобы в неё войти, надо узнать сначала принцип её действия, а потом, без лишних напряжений – потянуть, толкнуть или (что реже) – отодвинуть в сторону.
Женщинами надо управлять не волевым давлением и не умом, а посредством дозировки удовлетворения потребности в любви.