Не смотря на все предоставленные Вами документы, мы должны сообщить, что отказываем Вам в предоставлении визы, необходимой для пребывания на территории Великобритании, в связи со следующими причинами:
- нам так и не удалось установить подлинность Вашей семейной связи с Негодиным Антоном Васильевичем, пребывающим сейчас на территории Объединенного Королевства в качестве сотрудника компании…
- Вы не предоставили сведений достаточных для подтверждения Вашего намерения вернуться в Украину после истечения срока действия визы: как Вы знаете, этот пункт обязателен, в виду исключения возможности Вашего нелегального пребывания на территории Великобритании…
Время идет, а я все читаю и читаю эти слова, набранные на листе формата А4, аккуратно расставленные строчками и украшенные штампом и размашистой подписью от руки напротив надписи «Комиссар визового отдела Мистер Дуглас Н. Хопкинс». Это письмо до краев пропиталось легендарной английской вежливостью: им так неловко, им жаль, они просят прощение за доставленные неудобства. И все равно мне не перестает казаться, что это – клочок туалетной бумаги, которым оттераются от меня, как от дерьма на заднице. В данном случае – на заднице Мистера Хопкинса, комиссара визового отдела посольства Великобритании в Украине. Так и хочется сказать ему при встрече, что в моей стране слово «комиссар» было в ходу только во времена Октябрьской революции. И оно ничего хорошего не означало и не предвещало – какие-то козлы пришли к тебе в дом, чтоб поставить тебя к стенке, украсть все деньги и изнасиловать твою жену и дочь.
Как же рассказать старине Дугласу об этом занимательнейшем историческом казусе, да и будет ли он слушать? Впрочем, я сомневаюсь, что он имеет хоть какое-то отношение к этой бумажке: ну разве что – подпись его. И та, наверняка, факсимильная. А сам текст набирался красивыми наманикюренными пальчиками одной из сотрудниц этого самого визового отдела, соблюдающей диету, пост, верность всем своим бой-френдам и корпоративный дресс-код (белая блузка, обтягивающая темно-синяя юбочка до колен и туфли на шпильках, всенародно известных под кодовым названием «трахни меня»). И зовут ее, небось, Люда, Люся, Леся, Лена, ну или что-то в этом роде.
Конечно, я мог бы рассказать Люде очень интересную историю про одну неординарную семью. Про то, как в двадцатых годах прошлого века некая молодая особа, состоявшая в штате известного одесского торгового кооператива, закрутила роман с дерзким и обаятельным моряком из Саутгемптона, как она осталась одна через три месяца, когда моряк двинул назад на Альбион. Хотя нет, не одна: еще через семь месяцев на свет появилась замечательная кроха. Вот только времена были не из тех, когда интернациональные союзы оставались безнаказанными, особенно – союзы любовные. Таким вот макаром эта молодая особа и ее малолетняя дочь стали пополнением в коллекции сосланных в Ханты-мансийский округ «врагов народа». Пара-тройка последовавших за этим исторических последствий привели к тому, что все документы, подтверждающие родство между Корнеюком Иваном Сергеевичем и Негодиным Антоном Васильевичем, оказались в одном из секретных архивов страны, которая с 1991 года гордо называет себя Российской Федерацией. Эта замечательная страна уже давно торгует нефтью и газом, воюет в Чечне, рождает слонов, а также ни в какую не хочет обременять себя хоть какими-то дружескими отношениями с Украиной, хотя бы в той мере, чтобы обеспечить передачу данных документов их владельцам и тем, кто имеет право владения. Тупо, правда.
И вот, рассказав эту душещипательную историю нашей Люде, мы абсолютно не в праве рассчитывать на понимание или же на особое рвение с ее стороны. Другое дело, что мы можем услышать и такое:
- Факты, которые вы сообщили, будут приняты во внимание и досконально изучены нашим отделом. Спасибо за сотрудничество, господин Корнеюк.
Ну да, конечно, изучены и приняты во внимание.
Не в силах больше терпеть этот фарс традиционного европейского лицемерия, я выбрался на улицу немного подышать воздухом. Фасад здания показался мне иллюстрацией к сказке братьев Гримм. Такой себе лакричный домик в Квартале Посольств, только наличие КПП и британского флага указывало на то, что здесь что-то не так. Вот такая ты, Европа – вроде и стен нет, а хрен попадешь. «Отсутствие стен – это тоже вид европейского лицемерия», - подумалось мне тогда.
- Это давно уже не было стеной в прямом смысле. Какие-то ее участки еще охранялись: Фридрих штрассе, Аллея Зоннен. Но остальная часть представляла собой ряд трехметровых железобетонных блоков, обтянутых колючей проволокой сверху. И никакой охраны, прикинь, - говорит Юра.
Юра был тогда студентом МГУ. В 1989 году он приехал с туристической группой из дружественного СССР в братскую ГДР. И по невероятной прихоти судьбы стал свидетелем Падения Стены. Сейчас ему сороковник, он удачливый бизнесмен, у него есть семья, двое детей. Одно время его старшая дочь западала на Антона, моего двоюродного брата.
Любимое занятие Юры, как мне кажется, - это рассказывать о той «берлинской весне».
- То была весна, пофиг на погоду и календарь, который показывал: мол, ребята, уже ноябрь. Люди ходили по улицам, улыбались, радовались, пары целовались у всех на виду прямо под Бранденбургскими Воротами. Все угощали друг друга пивом. Я тогда впервые Варштайнер попробовал.
- А что наши доблестные войска? – спрашиваю я.
- А что войска? Ты когда на Майдане был, тебя хоть одна ментяра тронула? Нет – боялись, что остальные полезут на них. Пытались полить из водометов, но хрена там – все равно, что стать между Кличко и грушей
- Но в Чехословакии это не помешало. Они пустили танки. Что мешало сейчас поступить также.
- Дурень ты! – восклицает Юра. – То была Чехословакия, то был 1968-й, а здесь девяностый был на носу. Наши доблестные войска то и делали, что шарили по всему восточному Берлину в поисках таких вот, как я, загулявших студентов. Нас эшелонами отправляли обратно – двери в вагоны на остановках не открывали, а когда мы выходили курить в тамбур, то там всегда стояла парочка мужиков в черных костюмах. Понятно, что никто ни о чем не говорил, та и они не сильно приставали с расспросами. Наверно, сами не знали, что делать. Пойми ты наконец – это было не просто разбивание стены. Они разбили плотину, и нас всех накрыло волной свободы.
Вот кто бы сказал? Вроде здоровый и взрослый мужик, а бывает таким идиотом.
- А как ты в Украине оказался, потомственный москвич? – интересуюсь я у этого светоча демократии.
- Всепобеждающая сила любви! – отвечает он с благостной улыбкой на лице.
Ну точно дебил. Хотя, с другой стороны, у него и здесь все получилось.
И вправду, нас всех накрыло волной свободы. Примерно в то время, когда на Лукьяновке открывали первый в Киеве МакДональдс, свалил в Канаду мой первый знакомый. Родители не могли успокоиться и две недели после этого знаменательного события расспрашивали меня, как это Сереже Хомскому удалось так удачно уехать. Последнее, что я о нем слышал – он работал таксистом в Торонто. Но это было несколько лет назад, может, что-нибудь и изменилось.
То тут то там стали вспыхивать известия, что тот или иной мой знакомый или друг свалил за рубеж. Только в половине случаев это означало бесповоротную потерю, остальные рано или поздно возвращались. И все же нашему поколению не давал покоя этот упавший «железный занавес». Израиль, США, Польша, Испания, Португалия, Аргентина, Парагвай, Канада, Бельгия, Россия (да-да, это тоже заграница) – я мог бы без проблем совершить кругосветное путешествие. Так мне тогда казалось.
Мне не просто хотелось куда-то уехать – я об этом мечтал: церковь Сан-Марко в Венеции, Латинский Квартал в Париже, Шелковый Рынок в Валенсии, Ниагарский водопад, гданьские верфи, остров Крк.
- Антоха, пойми, пока мы молодые у нас все и везде может получиться, - говорил я кузену за кружкой пива. – Молодость и свобода – это ведь причина и следствие. Вспомни, что Юрец рассказывал: нас накрывает свободой.
- Вано, накрыть тебя может и здесь. И свободой накрыть, и просто накрыть. Это зависит от того, у кого ты дурь покупаешь.
- Иди ты в жопу со своей дурью. Сиди, пей пиво. В этой стране меня пока накрывает только говном и безысходностью. Я хочу на волю.
- Не с нашей родословной, Вано. Особенно, не с твоей, - сказал он, и как в воду глядел.
Через полгода Антон сам свалил в Англию, копать клубничные грядки в графстве Ланкастершир. Еще через полгода он дал мне вызов как своему родственнику. Предлагал устроить мне экскурсию по Лондону, показать Тауэр с мостом, Пикадили, Бейкер-стрит и Стамфорд Бридж. Я сделал поправку на север и попросил показать мне Ливерпуль, бар Роллинг Стоунс, музей «битлов» и Анфилд Роуд.
Так я познакомился с мистером Дугласом Н. Хопкинсом
- Айван, не могли бы сформулировать в двух словах, зачем вам понадобилось ехать в Англию?
- Ну… Знаете, меня брат двоюродный пригласил. Сказал, там есть на что посмотреть.
- А на что именно вы хотели бы посмотреть?
- Да мало ли в Англии достопримечательностей: Тауэр, Биг Бен, Лох Несс.
- Но Лох Несс не в Англии.
- А где?
- В Шотландии.
- Ой, правда? Мне нужно будет и в Шотландию визу оформлять?
- …
- Да ладно вам. Знаю я, что это в Шотландии. Я пошутил. На самом деле я футбольный болельщик, хочу увидеть Анфидл Роуд.
- Вы болеете за Ливерпуль?
- Да.
- А почему не за Динамо Киев.
- Ну… И за Динамо тоже… Только киевляне редко пробиваются в весеннюю часть Лиги, а Ливер там почти всегда играет.
- А если на поле встретятся Ливерпуль и Динамо, за кого болеть будете?
- За ничью.
- Ну а если нужна будет только победа?
- Тогда за Динамо.
- Но ведь «красных» вы тоже любите.
- Да, но ведь Динамо украинцы… Ну вроде как.
- …
Время все также идет, а стены, судя по всему никуда не делись.
Я присел в садике на нашей даче на лавочку, которую когда-то смастерил отец своими руками. Разглядывая ветхий забор, отделяющий наш сад от владений нашего соседа, неутомимого Петра Васильевича, я задумываюсь над условностью всех этих ограждений, и над тем, как эти ограждения или их отсутствие могут поменять людей. Вот, казалось бы, англичане – воспитанные люди, славящиеся безупречными манерами. Но с человеком их система делает то, что при других обстоятельствах показалось бы унижением. Хотя, почему «показалось бы»? Чуть ли не на вшей проверяли. «Мы должны удостовериться, что у Вашей вши не возникнет желание нелегально остаться на территории Великобритании». Вот уроды!
Любая бюрократическая система унижает человека – она ставит его в ранг расчетной единицы. «В этом году по плану мы должны отказать 60-ти процентам граждан, запрашивающих визу». Ну или как-то так… В общем, для них я стал процентом. Даже не процентом, а одной тысячной процента, наверное.
- Шо, знову мої яблука хрумаєш, Ваню? – спрашивает меня Петр Васильевич, выглядывая из-за ограды. Его вопрос выдернул меня из размышлений.
- Дядь Петя, ну что вы в самом деле? Я же не виноват, что ваша яблоня над нашим огородом ветки распустила, - отвечаю я с раздражением в голосе.
- А ти б от взяв, і позбирав їх! – продолжает он.
- Ага, і вам би приніс!
- Ледащо, - спокойным голосом констатирует Петр Васильевич.
Из нашей беседки, уместившейся недалеко от забора, выходит мать. Она напускает на себя серьезного виду для внушительности, готовясь к славной перебранке. Эпопея с яблоней – это история не одного года наших дружеских соседских взаимоотношений с Петром.
- Петр Васильевич, ну что вы к нему прицепились за эти яблоки? Ну сгниют ведь, если не есть.
- Та Боже борони, пані Валентино. Я оце подумав, що добре було б вашому сину позбирати їх та віднести вам на компот. А то і справді ж згниють, - отвечает дядя Петя.
Его ответ повергает нас в секундный шок. Раньше дядя Петя рвался в бой за каждое яблочко, как герой ВВВ за Родину на Рейхстаг, а сегодня – вот такая перемена. Не мудрено, его дети с внуками уехали прошлым летом в Чехию на ПМЖ, и теперь ему не для кого отвоевывать плоды у нерадивых соседей. Переглянувшись с матерью, я понял, что мы пришли к одному и тому же выводу: одиночество – это отстой.
- Я ж оце й кажу, - снова начал он, - воно ж дерево, воно любить усіх своїх малих яблуняток. Та й шо йому, діло є до того чи стоїть той паркан, чи нема його? Може знесемо його до біса, га?
Мы с матерью снова недоуменно переглянулись.
- Петр Васильевич… - начала было она.
- Та ладно вам оце починать, - перебил старик. – Я ж знаю, що ви сюди тілько пару разів улітку вибираєтеся з того свого Києва. То я вам за городом подивлюсь, а ви і яблук поїсте. Та й он, Ванько, диви які у мене груші в цьому році.
Я посмотрел на него, на человека, всю жизнь охранявшего от чужаков свои многострадальные 16 соток. Но лишь теперь я увидел перед собой уставшего и брошенного всеми старика, желающего пробиться к людям сквозь стены, которые он сам же и воздвиг.
- А давайте, - сказал я, поднимаясь с лавки. – Тут дел на полчаса, ну на час – максимум.
При этих словах мамины глаза округлились.
- Да ладно тебе, дядь Петя прав: надо ломать этот греб… чертов забор. Петр Василич, а вы потом к нам приходите на чай. Мама пирог с яблоками сделает.